инструкция для любопытных

Они начинают со связанных рук. Даже проще было, в самый-самый первый раз они просто валялись на диване под киношку, усталые и сонные. Миша смотрел, как бьётся на Пашиной шее пульс, и вяло прикидывал, что сейчас подвинется, поцелует туда и как они будут потом дрочить. Но для этого всего надо было пошевелиться и что-то делать, когда обниматься и не слушать бубнящий телевизор было куда спокойнее. Вот только Паше было неспокойно. Он никак не мог расслабиться, такой заведённый и злой после рабочего дня. Вертелся, дважды ходил за газировкой, достал плед, чтобы потом всё-таки скинуть его в ноги, пытался устроиться на левом боку, на правом — удобнее никак не получалось. Паша мельтешил и просто-таки вибрировал нервной энергией, совсем на себя не похожий, и Миша как-то случайно, пытаясь увернуться от прилетевшего ему в бок локтя, схватил его за руки сильнее, чем нужно было. Схватил и сжал, удерживая на месте, попросил: «Да стой ты». И удивился, как, растекаясь довольной лужицей по спинке дивана, Паша наконец замер и затих в хватке. Это длилось недолго, секунд через тридцать Миша испугался и разжал пальцы. Избегая его взгляда, Паша почти сразу поднялся с места и, зачем-то извинившись, ушёл в ванную. И долго оттуда не появлялся. Реально долго. Они отложили этот разговор до утра, взрослые всё ж таки люди. Теперь, когда в конце тяжёлой трудовой недели они вместе смотрят телек, Паша иногда приносит с собой верёвку. Они пробовали ремень и какие-то подручные средства, типа пояса от халата или прочей шёлковой лабудени. Но Миша вовремя взялся за голову, начитался советов в интернете, имел разговор с Катей Лаваль, своей решительностью напугавший его до усрачки. Так что они не успели натворить особых дел и причинить друг другу вреда. Верёвку выбирали вместе, обсуждали всё — тоже вместе, хотя уготовленные роли разделяли их как никогда прежде. У Миши такого никогда не было. Он связывает Пашины руки, и тот буквально затихает, будто он один из так любимых им девайсов, в котором выкрутили громкость, яркость — но не в дурном смысле, а будто его наконец-то оставили в покое и дали просто какое-то время постоять на подзарядке. Он только иногда проверяет узлы, будто незаметно, но Миша следит, Миша орёл. Миша иногда не может связно рассказать, о чём фильм был, который они весь вечер смотрят, но поминутно перескажет вам, сколько раз у Паши перехватывало дыхание и как он напрягал кисти, проверяя, режут ли верёвки запястья. Миша пробовал — это ощутимо, но совсем не больно. Хотя следы наутро иногда остаются. Паше это тоже нравится. Без фонового телевизора тоже пробовали — совсем не то. Уж больно серьёзный настрой. Серьёзно играть — это вообще не про них. Вся эта дичь с подчинением: вот Паша на коленях, руки за спиной, не связанные, но он обещал быть паинькой. Мишка возвышается над ним, пуговица на штанах уже расстёгнута, с намёком. Пашка на коленях хорошо смотрится, у Миши уже стоит крепко с самого начала и всё внутри аж подпрыгивает от предвкушения. Но нужно же что-то сказать сперва? Не в смысле унизить, Миша с Пашей вообще не про то, но, мол, Миша на себя всю ответственность взять готов, Паша расслабиться сейчас сможет, вот хотя бы начиная с этой минуты. Отпустить, наконец, судьбы Отечества, работу, родителей, счета, лампочку в прихожей, кредит, в который они влезли так идиотически, и сотни тысяч других мелких проблем, составляющих собой Пашу Пестеля. Вместо этого они пялятся друг на друга, как идиоты полные, в тишине тёмной комнаты (а хотели же сперва свечи зажечь для антуража!). Проходит секунда, две, тридцать. Паша смотрит на него снизу вверх, да бровь изгибает, и Мишка начинает натурально хихикать, будто ему семь годиков. Отпаивают его после всем домом, всё-таки тоже стресс. С верёвками Паша другой. Миша может его потрогать везде, поцеловать везде, согреть ладонями, удостовериться, что ему хорошо и спокойно. Паша под его пальцами — свой, родной, и Миша про него всё-всё знает и чувствует. Верёвка легко ложится в руку, вьётся вокруг запястий. Паша расслабляется постепенно, но с каждым новым витком эти изменения всё заметнее. Сайт, с которого Миша черпает большинство