Жили-были, или Сказка для троглодита

      Большой Рр снаружи царапал и крушил камни пещеры. Этот скрежет ломил зубы и заставлял поёживаться. Внутри Эру держал камень, которым заваливали вход. Он держал его уже много времени, но голодный хищник не уходил. Из пещеры тянуло теплом и запахом мяса. У людей слабые тела, слабые зубы и сладкое мясо. Лёгкая добыча, если бы не копья и каменные ножи. Эру — не слабый. Эру может руками задушить Большого Рр, но у зверя слишком острые когти. Живот человеку вспорет, а это совсем плохо. Го как-то попался и приполз, теряя свою требуху. Шаман заклеил ему живот смолой. Го страшно кричал, очень сильно болел, был горячий, как огонь, и вскоре умер. Эру всегда осторожен на охоте. Шаман говорит, Эр умеет думать как хищник. Эр — главная защита племени. А вождь совсем обленился. Хочет много есть, спать, и чтобы вокруг сидели молодые женщины.       Камень задрожал под натиском зверя, Эру напряг мускулы — удержал. Оглядел всю пещеру. Измученные голодом и страхом люди спали. Спала даже старуха Ма, та, что кормит огонь. Веток в нём было достаточно. Дым тонким столбом уходил вверх, через щели в камнях. Их пещера была очень хорошим убежищем. Эру тут родился. Шаман говорил, он был таким громким, что стены тряслись от плача. У Эру высокий лоб, нос не такой большой и приплюснутый и мало волос на теле. Вождь очень волосатый и сильный, был бы сильнее, если бы не отрастил брюхо. Но Эру уважает вождя, как и все в пещере. Он чувствует, когда дожди или заморозки, читает по звёздам, знает много историй. Шаман тоже знает, но молчит как рыба. Рыбы тоже не поймать. Длинноносые олени протоптали дорогу на водопой, и теперь у реки много тупого осторожного зверья. Раздавят и не заметят.       Сегодня племя чуть было не лишилось троих охотников. Большой Рр выпрыгнул из леса и напал, жестоко ободрал Ду, и Эр тащил его до убежища на спине. Хищники тоже голодали. Предчувствуя что-то, олени ушли, а кошки стали выслеживать людей.       Ду стонал. Шаман его полечил, но ночь решала всё: выживет человек или умрёт. Эру прижался ухом к камню, зевнул. Большой Рр уйдёт? Человеку удастся немного поспать? Рядом валялся крепкий толстый сук с острым концом. Им обычно оборонялись женщины, когда собирали ягоды и коренья вблизи от пещеры. Эру задумался. Он часто это делал. Шаман говорил, что Эру очень умный, это злило вождя.       Возня внутри пещеры заставила человека встрепенуться. К нему подошла На, самая лучшая женщина племени, молодая, сильная, своенравная. Любой мужчина был горд, если она к себе подпускала. На руках На спал крепкий малыш, удивительно, но он выжил. У На было много молока, она много собирала кореньев и плодов, ела, несмотря на ворчание других женщин, кормила своё дитя. Эру не понимал других: На старалась для сына. А дети — будущее племени. На прижалась плечом к камню, позволяя Эру ослабить нажим и передохнуть.       Большой Рр ощутил снаружи запах молока и беспомощной нежной плоти и прыгнул на камень. Ребёнок зачмокал во сне. Эру улыбнулся. Жизнь продолжалась. Он погладил На по голове. Ребёнок мог быть и от него. Надо бы намекнуть остальным мужчинам, чтобы не подходили к На.       — Подай мне палку.       На приподняла бровь, но просьбу выполнила. Ей было спокойно и интересно с Эру. Она уже давно никого не подпускала, ждала его. Старая Ма ворчала, что На — глупая олениха, давно бы сидела около вождя и не копала коренья. Но На терпеть не могла ожиревшего, вечно потеющего Бару.       Эру подпёр палкой камень, вонзив острую часть в землю, поднялся и отошёл. Взял ещё три палки и сделал то же самое со всех сторон. Камень задрожал от прыжка большой кошки, но выстоял. Эру сел у стены неподалёку, На отдала ему ребёнка и принесла свои шкуры. Положив дитя между собой, люди быстро уснули. Но сон Эру был тревожен. Он часто открывал глаза, смотрел на камень. Эру снились разные события и вещи. Шаман о них расспрашивал и говорил, что Эру странный. Все спят тихо и в темноте, без цветных картинок. На тоже любила слушать Эру.       