Люди говорили

— Да, милок, на весь Союз прогремел тогда наш "Буревестник", чтоб ему пусто было. — шамкает бабка беззубым ртом, отпивает из чашки стылый чай. Морщится, припоминая, — Дело подсудное. Людей в ентом лагере много сгинуло. Милиции к нам понаехала тьма, облазали под кажным кустом, кажным камешком, да тягали нас на допросы, намучились мы с ними. Директора-то лагеря за халатность и сняли. Весь состав распустили. Заброшенный он нонче. А я тебе скажу, смена та осьмидесятого году была проклята! — бабка поднимает сухой узловатый палец, тычет им в воздух, — Люди потом говорили, что и дохтур тамошний был в каком-то непотребстве замешан. Дружбу он водил с одним студентишкой молодым, с вожатым, што ли. Темные делишки какие-то свои тайком вытворяли, почитай, цельное лето. Тьху, страмота! Потом-то конечно вскрылось все... Говорят, судили ентого дохтура, запретили ему людей лечить, да по этапу пошел с волчьим билетом. А парнишку таво в психбольницу отправили опосля евонных, значит, дел. Буйный он сделался, всё дохтура своего выгораживал. Прям на суде и скрутили его под белы рученьки. Чего ты так побледнел, милок, ась? Да откудава мне знать, что там дале было. Дохтур ентот вернулся в наши края через несколько годков. Жил на отшибе самом, в дачах. А потом и оттудова запропал. То ли спился, то ли повесился. Ежели и схоронили ево, то на кладбище не ищи, таких в церкве и отпевать не станут. Но раз уж так неймется тебе, сходи да поищи, только вряд ли чево найдешь там. Давно о нем ничаво не слыхать. Игорь Корзухин душит в себе боль и отчаяние, прохладный воздух с реки холодит разгоряченную кожу. Все так же здесь пахнет сосновой свежестью и травами. Только неужели он опоздал? Слишком поздно выбрался, чтобы найти Валентина Носатова, раньше доктора, а теперь бывшего зека без определенного рода деятельности. Игорь начал его поиски, как только восстановился после принудительного лечения, и вот он в конце пути. Дом на отшибе, в самом лесу пустует, и место это не похоже на обжитое. Корзухин на неверных ногах идет в сторону полузаросшего деревенского кладбища, ищет свежую неухоженную могилу и не находит. Они так и не простились тогда, только обменялись взглядами. Валя ему говорил: "Отступись от меня, Игорь, не будь дурнем", только Игорь не захотел отступаться. А теперь они оба оказались по ту сторону бурной реки жизни, как жалкие обломки после кораблекрушения, которые разнесло, раскидало в стороны безжалостной стихией поророки. — Прости меня, Валя. — бормочет Игорь, падая на колени среди высокой травы и бурьяна. Воспоминания наваливаются и сбивают с ног, — Прости, что был таким упрямым дураком, и не слушал тебя. Игорь слышит позади шорох и замирает. Он вскидывается и бежит вдогонку за промелькнувшей в кустах тенью, спотыкается о брошенную впопыхах удочку. Кричит во всю глотку, зовет своего доктора. И нагоняет его за полузаброшенным домом. — Дурак и есть. — Смеряет его Валя затравленным взглядом, рвано дышит, запыхавшись от бега. У него одышка и на вид постарел будто на десяток лет. Игоря тоже не узнать, но Валя его узнаёт, — На кой черт ты сюда вернулся, Игорь? — А ты на кой, доктор? — Мне больше некуда. Я больше не доктор. — Ты все такой же. Валя в ответ горько хмыкает, отводит взгляд. — Долго же тебя не было. Я уже не ждал. — А я все таки тебя нашел. — Зачем я тебе, Игорь? — Валя отворачивается, не хочет на него смотреть. Игорь обнимает его за плечи. — Мы больше никому ничего не должны, Валь. Мы свое отстрадали, хватит. Больше не будет одиночества. Валя прикрывает глаза. Крепко сжимает Игоря в ответ. Они наконец-то вместе.