своих познаний в сложном и пугающем искусстве шибари, утверждает, что руки должны быть связаны за спиной, параллельно поверхности земли, вроде, так каноничнее. Но он также знает, что Паше нравятся не каноны, его кайф в том, как Миша легко управляется с его телом, подчиняя и указывая, что делать и в каком положении согнуться. Обнимая его поперёк груди, чтобы пропустить верёвку сначала под ключицами, а затем под грудью, Миша сдавливает посильнее и чувствует, как Паша выдыхает в его руках, наконец-то отпуская контроль, и эта власть слаще, чем сам секс. Он проходится обвязкой вверх-вниз, затем ещё раз, затягивая потуже, и тщательно закрепляет конец верёвки, в последний раз проверяя положения запястий. Теперь будет лучше оставить его в таком состоянии на несколько минут и дать просто побыть одному. Миша не смотрит в его сторону даже, вместо этого занимается собой, готовясь к длительному процессу, который ждёт их впереди: деловито устраивается поудобнее среди подушек, ищет вновь завалившийся куда-то пульт. Сколько раз они за это время Снайдеркат пересмотрели — не пересчитать. Включаются начальные титры, басы глубокие, не зря устанавливали новую акустическую систему по всей комнате. Миша наконец-то смотрит на Пашу. Тот прикрыл глаза и, кажется, просто дышит. Концентрироваться на дыхании помогает ему дойти до нужного состояния. Молчание тоже, и фильм на фоне, задёрнутые наглухо шторы — и Миша под боком. Миша аккуратно дотрагивается до его плеча, предупреждая, что собирается делать, целует его сомкнутыми губами в губы и притягивает ближе, помогая облокотиться на себя всем весом и спрятать лицо в своём плече. Обвивает кольцом своих рук. Это тоже помогает. Паша всегда возбуждается — но не сразу. Подходит минут двадцать, а может, час, у Миши немного затекло плечо и он как раз думал о том, чтобы изменить позу. В ответ на одно из поглаживаний Паша вдруг стонет, тихо, будто боится спугнуть момент. Но Миша прислушивается очень внимательно. Уложить его на бок — на спину нельзя, руки затекут — пристроиться сзади самому — удаётся за тридцать секунд. Пашино дыхание теперь вырывается из его груди неровными всхлипами, немного пугая, но Миша держит его крепко, ещё крепче — между ними это главное. Гладит по плечам, груди, задевая плотно сжимающие его верёвки, и дразнит соски, вызывает в нём новый стон. Он спускается ладонью ниже, нащупывает член. Кожа гладкая, жаркая и скользкая от пота и смазки, а Паша в его руках живой, будто ручей, рвущийся наружу, а Мишина задача его обуздать и загнать в безопасное русло. Паша стонет и прячет лицо в подушках, подаётся назад, но Миша не позволяет себе слабины и только сжимает его крепче, как по каплям выдавливая так долго копившуюся разрядку. Им обоим бесконечно хорошо в процессе. Последующие процедуры с наполненной до краёв ванной, маслами, кремами и прочей уходовой фигнёй нравятся Мише едва ли не больше, чем Паше, для которого они якобы предназначены. Но тот не ворчит, позволяет мазать себя всем, всё ещё расслабленный и в кои-то веки довольный жизнью. — Я хочу попробовать обвязку посложнее, — делится с ним планами Миша. Он очень удобно устроился в воде, облокотившись на Пашину грудь и обняв себя его руками, и строит воздушные корабли из пены. — Знаешь, ромбиками такую? Я видел на ютубе видос, где девочка плела. У неё получались маленькие узелки в каждом из четырёх углов ромбов, красиво было. — Он делает паузу, вспоминая, как это было. — Геморрой, конечно, да и времени занимает уйму, наверное. Он замолкает, но и так обычно немногословный Паша по-прежнему не спешит присоединиться к разговору. В коридоре хлопает дверь и звонко гремят ключи. Миша выворачивает шею, чтобы глянуть назад и проверить, как у Паши настроение. Его глаза закрыты, и смурная складка снова вернулась между бровей, но Паша чуть-чуть улыбается краешком рта. Миша секунду любуется им, но мысленно просит: «Скажи что-нибудь» — и Паша, кажется, слышит его призыв, потому что наконец-то открывает рот: — А мы никуда и не торопимся. И он целует Мишу куда-то между ухом и челюстью — как дотянулся. И снова на какое-то время замолкает. Целовать Мишу сейчас — это его вид ответной заботы.