Право на счастье

Тяжёлые капли дождя с гулким звуком стучали по подоконнику, заставляя медленно погружаться в мечтательно-меланхоличное настроение. В кабинете штандартенфюрера стояла идеальная тишина. Резкие порывы ветра за окном слегка дополняли общую картину умиротворения и звенящей тишины, унося за собой каждую мысль присутствующих в комнате. Аня любила дождь. Любила ещё с самого детства, видела в нём что-то особенное, магическое, волшебное. Она помнит, как она, ещё будучи маленьким ребёнком, прыгала по комнате от радости, когда слышала заветный стук капель по подоконнику. Она помнит, как мама, переживая, всегда ругалась на неё за то, что та с искренним неподкупным восторгом выбегала на улицу совсем налегке, чтобы вдохнуть полной грудью этот мягкий влажный воздух. А как она любила перепрыгивать через лужи! Сколько неподдельной искрящейся радости ей приносило это занятие! Аня внимательно смотрит в окно, скрестив руки на груди. Сильный ливень постепенно превратился в настоящую грозу. Тысячи различных мыслей сейчас крутились в голове переводчицы, а её губы были растянуты в небольшой полуулыбке. Полностью погружённая в свои мысли, она совершенно не замечает того, как яркий пронзительный взгляд голубых глаз был вот уже минут пятнадцать направлен на неё. Сколько тепла было в тот момент в этом взгляде, сколько любви, заботы! Но... С какого же момента мир обоих вдруг так резко перевернулся с ног на голову? С какого момента вдруг всё пошло совершенно по-другому? Безжалостный демон с кристально-чистыми голубыми глазами, словно лёд, штандертенфюрер Ягер — именно таким виделся Клаус Ярцевой, когда та только попала в лагерь. О, сколько животного страха вселял тогда он в неё, сколько кошмаров ей снилось долгое время с её участием! А эта его коронная многозначительная ухмылочка вызывала каждый раз у Ани табун мурашек по спине... Но также в памяти переводчицы остался и один его поступок, заставивший её посмотреть на него с другой стороны. Аня далеко ведь не сразу стала переводчицей штандартенфюрера. Поначалу она была самой обычной заключённой, сидела в тёмной холодной камере, как и все заключённые. Ей каким-то чудом удалось избежать жутких пыток и смертельных избиений, а когда фрицам стало известно её безупречное владение немецким, то они сразу уже для себя усекли, что эта девчонка им ещё очень пригодится... Тогда-то они и встретились впервые. Впервые тёплые шоколадно-карие глаза столкнулись с холодными голубыми. На огромное удивление Ани, в тот момент она не получила резкого замечания от Ягера за то, что она посмотрела ему прямо в глаза, ведь по их уставу это было строго запрещено... От этого ледяного, коварного, заглядывающего в самую душу, взгляда, Ярцева чувствовала, как ноги постепенно начинали подкашиваться, а дыхание начинало учащаться... В тот момент по спине девушки впервые пробежал холодок, а сердце от душащего страха, казалось, вот-вот разорвётся... На огромное удивление Ани Ягер ни разу не повышал в тот день на неё голоса, а невероятно вежливо и учтиво общался с ней, предлагая ей стать его переводчицей. Аня долгое время упиралась, отказывалась, однако позже согласилась, понимая, что предложенная работа — это спасение от диких истязаний и мучений в тёмной камере, которые, так или иначе, достигли бы и её. Свою работу Аня всегда выполняла точно и очень прилежно. Все необходимые для перевода документы в готовом виде оказывались на столе штандартенфюрера в назначенное им время. Он был доволен ею. Общался он с ней всегда так же вежливо, коротко и учтиво, как и в их первую встречу, однако Аня по-прежнему не переставала бояться его. Она больше не смела поднимать на него свой взгляд — уж сильно её испугали его ледяные глаза впервые... Это внутренне коробило Клауса, так как со временем он стал замечать в ней не только прислугу, но и... красивую девушку? Ягер долго не мог признаться в этом сам себе, изо всех сил стараясь отгонять эти шальные мысли, однако