Не туда и не сюда типа so-so

А ведь хочется, чтобы было very-very well The Hatters — Сильная женщина

Сегодня Антон выбирает быть послушным. Сам ни с того ни с сего приходит в Мишин домашний кабинет. Он обманчиво мягкий и ручной, в растянутой пижамной майке и шортах, протягивает ему скрещённые запястья, а в крепко сжатых пальцах — Мишин галстук, один из самых дорогих, между прочим, подарок Сергея Григорьевича. Антон сутулится, незаметно, но Миша всё подмечает, а губы его изогнуты в такую непривычную кривулю, как на масках актёров комедии дель Арте: один уголок вверх, один вниз, то ли смеётся, то ли плачет. Вот только Антон из тех, кто больнее всего над собой смеётся, а плачет — лишь над другими, ни на мгновение не делая поблажек, когда речь заходит о собственных проблемах. И Миша уже видел это выражение лица раньше, поэтому он обещает: — Мы обязательно поговорим об этом. Но больше не давит. Не сейчас. Антон не отвечает, нет надобности, только плотнее сжимает губы. У него во взгляде плещется бесконечная покорность, как у святых на иконах, и такая же вечная любовь. Миша ни на секунду не верит одному и до конца дней своих готов биться за другое; он берёт Антона за запястья, и аж зубы сводит от того, какими хрупкими и тонкими они, обычно ловкие и умелые, выглядят сейчас в его широкой ладони. Антон себя в обиду не даст, но он в этот момент играет в эту слабость, покорность, маленькость очень умело, нажимая на одному ему известные кнопки на клавиатуре Мишиной грешной души и возбуждая одним своим видом. Внутренние демоны оглушительно скрежещут Мише в ухо: «Возьми, он твой, сейчас он позволит тебе всё» — но тот ни на секунду не подведёт Антона и его доверие. Он тянет за кончик шелкового галстука; серебристая ткань ядовитой змейкой струится между Антоновых пальцев, оглаживая кожу, и падает прямо Мише в подставленную ладонь. Миша глядит на него снизу вверх, так и не вставая со стула, и целует его руки: выступающие косточки на запястьях, костяшки, каждый коротко остриженный ноготь. Антон дышит ровно, лишь слегка раздуваются ноздри на вдохе, когда, закончив своё занятие, Миша облизывается и, не разжимая хватки, поднимается, сразу на полголовы (а то и больше) возвышаясь над ним. Специально встаёт слишком близко, чего старательно не делает в обычной жизни, так что Антону приходится задрать подбородок вверх. Но сейчас можно, нужно, и Миша расправляет плечи, подчёркивая разницу в размерах. Он ведёт их прямиком в спальню. Антон раздевается сам, аккуратно, по-военному складывая одежду на стуле у кровати. Пока он отвернулся, у Миши как раз есть время подумать, и он скидывает пиджак и остаётся, как был, в офисном костюме (минус галстук): белая рубашка и тёмные брюки. Вернувшись с работы, он так и не успел переодеться, лишь заглянул в кабинет «на секундочку», и там-то и его настиг ураган по имени Антон. Миша садится на край кровати, закатывает рукава рубашки, обнажая запястья, и подавляет желание похлопать по коленке. Возможно, Антону сейчас не хочется принимать решений, но он расскажет Мише о собственных желаниях по-другому. Главное — уметь его слушать. Антон разворачивается и, снова скрестив запястья перед собой, подходит ближе. Он такой красивый, что у Миши на секунду дыхание перехватывает, и в мысли возвращается сравнение со средневековыми иконами. Он сложен идеально, хоть сейчас хватайся за кисть: протянутые вперёд руки подчёркивают резкие чёрточки ключиц, симметричные капельки сосков, плоский живот украшает втянутая пуговка пупка и дорожка тёмно-медовых волос, ведущая вниз к члену. Длинные тени от опущенных ресниц оттеняют бледную в полумраке комнаты кожу, и только контрастно яркий румянец высоко на скулах выдаёт его волнение. В этот раз Миша разворачивает Антона сам, хватая его за бока, и заводит его руки за спину, ловко оплетая их галстуком и завязывая тот узлом. В конце концов, они играют так не первый раз. Руки спереди — удобнее, проще. Антон может закидывать Мише их на шею, как хомут, и, смеясь, притягивать его к себе для поцелуев. Может дрочить ими, доводя Мишу до оргазма, или крепче цепляться за спинку кровати, пока тот исступлённо и грубо трахает его сзади. Они действительно играют так не в первый раз. Со связанными за спиной руками Антон