Младший вовсе был маньяк

Город был огромным. Миллионы людей, огромные пространства, большие деньги. Город был очень маленьким. Последние полгода Чон и Пак сталкивались чуть чаще, чем постоянно. Два крупнейших мафиозных клана, поделивших город так давно, внезапно начали толкаться локтями и мешать друг другу. Город готовился к войне. Всё чаще гремели выстрелы, и ножи искали возможность выпить крови. Всё чаще в чистеньких офисах перехватывались контракты на очень большие деньги. Городу это было не нужно. Мир был гораздо выгоднее. Тяжелые переговоры грозили затянуться надолго. Младшие Пак и Чон торчали заложниками в доме семьи Ким уже несколько часов, дулись, маялись по разным комнатам и понимали, что если старший брат Чонгука и Юнги, заменяющий главу клана, не договорятся, то они могут и не уйти отсюда. Живыми. Чонгуку было очень скучно. Телефон забрали, отвели в библиотеку, как будто кто-то сейчас читает книги. Придурошного Чимина отвели в бильярдную, ему там, наверное, было чем заняться. Чон от нечего делать даже правда взял книги полистать, но история, серьезно? Он бы с удовольствием поболтал с хозяевами дома, но старшие на переговорах, они — гарант того, что кланы Чон и Пак не поубивают друг друга сегодня, а младшего он пока так и не видел, только огромных боевиков. Сначала раздался грохот входных дверей. Чон встрепенулся, но больше никаких звуков через толстые двери библиотеки не доносилось. Потом они открылись, и в библиотеку вальяжно вошел парнишка, которому явно не место в этом доме. Черные кудри подвязаны какой-то нелепой яркой тряпкой, глаза подведены, одежда в беспорядке: рубашка не застегнута до конца и приспущена на плечах, и джинсы с этими дырками во внезапных местах. И взгляд. Сонный и какой-то мутный. И эта походка… — Господин Ким, — охранник Чонгука в углу комнаты подобрался, встал ровнее, и до Чона дошло. — Опа, я думал, в клане Ким три сына, а тут вона как, младшая-то дочка, — нарываться вообще было любимым занятием младшего Чона, даром, что огромный, сильный, и с ним не связывались взрослые с его лет двенадцати. Но Ким-младший только игриво качнул кудрями и бедрами, взял книгу и, подмигнув, вышел. Вот же достались охранники. И чего это свои вечно орут, что «три Кима — сила, лучше с ними не связываться». Видимо, это чудо прячут тщательно от всех, чтоб не позориться. Чонгук еще помаялся и пошел к выходу из комнаты, за Кимом; охранник не остановил даже. В коридоре остался шлейф сладких духов, но никого не было. Тогда Чонгук пошел в сторону бильярдной, откуда слышались резкие удары и маты. В бильярдной Чимин, растрёпанный и со свежей ссадиной на скуле, мрачно гонял шары по столу. Увидев Чонгука, молча кинул ему свободный кий, а на удивленно приподнятую бровь бросил сквозь зубы «Ким, сука», ничего не объяснив, только запутал. Через пару часов, когда они уже не могли ни играть, ни есть услужливо принесенную еду, в комнату вошел все тот же Ким-выгляжу-как-шлюшка-младший. Чимин подобрался весь, настороженно следя за каждым жестом изящных пальцев, в которых парнишка перекатывал ножку бокала, заставляя пузырьки искриться в приглушенном свете помещения. — Мальчики, — он даже говорил томно перекатывая слова, как будто пробуя каждое, — вы сегодня спите тут, со мной, — подмигнув Чонгуку и поймав его растерянный взгляд и вспыхнувшие щеки, Ким усмехнулся. — Эти ваши переговоры такая долгая скукота. Может, перестрелять вас всех, и занять город самим? А то скуучно. Хотите поиграть? Игры, пиво, курнуть? Если, конечно, не хотите в постельку, — снова поймав чонгуково смущение, Ким протянул руку, не глядя на отшатнувшегося Чимина, схватил Чона за рукав и потащил за собой, бросив через плечо Паку, — идем, будет весело! Чонгук тащился через весь дом за этим странным, боясь дернуться лишний раз — двинуть хозяину дома, хоть он и явный придурок, на глазах у толп его бойцов не хотелось: Чонгуку нравилось его собственное лицо, родные зубы и целые рёбра. Чимин уже явно пытался — вон