с каждым днём непонятное и неизведанное ему чувство всё сильнее возрастало в его груди. Но... Как такое возможно?! Клаус с ужасом понимал, что влюбился. Влюбился так сильно, как никогда прежде. Однако, стоило отметить, что настоящей любви штандартенфюрер никогда и не ощущал в своей жизни. Для него это светлое чувство было чуждо, он и не верил вовсе, что оно существует. Он никогда не влюблялся ни в кого по-настоящему, считая это бредом, неким проявлением слабости, ведь с самого детства ему внушали, что он должен быть сильным и всегда прятать свои эмоции и чувства, никому их не показывая... Те мимолетные романы и связи с женщинами, которые у него были, являлись лишь животным влечением, похотью, страстью, но никак не любовью. Сейчас же он понимал, что испытывал чувства намного более глубокие и светлые, нежели раньше. Чёрт, эта русская девчонка так незаметно вдруг запала в душу, растопив огромный слой льда в его сердце! Что она творила с ним! Ягер изо всех сил старался стереть эти чувства, забыть их, убить, заливая их каждый вечер алкоголем. Не помогало. Он понимал, что с каждым днём влюблялся всё сильнее. Ему нравилось в Ане буквально всё: её тёплые шоколадно-карие глаза, её тихая, лёгкая, даже, скорее, шелестящая походка, её нежный, хоть и испуганный голос, её изящная фигура, которую он каким-то образом смог разглядеть под мешковатой одеждой. Иногда он приходил в ужас от того, что влюбился не в кого-то, а в русскую, в ту, которую должен люто ненавидеть всей душой и презирать, используя её лишь в качестве прислуги! «Изменник, слабак, предатель родины!» — мысленно проклинал себя ночами Клаус, изо всех сил пытаясь заснуть. Надо сказать, что со сном у штандартенфюрера тоже начались значительные проблемы. Бесконечное количество мыслей, витающих в голове, не давали Ягеру прикрыть глаза. Однако все его надежды рушились тогда, когда он видел и понимал, что переводчица по прежнему его сторонится и боится. Это и было понятно — ведь она служила своему лютому врагу... Лишь один момент вмиг поменял всё. Тот самый момент, после которого Аня посмотрела на Ягера совершенно с другой стороны, увидела в нём живого человека, у которого есть чувства, эмоции. И не просто человека, а который... заботится о ней, переживает за неё? Ей казалось это настоящим бредом, однако его поступок говорил об обратном. Перед глазами переводчицы часто всплывает сцена, когда один немецкий офицер, имени которого она не помнила, поднял на неё руку за то, что та вовремя не принесла ему перевод, впервые за всё время работы опоздав минут на пять. В тот момент он несколько раз сильно ударил её по лицу, повредив губу, из-за чего у Ани потекла тонкая струйка крови. Покрывая русскую проклятиями и руганью, он сильно ударил тогда её уже по голове и животу, заставив Аню громко вскрикнуть от боли. Она помнила, как от боли медленно осела на пол, схватившись руками за голову, как, спустя какое-то время после этого, в комнату вбежал Клаус Ягер и, силой прижав коллегу к стене, яростно прошипел, прожигая того взглядом: — Ещё хоть раз тронешь её — убью! Лично расстреляю! — в этот момент он подставил дуло револьвера к голове коллеги. У Клауса был настолько яростный и дикий взгляд, что казалось, будто он сейчас на месте разорвёт в клочья этого бедного офицера. Его глаза метали молнии, в глазах горел огонь злобы... Она помнила также и то, как в тот вечер от бессилия она закрыла глаза, как сильные мужские руки бережно подхватили её, унося отсюда... Что происходило тогда после Аня не помнила. Следующим её воспоминанием было то, как утром она проснулась с сильной головной болью в тёплой мягкой постели в кабинете Ягера, бережно укрытая тёплым одеялом. Рана у губы была обработана, о чем говорило небольшое пощипывание. В тот день рядом с постелью на тумбочке она увидела чашку горячего свежесваренного кофе и записку, в которой до боли знакомым каллиграфическим почерком было приказный тоном написано, чтобы она не