Я люблю comfort, но money — далеко не power

Часы показывают неприличное время, но в офисе — привычное столпотворение. Миша отрывает голову от документов и прислушивается, повторно задумываясь над последним выводом. Шея противно хрустит и напоминает ему о том, что сидеть вот так допоздна обычно кончается для него дорогостоящим визитом к мануальщику. Он пытается разобрать, кто из коллег «ночует» вместе с ним в офисе сегодня. Когда он последний раз проверял, сидели Волконский с командой да доносилась бодрая музычка из угла, оккупированного маркетингом. От них-то Миша и закрыл автоматические шторы, отгораживаясь от мира и надеясь, что тишина и покой помогут ему справиться с грёбаными сертификатами быстрее. Как же. Слышится стук, и створка двери приоткрывается, впуская Антошу. — Здрасте, я по личному вопросу, можно? — смеётся он, и этот смех, как и сам Антон, расхристанный, в потёртой кожанке и майке с ярким морским принтом, кажется чуждым здесь. И всё же никакой корпоративный дресс-код его никогда не останавливал, так что, плотно прикрыв за собой дверь, он просачивается внутрь. Антону всегда можно, Антону всё можно. Антон, если уж на то пошло, вообще здесь не работает и наверняка пришёл в очередной раз спасти Мишу от жадных лап трудоголизма. Только Мишу спасать не надо: он делает с собой это сам добровольно. Добровольно хочет денег, карьеру, стабильности для себя и своей семьи — да и для того же Антона. Миша с детства считал, что если уж делаешь — то отдавайся этому делу целиком, и за десять лет добился должности, этого кабинета, который ему не приходится делить ни с кем, и определённого веса и перспектив. Это требует от него жертв? Так точно. Но свою жизнь он представлял только так. Антон вот тоже любил отдаваться целиком, но его вели за собой чувства. Адреналин, импульсивность, приключения, сострадание, желание помочь случайному прохожему или приюту редких животных. Любовь. — Я приехал тебя похищать, — безбоязненно заявляет он в ответ на приветствие. — Сопротивляться будешь? Миша потягивается в кресле, старательно игнорируя время на часах и черноту ночи в окне за его спиной. — Мне ещё полчаса нужно, может, моё похищение потерпит? Он не упрашивает, но и не оставляет выбора. Миша давно большой мальчик и может сам решить, когда ему пора уходить из офиса. Вот только Антон частенько решает по-другому, действуя абсолютно непредсказуемо для Миши и выбивая его из колеи. — Так я и думал. Он в несколько широких шагов сокращает расстояние между дверью и Мишиным столом, сбрасывает кожанку, прикрывая монитор, стягивает через голову свою несчастную майку. Миша ловит ртом воздух и инстинктивно отодвигается от стола — чтобы встать и остановить творящееся на его глазах безобразие, но Антон оказывается проворнее. Он вскарабкивается Мише на колени, прижимается всем собой — горячий, любимый, пахнущий солёным морем и потом. — Блядь, Тош, так нельзя!.. — Т-ш-ш. — Антон прикладывает палец к Мишиным губам, подавляя протест в зародыше. Оборачивается через плечо, бросая многозначительный взгляд на закрытые шторы и незапертую дверь. — Ты должен вести себя тише. Первый поцелуй больше похож на укус, и Миша захлёбывается в протесте. Антон наваливается на него сильнее, ласкает губами и языком, и колёсики стула внезапно крутятся, сдвигая их с места. Миша сжимает вокруг него руки на чистом рефлексе, без участия мысли. Удерживает за талию, пока Антон благодарно лижет его рот и сдвигает Мишины ладони ниже, на свою задницу. — Держи меня крепче. Пуговицы расстёгиваются одна за другой, обнажая Мишу вслед за Антоном. Тот прижимается голой грудью, почти мурлычет у него на коленях, трётся ширинкой о Мишин пах и, сгорбившись, наклоняется, чтобы вылизать соски. Хочется застонать в голос, перехватить инициативу, завалить Антона — прямо здесь на столе, чтобы это