становится почти беспомощным, а Миша получает его в полное своё владение. Он так и стоит спиной к Мише, а тот любуется видом: мышцы на плечах и спине, сведённые вместе крылья лопаток, перевязанные серебристой тканью запястья — знак беспомощности — или того, что ему нужна Мишина помощь. На ягодицах у него ямочки, до того милые, что, глядя на них, Миша не может сдержать улыбку. Он повторяет траекторию своего взгляда руками: расслабляюще массирует спину, гладит вверх-вниз вдоль предплечий, пока у Антона от этой ласки не начинают бегать мурашки и не поднимаются вверх светлые волоски на руках. Заднице и ямочкам тоже достаётся его внимания. Миша растирает белую кожу широкими ладонями, проходится между ягодиц и вниз и слышит, как Антон возбуждённо дышит через приоткрытые в молчаливом стоне губы. Звук этот знакомый, его-то Миша и ждал. Не прерывая контакта и держа одну раскрытую ладонь на Антоновой ягодице, другой он шарит за собой по кровати, сбрасывает на пол сначала покрывало, а потом и одеяло. Мягкая ткань служит удачной подстилкой, когда Антон послушно разворачивается под Мишиными ладонями, вновь оказываясь лицом к лицу, и встаёт на колени между его разведённых ног. В этой позе Антон остаётся неподвижным недолго, Миша гладит его всюду, согревая своими ладонями, уверяет в своей любви не словами, но прикосновениями и глядит краем глаза, как наливается кровью его член. В какой-то момент Мишины руки замедляются; они замирают и просто смотрят друг на друга: Антон связанный и поверженный, с сочащимся смазкой членом, а Миша всё ещё полностью одетый, но тоже возбуждённый, это видно по тому, как топорщатся его когда-то идеально отглаженные офисные брюки. Антон не сводит с него взгляда, не просит сам, но Миша не останавливает его, когда он наклоняется и трётся скулой о Мишино запястье, поворачивает голову набок, чтобы поцеловать сухими губами в основание большого пальца. Миша не выдерживает этой медленной молчаливой пытки: наконец-то расстёгивает ширинку и достаёт свой член. Антон сосёт, довольный и громкий, урчит и стонет, не выпуская член изо рта, и от вибрации этой, от мокрого, тесного, умелого, Миша мигом покрывается испариной и жалеет, что не разделся. Трогать и мешать сейчас ему нельзя. Миша лишь слегка придерживает Антона рукой за плечо, чтобы тому было удобней, комкает простыни в кулак и на ногах пальцы поджимает. Надо показать, что он весь такой собранный и под контролем, и Миша морщит брови, но держится крепко, а у самого колени превращаются в желе. Антон старается как лучше, взгляд его открытый, прозрачный, он ловит каждую реакцию и видит все Мишины уловки насквозь. Он пытается взять член глубже, но без рук неудобно, и Миша перехватывает его второй рукой, кладёт раскрытую ладонь на затылок, направляя, и у Антона взгляд снова плывёт, и он становится в Мишиных руках жадным и каким-то потерянным. Миша всегда с ним, всегда подхватит. Антон так и смотрит на него, даже не мигая, и оргазм настигает Мишу внезапно, будто фура проносится по автостраде. Он дёргается, ловя сладко скручивающий внутренности спазм, и помогает себе рукой, оттягивает голову Антона за короткие волосы на загривке назад и кончает ему на лицо, чтобы тот не захлебнулся. Весь раскрасневшийся и мокрый от слюны и смазки, Антон морщится недовольно, а потом облизывается и раскрывает рот, подставляет язык под последние горячие капли. Зрелище это настолько охуительное, что хочется самому встать перед ним на колени и молить о пощаде, но ещё не время, ещё рано. Чтобы подхватить его подмышками и затащить на кровать, Мише требуется всего пара секунд. Антон и не сопротивляется, всё ещё связанный и беспомощный, но Миша наваливается сверху, просовывает колено между его бёдер, а руку — под живот, и дрочит ему грубо, но кончить не даёт, и Антон воет от несправедливости, дёргается под ним, сильный и полный жизни, но послушно принимает. Второй раз встаёт у Миши поразительно быстро. Он так и не успевает раздеться, лишь садится на пятки и стягивает штаны пониже, добавив смазки, вставляет в Антона сначала пальцы, а потом член. Сверху вид сносит крышу ещё больше: накачанная спина, заведённые за спину руки, взмокший затылок и покорно опущенная голова. Миша замирает, даруя им обоим передышку, и снова