смела вставать с кровати и весь день спала и отдыхала... Из мыслей и воспоминаний Аню вырвали сильные мужские руки, нежно обнявшие её со спины. Клаус аккуратно и мягко притянул девушку себе, зарывшись носом в её каштановые волосы и наслаждаясь моментом. Аня блаженно улыбнулась, слегка прикрыв глаза, прижавшись к Ягеру ещё сильнее. Никто из них не говорил но слова, однако они были сейчас не нужны. Оба просто тихо стояли и слушали шум разбушевавшейся стихии за окном... В какой-то из таких вечеров он вдруг просто обнял её, не желая, чтобы она уходила. Аня тогда непонимающе посмотрела на него, пыталась вырваться, однако поняла, что только обманывает свои же чувства. Да, ей были чертовски приятны его объятия. Она тонула в них, тонула в его глазах, хотела вечно обнимать его, никуда не отпуская. Вскоре это стало их доброй традицией. Перед сном они вот так обнимали друг друга, не желая расставаться на долгую ночь, однако утро наступало достаточно быстро, и радость новой встречи вновь заставляла их улыбаться. Общение их постепенно перешло на новый уровень, Аня стала назвать Клауса по имени и на «ты». Она стала чаще заглядывать своими тёплыми глазами в его, видя в них уже не холодный блеск, а настоящее тепло. О, как же он изменился! Каким другим он стал, не похожим на себя! Кто бы мог подумать, что он может так чувственно и искренне любить! Аня долгое время не могла поверить своим глазам, ей казалось, будто перед ней совершенно другой человек, будто штандертенфюрера подменили... Только она могла видеть его добрую искреннюю улыбку, тёплый взгляд, чувствовать его мягкие прикосновения... Только с ней он был настоящим, раскрывая свои потайные уголки души. — Дорогая, я отойду ненадолго... — прошептал Ягер Ане на ухо, обдав её кожу своим горячим дыханием. От этого у Ани сердце забилось в несколько раз сильнее. Да, она всё ещё никак не могла привыкнуть к новым ощущениям... После он мягко поцеловал её в волосы и, получив в ответ её лучезарную улыбку, вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. Аня медленным шагом отошла от окна, всё ещё погружённая в свои воспоминания. Кто бы мог подумать, что эта страшная, ужасная своими потрясениями и потерями война принесёт ей такую искреннюю любовь? И что эта любовь будет у неё с немцем? Боже, да если бы Ане кто-то рассказал об этом год назад, она бы рассмеялась тому в лицо, посчитав его полным идиотом и глупцом. Признаться, Аня намного раньше начала чувствовать какое-то непонятное влечение к Клаусу. Она замечала за собой, как невольно засматривается на его статный красивый профиль, внимательно разглядывая, когда сидела в его кабинете за переводами. О, как он манил её, как был красив! Какая у него была осанка, какие благородные черты лица! Какие у него были глаза! Даже эти жуткие порезы на его щеке нравились ей, они будто бы дополняли собой его целостный образ. Ярцева с ужасом понимала, что с каждым днём всё сильнее влюблялась в своего врага... Будто чувствуя на себе взгляд, Клаус в те моменты поднимал глаза, после чего происходило резкое столкновение тепла и холода. Тогда она робко опускала взгляд вниз, делая вид, что она тут совершенно не при чем, однако тихая усмешка Ягера давала понять, что он её раскусил. О, да, он уже тогда стал догадываться о её чувствах. Как же ему нравилось наблюдать за ней вечерами, прожигая своим пронзительным взглядом. Как же ему нравилось смущать её, видеть то, как она краснеет, стараясь не пересекаться с ним взглядами. Однако тогда она по-прежнему не переставала бояться его, стараясь прятать свои чувства. Да, как же круто всё поменялось в её жизни... В один миг она одновременно обрела светлую настоящую любовь, но в тоже время стала изменницей и предательницей родины... Помотав головой, чтобы окончательно отвлечься от мыслей, Аня стала мерить шагами кабинет. Она внимательно разглядывала его богатое убранство и висящие картины на стенах. Кабинет был достаточно больших размеров, и Аня