Большой Рр, наверное, оставил бесплодные попытки прорваться в пещеру и ушёл. Сквозняки перестали приносить его мускусную вонь. Это был немолодой одинокий саблезуб. Сильный самец лишил его клана и прогнал, изранив в поединке. Теперь Большой Рр охотился сам, и племя Эру стало регулярной добычей, помимо глупых носатых оленей.       — Надо убить этого зверя, — сказал Эру самому себе и поскрёб волосы на груди.       Теперь голод и к нему подступил, обшарил пустым жадным взглядом, заурчало в животе. Ребёнок пискнул и потянулся губами к материнской груди. На тихо и сладко выдохнула.       — На никогда не будет голодать!       Эру встал на ноги. До утра он не отвалит камень от входа, и если охота будет удачной — племя поест только вечером. Эру выпил немного воды из каменной чаши, чтобы обмануть пустой живот. И снова навострил уши.       Показалось, что его разбудили невнятные голоса. Они и сейчас звучали из глубины пещеры. Но племя спало. Эру подбросил в костёр поленья, прошёл мимо похрапывающего в окружении трёх женщин вождя. Одна из них должна была вот-вот принести дитя. Её Бару охранял как зеницу ока, хотя с большим удовольствием заменил бы на На. Но эта гордячка ускользала из рук.       — На — женщина Эру! — решил над оплывшим огромным телом вождя.       Шаман спал полусидя из-за больной спины. Из года в год его скрючивало всё сильнее, он худел и чернел, но не терял блеска в глазах. Он знал много больше вождя и умел лечить. На тоже умела лечить — шаман научил. Эру прикрыл старика куском шкуры. Никто уже много лет не грел его старые кости. Старая Ма фыркала и говорила, что вонять и сама может, и прошло то время, когда ей нравился Шаман. Но всё равно они часто сидели у пещеры и что-то вспоминали. Их связывали время и старость, немощность и мудрость.       Эру прислушался: голоса просачивались, как через толщу воды. Он пошёл дальше в дальний коридор, куда отходили, если в первую пещеру прорывались хищники или вода в период дождей. Коридор был ярусом выше, а лаз во вторую пещеру очень узкий. Толстый Бару точно не пролезет, а Эру слегка ободрал плечо. Он определённо стал больше. Эру помнил, как совсем недавно юрким мальчишкой тут прятался с другими детьми. Тогда было спокойнее и еды хватало.       Эру спрыгнул в пещеру. Давно она стояла в запустении. Но мгла привычно не сковала глаза. Посреди пещеры стояло… стояла… штука. Такой кусок камня, очень ровный и тонкий. Он излучал свет, похожий на светляков. Эру подошёл. Потрогал. Камень был гладким и холодным. Эру погрузил руку в свет, как в воду, отдёрнул конечность, осмотрел, обнюхал. Шаман бы объяснил, но тащить сюда измученного старика лучше утром. Пусть отдохнёт, а Эру подумает.       Голоса звучали из камня! Эру отпрыгнул, потому что свет начал дрожать и тускнеть, а потом собираться в водоворот, закручиваясь всё быстрее. Эру решился потрогать ещё раз. Любопытство — изнанка глупости. За руку словно схватила неведомая сила и дёрнула внутрь.       — Кощей! Разговор есть! Выходи подобру-поздорову! Негде тебе больше прятаться! — от громогласного низкого голоса стены избушки вибрировали. Избушка и сама чуть от страха яйцо не скинула под курьи ножки, стояла, родимая, и не дышала. Яга гневно зыркнула на замершего на печке гостя и подошла к перекошенному окну.       — Здрав будь, богатырь Ратиборушка! Чего воздух баламутишь? Откель здеся сам царь Кощей? Давно не захаживал в мои дебри. Вдвоём мы с Баюном век коротаем. У Кикиморы поспрашивай! — ссориться с огромным мужиком буйного нраву Яге не хотелось нисколечко.       — Был я у неё, бабка. Плюётся нечисть болотная. Говорит, попёрла Кощея неделю как! А идти ему, кроме как сюда — некуда!       — Почём знаешь? — проворчала Яга. — Нашёл кого слушать. Она с детства в сырости, вот разум и подводит — проржавела. А Кощея тут нетути, а припёрся б — погнала поганой метлой!       Ратибор свалил с широченного плеча палицу, похожую на сруб от великого ствола, и призадумался. Яга юркнула от окна, посадив на шухер большого лохматого кота. Баюн изо всех сил притворялся обычным, а хотелось матом на загостившегося гостя заорать и сдать его с печки тёпленького прямо в руки богатырю.       — Может, уйдёт с богом? — промямлил Кощей. — Радикулит у меня после болот Кикиморских…       — Бога он вспомнил! — Яга помешала в котелке бурлящее варево. — Давно я Ратибора таким трезвым и серьёзным не видела. Борода на пробор расчёсана, на руке часы с кукушкой. Палица новая — ничьей морды ишшо не покрушила. Можно сказать, честь тебе, Кощеюшко. Иди — уважь!       — Смерти моей хочешь?       — Ой, да ну тебя! — Отмахнулась полотенцем старуха. — Твою смерть ещё надыбать надось, а вот кости он тебе все пересчитает.       — Помоги-и-и! — проныл Кощей, поёжившись. — Спроси, по какой я ему нужде сдался.       — По большой и по малой! — Яга снова подошла к оконцу. — Бестолочь ты ходячая. Вспоминай, чего утворил. Хотя-я, что ты можешь? Пока по бабам бегал, армия твоя разбежалась на шайки разбойничьи.       — Одни предатели вокруг!       — Молчи уж! — прошипела баба-яга и медовым голосом обратилась к богатырю.       — Ратиборушко, скажи, чем тебе энтот антихрист мосластый насолил? Чах бы себе ужо над златом, да не лез в дела мирские! — Кощей на печи поперхнулся желчью в негодовании.       Богатырь прохаживался взад-вперёд, словно решая, верит он старухе или нет. Да и у кота на окне глаз подозрительно дёргался.       — Он царевну Елену скрал!       — Может, Горыныч? — Яга потеребила нижнюю губу. — Он пошустрее этой охапки костей.       — Горыныча в этих краях давно не видывали. Бабка сызнова отошла от окна.       — Так и знала, что ты опять за своё. Да оставь ты ужо этих царевен в покое! Сошёлся ж с Кикиморой. Вон сколько яблок молодильных на неё извёл. Целых три!       — Не виноват я, Яга. — Кощей высунул нос из-под стёганого одеяла. — Девка энта сама мне письмо написала: мол, исскучалась вся в царстве-государстве. Мать недалёкая, отец зануда и деспот. Укради, мол, меня и в Европу отвези. Я хучь там развеюсь, энтикет великосветский на зуб попробую. Ноги в Сене помочу да посмотрю на падающу башню.       — Где ж такое бывает, чтобы в сене ноги мочили?!       — Бабка, то ж река!       — А башню чего подкосило?       Кощей отмахнулся. Ратибор тем временем решился на обыск. Яге чуть не поплохело, но шикнула на Кощея и дверь богатырю отворила. Кот с окна пулей перелетел на печку и пал там всклокоченной меховой шапкой.       — Чем животину кормишь, здоровый он у тебя. Этот что ли сказки бает, когда на цепь посодют?       — Этот, этот. Язык давеча прикусил — лечим.       Ратибор заглянул в кошачьи глаза, Баюн зевнул, показывая клыки нехилые, богатырь выразительно покивал.       — Поди, голодный, ясный свет? А то садись, супца похлебай наваристого.       — Из чего супец-то? — Богатырь прищурился на шипящее густое варево. — Никак, из того, что квакало на болоте? Или из избушкиной ножки?       — Из перепёлки! — обиженно зыркнула Яга. — Баюн словил.       — А мухомора ты туда, часом, не подкинула аль поганку бледную?       — Не шей мне таких дел, Ратиборушко. Я ж с лицензией знахарка, галлюциногенами не промышляю.       Богатырь при слове иноязычном только бровь приподнял. И правда, давно за Ягой дурных проступков не было.       — Нет, гришь, тут Кощеища? Эх, жаль! Давно мы с ним в поединке ратном не встречались. Рассохся поди, силу потерял. Сплесневел тот сундук, сдох заяц, и яйцо то в утке стухло, что смерть его хранят.       У Яги всё в нутрях сжалось. Стерпит ли Кощей таки слова про свою персону? Не соскочит ли с печи?       — Леший про тот сундук знает, а мне дак и не к чему… — начала было Яга, а Ратибор себя по лбу стукнул.       — Во! У Лешего-то я и не поспрашал! Спасибо, бабка, надоумила!       Спрыгнул богатырь с избушки, аж земля затряслась, да с мухоморов шляпки попадали. Избушка, просевшая было, коленки выпрямила, а Кощей с печки слетел.       — Вот амбал недалёкий! — в сердцах прошипел царь. — Баюн, давай-ка, чёртушка, через топи — к Лешему! Предупреди!       — Ох, и надоела мне ваша Санта-Барбара! — взвился кот. — Уйду я от вас на каменный столб. Не даёте спокойно сказки писать!       — Иди, коток, Леший же не виноват, что Ратибор за стока лет задание богатырское получил. Дождался, что Ленка у царя Евлампия подросла.       