Тихий океан, белый лист

Тони нравится здесь. У острова два имени: на английском и на языке маори. На английском имя означает «юго-восточный», на языке маори — «благородный». Он спрашивал у Стивена, что означает его собственное имя. Полный вариант, Энтони, значит «бесценный» или «состязающийся», а возможно, происходит от латинского «цветок». Тони нравится короткий вариант, он не означает ничего. Официально остров необитаем. Сто шестнадцать видов флоры и фауны (из фауны Тони больше всего нравится чёрная малиновка, похожая на воробья-гота; он видел двадцать четыре таких и чувствует присутствие ещё ста пятидесяти трёх). Население — ноль человек. Неофициально на берегу острова стоит дом. Население — Тони и Стивен. Дом принадлежит магическому ордену, в котором Стивен состоит. Он предназначен для тех, кому необходимо достигнуть ясности и спокойствия разума. В доме стеклянные стены. Сквозь одну видны зелёные холмы и вдалеке — скала на противоположном конце острова. Траву то и дело приглаживает ветер, будто огромной ладонью. Сквозь другие три стены виден океан: дом стоит прямо на причале. Сейчас, в восьмом часу утра, над океаном стелется перламутровая дымка. В доме две комнаты. В одной — два хрустких травяных матраса, на которых они со Стивеном спят. Тони хотел бы сдвинуть матрасы вместе, но не знает, хочет ли этого Стивен. В другой комнате — всё остальное: маленькая кухня, диван и два кресла у камина, книжный шкаф, доски для шахмат и го, смартфон, где живёт Пятница, ноутбук со знаком принадлежащей Тони корпорации, прочие вещи. Тони нравятся вещи. Ему с ними легко, и им легко с ним. Тони чистит зубы под музыку, которую записал для него Джеймс. Роуди, мысленно поправляет себя он. Вчера, когда Роуди и Пеппер заходили на ужин — Стивен открыл для них портал из Нью-Йорка, — Тони нечаянно назвал его Джеймсом, и тот на миг погрустнел. Тогда Тони сказал, что ему очень нравится музыка, а шестой альбом AC/DC почти так же хорош, как чизбургеры, которые Роуди с Пеппер всякий раз приносят к ужину. На самом деле ему нравится любая музыка. Они со Стивеном проверили: даже нойз и додекафония. Это чрезвычайно интересно — думать о том, как тот, кто сочинял музыку, выбирал именно эти звуки, эти сочетания. Вчера за ужином тоже играла музыка. Оперные арии на итальянском языке, они нравятся Пеппер. Голоса живых и умерших певцов на аудиозаписи Тони слышит по-разному. Живых — одновременно снаружи и изнутри своего тела, будто источник звука — где-то под диафрагмой. Так же, как он слышит все остальные голоса живых существ. Умерших же ему слышно только снаружи. Тони сказал об этом, и Пеппер поёжилась. Она всё ещё немного его боится. Людям с ним непросто. Тони набрасывает поверх пижамы шерстяной кардиган — по утрам зябко, ему не очень нравится чувствовать холод, — и идёт на кухню за кофе. По пути берёт из коробки на журнальном столике два последних печенья и суёт в карман. Не для себя — завтракать не хочется, да и медитировать на пустой желудок немного приятнее, чем на полный, — а для мышей-полёвок. Этим он несколько нарушает замкнутую экосистему острова, но мышки точно не станут жаловаться. Он ждёт, пока неторопливая кофеварка нацедит ему кружку доверху. У кофеварки не было своего имени, поэтому Тони назвал её Хону. На языке маори это слово означает «черепаха», и ещё оно созвучно с английским «honey» — «дорогая»; это смешит Стивена, а Тони очень любит, когда Стивену весело. Он берёт кружку в обе руки. Для левой ладони глиняная посудина горячая, для правой, с синтетическими заплатками, — едва тёплая. Асимметрия ощущений приятно щекочет голову изнутри, пока не растворяется в запахе кофе. Тони обожает запах кофе. Раздвинув стеклянные двери, он шлёпает босиком на причал. Доходит до самого края и садится на доски, свешивая ноги вниз. Пальцы касаются воды, она холодная, и Тони подтягивает ноги к себе. В первые дни он мог неподвижно сидеть в одной позе часами, не замечая холода, голода, боли в спине и прочих нужд тела, пока блуждал внутри собственного разума и пытался отличить себя от не-себя. Он плохо говорил: было очень трудно выбрать в один момент времени лишь одно слово. Стивен учил его разговаривать, учил сосредоточиваться на том, что происходит снаружи, внимательно прислушиваться к эмоциям и ощущениям тела: что ему нравится, а что не нравится, что приятно, а что — нет. Это помогает не замыкаться слишком глубоко внутри. По утрам Стивен просыпается немного раньше него и плавает в океане с чем-то вроде волшебного акваланга. Сейчас его нигде не видно, но