понимала, что видела она в нём далеко не всё. Например, как сейчас! Взгляд девушки привлёк старинный чёрный рояль, который совершенно незаметно стоял где-то в уголке комнаты. Как же это раньше она его не замечала? Уверенным шагом подойдя к инструменту, Ярцева мягким движением подняла крышку. Рояль был старинным, концертной марки «Steinway & sons». Но... как? Что же такой поистине благородный инструмент может делать в кабинете штандартенфюрера в концентрационном лагере?! Новые чувства взыграли в Ане в этот момент. Ностальгия накрыла её с головой. Она тут же вспомнила то, как долгое время обучалась музыке, когда училась в школе. Параллельно она ходила в музыкальную школу, где училась игре на фортепиано и пению. Она была лучшей в классе по пению среди местных ребят, голос её был ясный и яркий, учителя хвалили её за трудолюбие, отмечая хороший музыкальный слух. До самого начала войны девушка занималась музыкой, а когда попала в лагерь, то о музыке, естественно, не могло быть даже и речи. Сколько же времени Аня уже не пела и не играла! Она даже уже стала забывать об этом, так как любой лишний звук мог вызвать сильнейшую ярость у немцев. Долгое время Ярцева пыталась тихим голосом напевать себе под нос мелодии и любимые песни великих композиторов, которые знала, однако, получив за это несколько выговоров, перестала. Чудесная светлая музыка осталась лишь у неё в голове и в душе, но и та стала со временем потухать и исчезать... Аккуратно присев за инструмент, Аня задумалась. Что бы ей сейчас хотелось спеть? Через секунд двадцать в голове зазвучала мелодия «Литании» Франца Шуберта. Аккуратно положив руки на холодную клавиатуру, Аня заиграла. Пальцы её не слушались, ноты она путала, однако с каждой проходящей секундой руки постепенно вспоминали небольшое вступление. Аня тихо запела. Слух её уже подстроился под тональность, поэтому она пела чисто. Её голос стал постепенно заполнять стены комнаты, обволакивая собой всё вокруг... Она пела куплет за куплетом на чистейшем немецком языке. Она чувствовала, как счастье переполняет её сердце. Шуберт являлся поистине одним из её самых любимых композиторов, в музыкальной школе ей довелось спеть целых двадцать его песен. Погружённая в музыку, она совершенно не услышала звук открывшейся двери, не увидела Клауса, который, ошарашенный до глубины души, тихим шагом прошёл вглубь кабинета, стараясь не шуметь, чтобы не мешать Ане. Голос её был поистине прекрасен. Но какие были слова в песне! Они затрагивали собою самые потаённые частицы души, и Клаус чувствовал, как его сердце забилось в несколько раз сильнее... Тут Аня запела последний куплет: «Кто и днём не видел света, Кто средь терний ждал рассвета, Пусть в раю, хотя б на миг, Боже, твой увидят лик. Вы с земным расстались пленом, Спите мирно сном блаженным!» Ягеру казалось, будто время остановилось. Он не мог оторвать взгляда от Ярцевой, понимая, что застыл. Он совершенно забыл и про букет из пяти ярко-алых роз для неё, за которыми он ходил сейчас под сильнейший проливной дождь, и про войну, все мысли, витавшие в голове его всего несколько минут назад, куда-то мгновенно исчезли. Для него сейчас существовала только музыка и Аня. Его прекрасная Аня, которая эту музыку исполняла. Сыграв последний аккорд, Аня мягко положила руки на колени, прислушиваясь к наступившей тишине в комнате. Прошло секунд двадцать, однако Клаусу казалось, что прошла целая вечность. Тут он всё же решил прервать молчание, обратившись к девушке шепотом: — Аня, это... это было прекрасно... Я и не знал, что ты умеешь так красиво петь, да ещё и играть на рояле. Это просто что-то... совершенно невероятное, прекрасное, я не понимаю, что произошло со мной сейчас... А эта песня, эти слова! Кто же автор столь великолепной музыки и слов? — он впервые за всю свою жизнь говорил как-то неуверенно, несколько сбивчиво, совершенно не понимая, что же с ним происходит. Улыбнувшись, Аня тихо привстала из-за инструмента, после