груз 200

Взгляд темно-серых глаз падает на горшок с алоэ. Высох. Внутри, где-то глубоко, за грудиной и ребрами, свербит и скребет так, что хочется раскрыть грудную клетку, чтобы тоже высохло, да поскорее. Игорь невольно скользит ладонью на собственную грудь и давит. Морщится. Ещё надавить — ладонь почти гарантированно провалится в образовавшуюся дыру, зияющую в самом центре. Больно. Сердце болит. В 21 год. Игорь жмурится и с тихим мычанием сжимает губы. Перед глазами, как по учебнику, проносится пресловутая череда из кадров на киноленте. Выдох. Волков светит улыбкой. Смеется хрипло и садится на прогретую июньским солнцем набережную. Олег сейчас на себя не похож — счастливый, зацелованный, с ослабленным галстуком и без пиджака, который он, кажется, оставил где-то в школе. Но сейчас так всё равно. Гром смотрит и не может налюбоваться. Он не видел Волкова таким давно. Вернее, нет, он его не видел таким с самого их знакомства, которое произошло на девятом году обучения, когда Гром перевелся в школу, в класс к Олегу. Игорь хорошо помнит, как посмеивался над ним. А еще Игорь хорошо, отчетливо так, в мельчайших подробностях, помнит то, как отпиздил нескольких человек, после появления Олега в классе с фонарем под глазом и разбитой бровью. — А если бы они тебе всыпали по первое число? Ты подумал об этом в тот момент? — Волчик, как его ласково прозвал Гром, затягивается и щурится от густого сизого дыма, негромко кашляет в кулак и снова таращит глаза на Игоря. — Пускай попробовали бы. Я зря, что ли, единоборствами занимался? — Выходит, что не зря, — Олег улыбается. Светло так улыбается и в знак благодарности самым кончиком носа касается впалой игоревой щеки, едва-едва подернутой первой щетиной. Гром не сказать, что к таким жестам привык. Его девчонки-то пока в щеку целовали раз через два, а парни и вовсе ограничивались крепкими рукопожатиями. А тут… В сериалах, Игорь помнит, обычно, в ответ на такое, отвечают… — Побриться? — Гром усмехается и косится на Олега. Ловит сощуренный, хитрый взгляд, отвечая таким же. — Да нет, тебе и так хорошо. — Хорошо. Вдох. Воздуха так мало, что хочется пальцами уцепиться за горло, хочется глотать воздух ртом, жадно, судорожно, словно в последний раз. Вдох дается сказочными усилиями. Практически больно. Волков лежит на липком от испарины плече Грома и что-то невнятно мычит, пока узловатые пальцы Игоря впиваются в бок, оставляя яркие полукружия от коротких ногтей. На улице июль. Душно. Что до секса, что после. Даже с открытыми окнами хочется лечь на пол, укрыться мокрой простыней и больше не вставать. Лишние телодвижения сейчас точно ни к чему. Сил хватает только на какие-то звуки, которые только через пару минут становятся похожими на речь двух относительно взрослых людей. — Так ты куда по итогу-то? — Олег смотрит из-под полуприкрытых век на переплетенные пальцы и сжимает их слегка сильнее, словно возвращая себе ощущение уходящей от него самого реальности всего происходящего. Почему-то в голову закрадывается по меньшей мере дебильная мысль о том, что ему либо снится, либо он попал в очень хреновый сериал на телеканале «Россия 1». Но зато хорошо. До ужаса хорошо. — В академию министерства внутренних дел, Олеж, — Игорь задумчиво перебирает жесткие, черные, как смоль, пряди на чужой голове, изредка вжимаясь в них носом и вдыхая запах чужого пота и кожи, — Документы сдал уже, нормативы только остались, но там нормально, сдать можно. — Кошмар, с ментами якшаться собрался? — до ушей доносится тихий, приглушенный смех. Кожу на плече, и без того разгоряченную, обжигает сначала легким укусом, а затем поцелуем. — Обещаю, тебя в бобик загребать не буду. А ты-то сам куда? — А хрен его знает, Игорёк. Куда попаду — туда и пойду. Выдох. На кухонный стол ложится бумажка. Олег смотрит на Игоря прямым, немигающим взглядом и поджимает губы. Гром откровенно туповато, неверяще