Долг

Пятна крови торопливо посыпают свежим песком, чтобы привести арену в надлежащий вид. Паоло скучающе отводит взгляд. Сегодняшние игры, на его вкус, были довольно скучны: без присутствия императора устроители особо и не старались, занимая большую часть программы звериной травлей и казнью пары преступников. Для плебса, может быть, это и было достаточно интересно. Но не для знати, даром, что места, что называется, в первых рядах... Хочется раздраженно поинтересоваться у отца - бои-то сегодня будут, или уже нет, но он сидит далековато. Остается только задумать потом высказать ему недовольство. Они с отцом здесь почетные гости. Братья отсутствуют. Мать и сестра находятся в другой ложе, и Паоло даже интересно, нравится ли им. Ему вот - не очень. А женщины, иной раз, до кровавых зрелищ еще более охочи, как бы ни прикидывались неженками. Паоло бои обожал. В детстве жадно слушал рассказы старших братьев, уже допущенных к просмотру игр, и мечтал поскорее повзрослеть. Наверное, в нем даже жило какое-то восхищение отчаянными храбрецами, проливающими кровь в песок арены. Жило, правда, недолго: отец, видимо, чтобы не взращивать в нем ненужные идеалы, подробно рассказал, что гладиаторы совсем не герои. Воины, захваченные в других странах, а значит, по определению, недостойные варвары. Преступники, пытающиеся спасти свою жизнь от смертной казни, на самом деле, лишь отсрочившие ее. Трусливые солдаты, попытавшиеся убежать с поля битвы, и заслужившие вот такое наказание. Обедневшие люди, продавшие сами себя за долги, надеясь хоть так заработать что-то. Все это - позор для любого человека, и любой гладиатор, даже имеющий много побед и, казалось бы, любовь толпы - низший, падший, недостойный. Пока он на арене и побеждает - ему будут рукоплескать. Однако, за пределами арены, никакого уважения он не получит. Только презрение - он раб. Так Паоло понял, что восхищения гладиаторы не заслуживают. Но интерес к самому зрелищу все же сохранился. Наконец, низкий звук рога возвещает поединок. В круг выходят двое, и внимание Паоло все-таки обращается к происходящему. Он надеется, что бой выйдет интересным, и достаточно долгим - противники выглядят равными. Видимо, под конец устроители игр все же приберегли хорошее зрелище. Он смотрит жадно, за каждым движением скользящих по песку воинов, и с первой раной, полученной одним из бойцов, подается вперед, точно стремясь учуять острый запах крови. Гладиатор в темном доспехе, припадая на раненую ногу, уклоняется от чужих выпадов, не атакуя в ответ. Он то ли выжидает, то ли просто не хочет драться. Однако, его отточенные движения выдают - он не какой-то неопытный несчастный, выгнанный на заведомую смерть, он тоже искусный воин. Просто медлит. Толпа разочарованно свистит, такое для них скучно. Для Паоло обычно тоже, но он почему-то в этот раз не отрывает напряженного взгляда. И не ошибается в своем интересе. Несмотря на раненую ногу, воин легко, будто совсем не напрягаясь, уходит от ударов, даже не блокируя их. Даже не думая поднять меч. Его противник, распаляясь и злясь, подстегнутый свистом с трибун, бросается вперед грубее, точно теряя терпение, и эту, с виду яростную атаку, гладиатор в черном отражает всего одним выпадом. А после - атакует сам, в пару ударов заставив отступить, отходя спиной чуть ли на вплотную к стене, над которой находилась ложа для знати. Паоло, поднявшись, подступает к самому краю, чтобы видеть все лучше. На мгновение ему даже кажется, что он поймал взгляд нападающего гладиатора, но лишь кажется - шлем надежно прячет глаза в черном провале. Обычно Паоло заблаговременно узнавал имена сражающихся, так как среди них в самом деле могли быть известные бойцы. Однако, известных все-таки чаще выпускали на те бои, где присутствовал император, а ля таких, менее важных развлечений, оставляли новичков, или же средних, ничем не выдающихся бойцов. Поэтому на этот раз Паоло не интересовался афишей. И сейчас пожалел об этом. Бой совсем нешуточный. Несмотря на то, что кроме той, самой первой раны, не нанесено еще ни