чего заглянула штандартенфюреру в глаза. Сколько смятения и восторга сейчас было в его взгляде, сколько смешанных чувств! Спустя несколько секунд, девушка заметила в его руках букет роз, отчего непроизвольно покрылась лёгким румянцем — догадаться, что он предназначался именно ей, не стоило никакого труда. Будто вынырнув из какого-то забвения, Клаус, улыбнувшись уголками губ, медленным шагом подошёл к Ане почти вплотную, после чего вручил ей букет. — Это тебе... Но что это были за розы! Алые, свежие, аромат их пьянил, выглядели они просто дьявольски-восхитительно... Ещё более густо покраснев, Аня приняла букет, и, улыбнувшись, благодарно обняла Клауса, чувствуя как тот крепко обнимает её в ответ. Какие нежные у него были объятия, как бережно он относился к ней! Ярцевой всё ещё было непривычно такое отношение к ней со стороны человека, который, по сути, являлся её врагом, которого она должна люто ненавидеть! Как же всё сложно... Так они и простояли несколько секунд, не говоря друг другу ни слова. Тишина вновь окутала их на некоторое время. Аккуратно отстранившись от штандартенфюрера, Ярцева, блеснув карими глазами, ответила: — То, что я пела сейчас — это была песня одного очень известного австрийского композитора Франца Шуберта. «Литания» называется. Слова Якоби. Написана ко дню всех усопших, что, кстати, очень актуально сейчас... — голос её вдруг сделался печальным, глаза погрустнели, взгляд опустился вниз, к полу. Штандартенфюрер ничего не ответил, а лишь еле слышно вздохнул. Музыка, которую сейчас играла Аня, передавала все чувства более чем сполна, поэтому лишних слов здесь вовсе и не было нужно... — Аня... А можешь спеть что-нибудь... Что-нибудь русское, если знаешь? — шепотом спросил у девушки Клаус, аккуратно взяв её за руку. Его голос почему-то дрожал. Искреннее удивление и недоумение блеснуло сейчас в глазах Ярцевой. Что? Она не ослышалась? Немец просил её сейчас спеть что-то русское?! Абсурд, да и только! Однако задала она совершенно другой вопрос: — Но как же ты поймёшь, о чем я пою, если слова будут на русском? — Ничего страшного. Я просто хочу послушать твой нежный голос, поющий на твоём родном языке.. — он мягко провёл ладонью по её щеке, вновь заставив ту смутиться. Как же мило она смущалась! Как же он не замечал этого раньше... Да эта девушка — абсолютное воплощение нежности, элегантности, женственности, красоты! И за что же, за что он заслужил такого ангела?.. Тут в глазах Ярцевой блеснул огонёк идеи. Слегка улыбнувшись, она сказала: — Текст романса я знаю наизусть. Дай мне, пожалуйста, бумагу и карандаш, я тебе напишу дословный перевод! Ягер улыбнулся в ответ, после чего, подойдя к столу, дал девушке всё необходимое. Через несколько минут перевод текста романса Сергея Рахманинова и название были красивым почерком выведены на бумаге. «Надо же, какое название... Сирень...» — подумал про себя штандертенфюрер, внимательно наблюдая за Аней, которая уже села за рояль. Она слегка опустила голову вниз, как бы настраиваясь на предстоящую музыку. Её дыхание было спокойным и глубоким, руки были аккуратно сложены на коленях. Спустя секунд десять из под её пальцев зазвучала невероятно тихая нежная мелодия. Она легкими крыльями запорхала по комнате, наполняя собой помещение. Казалось, будто её можно было увидеть воочию, настолько она была наполненной и тёплой. Сыграв фортепианное вступление, Аня запела: «По утру, на заре, По росистой траве Я пойду свежим утром дышать; И в душистую тень, Где теснится сирень, Я пойду свое счастье искать… В жизни счастье одно Мне найти суждено, И то счастье в сирени живет; На зеленых ветвях, На душистых кистях Мое бедное счастье цветет...» Нежная мелодия на пиано успокаивала. Она была такой длинной и дышащей, такой хрупкой и нежной! Характерный признак русской музыки... Музыкальная фраза, казалось, была нескончаемой. Она текла и разливалась красивыми гармониями. Русские стихи дополняли целостную картину. Романс