Квиты

Ипполит покосился на часы, укоризненно покачал головой и попытался вернуться к чтению «Поднятой целины». Увы, чтение не шло — поймав себя на том, что по пятому разу читает один абзац, он понял, что это бесполезно, и отложил книгу в сторону. Было время, когда литературный стиль Шолохова действовал на него умиротворяюще, отвлекал от житейских забот. Но времена изменились, изменилась жизнь Ипполита, и проверенное средство больше не действовало на него. Подойдя к распахнутому окну, он опёрся локтями о подоконник, закурил сигарету и начал неприкрыто, ничем себя не оправдывая, ждать Женю. Вернее, трамвай, который под сенью летних сумерек привезёт его на остановку. Ну вот куда он задевался? Экзамен ведь давно закончился. По-хорошему можно было бы позвонить в институт Сеченова и справиться у дежурного, куда запропастился товарищ Лукашин, но Ипполит дал себе слово не делать так чаще, чем раз в месяц, и слово своё держал. Это было слишком опасно — куда опаснее, чем позволить Жене попадать в мелкие уличные неприятности и тратить свои силы и нервы на устранение всевозможных последствий. То Женя ключи от квартиры посеял, то от Жени последний трамвай убежал... Не человек, а ходячее несчастье. Но, в конце концов, ты сам такого хотел, напомнил Ипполит самому себе. Сетовал, что жизнь стала скучной и предсказуемой? Вот и накликал: теперь веселья полные штаны. В компании Жени Тридцать-три-несчастья иначе-то и быть не может... Прошло уже четыре года с тех пор, как они с Женей сблизились во всех смыслах слова, включая и самый неприличный, и проживали в просторной служебной квартире возле метро Фрунзенская. Женя подвизался на преподавательской работе в Первом медицинском, Ипполит ездил в Моссовет на личной машине. И, невзирая на всё это внешнее благополучие, ни дня не проходило у них без мелких и крупных приключений. Хотел ли Ипполит такой жизни, стремился ли к ней? Или просто покорился судьбе? Скорее всё-таки второе. Без вмешательства высших сил тут явно не обошлось. Хотя, чего скрывать, после той дикой новогодней путаницы Ипполит ещё долго вспоминал грубым словом мерзавца, рассорившего его с невестой. Можно сказать, впустил его в свою жизнь на некоем невидимом уровне. Но вот через год он случайно увидал того мерзавца в аэропорту на уровне самом что ни на есть материальном, а мерзавец увидал его — и разговорились. Невообразимым образом случайная встреча перетекла в мирные посиделки дома у Ипполита, а в финале он сам зазывал Женю заглядывать в гости, если будет проездом в Ленинграде. Кто только за язык тянул? Возможно, дело было в пении: оказалось, что этот нелепый Женя поёт, и поёт ладно, и песни в репертуаре сплошь бардовские, тёплые и душевные. Ипполит обожал такие песни. Но всё же основную роль сыграла привычка брать на себя ответственность — ему в этом деле не было равных, вот и среагировал. Банально пожалел Женю Лукашина — ведь, даром что хирург со стажем и тридцати семи лет от роду, а житейской смекалки так и не нажил. То его обворуют на вокзале, то обвесят на рынке, то таксист в драку втянет — все уродливые явления и недочёты социалистического быта собирал на себя, как репьи. Ипполиту было почти физически больно слушать все эти жалостливые пьяные истории, вот и пошёл навстречу, безотчётно потянулся к неплохому, в сущности, парню, чтобы как-то подстраховать его, что ли... Парень, естественно, был не против. Раз заглянул в гости, два, три. И как-то так вышло, что Ипполит очень привык к нему и начал ждать стихийных московских нашествий, как подарка на Новый год. Даже продумывал заранее, куда они вместе с Женей сходят, о каких книгах поговорят — их книжные вкусы удивительным образом совпадали, и это тоже очень сближало. Да и судьба не дремала — продолжала одаривать их своим ироничным вмешательством. Стоило Ипполиту приветить Женю — и его начали продвигать по партийной линии, а вскоре предложили перевод на ответственную должность в столичный горсовет. Ипполит обдумывал ответ ровно пять минут. Он с радостью согласился на переезд — не только из карьерных соображений, но в первую очередь потому, что в Москве проживал его друг. Друг, о котором надо заботиться... Как некоторые одинокие граждане заводят себе дурного кота или бестолковую собаченцию, чтобы носиться с ними и заботиться о них, так Ипполит завёл себе друга Женю. Женя был лучше любой собаки и любой кошки, он был котопсом — непредсказуемый ускользающий нрав, при этом