одной, ощущение ожесточенной схватки до смерти почему-то все равно присутствует. И такое бывает нечасто - вообще-то, гладиаторов не постоянно посылают на смерть, тем более, хорошо обученных. А эти явно обучены. И явно намерены убить друг друга. Даже тот, в черном доспехе, несмотря на то, что поначалу даже защищаться ленился... Он и сейчас, по большей части, уходит от атак, не отражая их, просто отступая, но затем возвращает удары так стремительно, что противник почти теряется. А в какие-то моменты, совсем загнав к стене, нагло разворачивается и отходит к центру. Спиной к своему врагу. Такое странное безрассудство не может за зацепить - и Паоло не может отвести взгляд. Он даже сесть на место забыл. Так и стоит, затаив дыхание. Если бы он участвовал в ставках, поставил бы на "черного". Правда, отец такое не одобрит - хотя он сам, Паоло точно знает, принимает участие в денежных спорах на бойцов. Ситуация на арене резко меняется - в какой-то момент второму воину все-таки удается сбить того, за кем так пристально следит Паоло, с ног, и с лязгом выбить у него меч. Трибуны рвано вздыхают, как один человек, а Паоло снова нервно дергается вперед, не сводя глаз с упавшего. Тот проиграл, и теперь должен просить публику - или же знатных гостей - о помиловании. "Давай же, тяни руку", - мысленно уговаривает Паоло. Но гладиатор в черном доспехе, похоже, молить о пощаде не намерен. То ли дурак, то ли гордый. А может, вообще немой - он не издал ни звука за весь бой, в отличие от своего противника, который иногда выкрикивал что-то, подбадривая себя или толпу. Но ведь можно просто руку поднять, чего он медлит? - Паоло, - мягко окликает отец. - Реши. Ага, значит, устроители игр готовы на потерю одного из бойцов таким способом - казнью, если уж не в бою. Что объяснимо - знатных гостей надо порадовать. Толпа выкрикивает вразнобой. Кто-то требует крови, и таких большинство. А Паоло чувствует, как пересыхает горло от волнения. Бои он обожает. Но еще ни разу отец не позволял ему принять участие в решении чужой судьбы. Это ощущается пьяняще, как неразбавленное вино - ему однажды случалось попробовать такое. Он нервно облизывает губы, выставив вперед сжатый кулак. И подкрепляет это словами. - Жизнь. Трибуны разочарованно гудят, пока воины поднимаются и покидают арену. Паоло же, выспросив дозволения отца на переговоры, спускается к внутренним помещениям. Здесь грязно, шумно, пахнет кровью и нечистотами, и это заставляет его морщиться. Но он все равно ходит, осматриваясь по сторонам в поисках ланисты. - Молодой господин, негоже тут вам находиться, - старик в тяжелой темно-синей накидке выходит на него сам, слегка склоняясь. - Пойдемте наружу. Переговоры занимают совсем короткое время - Паоло совершенно не торгуется, он просто называет цену, подкрепляя ее именем отца. К ланисте перекочевывает приличная сумма серебром, тот только рад, ведь у него купили проигравшего и раненого. Взамен гладиатор по имени Мариус отныне будет сражаться как раб семьи Паоло - право выставлять его в играх теперь переходит к ним. Это приятное и статусное приобретение. Личный гладиатор может и окупиться, и принести убыток. Время покажет. Содержание личного гладиатора оказывается чем-то навроде содержания хорошего жеребца - это Паоло узнает с удивлением от отца. Тот спокойно сделал сыну дорогой подарок, но с условием, что тот станет сам смотреть за тем, как живет его личный раб. У их семьи полно слуг, и воины-стражи тоже имеются - для охраны, но Паоло как-то совершенно не вникал, что гладиатора нужно как-то особенно обустраивать. Как-то отлично от слуг и простых рабов. Именно поэтому воинов чаще "арендовали" у гладиаторских школ, не забирая к себе жить. Но Паоло захотел по-своему. Пришлось поселить воина в отдельной постройке под крепким замком, и конвоировать на тренировки, призванные поддержать хорошую физическую форму до объявления следующих игр. Как-то Паоло иначе себе всё представлял, если честно. Но оказалось так, как есть. Мариус хранит гордое молчание. Даже при выкупе, когда ланиста