великого Рахманинова затронул сердце Ягера ещё сильнее. Он с ужасом почувствовал, как к горлу начали подступать слёзы. Что?! Слёзы?! Слёзы у самого штандартенфюрера?! Но сегодня, видимо, был какой-то особенный вечер. В один вечер, всего за каких-то пару часов, произошло сразу несколько событий, которые, казалось, априори невозможны. Они наотрез отказывались укладываться в голове штандартенфюрера, однако отрицать их он никак мог. Клаус Ягер за один вечер впервые в своей жизни своей ощутил то, как трогает его музыка, русская музыка, как его сердце трогают стихи. Он в очередной раз понял, насколько сильно любит Ярцеву. И когда же он успел стать таким сентиментальным? На самом деле, он внутри всегда был таким. Только вот фронт и служба на этой ужасной, жутчайшей войне окончательно загубили в нём это... Погрузившись в свои чувства и мысли, Клаус совершенно не заметил того, как Аня уже закончила. В комнате снова повисла тишина. Спустя секунд тридцать, Ягер аккуратно встал со своего места, мерным шагом подошёл к роялю и, встав за спиной Ани, обнял её за плечи, слегка притянув к себе. — Это было прекрасно... У меня нет абсолютно никаких слов, чтобы выразить свой восторг... А какой же красивый, оказывается, русский язык! Даже и помыслить не мог, что он может быть настолько лаконичным... — его рука начала медленно поглаживать распущенные каштановые волосы Ани. Девушка в ответ лишь улыбнулась и, привстав из-за рояля, встала напротив Клауса, заглянув в его глаза. Вот уже который раз она ловила себя на том, что его яркие голубые глаза больше не были холодными, а, наоборот, излучали тепло и свет. — Только вот я понять не могу... — тихим голосом продолжил он, обняв девушку за талию. — За что, за что мне досталось такое счастье? Такое счастье, как ты... Я ведь тяжелый грешник, убийца! Я не имею права быть счастливым, не имею! — в его ясных глазах на несколько секунд блеснула печаль, он слегка опустил голову, чувствуя, как её рука мягко коснулась его щеки. — Нет, ты не прав, совсем не прав! Я не согласна с тобой, не говори так! Уверяю тебя, все, абсолютно все имеют право на счастье, и ты тоже! Главное — верь своему сердцу, слушай свою душу! — шоколадные глаза Ани ярко блеснули в приглушённым свете комнаты. Ничего не ответив, штандартенфюрер нежно накрыл губы возлюбленной своими. О, как сладок был этот поцелуй, сколько любви он вложил в него! Аня сразу же ответила, углубив поцелуй и скрещивая руки у Ягера на шее. Вновь легкие бабочки запорхали в её душе. Клаус медленно стал спускаться поцелуями к шее и ключицам, заставив Аню издать томный сладостный вздох. О, как любил он её вот так целовать, доставляя ей наслаждение! Ярцева откинула голову назад, давая Ягеру большую волю. С каждым мигом поцелуи становились всё более требовательней и страстней, Аня чувствовала, как жаркий огонь начал распаляться в её груди. — Моя... Красавица... Богиня... — шептал штандертенфюрер, крепко сжимая девушку в своих объятиях, будто он боялся, что она исчезнет. Ярцева выдохнула ещё более томно, чувствуя, как ноги постепенно становятся ватными. А он и боялся. Исчезновение Ани было для Ягера одним из самых потаенных страхов его души, который по ночам являлся ему во снах... Ловко подхватив девушку на руки, Ягер понёс её к кровати, попутно аккуратно расстегивая пуговицы у неё на кофте. Мягко положив Аню на кровать и сняв с неё рубашку, Клаус продолжил свою сладкую пытку, заставляя Аню выгибаться под ним, словно кошка. Она томно простонала, когда Ягер, сняв с неё лиф, нежно прикоснулся языком к её девичьей груди. Она чувствовала, как постепенно начала терять самообладание, отдаваясь штандартенфюреру целиком. В животе постепенно начал завязываться томительный узел. О, да, его Аня. Его ангел, озаривший ему путь, научивший его снова любить и ценить. Он сделает всё от него зависящее, чтобы она была счастлива. И никакая эта треклятая жуткая война не сможет им помешать. Она будет счастлива.