***
В тот день шёл мелкий, противный дождь, ветер пронизывал, забираяясь под юбку, и заставляя быстрее идти. Соня сердилась, думая, что, наверное тушь потекла и, чертыхаясь, спешила к метро. Сегодня была годовщина её свадьбы, а сбежать с работы не получилось. Муж забронировал столик в ресторане, и надо было торопиться, успеть заехать домой и переодеться. От такси Соня отказалась, боясь в пробку попасть и теперь почти бежала. Песню она услышала ещё издалека. На верхних ступеньках в подземку сидела бомжиха и хрипло выводила: — А я сяду в кабриолет И уеду куда-нибудь… Перед бездомной стояла коробка с мелочью, а под задом куча картонок, покрытых тряпкой. Шапка бомжихи съехала на ухо, открыв череп, едва прикрытый редкими волосами. Во рту половины зубов не было, только почерневшие дëсна. Неимоверно грязный, когда-то зелёный пуховик нараспашку, под ним дерматиновая куртка, под ней ещё одна — джинсовая и что-то ещё и ещё… И сумка. Большая, тоже подранная, но с сохранившимся «Луивитоновским» логотипом. Соня встала, как вкопанная. В памяти вспышкой детский сад, девочки-снежинки на новогоднем празднике, сердитая воспитательница, Дима — первая любовь… И это хриплое: «в кабриоле-е-ет», как молнией в голове. Бомжиха хватала прохожих за длинные полы пальто и просила «на покушать». Какая-то сердобольная женщина в бесконечном полосатом шарфе поставила рядом банку тушëнки, и бомжиха словно подавилась песней. — Я у тебя чего просила? — заорала она хватая банку и размахиваясь. — Я денег просила, ëбаная твоя душа! Жри, сука, сама своё говно! Женщина шокированно застыла, а бомжиха продолжала хрипло надрываться: — Что вылупилась, мандавошка ссаная? Хлебало своё раззявила, блядь! Банку подарила, блядь! Волшебница, блядь! Щас я этой банкой твою дырку вонючую заткну! Швырнула, по счастью промахнулась, и банка, пролетев мимо головы женщины, с грохотом понеслась по ступенькам. Полосатый шарф ахнула. Вот и помогай таким, отчётливо читалось в её глазах. Но вслух сказать не решилась, и поскакала вслед за своей банкой. Люди задевали Соню плечами, а она всё стояла. Она почти не помнила Дашину маму, только её белую шубку и искрящиеся капли растявших снежинок, на тщательно завитых кудрях. И её смех… бессмысленный, пьяный. Соня только спустя годы поняла, что эта красивая женщина почти всегда была пьяна. Она достала кошелёк, мельком глянула на полтинники и сотни и, не не раздумывая, вытащила пятисотрублевку. Чуть отвернувшись, словно её могут узнать, протянула купюру. Бездомная вновь словами подавилась, и дико вылупилась. Но тут же опомнилась, выхватила ассигнацию и сунула за пазуху. И без перерыва: — Спасибоспасибоспасибоспасибо! На них уже оглядывались, и Соня, спрятав лицо в воротник пальто, бросилась вниз по ступенькам, в тёплую пасть метро. А вслед неслось: — Здоровья тебе! Счастья тебе! Мужа тебе богатого! Капитана дальнего плавания!Часть 1
24 сентября 2021 г. в 06:14
Соня Пономаренко была влюблена в Диму Ковальчука. Он был рослый — выше всех мальчиков в группе, белокурый и красивый.
— Хочешь, собью воробья снежком? — предложил он однажды Соне и она согласилась.
Воробышек прыгал на ограде, а Дима, быстро скатав снежок, стал целиться. Тут же подбежали остальные и стали спорить: попадёт или нет. Дима попал. Девочки ахали и Соне было жалко птичку, но внимание Димы стоило дороже, и она хлопала в ладоши:
— Попал, попал!
Но вот сам Дима Соню не любил. Как и всем мальчикам в группе — ему нравилась Даша. Ну ещё бы! Даша была особенная, не то, что остальные. А всё потому, что Дашин отец был капитаном дальнего плавания, и из поездок привозил дочке импортные заколки с «бриллиантами», невероятные платья и шапки с фантастическими помпонами. Иногда она приносила крошечных куколок в карманах. Таких маленьких и красивых ни у одной девочки не было. В общем, Даша имела для счастья всё: нарядная одежда, супер куклы и папа, с которым ни один дед Мороз не сравнится. И ещё у Даши была мама невероятной красоты.