вывел его из барака, чтобы представить новым хозяевам, он лишь молча наклонил голову и опустился на одно колено, выражая покорность. И все. Паоло тогда даже поинтересовался, не немой ли это раб, может, ему когда-то отрезали язык за дерзость. Ланиста всерьез оскорбился в ответ, дернул воина за подбородок вверх и своими загорелыми узловатыми пальцами раскрыл ему рот, демонстрируя сохранность языка. Выглядело это почему-то мерзко, и Паоло не сдержал гримасы отвращения. Вариант с тем, что гладиатор просто не знает здешний язык, отпадает сразу - тот прекрасно понимает, что ему говорят, выполняет требуемое. Значит, просто не хочет говорить. Месяцы идут один за другим, а Мариус все еще молчит. Просить же его заговорить Паоло считает ниже своего достоинства. По-хорошему, ему вообще говорить со слугой такого ранга не годится. Однако, иногда он просто не может удержаться - несмотря на любовь к жестокому зрелищу боев и уже давно не детские лета, он в чем-то ведет себя ребячливо. Например, когда весело окликает гладиатора, идущего через двор под охраной двух слуг, из окна: - Эй, ты! Не хочешь поприветствовать господина? Мариус на это лишь поворачивается и склоняет голову, не поднимая взгляда. И это вызывает только недовольное разочарование. Почему-то Паоло до невозможного любопытно, какой у него голос. В другой раз он, шутя, кидает в спину воину яблоко. Несильно, просто надеясь хоть как-то зацепить и вызвать отклик. Тщетно: тот лишь оборачивается, и смотрит строго, но молча. - Что ж, если тебе ответили молчанием, это не значит, что тебе не ответили, - вспоминает чужую мудрость Паоло. И сохраняет в памяти этот странный взгляд, все еще не признаваясь себе, что слишком уж увлекся новой игрушкой. Глаза, к слову, у гладиатора темные-темные, внимательные. Паоло тщетно пытается рассмотреть их через прорези шлема, когда Мариус снова оказывается на арене. Оказывается, даже бои среднячков интересны, когда в них участвует твой личный воин. Конечно, Паоло осмотрителен, и каким попало устроителям Мариуса не отдает. Ему хочется не бессмысленных драк, а медленного совершенствования. И, может быть, однажды ему выпадет честь выпустить своего гладиатора на арену перед самим императором, на больших играх? Если поначалу Паоло просто наблюдает, как гладиатора водят на тренировочные бои, как запирают на замок, то позже его так и тянет вмешаться. Иногда он прогуливается к арене, чтобы посмотреть, как ментор следит за занятиями бойцов и координирует их. Иногда он зовет пару слуг, и велит отнести Мариусу еды получше, что-то передавая лично. Гладиатора, конечно, прекрасно и сытно кормят, но разве перепадает ему что-то вроде спелого инжира и персиков? Вряд ли. И Паоло зачем-то исправляет это. Жалеет только, что не увидеть, как Мариус принимает эти лакомства. Нравится ли ему? Однажды Паоло даже отправляет ему небольшой кувшин разбавленного хорошего вина. Нормального, а не той кислой смеси, что перепадает слугам. Отец лишь хмурится на то, что Паоло так увлекся. Ему бы учению время посвящать, а он заигрался совсем, и проводит дни в праздности, в просмотрах боев - со своим воином и с чужими, в пирушках с остальными хозяевами гладиаторов - а таких, молодых дурней, немало. Его старшие братья давно заняли места подле отца в сенате, а ему, кажется, и дела нет. Вот только и попрекнуть сына некогда - дела идут не гладко, и отец больше занят ими, чем воспитанием отпрыска - младшего, и, чего уж таить, любимого. В обманчивом смирении и спокойствии Мариуса кроется терпеливое стремление к свободе. Многие о ней помнят, многие о ней мечтают. Осмеливаются - почти никто. Гладиаторы, принадлежащие ланистам, живут не так уж плохо, хоть и в неволе. А те, что принадлежат знати - и того лучше. Их балуют, им позволяют вино и женщин. Но и они - лишь узники, постоянно находящиеся на невидимой цепи. Сбегать бесполезно, первый же городской страж признает в беглеце раба и убьет. Мариуса это почему-то не останавливает. Возможно, он верит в судьбу. Возможно в то, что его хранят боги. Возможно, он ни во