как шарахается; интересно, чего натворил, что ему наваляли. Даже в пьяном угаре вечеринки на троих, которую закатил Тэхен (наконец хоть Чонгук узнал, как его зовут), Чимин к нему не приближался. Чонгук бы тоже хотел, но больной мелкий разве что его оппой не называл и лип по-страшному. И когда рубились в стрелялку на компах, и когда пили на спор, кто больше, и сейчас, лежа втроем на полу с косяком, одним на троих. Положил свои ноги Чонгуку на бедра, тянул «Гу-уки-и, ты миленький» и тянулся руками ему в волосы. Мама учила Чонгука, что с психами не спорят, и он терпел. Скидывал с себя иногда излишне надоедливые конечности, отодвигал голову, покуда мог, но терпел. Чимин же смотрел с ужасом, почесывал иногда побитое лицо и спрашивал шепотом: «Ты что, его вообще не боишься?» Чонгук боялся, и еще как. Глаз этих мутных, пальцев, играющих с пуговицами рубашки, узких стоп, будто случайно проводящих по его бедру. Но признаваться он не намеревался, дышал сквозь зубы, смотрел на молча торчащего в углу комнаты бугая с автоматом, стискивал крепче челюсти и снова пытался отползти. Чем пьянее они становились, тем страшнее было Чону. И когда Тэхен вырубился прямо на полу, раскинувшись звездой, Чонгук мог только облегченно вздохнуть. Перекатившись, встал, встряхнул засыпающего Пака и попросил отвести их куда-то, где можно спать. Нормально. Утро началось с удара пяткой в ребра и хриплого «су-ука, где я» голосом, смутно похожим на голос Пака. Чонгук разлепил глаза и обнаружил себя на огромной кровати с Чимином, лежащим поперек, и новым огромным парнем с автоматом у дверей комнаты. Чон сполз на пол, неуверенно принимая вертикальное положение, и пошел искать ванную. Засунув голову под кран с ледяной водой, пытался понять, кто он, за что с ним так жестока эта жизнь. За спиной зажурчал Пак, притопавший вслед за Чоном. — Как думаешь, там закончили, или перестреляли друг друга, и теперь Кимы едут домой убивать и нас? — Тебе не похуй? — голос Чимина был все таким же хриплым. — Лучше б меня пристрелил кто нибудь. Что за дерьмо мы вчера пили? И ты веришь, что Кимы адекватные? Ты же видел их младшего… Су-ука… Все болит из-за него… — Брат говорил, им можно верить. Но он, наверное, этого пидора не видел никогда, — переговариваясь и потихоньку приходя в себя, парни вылезли из комнаты и пошли вслед за охраной куда-то вниз. Навстречу им по лестнице поднималась четверка: два здоровенных, широких и два худых и гибких. Отсюда, сверху, было хорошо видно, как на самом деле похожи старший Чон и Мин: одинаково сухощавые, почти одного роста, кажущиеся такими хрупкими на фоне огромных Кимов, но при этом — самые опасные звери во всем городе, а иногда и в стране. Шли они удивительно рядом, тихо переговариваясь и, увидев Чонгука и Чимина вместе, только похлопали их по плечам. — Идемте, нам надо обсудить планы на ближайшее будущее, — спокойный и уверенный голос Намджуна, который будто и не торчал почти сутки на заброшенном заводе под Сеулом не смыкая глаз, пробился через похмелье Чонгука. Планы? Общие? Что происходило ночью? А ночью город так и не разделили. Ночью выяснили, что претендента три. Пришедший с Севера хлыщ, оказывается, уже полгода стравливает кланы, не думая, что, еще вчера непримиримые, они могут взять и договориться. И не просто договориться, а решить выбить чужака — вместе. Он заслужил: его попытка напасть во время переговоров сорвалась только потому, что пришлый никак не ожидал, что кроме, собственно, переговорщиков в месте встречи окажутся еще и бойцы Кимов. — Ваш снайпер был большим сюрпризом для Северянина, — Хосок с бокалом неторопливо прогуливался по библиотеке, разглядывая корешки книг, — да и для нас с Юнги, если честно, тоже. Вы собирались нас отстреливать? — Да черт вас знает, — Сокджин отхлебнул из своего стакана, поморщился, — ожидали подлянку, вот и посадили. Он у нас гений, конечно. Не бухал бы ещё как свинья после каждого дела, цены б не было. Но это возраст. Двадцать два пацану, чуть старше