Всегда весёлая, шумная и тоже очень нарядная. Она вваливалась в группу в белой шубке, а на локонах и ресницах искрились и таяли снежинки. Одевая дочь, она постоянно смеялась и напевала что-то непонятное про кабриолет и, любимую Сонину «Шинанайду». И маникюр у Дашиной мамы был не такой, как у других мам, и сапоги выше колен, называемые ботфортами, и мерцающие наряды, в которых она на праздничные концерты дочки приходила. У Сониной мамы маникюра, вообще не было, и платье одно на все случаи жизни. Мама Сони чаще хмурая была, потому что на работе очень уставала. В семье Пономаренко все работали и уставали.
Дашину маму Соня и на улицах встречала, когда с бабушкой гуляла. В маленьком, старом районе все друг друга знали, постоянно сталкивались на рынке и раскланивались. Семья Даши, порой, в полном сборе встречалась, а иногда Дашина мама с другими мужчинами. Она не стояла в очередях и не бегала с полными сумками — для этого у них в семье тоже бабушка была. А красавица просто гуляла. Соня видела, как она с очередным кавалером — смеющиеся и счастливые, садятся в такси и уезжают. Все её кавалеры походили на актёров из заграничных фильмов, и тогда Соня даже не знала, кем ей больше хочется быть: Дашей или её мамой. Про себя она точно знала, что когда вырастет, то будет носить такие же ногти, каблуки и ездить в машинах, исключительно с принцами. Сонина бабушка мечты внучки не одобрила.
— Нехорошая она — Дашкина мать, с таких пример не берут, — качала головой бабуля и, думая, что Соня не слышит, говорила дочери: — И людей ведь даже не стесняется — шалава подзаборная. Один муж не верит — всё улыбается, болван влюблённый. Всё плавает…
Соня немножечко понимала, кто такая шалава, но как можно быть шалавой при такой красоте и сапогах — понять не могла. Дашина мама такая добрая, да и сама Даша — тоже. Соне всегда хотелось к подружке поближе держаться, тогда тоже себе красавицей кажешься. А когда Соне подарили пышную многослойную юбку из переливчатой ткани, а бабушка проколола ей уши и вставила серьги — Соня сразу сама себя принцессой почувствовала. И все в группе это поняли.
Но бабушка в разговоре с мамой по-прежнему обзывала Дашину маму плохими словами, и говорила, что та плохо кончит. Дядя Серёжа с пятого этажа плохо кончил, но он был пьяница, буян и вонючка, и неудивительно, что в сугробе замёрз. Красавицы, вроде Дашиной мамы плохо кончить не могли.
Когда Соня пошла в школу, то с ней в классе половина её группы оказалась. А вот Даши не было. Дашин папа развёлся с женой, и увёз дочь в другой город к своим родителям, а мама их куда-то пропала. Димы Ковальчука тоже не было, но Соне тогда уже было наплевать — она влюбилась в соседа по парте — Костика. Костино главное преимущество заключалось в отсутствии переднего зуба, и Костик, на зависть остальным, шикарно плевался.
В пятом классе София переехала в новый район. Её мама устроилась на другую работу, и тоже могла бы модно одеваться, но говорила, что это глупо и не нужно. Старое пальто тёплое и сапоги хорошие. Стрелку на колготках можно было заклеить лаком, а в гости они ходят только к своим, и выпендриваться там не перед кем. Мебель в новую квартиру была куплена в комиссионке, на кухонном подоконнике, в пакетах из-под молока пускал зелёные стрелки лук, а в шкафу пылились банки с засахаренным вареньем.
На Соню тоже не очень щедрились и её вещи были ношеными, от дочерей маминых знакомых. В классе же были нарядные девочки, наглые и уверенные в себе. Такие Соню и её подруг никогда не замечали и в свой круг не брали. Зато они легко и непринуждённо умели общаться с мальчишками. Этих девчонок таскали к завучу, делая выволочки за слишком короткие юбки и накрашенные губы. Может Соне было немного завидно, что она не такая раскованная, но тогда уже ей — умнице и отличнице, быть похожей на одноклассниц не хотелось.
Потом был институт и пара коротких, ничего не значащих романов. Замуж София выскочила в двадцать пять за мужчину почти на десять лет старше. И никогда об этом не жалела. Он умело ухаживал, легко прощал обиды и капризы. Где-то воспитывал её, а где-то подстраивался сам. Соня работала в хорошей фирме и теперь сама стильная и модно одетая, могла быть предметом зависти для других.
Школу она вспоминать не любила, а садик и вовсе забыла, и только в гостях у бабушки равнодушно слушала, как какой-то Дима Ковальчук не то женился, не то развёлся. У родителей по-прежнему зеленел лук и, приезжая к ним, Соня получала в подарок очередную банку яблочного повидла, которое оба терпеть не могли: ни Соня, ни её мужчина.