что, кроме себя и меча не верит. Однако, вот знатный мальчишка не дал ему умереть на арене и выкупил его - и, если это не воля богов, чтобы он выжил, то что тогда? Упорное стремление к свободе в нем сильнее, чем желание мирно доживать свои дни, развлекая толпу. Сенатор, отец мальчишки, часто отсутствует в доме. А когда хозяин вне дома, то всем известно - слуги теряют внимательность. И это тоже - знак свыше. Одной из ночей Мариус сбегает. Открывает замок давно припасенным гвоздем, и легко перелезает через стену сада. Закутанный в сагум из грубой темной ткани, он крадется, пытаясь сориентироваться в темноте города. Неровный свет масляного факела, закрепленного у арки, своим трепетом выхватывает из тени две фигуры, и Мариус замирает, боясь выдать себя. Идти дальше нельзя, пока не уйдут эти двое. Он невольно прислушивается, и с удивлением слышит от одного из них имя своего нынешнего хозяина. И чем дальше слушает, тем больше понимает, что не зря тот появляется дома все реже - дела в сенате скверные, а он стремительно теряет доверие. Настолько, что прямо сейчас, в нескольких шагах от себя, Мариус четко и ясно слышит, что его убьют - это вопрос времени. И избавятся от его младшего сына-наследника, который, все одно, просто слабак и бездельник. Мариус не знает, сколько именно детей в семье того, чьим именем его выкупили. Знает только про одного, про наглого мальчишку, кидающегося неспелыми яблоками из окна, и зачем-то подсылающего слуг с глупыми дарами. Не сводящего глаз с арены, когда на нее выходит Мариус. Он азартен, глуп, но, судя по всему, безобиден. А еще он когда-то спас его жизнь. Долги полагается отдавать, и Мариус, дождавшись, пока двое заговорщиков уйдут, поворачивает назад. У самой стены сада, там, где он ее перелез, его хватают стражники. Его тащат к хозяину дома - а так, как тот отсутствует в очередной раз, приводят к Паоло. - Ты что, посмел сбежать? - Он буквально бледнеет от гнева, стоя на пороге. Рабу запрещено ступать под крышу дома, и Мариуса держат у ступеней террасы, заставив опуститься на колени. Голос Паоло дрожит от злости. - Тебя берегли, одевали, лечили. Тебя кормили, холили. Ты так отплатил за доброту? Захотел убежать, зная, что тебя все равно схватят, и, скорее всего, убьют? Тебе лучше сдохнуть, чем жить здесь? Мариус слышал разные интонации в голосе Паоло. Сердитые, веселые, насмешливые и капризные. Строгие, любопытствующие. Сегодня он узнал, как его голосом звучит обида. Он точно не ошибается - Паоло не только разгневан. Он обижен. Это немного удивительно, ведь гнев, злость и досада были понятны. Но обида? - Или ты забыл, - Паоло шипит, как сердитый зверек, подойдя вплотную и склонившись над воином. - Забыл, что ты - раб? Забыл, что я купил тебя за серебро? Забыл, что ты мой?! Что отданные за тебя монеты - твой долг?! Щеку Мариуса обжигает звонкая пощечина. Долг - он вспоминает, и поднимает голову, глядя в лицо Паоло. У того и впрямь обиженный вид, хоть и злой. - Против тебя и твоего отца замышляют недоброе, - глухо говорит Мариус. - Я подслушал это на улице. В сенате заговор. Паоло замирает, его глаза удивленно распахиваются - гладиатор заговорил при нем впервые. Впервые за несколько месяцев, что живет здесь. У него удивительный голос - низкий и тихий, но почему-то не грубый. Но гнев берет верх над удивлением. - Что ты мелешь. Хочешь отвлечь меня и избежать наказания за побег? - Цедит он сквозь сжатые зубы. - Вас обоих убьют...господин. - Уведите, - отворачивается Паоло, взмахом руки отсылая стражей прочь. - Сорок плетей ему, и не кормить два дня. Заснуть он не может - его гложет обида на гладиатора. Отец говорил правду, это низшие люди без капли чести, но, похоже, они еще и дураки. Только дурак станет убегать из хороших условий на верную смерть. Дураком, правда, Паоло чувствует и себя. Он так глупо пытался привлечь внимание Мариуса, что совершенно забыл о достоинстве. Посылал ему подачки, как будто это того стоит. От собственной глупости стыдно до пылающего жаром лица. Стыдно отчасти еще и потому, что сквозь гнев и