этих вон, — ткнул пальцем в тихо сидящих в уголочке библиотеки Чонгука с Чимином, — и мозгов примерно столько же. Хотя, если б он наружу не смотрел и не сообразил, что машины приехали чужие… Кстати, хорошие машинки. Четыре новых мерса на дороге не валяются, — расхохотался, — хотя стоп, валялись же, пришлось подбирать, чтоб не скучали. Сокджин был старшим, очень любил об этом напоминать, самым шумным, вёл все переговоры, но не планировал. Поэтому мог позволить себе и выпить, и побалагурить, пока Намджун с Юнги разбирали все, что успели узнать за ночь, и втроём с Хосоком раскидать план операции по уничтожению. Зато когда дело доходило до дела, именно он брал на себя руководство, ведя всех за собой. Вот и сейчас, в месте сбора, именно его голос слышался над всеми. Вокруг него было самое бурное движение, все проверяли свои задания, сверяли планы, а Сокджин как король возвышался над управляемым хаосом, стоя на ящике. Намджун с Юнги стояли у фургона, в котором они проведут всю операцию, координируя и залатывая бреши. План, в общем, был прост: выбить и уничтожить, но противник, проползший в город как змея, оброс связями и защитой, и могло быть сложно. Хосок проверял броник на брате, недовольно поджав губы — он бы хотел, чтобы младший остался в доме: в случае, если что-то пойдёт не так, клан лишится всей верхушки, но… Если Юнги мог повлиять на младшего кузена и отправить его в в штаб полиции якобы для координации действий, чтоб те не влезли под руку, то Чону приходилось мириться с тем, что братишка не стратег, а боец, и отсидеться не сможет. Но: — Чонгуки, ты пойдешь с нашим снайпером на чердак вон того дома, — Сокджин стоял с планшетом, отмечая точки на карте, — если что, подстрахуешь и поможешь уйти, — Чон смотрел только на брата, обиженным взглядом, ведь явно же убирают подальше. — Посмотри, я скинул план здания, изучи выходы. Слышишь? Эй, ты или обижаешься, хнычешь и валишь отсюда, или смотришь что делать! Если станет жарко, только от тебя зависит, уйдет наш снайпер живым или нет! — Да, я понял, — Чонгук собрался, проверил оружие, — я не тупой, где ваш чудо снайпер? Джин кивнул в сторону машины, дал команду выдвигаться по позициям. Из огромного чёрного джипа вылез затянутый в камуфляжный комбез парень с винтовкой в обнимку и с убранными под бандану непослушными кудрями. Узнать в этом любителе камуфляжа и тяжёлых ботинок младшего Кима было сложновато: серьёзный, задумчивый даже, говорит рваными короткими фразами и на братьев смотрит преданно. — Зачем? — кивок в сторону Чонгука. — Я сам могу. Ладно, — кинул в Чона сумку, махнул рукой, — идём. Чонгук еле поспевал за младшим Кимом, а в его голове взрывались одна за другой мысли, сталкиваясь и запутываясь, как двойные галактики. Это вот — гениальный снайпер Кимов? Тот, что выбил группу боевиков Северянина на переговорах, про которого ходили легенды по всему городу? И дома это что тогда такое было? Он перестрелял всех кого мог, оставил братьев и приехал пить домой? Чонгук вспоминал все байки про Кимов, про то, что «Их снайпер в клубе избил пятёрку зарвавшихся Чхве, слышали?», побитого в доме Чимина, а потом снова — подведенные глаза и длинные пальцы в его волосах, когда пьяный в сопли Тэхён лежал на нем… Они шли закоулками, дворами, потом долго поднимались по лестнице; вещи Тэхёна начали оттягивать руку Чонгука, когда, наконец, они выбрались на чердак, на котором в углу у окна было обустроено что-то типа лежбища, и разбросаны несколько стульев, на один из которых Чонгук сразу и плюхнулся. Тэхён, по дороге не сказавший ни слова, забрал сумку, открыл, и из открытого нутра посыпались патроны вперемешку с горой леденцов на палочке. Ким радостно схватил один, засунул за щеку, на секунду показав Чону того, домашнего, и снова стал серьёзным, подготавливая себе место и раскладывая боеприпасы. — Бинокль бери, садись вот тут. Следи в окно: на той вон крыше может быть их боец. Конфетку? Проверь вторую лестницу, — Ким отдавал короткие приказы