залипает на поясницу и ямочки, обрисовывая их кончиками пальцев. Антон приглушённо стонет в подушку и поворачивает голову набок, облизывается, глядя на Мишу щёлочками глаз. В ответ Миша звонко шлёпает по ягодице раз, другой, третий. Рука у него тяжёлая, и он беззастенчиво любуется, как расцветают ярко-розовые бутоны его отпечатков на Антоновой коже. Антону не нравится, и он пыхтит недовольно и наконец-то приходит в себя, готовый участвовать в процессе. Миша сразу задаёт безжалостный темп, трахает его жёсткими короткими движениями, держит руку на связанных запястьях, а другой до синяков сжимает его бедро. Антон только стонет и ругается так, что звук от стен отражается, не забывает подмахивать. Миша не знает, что тот чувствует, когда любовь между ними становится такой, но в какой-то момент издаваемые им звуки теряют осмысленность, и Антон как будто растворяется и кончает куда раньше, чем Мишу догоняет второй оргазм за вечер. Миша вытаскивает сразу — уж этого Антон бы ему никогда не простил, снимает презерватив и подаётся бёдрами вперёд, упираясь чувствительным членом в связанные за спиной у Антона руки. Антон сперва не может сообразить, как лучше, перебирает пальцами по разгорячённой коже, заставляя Мишу зашипеть, а затем сводит ладони вместе, позволяя толкнуться между них. Он гладит его член плавно, ведёт пальцами вверх-вниз вдоль ствола, насколько позволяет неловкая поза, а потом приноровившись, принимается ему дрочить. Ему неудобно, и запястья быстро затекают, но Миша лишь толкается вперёд, впервые за вечер действительно позабыв о чужом удовольствии и полностью погрузившись в погоню за своим собственным. Антон наблюдает за его движениями блестящими глазами, сытый, горячий, и на дне их Миша узнаёт — наконец-то — своего Антона. Он кончает ему на спину, на его руки и свой галстук. Галстук жалко. Он валится на Антона сверху, лишь только подхватив себя в последний момент, чтобы не раздавить его, не навредить, не вывернуть всё ещё связанные руки под своим весом. За весь вечер они не обменялись и парой реплик, но комната всё равно полна ими и тем, что они говорят друг другу каждый день, каждую минуту. Перемешанным дыханием, тиканьем часов, которые Антон подарил Мише, вповалку валяющимися на комоде вещами, разобрать которые никак не доходят руки у них обоих. Миша прижимается к Антону со спины, тот перепачкан в поте и сперме, но его это нисколечко не волнует. Одним ловким движением он развязывает узел на галстуке и обнимает его лишь крепче, в эту секунду наплевав и на костюм, и на испорченные простыни, и на то, что самый хороший секс не может решить проблем, водящих хороводы в сложноустроенном мозгу Антона. — Спасибо тебе, — шепчет он ему в затылок и целует порозовевшую шею раз, другой, третий, утыкаясь носом в кромку волос и запоминая, как перехватывает у Антона дыхание от его слов. — Мне было очень хорошо. Антон вздыхает шумно, как удивлённый, а потом расслабляется и льнёт к губам, к Мише, к их жизни вместе, на секунду снова мягкий и послушный как пластилин. Но это мгновение мимолётно, а Антон всегда на шаг впереди и, разумеется, сейчас он тоже опережает его и не даёт ни секунды поваляться в блаженстве и неге: — Я, наверное, уеду ненадолго, — извиняющимся тоном произносит он, и причина сегодняшнего поведения пытается влезть между ними и в очередной раз разлучить их, развести по разным углам. — В Астрахани сейчас лотосы цветут, а я их и не видел никогда… Миша был к этому готов. Тут главное не пытаться искать логики в его оправданиях или пытаться вспомнить, проявлял ли он когда-нибудь к этим грёбаным лотосам интерес до сего момента. И ни в коем случае не вспоминать про Антонову (на этот раз действительно проклятую, давно пора было увольняться) работу. Он прижимается к нему только сильнее, сгребает его в свои объятия — «остановись, мгновенье, ты прекрасно», как в школе учили — и обнимает со всей мочи. Целует любимый загривок снова, раз, два, и повторяет как молитву уже про себя: «Спасибо тебе. Мне очень хорошо с тобой. Возвращайся, пожалуйста». Антон вздыхает, но это довольный звук, как раньше. Ему тоже было очень хорошо сегодня, и теперь он хочет спать — Миша вновь слышит его желания сердцем. И он вернётся обязательно. Всегда возвращается.