обиду пробиваются мысли о том, что такой голос стоил того, чтобы так долго ждать. Отец не возвращается наутро. Чтобы развеяться, Паоло отправляется в город. Он потерянно бродит по рынку без сопровождения, думая о вчерашнем. Попытка побега, такая глупая и безрассудная, удивляет его. Он настолько увлекается своими мыслями, что не слышит предостерегающего оклика, и оглядывается только тогда, когда шум раздается совсем близко. На него несется лошадь - перепуганная и храпящая, она не разбирает дороги, и Паоло буквально цепенеет от ужаса. К счастью, его рывком отталкивает в сторону какой-то мужчина, оказавшийся рядом. Вовремя, лошадь проносится мимо, снося чей-то прилавок и рассыпая в дорожную пыль фрукты с него, топча их. Под ее копытами мог оказаться и человек - которому повезло. Паоло за спасение благодарит монетами, ему удачно помог здешний же торговец. И спешит домой, потому что начинает чувствовать себя небезопасно. В голове всплывают слова Мариуса, но как вообще можно ему верить? Рабу без чести и принципов, попытавшемуся сбежать... Да и где он мог услышать болтовню о заговоре, ведь, если стражники его привели, он вряд ли смог выйти за пределы сада. Поймали у стены наверняка. Дома Паоло поджидают тяжелые новости - отец дома, но, к сожалению, в очень скверном самочувствии. Семейный лекарь предполагает отравление, и это настораживает - два совпадения за день? Разве это может быть? Слова гладиатора снова всплывают в памяти, и Паоло чуть ли не бегом отправляется к постройке, в которой держат Мариуса. Ключи от нового, более крепкого и тяжелого замка, ему приносят по первой просьбе. - Откуда ты узнал о заговоре? - Выпаливает он, оказываясь на пороге и не смущаясь того, что буквально врывается в чужое жилище. Ему не до приличий, да и какие могут быть приличия, ведь это раб и его собственность. Мариус сидит у небольшого окна, обнаженный по пояс, занятый, кажется, починкой плаща, разложенного на столе, и Паоло, несмотря на общее волнение, не может сдержать любопытный взгляд - он одет в штаны, короткие, до колена... Такое носят только легионеры порой, да чужеземцы. На рабах, захваченных в варварских странах, можно тоже увидеть эту одежду. Паоло это кажется ужасно неудобным. - Услышал на городской улице, господин, - ровно отзывается гладиатор, не отвлекаясь от своего занятия. Он не удостаивает Паоло и взглядом, и тот невольно закипает. - Встань. Как ты смеешь говорить со мной без почтения? - Недовольно вопрошает он, и воин слушается. Он сперва встает, и почти задевает макушкой низкий, кривоватый потолок постройки, а затем опускается на одно колено, касается ладонями пола. - Прости, господин. Теперь, когда он оказывается ниже, рассматривать его еще удобнее. Его тело покрыто старыми, потемневшими от времени отметинами шрамов, а на широких плечах видны полосы запекшейся крови. Наткнувшись на них взглядом, Паоло спешит его отвести. Это следы вчерашнего наказания. Хорошо, что не видно спину... - Ты не мог услышать это на улице. Ты туда не добрался. Так откуда? - Я выбрался из сада и прошел через рынок к круглому фонтану. Справа арка, и в ней были двое. Я не мог идти мимо них, поэтому ждал, пока они уйдут и услышал, о чем они говорили. - Постой, но ведь моя охрана поймала тебя у стен сада, а ты говоришь, что дошел до самого фонтана... - Я вернулся, чтобы предупредить тебя, - просто отвечает Мариус, и, помедлив, все-таки добавляет: - ..господин. - Ты...вернулся? - Заторможенно переспрашивает Паоло. В этот момент он не понимает ничего. Получается, что воин мог спокойно сбежать, ведь он ушел достаточно далеко. И вряд ли он врет, ведь довольно точно описал улицу, где шел - Паоло она была знакома. - Почему ты вернулся? - Долг. - Долг? - Ты не отнял мою жизнь тогда, на арене. Я вернулся, чтобы отдать этот долг и предупредить, - Мариус говорит очень скупо, роняет слова понемногу, но и это настолько непривычно после его долгого молчания, что Паоло совершенно теряется. Поступок гладиатора выглядит благородно. Он совершенно не подходит рабу, не имеющему никаких понятий о достоинстве. - Я..