стопроцентная честность и преданность. Переезд повлёк за собой учащение встреч, учащение встреч способствовало углублению взаимности, и, как нетрудно догадаться, кончилось это всё тем, что Ипполит влюбился. Можно даже сказать, втрескался в это чудо в перьях, хотя и давал себе сто и одно обещание: никогда не питать нежных чувств к представителям сильной половины человечества. Оправданием ему могло послужить лишь то, что Женя не сильная, а слабая человекоединица, причём настолько нестандартная, что не вписывается ни в какие известные рамки. И в эту нестандартность (равно как и в беззащитность и неприспособленность Жени) как раз и невозможно было не влюбиться. А ещё Ипполита бесконечно подкупала и обезоруживала непосредственность Жени — то крохотное расстояние, отделяющее его мысли от действий, и то, как добры и наивны и те, и другие. Нравилось и парадоксальное чувство юмора этого человека, и его светлая, но не греющая (прямо как ленинградское солнышко) улыбка, и даже то, каков Женя в быту. Он и тут проявлял себя большим ребёнком: любил маму, но заботиться о ней предоставлял Ипполиту, неплохо готовил, но кухня после его творчества напоминала поле Бородинской битвы, охотно брался за пылесос в выходной день, а потом за него брался Ипполит и выковыривал на свет божий свои запонки и шёлковые носки, и всё в таком духе... «Кстати! Надо бы купить новые запонки, золотые», — подумал Ипполит, вдавливая выкуренную сигарету в дно пепельницы. Тут-то наконец и явился Женя. Выскочил из ярко освещённого трамвая на тёмную улицу, на ходу отряхивая пиджак, и тотчас начал стремиться обратно внутрь, а кондукторша уже свешивалась с подножки ему навстречу и протягивала забытый портфель. Женя был очень близок к тому, чтобы свалиться под стальные колёса, но каким-то чудом выстоял, забрал у кондукторши своё имущество и поспешил во двор. Ипполит с облегчением выдохнул и пошёл включать плиту. Вскоре в двери заелозил ключ. Ипполит был плотно занят разогреванием ужина, и Женя сам пришёл к нему: выпалил «Рукинемылобниматьнебуду!», цапнул со сковородки тефтелю, потёрся бедрами об Ипполитов зад и ретировался в ванную. Всё это выглядело как приглашение — хотя бы потому, что из-за экзаменов Женя жутко уставал и интима у них не было почти месяц. Но вот экзаменационная пора закончилась, и, судя по запаху, преподаватели отпраздновали это дело некоторым количеством коньяка. Очень хорошо. Мурлыкая под нос песенку Герцога из «Риголетто», Ипполит дождался, когда тефтели и картошка подрумянятся, выключил плиту и, на ходу расстёгивая рубашку, тоже пошёл в ванную. Дом, в котором ему дали квартиру, был построен американцами по обмену, и в нём было много таких диковин, которые не увидишь больше нигде. Например ванных комнат было две: одна стандартная, а вторая в виде душевой кабины со стеклянными панелями на колёсиках. Ипполит и Женя часто проводили там время, когда тело просило удовольствий. Ипполит повесил рубашку на крючок, подобрал с пола Женины вещи и повесил на соседний. Появление его осталось незамеченным: из кабинки сквозь грохот струй пробивались куплеты песни про Стеньку Разина и чёлны. — Я могу поинтересоваться, что вы забыли в моем душе, товарищ? — громко спросил Ипполит. — Можете-можете, но только когда окажетесь внутри, — в тон ему отозвался Женя. Высунувшись из-за створки, он мокрыми пальцами вцепился в майку Ипполита и потянул на себя. — А на словах рассказать никак? — строгим голосом поинтересовался Ипполит. Женя смешливо фыркнул, обдав его легким коньячным духом. — Извините, не силён в словах, пантомима мой профиль, — заявил он и, чмокнув Ипполита в нос, скрылся за створкой. — Знаем мы ваш профиль... И фас... Ипполит начал неспешно раздеваться. В щель между створок была видна намыленная Женина спина — пена тонкой белой струёй стекала между лопаток и очень провокационно терялась в половинках поджарого зада. И всё бы хорошо, но вот плечи Женины были понуро опущены — Ипполиту в этой связи не терпелось переместить товарища Лукашина в спальню, там, не слушая возражений, уложить в горизонталь и разминать усталые плечи, пока не станут горячими. А потом устроить небольшой сеанс позвоночного массажа. Женя будет ныть и стонать в подушку, что он не устал и ему больно, а Ипполит будет неустанно напоминать, что позади тяжёлый экзаменационный день, и далеко не последний в его биографии, и Жене придётся потерпеть, если он не хочет заработать кучу