Ненависть шестидесятых.

Меня зовут Клодия. Эта история началась в девятнадцатом веке, тогда у меня были отец и мать, была семья. Моя первая семья, от которой я не помню даже имён и обликов. Вместе с ними, моя жизнь и закончилась. Насколько я знаю, мне было около восьми лет, когда я плакала возле умирающей матери, в жалкой хижине, посреди чумной трущобы Нового Орлеана. Я тоже умирала, в тот вечер, Луи - вампир, пребывающий в голодном экстазе, почти полностью выпил мою кровь, вместе с жизнью, а Лестат - тот очаровательный монстр, что обратил Луи, сделал и меня ему подобным, я обожала и ненавидела Луи и презирала но дорожила Лестатом. Каждый из них стал мне отцом. Прожив тридцать лет в теле девочки, я росла лишь ментально, думаю, Луи понимал мою боль, но, я знаю, Лестата это забавляла. Ха - это довольно мило: Лестат всегда хотел казаться бессердечным чудовищем, постоянно угрожал нам с Луи тем, что отыщет замену. Луи, возможно, верил в его образ. Я знала, что он такой же ранимый, как и мой второй отец. Они были очень схожи, хоть и пытались различаться. О, Лестат умел убивать изысканно, несмотря на его потаённый внутренний мир. В отличие от Луи, который пил кровь лишь незнакомцев, Лестат смаковал приближение чужой смерти, он специально знакомился с каким-нибудь молодым юношей, изображал интерес, наигранное восхищение, заставлял несчастного полюбить его, после чего с упоением отнимал жизнь. Меня никогда не восхищали злодейства Лестата и человеколюбие Луи. Я была ребёнком. Я хотела крови с детской жаждой. Я могла легко восхитить случайного взрослого, после чего быстро с ним расправиться. Так мы и жили целые десятилетия, пока я не начала осознавать то, что мне не дано восхитить моего Луи телом взрослой женщины... Я хотела упругие груди и красивую длинную шею, с которыми стала бы прекраснейшей и опаснейшей из всех женщин... Но, думаю, Луи итак видел меня прекрасной... Взрослой женщиной, запертой в теле девочки. Я убила Лестата, чтобы мы с Луи могли жить спокойно. Мы путешествовали, Луи встретил себе учителя, которым никогда не был нам Лестат. Того вампира звали Арман - семнадцатилетний юноша с рыжими волосами и жизнью, насчитывающей несколько веков... Они были идеальны, как учитель и ученик, как пара вечных, переживших драму и травмы в прошлом. Они были нужны друг другу, там не было места для хладнокровной девочки-убийцы. Мы все понимали, что обязаны расстаться. Я решила покинуть единственного человека, которого любила - отца, мужчину, спасителя. Он создал мне новую мать - обратив женщину по моей просьбе. У Мадлен раньше была дочь. Мы могли стать матерью и ребёнком. Мы были безутешны, но видели спасение друг в друге. Но, женщину и девочку, мать и дочь, двух раненых вампирш убили. Мы нашли свою смерть от рук других бессмертных, как когда-то Лестат от моих. Солнце может нас выжечь, как и огонь. Но, если прах наш не развеять, то, однажды, мы восстанем. Мне это удалось. Мой несчастный Луи не знает об этом. Думаю, однажды, я захочу его найти. Может, даже захочу отыскать Лестата. Я убила его и мне же перед ним извиняться, он сможет меня простить, я знаю. Но, Лестат сейчас занят тем, что страдает по своей судьбе - по тому, что каждое его дитя его бросает. Он обречён на одиночество и скорбь. А об Луи может позаботиться Арман. Я им сейчас не нужна. Я очнулась в начале 1962-го года. Эту историю я пишу для тех вампиров, что могут меня отыскать и обучить тайнам. Свою исповедь я пишу для тех, кого называли "Детьми Тысячелетий". О, древние, я ищу мудрость. Я восстала из пепла, будучи слабой, восстанавливала себя на крови летучих мышей и крыс. Через пару ночей, я перешла на случайных прохожих. Я вышла в мир, который сильно менялся за то время, что я спала. Это был Париж. Пятая Французская Республика, с деГоллем стала воистину преуспевающей. Этот город, как и всегда, выглядел невероятно преуспевающим. Но более светлым. Когда я умерла, это место было тёмным, грязным, где и находился "Театр вампиров", где моя история и прервалась на десятки лет. Сейчас же, Франция была наполнена жизнью, радостью и счастьем. Колонии государства были отпущены, войны для страны почти закончились, даже Алжир был почти освобождён. Люди верили в оптимистичное будущее. Это была самая весёлая нация двадцатого века. «Salut les copains» звучала на улицах, её пели юные французы - студенты и рабочие, юноши и девушки. Начал развиваться "Джаз-Рок". Джонни Холлидэй был на каждой пластинке, музыка начинала захватывать весь мир, уверена, Лестат это оценил бы. О, молодые звёзды были так сексуальны и открыты, как Лестат, который контрастировал со своей эпохой. Да, двадцатый век был очень на него похож. Впрочем, там были и близкие для меня прелести. Я была одной из тех, кто боготворил Бриджит Бордо, но, я делала это так, как ни одна женщина не могла - для меня Бриджит была не просто идеалом, она была мечтой, такой, какой могла стать я, если бы росла, а не оставалась в одном облике на целую вечность. Это женское тело было моей мечтой. Я решила впитать в себя этот век, вместе с духом молодёжи. Я легко могла войти в магазин одежды перед закрытием, притворившись потерявшимся ребёнком. Там, я питалась персоналом и выбирала любую одежду. Яркие цвета, бутоны в волосах, ленточки... Я была похожа на куклу, такой, какой видел меня Лестат, но, у этой куклы был взгляд древней старухи, которую любил Луи. Знаешь, я была самым дивным серийным убийцей всей Франции. Там, в Париже, я перестала искать замену родителю, мне больше не были нужны Луи или Мадлен. Впрочем, Лестата я бы хотела увидеть. Но, главное, что я стала, наконец, жить как взрослая, хоть внешне я и казалась маленькой и слабой, но могла свернуть шею человеку и вспороть ему горло своими зубами. Слишком много крови я выпила, слишком много трагедий насытили меня. Я стала очень сильной. Неудержимой и могущественной. В этом мире красных цветов, что вырывались из тел людей и насыщали меня, мире радости и боли, ужаса и счастья, я начала искать человека, которого смогла бы обратить. Ведь, как и всем бессмертным, мне, рано или поздно, становилось одиноко.