он бился живым оголённым проводом в его руках. Чтобы это Миша играл на его теле, как на хорошо знакомом инструменте, и заказывал музыку. Но в общем зале что-то подозрительно шуршит. Или ему показалось? Антон игнорирует посторонние звуки, жестом фокусника вытаскивает из кармана пакетик смазки и спрашивает во весь голос: — У тебя где-то тут ножницы же есть? Никогда не мог нормально открыть эти штуки. В Мишиных ушах, привыкших к тишине, нарушаемой лишь мирным гудением компьютера и их сбитым дыханием, эти слова звучат набатом. Он закрывает Антону рот ладонью, перехватывая его покрепче второй рукой, а Антон лишь блестит на него ироничным взглядом, изгибается в его объятиях, как волна, как гимнаст, и тянется назад к стакану с канцелярскими принадлежностями. — Нашёл! Антон расстёгивает молнию и приспускает свои штаны, под которыми, ожидаемо, не оказывается нижнего белья. Наступает Мишина очередь, и тот даже пытается отстраниться, вжавшись в кресло, но спасения от одержимого какой-то идеей Антона ждать не приходится. Антон ощупывает его сквозь брюки и бельё — уверенно, по-хозяйски — и извлекает член наружу. На этот раз Мише приходится закусить тыльную сторону ладони, чтобы не застонать так, как хочется: громко, в голос. Антон сжимает их обоих в кулаке, как может, и ритмично толкается вперёд. Тычется губами куда-то в шею и шепчет: — Ну давай же, ну… Отпустить себя, опустить свою ладонь поверх руки Антона стоит Мише каких-то нечеловеческих усилий. Антон перехватывает его пальцы, направляет их, куда считает нужным, и задаёт ритм. Свободной рукой он вцепляется Мише в загривок, запрокидывая его голову, и продолжает шептать, выцеловая вдоль его шеи жаркое и гипнотическое: — Давай-давай… Миша борется сам с собой, с рвущимися наружу криками, со своим возбуждением и мечущимся в его руках Антоном, и их демоны борются между собой. Но их секрет в том, в конце каждой подобной битвы они уравновешивают друг друга, делая их обоих лучше. А пока что демоны шепчут: «Отпусти, ты не можешь всё вокруг контролировать, ты не можешь его контролировать. Отпусти… ну что, чувствуешь себя лучше?». Антон прижимается лбом к его лбу, обдаёт раскалённым дыханием, смотрит в упор расширенными зрачками, как ёбанный кролик, утягивающий Мишу-Алису в свою глубокую нору, из которой нет выхода и нет возврата. Антон прижимается к нему губами, выпивая досуха его стоны, и Миша наконец-то отпускает себя, кончая в переплетённые пальцы между ними. Последнее, что он чувствует, прежде чем фейерверки застилают ему глаза, как сыто стонет, вновь уткнувшись ему в шею, Антон, и сам кончает всего секундами позже. К счастью, на необъятном Мишином рабочем столе можно найти не только ножницы, но и бумажные салфетки. Пока Миша беспомощно пытается перевести дух, Антон стирает сперму со своего голого живота и, бросив в Мишу коробку салфеток, поднимается на ноги. — Блядь, лодыжка затекла! Миша бы посочувствовал, но у него в голове до сих пор не прошёл белый шум, и он как в замедленной съёмке пытается осознать себя обратно. Офис, Волконские… — Погоди, туда нельзя, люди увидят! — он подрывается с места, когда Антон беспечным жестом натягивает кожанку прямо на голое тело и направляется к выходу. — Уверен? Антон возвращается, чтобы найти на его столе пульт и безжалостно жмёт на кнопку, пока у Миши внутри всё обмирает, а вновь проснувшаяся любовь всё контролировать орёт, сигнализируя о тревоге. Жалюзи с неумолимым визгом открываются, являя совершенно пустой опен-спейс с выключенными мониторами и непроглядно-чёрную ночь за противоположным окном. — Видишь, все свалили давно. Когда я приехал, здесь только Димка шлялся, но я уверен, у него хватило мозгов уползти подальше. Из глубин Антоновых глаз на Мишу смотрит целая армия дьяволят: — Собирайся. У тебя будет прорва возможностей отомстить мне дома.