смотрит на клочок бумаги, на пальцы Олега, затем взгляд поднимает и щурится, выдыхая. Качает головой. — Чё ж ты в универ-то не пошел, родной? Ну или в училище какое, ну? Ну зачем это? — кивает на повестку. Олег мрачнее обычного, но молчит, как партизан, даже несмотря на то, что явно что-то случилось. — Да а толку бегать? Один хрен отслужу, если отечеству нужно будет, чтобы я отслужил, — Волков горько усмехнулся и бумажку все же припрятал в карман брюк, чтобы та не мозолила Грому глаза. — Ты бы хоть тогда сразу сказал, что в армейку намылился, — Игорь хотел бы злиться, хотел бы, может, закатить какое-то жалкое подобие сцены из дешевых сериалов по пресловутой «России 1», но не с Олегом. С Волковым такие финты просто не работают, потому что он спокойный до чертиков и любые попытки Игоря ударяться в агрессию встречали тотальное, непоколебимое и вязкое спокойствие, которое Олег буквально источал всем своим существом. Поэтому сейчас Гром беззвучно вздыхает и смотрит на Волкова снизу-вверх. — Игорь, это на год. — Да я как бы в курсе. — А глаза такие, будто нет, — Олег подходит к нему вплотную и позволяет уткнуться носом в живот. Гладит ладонями широкие плечи, перебирает и взъерошивает волосы. Он кожей сквозь тонкую ткань водолазки чувствует сбившееся дыхание Игоря. Вдох. Затем пауза в две-три секунды. Выдох. Пытается успокоиться. Оно и понятно, такая новость, как ни крути, всегда ударяет обухом по голове. Олег умный. Не дурак. Олег понимает, что сейчас говорить что-то можно, но бесполезно. Игорь успокоится, но сам. Хорошо бы ещё знать, когда это произойдет, чтобы можно было отвлечь поцелуем. Жарким и тягучим, без привкуса горечи грядущего расставания. Отвлечь, усадить на столешницу и упоенно целовать его всего, от макушки и пальцев на ногах. Но пока не до этого. Волков запускает ладонь в короткие волосы, целует в макушку и с хриплым смехом кивает на горшок с кустиком алоэ, который он приволок из дома. — Ты только это чудовище периодически поливать не забывай. — Не забуду. Ты ж мне к чертовой матери уши тогда выкрутишь, — Гром посмеивается тоже. У Олега где-то внутри что-то облегченно ухает, когда он чувствует сухие жаркие пальцы Игоря на своей коже. Сначала пальцы, затем колючую щетину, а следом и губы. Вдох. У Игоря перед глазами пелена. Он видит хреново и не может сфокусировать взгляд. Кажется, что всё шатается, падает на голову. Единственное, чего сейчас так сильно хочется — чтобы сдвинулись стены комнаты, раздавили, перемололи кости в пыль, в порошок, потому что больше существовать ему тут незачем. Нет ни звона в ушах, ни чего-то, похожего на прострацию, ни шока. Есть желание содрать с себя скальп, заорать, сорвать голос, выплюнуть легкие и просто лечь прямо здесь, на кухне замертво. Из горла вырываются нечленораздельные хрипы. Пальцы впиваются в собственные плечи, затем в волосы и тянут, тянут, тянут. Игоря сгибает пополам, так, как обычно бывает после хорошего удара по солнечному сплетению. Надолго, без малейшего остатка воздуха в легких. Гром воет, затем скулит, как побитая собака. Короткими рывками сдергивает со своей формы все шевроны, срывает погоны и швыряет это всё добро куда-то далеко в коридор. Он не хочет. Не хочет быть одной из частей этого ебучего механизма, этой сто раз ебучей системы, по вине которой теперь на кухонном столе лежит извещение и жалкая приписка с извинениями и соболезнованиями, а в одном из самолетов на родину возвращают не человека, а груз 200.

“Извещение Прошу известить гр. Грома И.К., проживающего по адресу ул. Пограничника Гарькавого 18к1, кв. 55 ваш брат, сержант Волков Олег Давидович, уроженец г. Казань, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб/умер/был убит (нужное подчеркнуть) в суточном наряде 09.05.2011. Будет похоронен с отданием воинских почестей на Смоленском кладбище, г. Санкт-Петербург. Командир Стрелков Е.Б.”