Чонгуку, тот вскинулся. — Не рыпайся, будешь слушаться, тебе будет скучно и даже красивый пистолет доставать не придётся. А вот если мы пропустим их стрелка… Плохо будет и нам, и твоему брату, усёк? — в этот момент в наушнике раздалось три щелчка, — давай, лестницу и ко мне; готовность три минуты. Когда Чонгук вернулся, Тэхён уже лежал в обнимку с винтовкой, гладил её, что-то приговаривал, рядом с ним в ряд стояли запасные патроны. Чон сел на свой стул, взял бинокль и уставился на крышу соседнего здания. В наушнике пошёл обратный отсчёт. По команде одновременно взорвались две припаркованные напротив машины, отвлекая внимание, была выбита дверь в штаб Северянина, и Тэхён нашёл первую мишень. Дальше все было очень быстро: Чонгук улавливал движение, говорил Тэхену (или не успевал говорить, потому что тот видел первым), выстрел — и поиск новой мишени. Из здания напротив доносилось постоянные взрывы и автоматные очереди, в наушнике гремели команды, и только на чердаке было тихо. А потом… Шаги на лестнице, метнувшийся к двери Чонгук, еле успевший отвести дуло автомата в сторону, и они вдвоём с Тэхеном, стоящие на верхней площадке, глядя вниз на тела тех, кто пытался выбить снайпера вблизи, раз не получается издалека. Тэхён кинул Чону «проверь», и ушёл обратно, по дороге затягивая банданой бедро, которое зацепили то ли ножом в свалке, то ли шальным выстрелом. Чонгук проверил, на дрожащих ногах обойдя всех. Его первая настоящая схватка на смерть. Он бы не справился один; Тэхён оказался настоящей машиной для убийства, одинаково хорошо метающий ножи в горло и одним таранным движением хрупкого с виду тела скидываюший противника в лестничную глубину. Чонгуку стало неуютно рядом с ним, лежащим перед окном со своей конфетой за щекой, и методично стреляющим вниз через окна здания. В наушнике внезапно стало тихо, а потом голосом Сокджина: «Взяли Северянина, дочищаем здание, все молодцы». Все. Все! Они справились, он справился, и этот псих, у которого патронов почти не осталось, тоже. Тэхён отложил винтовку, отошёл от окна, посасывая свою конфетку. Дошёл до Чонгука, смотрящего на него огромными испуганными глазами, улыбнулся так мило и сладко, как будто он сам весь — конфетка, и внезапно попросил: — Трахни меня, пожалуйста… — а сам уже расстегивал комбинезон, поводя красиво плечами, и тот сполз, держась на честном слове и тонком ремешке где-то на бёдрах, оставляя открытым весь торс и грудь эту, и живот, и косточки бедренные, и… — Ты… Ты больной, Тэ, — Чонгук вжался в спинку стула, пытаясь держать максимальную дистанцию, но Тэхен не давал, приближался, пританцовывая, мягко двигая бёдрами, вырисовывая что-то своими руками-змеями, — ты только что перестрелял кучу народа, там трупы на лестнице, ты под наркотой?! — Да-а… Эта наркота — твои испуганные глазки, Чонгуки; меня просто ведёт от них, — Тэ вытащил конфету и провел ею по губам испуганно замершего Чонгука. — Это так заводит, — он наклонился и без предупреждения облизал губы младшего, а потом опустил руку ему на пах, — и не только меня, малыш. Трахни меня. В рот. Я так хочу тебя прямо сейчас, — Тэхён вложил свою конфетку в приоткрытый рот Чонгука и упал на колени между его разведенных бёдер, а перехваченную руку Чона положил себе на затылок. Чонгук застонал от одновременного ужаса и желания — адреналин в крови все ещё зашкаливал, требовал выхода, но этот… Этот!.. Этот, с ловкими пальцами и мягкими губами уже добрался до желаемого, и теперь стон из Чонгука вырвался вполне ожидаемый — язык и пальцы, захватившие его в плен, не давали думать, а когда Тэхён прихватил уздечку зубами, Чонгук зарычал, схватил волосы в кулак и прижал голову Тэхёна к себе, ближе, ещё ближе, смотрел на него вниз, а тот только смеялся (боже, он умудрялся смеяться, насаживаясь ртом до конца), а потом… А потом — запустил пальцы в Чона. Тот дёрнулся, но его держали в плену, а ощущения стали такими, что ненадолго он потерял связь с реальностью, а потом… — Кхм… — тихое, деликатное