«У каждого святого есть прошлое, а у каждого грешника — будущее, не так ли, Ванюша?»
Иван окончательно теряется — он не должен тратить свободное время на столь бессмысленные размышления. Однако угасающие воспоминания уже успели прочно вцепиться своими шипастыми путами в затуманенный разум и утащить в пучину болезненного прошлого. Уныние, апатия, безразличие — всё это шло рядом с Иваном последние годы его давно забытой жизни, почти придерживая за руку и шепча что-то о согрешении над собственным безвольным телом, пытаясь заставить покончить со своими страданиями самым быстрым и лёгким способом. Пуля в висок могла бы даровать покой, о котором так давно мечтал эспер. Так почему бы не поддаться соблазну своих внутренних демонов, играющих с тлеющим сердцем изо дня в день? Увы, человеческие страхи зачастую намного сильнее тех бесов, которые управляют людьми подобно марионеткам. Иван медленно превращался в каменную статую: лишался чувств, эмоций, желаний, а вскоре совсем утратил цель своего жалкого существования. Он находил божественное спасение в человеческих пороках, которые всё быстрее и быстрее пропитывали ядом его душу и бренное тело. Отчаяние поглотило его полностью, затушив слабый огонёк, жалко трепыхавшийся в груди, который безрезультатно пытался вновь согреть окаменевшее сердце. О, как же прекрасна жизнь человека, не ведающего печали! Она сладкой амброзией растекается по людскому нутру, заполняя каждую клеточку столь хрупкой оболочки, названной телом. Пища Богов, дарующая Всевышним бессмертие. Истинный запретный плод или, быть может, само дьявольское искушение? Ивану не хватит слов, чтобы описать, какой же дар был послан ему Богом — Его Богом. Он не знает, почему Достоевский заметил такого жалкого, брошенного, негодного эспера, как он. Зачем он даровал ему этот запретный плод, избавляющий от людских печалей? Бог милостив к грешникам, а Иван самый опороченный из них. Но именно он смог принять это дарование из самих рук Всевышнего. Иван помнит, как холодные пальцы Хозяина касались его черепной коробки, насквозь пропитанной людскими грехами, как скользили по бледной коже, желая проникнуть внутрь и очистить измученный разум от скверны. Достоевский будто огранял несуразный алмаз, желая добавить в свою коллекцию идеальную драгоценность в виде его покорного слуги. Аккуратные надрезы избавляли от боли, а тёмно-бардовая кровь, почти почерневшая от совершённых проступков, вытекала из вылеченного мозга, забирая с собой остатки прошлого и печали. Иван никогда не забудет тот день, когда на его голове появились белоснежные бинты, повязанные худыми руками его Хозяина. Они, точно надёжная защита, не позволяют печали снова разрушить заштопанную душонку. Они — та самая невидимая цепь, что приковывает Ивана к своему Богу. О, как прекрасен мир, избавленный от человеческой печали и страдания! Выгравированная улыбка никогда не покидает лицо Ивана. Именно ей наградил Бог своего верного последователя. Иван — марионетка. Стоит Хозяину потянуть за ниточки — верный слуга тут же оказывается подле, охраняя покой Господина, его благополучие. Словно фамильяр, скрывающийся в тени, Иван преследует Достоевского повсюду, вверяя всё свое существование, свою жизнь и мысли этому человеку. Эсперы — презренные создания, порочащие мир своим явлением. Их уничтожение — главная цель Достоевского, которого Иван втайне прозвал своим Богом. Слуга без единой ноты сожаления может разразиться смехом, почти граничащим с истерией, когда перед ним будет падать ниц соперник, содрогаясь в предсмертных муках и умоляя своего палача помиловать его. Но Иван не слышит — сострадание и жалость лишь порочат его идеально выточенный образ верного обер-камергера, возвращая к обычной человеческой жизни. Улыбка — знак верности. Именно её и видит эспер на лице Гончарова, издавая последний хрип, когда грудная клетка с треском рушится под тяжестью каменных плит. Иван помнит, как Хозяин снизошёл до него, одарив самой ценной наградой — избавлением от людской печали. Иван помнит всё, за что обязан своему Богу. Иван помнит, что его спасли.Но ценой чего?
Руку внезапно пробивает болезненная судорога — фарфоровая кружка падает на пол, со звонким треском разлетаясь на осколки. Иван вцепляется пальцами в деревянную столешницу, ощущая, как земля под ногами начинает дрожать. Каменные плиты медленно пробуждаются, подстраиваясь под эмоции эспера, его бессильно скрытые чувства. Способные защитить от любой напасти, они почти вырываются из-под пола, готовясь вмиг превратиться в непробиваемый щит. Галстук удавкой сдавливает шею, оставляя невидимый синяк, отчего длинные ледяные от испуга пальцы начинают нервно царапать худое горло, желая оторвать приросшую к коже одежду. Страхи — самая загадочная часть человеческой памяти. Скрывающиеся в самых тёмных уголках души, они ждут своего часа, готовясь сковать тело обладателя железными оковами, обжечь раскалённым металлом, украсить шрамами бледную кожу, под которой запульсируют напряжённые вены. Иван понимает, что Бог требует плату за своё снисхождение. Он знает, какое наказание скоро его постигнет. Иван в ужасе отсчитывает крупицы драгоценного времени, отведённые ему, ведь, пока разум не покинул его бренное тело, эспер может продолжать предначертанный Богом путь. Отсутствие печали не избавляет от едкого страха, который вместе с сигаретным дымом оседает в измученных лёгких, а осознание последствий операции лишь сильнее разжигает ужас предстоящего. Иван понимает, что роль покорного слуги осталось играть недолго. С каждым днём головные боли становятся всё сильнее, человеческие пороки пускают свои шипастые корни вглубь трепыхающегося сердца, разум затуманивается, а во всех мыслях и даже движениях обер-камергера вновь проявляется то самое безразличие, от которого совсем недавно была избавлена его душа. Иван не хочет становиться безвольной куклой. Он не желает быть беспомощным и ненужным своему Богу. Иван боится вновь потерять свой смысл к существованию. Его миссия не окончена, потому что Хозяин ещё не уничтожил всех жалких отбросов общества, которые возомнили себя Богами нового мира. Рука Господа даровала ему новую жизнь — она же и отберёт у него заштопанную и перекроенную оболочку, потушит свечу, которая уже почти растеклась воском по каменеющему вновь сердцу. Очередная судорога пробивает тело Ивана, вынуждая глубоко вдохнуть и всё же взглянуть на разбитую чашку и дрожащие руки. Боль — ещё одно доказательство того, что ручной пёс Достоевского пока что жив, а значит, настала пора вновь нацепить на себя выточенную маску блаженного умиротворения и вернуться к миссии, посланной ему самим Богом. Иван в очередной раз должен выйти на шахматную доску, дабы помочь своему Хозяину одержать блистательную победу в этой партии.«Ведь пока есть цель — внутренние часы не должны переставать идти. И только рука Господа способна лишить Ивана жизни и его памяти навечно».