Баюн махнул на старых авантюристов лапой, вывалился в окно, и рванул кустами да окольными тропками.       Кошачьих нервов у Баюна не хватало. Бежал бы за семь морей, да бабку не хотелось одну оставлять. Она в прошлый раз сослепу клиенту в зелье вместо приворота отворот насыпала. Да и какая к Лешему Яга без кота на плече? Кощей мозги ей поканифолит и умчит на боевые подвиги, а бабка опять опыты свои разведёт — за год последствия не разгребёшь. Ленка эта — та ещё змея! На жопу за приключениями — в Европу. Ещё и ловеласа костлявого подбила! Не те нынче девки пошли! Их воруют, а потом не знают, как взад сбагрить. А тут гляди-ка, царь Евлампий хватился доченьки-кровинушки! И то, Кощей зараз не в форме. Ему даст Ратибор в лоб палицей, горе-спонсор естественным путём в мир иной и отойдёт. Ягу жалко — дела-то сердечные…       Яга помогла Кощею подняться.       — Сдал ты, царь! Совсем сдал! Давай я тебе зверобою да девясила заварю, шиповничка подкину, да на женьшеневом корне настоянную змею. Тараканов посыплю толчёных, этих гадов ни одна жить холера не берёть! Не поможет, так хоть просрё… организм почистишь.       — Супу налей! — по-стариковски ворчливо пробубнил Кощей. — Достало всё. Чахну я! Нет в жизни радости. Подамся в Европу, наверное. Нахваливают её последнее время. Прикинусь, как в старые времена, знатным купцом и поживу на широкую ногу.       — Прежде, чем чемодан паковать, посмотри в мою волшебную водицу, чтоб потом с той райской сторонки когти не рвать.       — И то…       Кощей подошёл к большому котлу в углу, где без огня бурлила вода, и огоньки манили макнуться в неё с головой, оставить разум на глубоком дне, а далее и не проверял никто.       Не успел царь и вопроса молвить, как с диким криком из котла выскочил совершенно сухой, но очень грязный человек. Из одёжи на нём болтались обрывки шкур, а от вони немытого тела наконец-то сдохли самые любопытные тараканы.       — Яга, это что за чудо-юдо?! — орнул Кощей, хватая кочергу. Бабка чуть не перекрестилась.       — Кошенька, да я ж почём знаю. Но не европеец — это точно. Может… Домовой?       — Тогда кончай ему творог со сметаной да молоком подавать! А то он скоро тебя саму из дома выселит! — Кощей даже забыл, зачем к котлу волшебному подходил. Дикарь же, в полуприседе и растопырив руки, мотал головой от бабки к худющему деду, похожему на Шамана.       — Ты чьих будешь, обезьян? Про воду и мыло отродясь, поди, не слыхивал? Тебя и жрать-то противно, а отмывать — дорого.       Незнакомец пришёл в себя и не усмотрев опасности, наконец, выпрямился.       — Эру! — Он ударил себя в грудь, тряхнув грязными длинными патлами.       — Не боишься ты вшей, Эру! Нет, так не пойдёт. Истоплю-ка я баньку, горемыка, да отстираю тебя. А там поглядим. Иди обедай, Кощей.       — Проветри горницу сначала. Козлом смердит! А этого чуду гони во двор!       Эру пошёл за странной сгорбившейся старухой, напоминающей Ма. Яга прямо во дворе поставила огромное корыто, закипятила там воду одним плевком и указала замарахе лезть мыться. Для Эру всегда мытье было под дождём — явление природное, крайне редкое. Он разделся, заставляя покраснеть дубки и осинки, и осторожно начал опускать большое тело в воду. Горячая вода расслабила, бабка натёрла косматую голову мыльным корнем, велела долго отстирывать гриву. Потом промывала из лейки, ворчала, что косы можно плести, радовалась, что не обнаружила полчища вшей. Пока гостюшко отмокал, Яга спалила блохастые вонючие шкуры и вынула чистую рубаху и портки. Эру тёр свои руки и ноги, чувствуя, как с него сходит пластами грязь. Яга трижды воду в корыте меняла. Просто всё у волшебников — одним щелчком. Эру же думал столько, что мозг устал. По итогу решил бабку забрать с собой — больно много умела.       Когда Эру, наконец, отмыли и окатили трижды водицей с головы до ног, да в чистое одели, он аж начал чесаться. Яга ему патлы под горшок подстригла, бороду и усы подровняла, ногти привела в порядок, и сердце её женское успокоилось. Эру во время всех процедур даже дышать забывал, рыкнул пару раз, когда противно и резко щёлкали ножницы в руках бабки.       — Оборотень это! — изрёк сытый Кощей и отложил ложку. — Смотри, тяпнет — сама шерстью обрастёшь.       — Может, он восточных корней. Из Армении, к примеру.       — Из лесу он глухого и дикого.       В животе Эру заурчало. Яга его усадила за стол, налила супа, отломила кусок ароматного каравая, подложила зелёного лучку. Эру нырнул мордой в миску и получил ложкой по лбу от страшного деда.       — Чтобы есть, струмент придумали. Вот, держи! Вроде не дитятя. Черпай и в рот.       Эру проглотил большой кусок хлеба, остальное отложил, взял ложку, приноровился, наблюдая за Кощеем и бабкой, и неуклюже начал есть.       — Эру нравится! — воскликнул дикарь.       — Ещё бы ты мою стряпню охаял! — пригрозила Яга. — Ешь вволю, голодал-то чего?       — Нет еды. Совсем плохо. Я возьму с собой? Надо кормить племя.       — Не нанималась я никого кормить! — Яга нахмурилась. — Да откель тебя принесло, обезьян?       Эру было трудно объяснить. Разговоры в самом племени сводились к делёжке, хвастовству, перебранкам и коротким байкам. С трудом подбирая слова, он начал рассказывать про их убежище в пещере, про лес и большое место, где едят много глупых носатых оленей, про большую кошку Рр. Яга переглядывалась с Кощеем, пока у обоих не начался нервный тик. Они лишь догадывались, что именно дикарь награждал объяснениями.       — А сейчас олени ушли. Три дня охоты — впустую. Пришёл Большой Рр, стало ещё хуже. Поэтому Эру будет охотиться тут и носить еду для племени туда! — дикарь живо подскочил, едва не опрокинув стол, и замахал рукой в сторону волшебного котла. Яга подавилась, Кощей постучал её по сгорбленной спине.       — Экий ты быстрый! — ехидно произнесла бабка. — Охотиться он собрался. А разрешение у Лешего испросить? Или в топях сгинуть хочешь?       — Я охотиться хочу! — упрямо повторял Эру, сердясь, как мальчишка. — У На ребёнок, и ещё родятся дети.       Яга и Кощей чаёвничали. В ароматном настое валерианов корень завсегда был, на Иванов-дураков нервов же не напасёшься. А тут — Э-эру-у-у! Дикарь хлебнул чаю и не понял. Напился родниковой водицы, начал бродить и раскачивать избушку.       — Точно зверь в клетке! — проворчала Яга.       Её заботило другое: как вернуть незваного гостя в родное времечко. Таких залётов у нечистой силы давно не бывало.       Кощей в окно за чаем поглядывал: поплутает Ратибор с гневными дурными думками по лесу, посшибает с поганок шляпки, да сломит пару веток, покружит его за злость строгий Леший и снова выведет к избушке на курьих ножках.       Баюн вернулся хмурый во всевозможных репьях, явно говорить не настроенный. Леший-затейник морок навёл, что даже кот волшебный сразу не разобрался.       — Ещё один нахлебник? — заворчал Баюн, сверкнув зелёным глазом на Эру. А дикарь вдруг ощетинился на кота, как вглубь самую посмотрел и увидел притихшую до поры великую тьму, о которой Баюн и сам предпочитал не думать, не вспоминать. Кот прыгнул на лавку рядом с Кощеем.       — Ну что? Леший Ратибора вечно в лесу не удержит. План у тебя есть какой? Или в лобовую пойдём?       Эру осторожно нащупал ухват и вооружился бы, да Яга среагировала:       — Охолонись! Свой это кот.       — Это не кот, — Эру хмурил кустистые брови. — Страшнее Большого Рр.       Баюн про себя гордо усмехнулся. Но если мир позабыл, то кот помнил и каменный столб, и стальные пруты… Потемнело немного в горенке, бросила острый взгляд на него баба-яга и быстро почухала за ухом.       — Не балуй, касатик. Прошло то время…       Кощей громко отхлебнул чаю и взял огонь на себя:       — А скажи мне, Эру, не хочешь ли мне послужить? Златом тебя не прельстишь, но дам я тебе штуку, которая племени твоему поможет.       — Ты что, окаянный, удумал?! Ополоумел?! — подорвалась бабка. — Нельзя ему со здешними человеками встречаться! Али закон непреложный забыл? Натворим дел — ход времени собьётся…       Кощей поскрёб морщинистую тощую шею.       — Не шуми, скандальная баба! Никто не собирается чудить. Ратибора утихомирить нужно.       Эру недоумённо смотрел на здешнего Шамана. К мудрёным словам стариков он уже не прислушивался — не понимал и не пытался. Кот хоть и вызывал тревогу, но было видно, что старая женщина — его хозяйка. А вот упоминание «штуки в помощь племени» затмило всё.       — Послужить?       — Сделать то, что скажу! — произнёс с прищуром Кощей, вышло, правда, зловеще, будто ворон чёрный клювом щёлкнул. — Ослаб я немного. Не думай, что амбала тугоумного боюсь. Бессмертный я. Но от лиходейства в завязке. Всему своё время, знаешь ли.       Бабка ехидно крякнула у печки. Баюн деловито вычёсывал репьи из шубы и попивал тёплое с пенкой молоко. Превратить Ратибора в лягуху или какого другого гада болотного — дело одной секунды. А вот потом проблем не оберёшься. Житья в волшебном лесу не станет. На секунду блеснуло алым в золотых волчьих Карачуновых глазах и погасло. Щёлкнул он сухими чёрными перстами, как стрела в дерево вонзилась. Баба-яга потихоньку ухват, кочергу и топорик припрятала. Качнулся Эру, глаза на минуту закатил и стал Кощея точной копией.       Кощей же осмотрел сильные большие руки, ощупал молодое бородатое лицо и улыбнулся.       — Ну что, бабка, как я тебе?       — Справный! Вот только я теперь тебе не пара.       Яга засуетилась у печки, развешивая сушиться корешки и травы. Эру моргал глазами, словно весь мир увидел по-другому, за горло взялся, понял, что что-то не то.       — Где Эру? — глухо спросил он и голос свой не узнал. Руки костлявые да тёмные, как будто огнём обугленные, выставил вперёд. — Шаман, где Эру? — смотрел на бывшего старика, а теперь — коренастого молодого человека, только глаза остались прежними.       — Эру вернётся, если сделаешь, как скажу. Тело это крепче камня, так просто не сломать. А ты — ловкий охотник, инстинкты и сила прежними остались, да ещё и соперник у тебя будет, в сытости пересидевший. Начал Ратибор заноситься, медовуху хлестать без меры да по царскому дворцу аки государь расхаживать. Повалишь его на лопатки или мордой о сыру землю — сдержу своё слово. А проиграешь…       — Не перегибай, ирод, — прошипела Яга. — Он и так вон в оторопь вошёл.       Эру осторожно сделал шаг — тело слушалось, казалось удивительно лёгким. И сильно хотелось пить, нестерпимо горело нутро. Он поднял деревянную кадушку с водой и выпил не отрываясь. Яга молча притащила ещё: Эру снова осушил до донышка. Так и с третьей.       — Чародеи… — буркнул кот. — Другого б разорвало пополам…       — Цыц! — Яга щипнула за ухо.       — Молчу… Как бы вам затея боком не вышла.       Эру осмотрелся. В голове слегка шумело. Голоса. И жалобные, и гневные, молящие и проклинающие, но главное, закипела сила в этом немощном высохшем теле. Кощей смотрел внимательно, держал волчьим взглядом, осторожно завершая оборот.       — Если сам силён, зачем ищешь чужие руки? — Эру смотрел на Кощея по-настоящему зловеще. Сам на себя Бессмертный в зеркало пялиться не особо любил, знал о своей «красоте неземной», а тут не по себе стало.       — Сказал же: исчерпал лимит лиходейства на ближайшие сто лет. Хорошо я покутил в прошлом веке, попил кровушки у людей. Сейчас на исправительном сроке. И спасибо, что не в темнице по частям разрубленный.       Эру осознал, что он начал понимать Шамана с полуслова. Все диковинные слова обрели смысл, а сам Эру стал испытывать другие чувства, а вот им названия он подобрать не мог. Кота захотелось пнуть с лавки, странная жажда душила невидимой петлёй, изнутри распирало.       — Где мой враг? — спросил Эру, и взгляд жёлтых глаз заледенел.       — Потерпи, поспеет, явится вскорости. Росту в нём два аршина да локоть сверху. Сажень косая в плечах. А от топота ног его шишки недозрелые сыпятся…       — Чем выше, тем падать больнее, — утробно прошипел Эру.       У Яги костяную ногу свело, глянула — ан нет прежней чистой души. Заполнила тьма до краёв, глаза алым вызверила, жаждой алчной заразила, затуманила недалёкий разум. А силища-то во много крат сильнее Кощеевой уродилась, тот семь веков жил, а тут…       — Чернобог! — Кот еле сдержал шерсть на загривке, чтобы дыбом не встала и не сбежала к чертям собачьим. — Шаман, эй… колдуй обратно, пока мы сами его хотения выполнять не начали… — Баюн сполз с лавки и бабку собой прикрыл.       