покашливание голосом старшего Чона пробилось в сознание обоих почти одновременно. Чонгук открыл глаза, посмотрел на дверь, потом на Тэхёна, отпустившего его незадолго до разрядки, снова на брата, который смотрел как-то непонятно. — Суууука, Хосок, выйди, — голос дрожал, ноги — дрожали, все мысли сконцентрировались там, между дрожащей головкой и алыми губами Тэхёна, и пока между ними было расстояние, Чонгука трясло от близости оргазма, которого все не было, — пожалуйста, — он всхлипнул, почувствовав, как пальцы внутри него повернулись, — пожалуйста, уйди. — Да, Хосок, пожалуйста, выйди за дверь, — хрипло повторил Тэхён, облизывая губы, — я не обижу твоего братика больше, чем он сам попросит, — в этот момент он снова пошевелил пальцами, и Чонгук застонал, стиснув волосы Кима, которые он так и не выпустил, снова притягивая его к себе, наплевав уже на брата и на любые приличия. Хосок вылетел за дверь, прислонился к ней спиной, не пуская никого внутрь. — Давай, давай закончим это, — Чонгук почти плакал, насаживая Тэхёна ртом на себя, ускоряясь, ища хоть каплю воздуха и не находя. А потом, кажется, нашёл, захлебнулся в нём и в водопаде ощущений, не отпуская голову этого маньяка, подбирающего языком каждую каплю Чонгукового удовольствия, заставляя его содрогаться от послевкусия. А потом Тэхён одел его расслабленное тело, сел на колени и поцеловал, поцеловал так, что Чонгуку, кажется снова захотелось опустить его на колени, хотя сил уже не было никаких. — Что ты творишь, а? — Я?! Я живу, малыш, пока вы скучаете. И собираюсь сейчас поехать и как следует нажраться, а потом сожрать тебя на закуску, — Тэхён вскочил и, как был, в спущенном непонятно докуда комбинезоне, схватив Чонгука в одну руку, а винтовку в другую, выскочил на лестницу, на которой нервно курил старший Чон, и наводили порядок бойцы, бегом пролетел мимо, пугая всех перекошеным лицом и голым торсом, добежал до машины, закинул в неё Чонгука и дал по газам. Чонгук не успевал за ним — тело бежало, а мысли отставали на пару километров, и он мог только соглашаться, бежать, потом сидеть рядом, слушая в наушнике маты брата и старших Кимов, пока сигнал не пропал, а потом слушая музыку, которую врубил Тэхён. А потом… А потом он догнал. Заорал «Тормози!», и, не дожидаясь, пока машина полностью остановится, притянул этого психованного к себе — за волосы, за плечи — он не знал за что, и поцеловал — сам, жадно, захлебываясь от смеха, рвущегося наружу, от страха, что брат его, наверное, убьёт, от восторга, что все закончилось и от желания: голое под руками дрожало, и так явно хотело продолжения. Тэхён отбился, умоляя: «Подожди, немножко подожди», снова стартанул, доехал, наконец, куда-то… куда-то не домой и потащил Чона через парковку в квартиру, тёмную, незнакомую, но такую потрясающе безлюдную. Доволок до кровати, раздевая по дороге, завалил и поменял местами пункты своей программы — сначала поглотил Чонгука, полностью, до последней капли, выжимая из него все соки и звуки, потом засунул в ванну, которую они в итоге всю залили пеной и алкоголем, пока оживали. А потом показал Чону, что все что было до — вообще детские игры, и что Тэхён может на самом деле. А мог он много. И пить бесконечно, почти не пьянея, и брать. Чонгуку казалось, что он все, закончился и больше просто не сможет: куда ещё больше удовольствия, но Тэхён придумывал что-то ещё, и Чонгук снова закатывал глаза, орал и впивался ногтями в кожу дивана и Тэхёна по очереди. Когда, наконец, Тэхён уснул, растерзанный Чон мог только дотянуться до мобильника, ответить на миллион сообщений от брата одним «Я жив», в чем он не был уверен, и отрубиться. Город был огромным. Миллионы людей, огромные пространства, большие деньги. Город был очень маленьким. Крошечная точка на планете. Городу было плевать, кто с кем спит сегодня, кто кого ищет, кто празднует победу, а кто, чудом выжив, уползает, прячась по теням. Город не хотел войны, город хотел отдохнуть. Город, довольный, спит.