оказался не прав. И мне следовало послушать тебя. А я приказал тебя высечь, - Паоло снова испытывает стыд, но теперь он вызван не своей дурной привязанностью к совершенно не подходящему для этого объекту, а вспыльчивым поведением. Отец ведь столько раз говорил ему, что чувства не должны бежать вперед мысли. Он вспоминает об отце и прерывисто вздыхает. Может, если бы он ночью прислушался к словам Мариуса и отправил весточку отцу, все бы обернулось иначе. - Мне нужна защита. Мне нужно, чтобы ты был моим личных охранником, - собирается он с мыслями. Ему это кажется разумным - охрана в доме есть, но если возле него будет кто-то, кто тоже знает о заговоре, ему будет намного спокойнее. Вдобавок, это же гладиатор, искусный воин. Мариус в ответ позволяет себе кривую усмешку. - Тебя пытались убить? - Сегодня. Я не уверен, но, кажется, да, - кивает Паоло. - Отца отравили. - Прими мои сожаления, господин. - Он еще жив, к счастью. Но, мне нужна защита. Он смотрит на Мариуса, который все же поднял голову, спокойно глядя в ответ. Его взгляд не выражает ни той строгости, с которой он когда-то оглянулся на него, получив яблоком в спину, ни вчерашнего безразличия. Сейчас глаза гладиатора кажутся почти насмешливыми, и это неприятно отзывается у Паоло внутри. Ну да, он сам не воин, и постоять за себя не сможет, ну и что с того. Он заметно нервничает, и, не дождавшись ответа, предпринимает попытку торга. - Чего бы ты хотел взамен? Хочешь хорошие покои, в моем доме? Богатое оружие?Лучшее вино? Девочек, мальчиков? - Тебя, - губы Мариуса трогает усмешка, а Паоло будто обливают ледяной водой. - Что? - Тебя. Господин. Кажется, гладиатор уже неприкрыто насмехается. Паоло снова хочется ударить его, он чувствует, как пылают щеки, покраснев то ли от гнева, то ли от стыда. Ему непонятно, как вообще смеет хоть кто-то, а тем более, простой раб, требовать такого от человека его уровня. И он же попытался по-хорошему... А в ответ его откровенно унизили. - Я вырежу тебе язык, падаль, - шипит он. - Как тебе только в голову пришло, как ты только осмелился... - Выбор у тебя невелик. - Молчать! Паоло вылетает вон, хлопая дверью, дрожащими руками закидывая засов и навешивая замок. Его догоняет отчетливый смех Мариуса, и это заставляет взбеситься еще сильнее - тот его не просто унизил, но еще и обсмеял. Становится еще обиднее, чем прошлой ночью. День он проводит в бесплодных попытках чтения, периодически справляясь о самочувствии отца. К покоям того, конечно, уже приставлена охрана, подле матери и сестры тоже находятся стражи... Но спокойствия это не добавляет. Ночью Паоло почти не спит, вслушиваясь в каждый шорох и вздрагивая от каждой тени, мелькнувшей по легким занавесям, закрывающим выход на террасу. Утром слуга приносит воду для омовения, и Паоло отсылает его прочь, потому что вставать и приводить себя в порядок прямо сейчас нет никакого желания. Он просит только убрать ткань, чтобы впустить с террасы свежий воздух. В покои тут же прибегает Анфа, одна из собак отца - изящная и тонконогая, и при своей видимой хрупкости, крепкая и быстрая, как ветер. Она крутится у ложа, получая пару ленивых касаний от Паоло, и отходит к чаше с водой, шумно лакая ее. Паоло не до любимицы - он все еще переживает события вчерашнего дня, да и остаточно сердится на Мариуса. Разумеется, ни о каких выполнениях его просьб нет и речи. На такую низость пойти просто невозможно. Совсем одно - возлечь с рабом, специально для того обученным и подготовленным, или пригласить в свои покои гетеру, если захочется не только плотской утехи, но и приятного общения. И абсолютно другое - позволить что-то подобное гладиатору, навсегда запятнанному позором. Паоло слышал и не раз, что в свои покои гладиаторов приглашали знатные возрастные матроны, и это не порицалось. Но в его случае это точно будет считаться невероятным унижением. Его мысли прерывает скуление и хрип, и Паоло подскакивает, как ужаленный. Анфа бьется на полу в судороге, исходя желтой пеной из разинутой пасти. Он бросается к