Яга уже старательно бормотала заговор, да такой древний, что у кота начали искры по шерсти трещать. А тёмная дымящаяся фигура, обрастающая жуткими костяными латами, поворотилась к лесной ведунье, протянула руку с удлиняющимися когтями. Баюн оскалился, дико заорал, глуша этим воплем всех в избушке. Кощей в облике Эру, осознавший, кому перекинул мост из теневого мира, тоже вёл битву. Но Чернобог рвал все путы, как нитки, злоба лавой кипела в его крови.       Дверь выбили с ноги. Баба-яга никогда так не радовалась появлению в её доме «русского духа». Ратибор не просто злился, он был по пояс в болотной жиже, грязью были измазаны руки, лицо и палица, он был в гневе!       — Меня, значит, к Лешему сбагрили, а сами тут веселитесь?! — прогремел богатырь. — Не ожидал я, Яга, что ты с Кощеем заодно!       — Давай потом на меня будем зуб точить?! — истошно закричала бабка. — Помоги, защитник! Не одолеть без тебя супостата!       Всю силу, накопленную за века, вложила баба-яга в заговор. Подогнулись ножки у избушки, села на землю, и от сырой земли вошла та сила в Ратибора. Встряхнул он головой, вспомнил, как клятву давал Русь защищать, будто со стороны увидел, как ходил он по царскому дворцу боярином, в кафтане с длинными рукавами, как забросил пахать и сеять, да и дозоры ратные…       Не успел Ратибор палицей взмахнуть, схватила его за горло когтистая лапа, и, легко приподняв, выбросила из избушки. Следом и сам Кощей выпрыгнул. Земля словно в ладони богатыря поймала, оттолкнула и на ноги поставила. Почуял Ратибор, как застонала она, матушка, когда встал на неё ирод поганый. И Кощей ли? Бес адским пламенем обугленный, с алыми угольями в провалах глазниц. Чернота текла из него на траву-мураву, шипя поглощала всё до былинки, ползла к деревьям, чтобы поглотить и их. Вот только жара не было — изморозь по земле стлалась. Но Ратибор далее смотреть не стал: ударил огромной палицей наотмашь, у самого в замахе дух перехватило. Перекорёжило нежить, как подкову погнуло, только в прах Кощей не рассыпался — выпрямился, жутко хрустя костями. В руке его, как из воздуха, появился чёрный длинный меч. Богатырь ударил снова с верой в сердце да с молитвой, что морок это, Кощеем наведённый, а нежить такая не может быть настоящей. И бил неистово, не останавливаясь, вколачивая в землю сначала по колено, потом по пояс, по грудь. И Земля-матушка держала, помогала, не давая Кощею выбраться, корнями ноги и руки оплетала, вытягивала гиблую черноту из тела. Билась нежить, клёкотала, визжала, щёлкала, рычала на все лады, лишившись уже голоса, меняла лица одно за другим, словно стряхивала маски. Баба-яга, причитая, выскочила за порог.       — Не забей до смерти… Кто же знал?! Ой, беда…       Вот только зря сокрушалась ведунья. Не осилило зло душу, не знавшую соблазнов, как ни старалось. Расступилась земля ровно настолько, чтобы выскользнул из неё ужом Эру, ловкий охотник, порядком ободранный, но невредимый, а тьма так в тверди и завязла. Оттолкнув Ратибора, Баюн сверху на неё вспрыгнул, раздирая когтями на ошмётки.       В избушке слабеющий Кощей ударился оземь, оборотился старым вороном и неуклюже вылетел в окно. Кот и Яга расправлялись с последними лоскутками тьмы, а Ратибор едва стоял, опираясь о палицу. Эру ощупал всего себя, едва прикрытого обрывками подаренной одежды, просиял. Его уже интересовало оружие могучего богатыря.       — Ты… кто таков? Чёрт али оборотень? Отвечай! — сурово пробасил Ратибор.       Эру присел на корточки около палицы, потыкал в неё зачарованно.       — Хорошая штука, отдашь?       Богатырь прищурился:       — Ты дурачок деревенский али притворяешься? Яга, да кто энто?       — Звать Эру, а больше можешь не допытываться. Приблудился откуда-то, — уклончиво сказала бабка, понимая, что правда ни к чему хорошему не приведёт.       — Ты помнишь ли чего, лишенько? — Яга потрогала дикаря по голове. — Сила тебя чем соблазняла? Как выстоял?       Эру глаза от палицы отклеил.       — Камни всякие невкусные, штуки маленькие звенящие, шкуры зверей. И ещё слова странные. Власть и богатство. Дали бы на зуб попробовать.       