болячек, связанных с сидячим образом жизни. А ещё ему придётся отдохнуть, даже если шило в одном месте призывает к чему-то другому. Потому, что таково его, Ипполита, авторитетное мнение, и потому, что давно известно: Женя не умеет отдыхать в принципе. Предоставленный самому себе, он непременно спутается с какими-нибудь очередными друзьями-алкоголиками, а если останется дома без присмотра — будет весь вечер раздавать консультации по телефону, кого и как лечить. Вот и весь отдых. Но Ипполит не допустит ни того, ни другого. Он заблаговременно отключил телефон и сейчас займётся извлечением шила, которое мешает Жене быть нормальным человеком... — Эй, ау? Ты ещё тут? — нетерпеливо поинтересовались из-за створки. — Что за обращение такое — «эй»? — Ипполит шагнул в нутро кабинки и, подвинув Женю к стене, занял его место под тёплыми струями воды. — Я ему, понимаешь, тефтели жарю, а он мне — «эй». — Ну извини, извини, — Женя обнял его скользкими от мыла руками, нежно погладил по щеке и ткнулся губами туда же. — Ипполит, Ипполитушка, Полечка. Так больше нравится? — Сойдёт. Хотя мог бы и больше фантазии проявить. — Так я же по пантомимам, — улыбнулся Женя. Ипполит многозначительно ухмыльнулся в ответ и, притянув его к себе крепко-крепко, начал поглаживать по спине и раздвигать ягодицы. Их напряжённые члены оказались зажаты между телами и тёрлись друг о друга. Помимо этого, Женя массировал и поглаживал мужское достоинство Ипполита ладонью — это было так сладко и приятно, что аж голова кружилась и темнело в глазах. А ведь, казалось бы, пил из них двоих только Женя. — Надо чаще практиковаться, — пробормотал Ипполит, прислоняясь к стене и прислоняя к себе любовника. — А то сердце с непривычки шалит... Вместо ответа Женька положил его руку себе на задницу. Намёк был ясен — Ипполит с величайшим удовольствием начал подготавливать его к проникновению. В постели это можно было делать весьма затейливыми и разнообразными способами, ну а в тесной кабинке не разгуляешься — осторожно ввести в анус два пальца, несколько плавных круговых движений, просунуть глубже, снова растянуть.... — Больно? — Не-е-ет, что ты... — по Жениным губам блуждала страдальческая полуулыбка, глаза были закрыты, но Ипполит знал назубок все его пантомимы — это действительно от удовольствия. А уж сколько удовольствия испытал он сам, когда любовник резко убрал его руку в сторону, повернулся спиной и широко расставил ноги. Приглашать дважды было не нужно. Приставив головку к разработанному входу, Ипполит нажал бёдрами раз, другой — и нетерпеливые Женины стоны начали спорить с шумом воды. — Глубже, глубже... — просил он. — Быстрее... Ипполит добросовестно исполнял всё, о чём просят, но только первые несколько секунд. Упругие, блестящие от воды ягодицы и тугое отверстие, принимающее его — это было слишком прекрасно, прямо-таки невыносимо восхитительно прекрасно. Вскоре он уже кончал, резко и бесцеремонно насаживая Женю на член. — О чёрт... — пронзённый в очередной раз, Женя судорожно выдохнул и задрожал всем телом. — О Боже... О... Ипполит ощупью нашёл его руку, выдаивающую семя, охватил своей, и вместе они довершили это дело, без остатка растворяясь во взаимном удовольствии. В себя после такого скоропалительного, но, главное, дружного оргазма они пришли далеко не сразу. Сверху продолжала литься вода, разбиваясь у ног на мириады капель. В голове Ипполита было довольно пусто, опадающий член всё ещё находился в Жениной заднице, руки покоились на его плечах — уже не таких усталых, как двадцать минут назад. Ипполиту было до того хорошо и спокойно, что он почти забыл: Женя — это Женя, и с ним всегда что-нибудь случается. — Пойдём-ка ужинать и спать, — предложил он и нежно погладил Женю по плечу. — Пойдём, — согласился Женя. Начал отлепляться от стены и задел рукой красный вентиль — вода из тёплой мигом стала ледяной. — Евгений!!! Ипполит вылетел из кабинки так быстро, что едва не снёс своим могучим телом стеклянную перегородку. На языке крутились очень грубые выражения, но... Женя так заразительно ржал над ситуацией, что он тоже невольно разулыбался. — Я нечаянно, — сквозь смех выдавил он. — Ну правда, нечаянно. — За «нечаянно» знаешь, что делают? — недобро повел бровью Ипполит. — Знаю, — с луковой улыбкой ответил Женя. И, сладко зевнув, добавил: — Но ты же авансом это уже сделал, так что квиты. — Квиты, — махнул рукой Ипполит. — Пошли на кухню. Пока снова что-нибудь не случилось.