собаке, но не знает, чем помочь, и только зовет слуг. Впрочем, уже через несколько минут собака застывает, и он в ужасе выпускает ее из рук, отступая. Помимо жалости, внутри расползается липкий страх - водой должен был умыться он. Угроза настолько откровенна, что хочется собраться и сбежать. Из дома, из города... В этот момент Паоло ощущает настолько сильный страх перед смертью, что едва не плачет. Он сдерживается лишь потому, что нельзя показывать такого себя при слугах. Он навещает маму с сестрой и просит их выделить людей, которые станут пробовать пищу и воду перед тем, как к ней притронутся они сами, а также распоряжается о более внимательном присмотре за отцом. Остаток дня он мечется по дому, не зная, куда себя деть. А потом его реальность становится кошмаром. Каждый последующий день он проводит в ожидании смерти. Она приходит за ним каждый день. У него на глазах умирает раб, съевший немного хлеба из его тарелки. Слуга, принесший несколько туник на выбор для утреннего переодевания, внезапно воет от боли, так как руки, касавшиеся ткани, расцветают уродливыми и явно болезненными ожогами. Отцу передают послание из сената, и Паоло, по праву главного вместо него, открывая плотный тубус с письмом, едва успевает отбросить его, когда из темного нутра показывается узкая змеиная голова. Через несколько дней он боится есть и пить, позволяя себе лишь то, что сорвал в саду сам, либо то, что попробовали при нем слуги и выждали некоторое время. Ему страшно прикасаться к предметам одежды, и к простым вещам. Доходит до того, что он с трудом заставляет себя лечь в постель, будто боится, что и в ней окажется ловушка. А ночью ему снится, будто над нам склоняется подосланный убийца, занося короткий, но бритвенно-острый кинжал. Который наутро и впрямь находят на террасе. Паоло не выдерживает. Вечером он зовет пару стражников и просит привести Мариуса, передав тому короткое "я согласен". Он устал бояться. Угрозы, почему-то, попадают именно в него, но он до дрожи боится за маму с сестренкой, и за ослабшего сейчас отца. Ему нужна защита и, возможно, помощь в исправлении происходящего. А Мариус, как можно было понять, довольно неглуп. Правда, все же, перед тем, как позволить гладиатору вступить в свои покои, он отдает еще несколько приказов, и того отводят в купальни, приводят в порядок и переодевают в чистые одежды. И все равно Паоло не может сдержать внутреннюю дрожь от ожидания того, на что идет. Но собственная жизнь в его глазах оказывается дороже. Он безумно устал бояться. Когда гладиатор оказывается на пороге и склоняет голову, Паоло бледнеет, но усилием воли заставляет себя не трястись. Он кивает ему, откидываясь на подушки, с наигранной леностью рассматривает его, одетого в светло-серую легкую тунику. Однако, Мариус прекрасно видит, насколько его сейчас опасаются. Его темные глаза хищно сощуриваются, когда он подходит совсем близко к ложу. - Ты позволишь, господин? - В его голосе слышна та же насмешка, что и несколько дней назад. Паоло судорожно сглатывает, пытаясь смочить враз пересохшее горло, чтобы голос не хрипел. - Да. Гладиатор усмехается, опускаясь коленями на мягкое покрывало. Он нависает над Паоло, склоняется совсем низко. Тому хочется зажмуриться, но он запрещает себе это. Слишком уж трусливо это будет выглядеть. Мариус склоняется еще, Паоло чувствует его дыхание на свой щеке, и ниже. Ему кажется, что сердце, бьющееся где-то в глотке, сейчас просто разорвется, или наоборот, застынет. Сейчас он не верит, что своей смерти он боялся сильнее - а еще почему-то в груди снова разворачивается обида. Почему этот раб так усмехается? Почему он вообще ведет себя насмешливо? За что он так хочет поиздеваться? Внезапно Мариус резко выдыхает и осторожно опускается в подушки рядом. Паоло поворачивает голову,непонимающе глядя на него, и видит улыбку. Обычную, не кривую полуухмылку. - Спи. Тебя никто не тронет. А утром мы начнем решать твою беду, - спокойно говорит Мариус. И Паоло, хоть совершенно уже ничего не понимает, почему-то ему верит. Он закрывает глаза.