Яга на небо посмотрела, сощурилась лукаво:       — А ты, Ратиборушка, богатырь русский, вспомнил, кто ты есть?       Тот густо по-мальчишески покраснел. Чуть не обмельчал душой в гордости и тщеславии! Да мать сыра земля силы бесплатно отмерила, помогла победить супостата. Яга Эру любовалась: таким задумывался и зарождался человек. Без алчной жажды, без ярости, гнева и обид не помнящий, для которого яхонты — камни невкусные, а власть — странное неведомое слово.       Решил лиходей Кощей срок себе скостить, нежить древнюю высвободил в помощники, ан не вышло. Не было для Эру ничего дороже жизни и интереснее простых необходимых предметов. Упрям был первый многодумающий человек, и память у него была хорошая.       — Шаман где? Он обещал Эру штуку.       — Я думала, у тебя после пережитого поджилки год будут трястись. Всё позабудешь.       — Племени нужно есть! Нет штуки — Эру будет охотиться, как может.       Ратибор переводил взгляд с бабки на голого молодого мужика и догнать не мог. Говорил, как дитя малое, недалёкое, а страха и стыда не было. Глаза пытливым умом горели. Росту невысокого, страшненький, кривоногий, но плечи и руки по виду сильные, надёжные.       — Погодь, милай! Есть у меня от Кощея одна диковинка. Он мне её в залог оставил, да после дурости такой должок за ним во сто крат вырос.       Баба-яга скрылась в избушке, зашумела, загремела там. Баюн закончил вылизывать смолу с подушек лап и шерсти и прыгнул на завалинку:       — Ну что, горе-человеки? Знали бы, от чего вас Бог уберёг.       Ратибор репу почесал, кивая, а Эру даже не задумался.       — Дай штука, а?       — Да на, только отстань, изжога! Коли подымешь на плечо — так и забирай. А не сдюжишь — не обессудь!       Эру взялся за прогретую огромной ладонью рукоять, потянул к себе. Жилка на виске вздулась. Но упрямый нрав брал своё.       — Ух-х! — Дикарь присел, ощутил вес, широко расставив ноги, поднял палицу, в коей пудов шесть было.       Тут и Баба-яга подоспела, развернула неказистую тряпицу.       — Держи-ка скатёрку чудесную. Развернёшь её, когда совсем оголодаете. Скажешь: накорми-напои, скатёрочка, а что дальше будет — увидишь. Смотри не проворонь, чтобы бабы ваши эту диковину на тряпки не пустили. Жалко будет, если сгинет.       — Не надо Эру диковину. Пусть у Ма лежит. Эру уже дали штуку!       Чудо-человек приноравливался к тяжеленной палице. Ратибор показывал, как ловчее перехватить.       Бабка прижала самобранку к груди, а потом перевсучила:       — Бери, говорят тебе! Ма вашей и передашь. Разберётся старая, как энту штуку применить. У неё и у Шамана зубы, небось, не те ужо. Слова запомнил? Повтори!       Эру всё адски переиначил. Заучивали добрый час, пока всполошённый кот к ним не подскочил:       — Скорее, обезьян! Пора тебе! Есть проход назад, светится!       Все ломанулись в многострадальную избушку, которая от перегруза опять со скрипом присела. Эру скатерть на руку намотал, чтобы в междувременье не посеять, палицу пихнул в котёл вперёд себя. Обернулся посмотреть ещё раз на своих нечаянных друзей, а его мощным рывком втянуло в водоворот.       — Надеюсь… вернут туда, откуда взяли… — Яга поставила самовар. Ратибор с её дозволения присел рядом.       — Что я вчера пил такого, от чего сегодня оказия с глазами? Я Кощею хотел всего лишь бока намять, а вышло, что…       — Вышло, что должно было. Не поминай лихо, пусть лежит тихо! Чай будешь? Чага да лимонник, да тьма всяких травок успокоительных.       — Бабка, а кто то был? — богатырь душевно отхлебнул чайку.       — А кто был? Не было никого. Ты пить-то бросай, ясный мой свет. Пришёл, нашумел, Кощея искал. А его тут давно не было.       — Бабка, ты меня не дури! Бился я с кем?! Силища невиданная!       — Ты пей чаёк-то. А глаза что, закрываются? Так поспи, родимый… Поспи, потом и вовсе ненужное позабудешь.       На подоконнике из ничего возникла и упала скатерть-самобранка, звякнула в углу многопудовая палица. Ратибор во сне позвал негромко свою Наюшку. Баюн стрельнул чутким ухом и снова уложил морду на лапы. Крепко все устали.       Но слава Белобогу — всё вернулось на круги своя.