Тони чувствует его присутствие, примерно в двухстах футах к югу от берега, на глубине примерно пять футов. У Тони всё чаще получается оценивать физические величины приблизительно, а не точно. Точность ему нравится больше, но от этого он сильнее устаёт к вечеру. Недавно Тони тоже попробовал нырнуть. Он набрал в лёгкие воздух, заставил себя с головой погрузиться в воду — и уже через несколько секунд валялся на причале с выпрыгивающим из груди сердцем. Стивену пришлось открыть портал прямо в воде, потому что он вдруг начал задыхаться. Стивен предположил, это из-за того, что в прошлом Тони с водой было связано сильное переживание: хотя его памяти две недели от роду, его тело может хранить воспоминания прежних пятидесяти трёх лет. Тони думает, что вода просто слишком похожа на то, что он ощущает внутри себя постоянно, а когда это беспредельное, непознаваемое, в миллиарды раз большее, чем он сам, оказалось ещё и снаружи… Роуди обмолвился, что Тони был в открытом космосе однажды и что ему это не понравилось. До этого воспоминания они со Стивеном пока не добрались, но Тони кажется, что ничего не может быть хуже воды. Тони слышит снизу тоненький писк и отводит взгляд от линии горизонта. Сегодня его знакомая малявка-мышь пришла с подружкой. Он крошит на доску печенье и смотрит, как они выбирают кусочки с изюмом. Раздаётся негромкий всплеск воды — и зверьки с набитыми щеками мигом скрываются в траве. Сдвинув на лоб плавательные очки, Стивен жмурится от солнца. Его профиль будто нарисован солнечными лучами. Он поворачивается в сторону берега, видит Тони и улыбается. Тони машет ему рукой. Стивен снова уходит под воду, а через несколько секунд выныривает у причала, отфыркиваясь. — Привет, сонная голова. Он подтягивается на руках, забираясь на причал, и его лицо вдруг оказывается так близко, что Тони на секунду кажется, будто Стивен сейчас его поцелует. Но тот поднимается на ноги. Да и с чего бы Стивену хотеть его поцеловать? — Ещё даже нет восьми! — бурчит Тони. По вискам и лбу с тёмных прядей стекают струйки воды. Тони хочется подняться следом, чтобы вытереть их пальцами или, может быть, даже собрать губами, но Стивен складывает пальцы в магическом жесте, и его волосы мгновенно высыхают, а вместо гидрокостюма, плотно облегающего тело, появляются свободные штаны и футболка. Он опускается на доски рядом с Тони, боком к краю причала, складывает длинные ноги в позу лотоса и раскрывает медальон с Камнем времени на груди. Спрашивает: — Ты готов? Поёрзав, Тони разворачивается к Стивену лицом. Он каждый раз оказывается совершенно не готов. Возможно, воспоминания, которые Стивен с помощью зелёного Камня добывает из редких участков его мозга, не затронутых Камнем жёлтым, никогда не станут настоящими воспоминаниями и останутся лишь картинками, но в яркости этим картинкам не откажешь. Тёмное может быть ослепляюще ярким. — Потом сыграем в го? — спрашивает Тони, устраиваясь удобнее. Ему нравится знать, что после трудного он будет заниматься чем-то лёгким. Играть со Стивеном или просто разговаривать — со Стивеном можно разговаривать о чём угодно, не считая его личной жизни. Гулять по острову. Придумывать Пятнице новый код вместо старого, слишком запутанного. Проходить по видеосвязи «Суперинтенсивный мегакрутой авторский курс поп-культуры», как называет его Питер. Готовить ужин. Считать расстояние между звёздами в небе. Слушать, как океан становится действительно тихим. — С тобой скучно играть в го, — закатывает глаза Стивен. Пятница после пяти проигрышей подряд тоже сказала, что ей скучно. — Но можем попробовать покер, здесь наши шансы будут хотя бы соизмеримы. — Я не смогу не запоминать карты. — Я до сих пор помню партии, которые играл в дымину пьяным после экзаменов на первом курсе, — пожимает плечами Стивен и протягивает руки ладонями вверх. Тони вкладывает свои ладони в его и закрывает глаза. Руки у Стивена всегда тёплые. В некоторые дни он отваживается на медитацию только потому, что во время неё Стивен будет прикасаться к нему. На языке вдруг завертелся вопрос, который почему-то не приходил Тони в голову раньше. — Почему ты вообще со мной возишься? Стивен молчит. Воздух будто становится холоднее на несколько градусов. — Потому что ты никогда не перестанешь быть врачом, да? Или… — Потому что могу, — обрывает его Стивен. Резко, но без злости в голосе. — Сфокусируйся на своём дыхании. Через несколько десятков вдохов и выдохов в кончиках пальцев будто вспыхивают горячие, но ласковые искры — магия Стивена. Сначала они разбегаются по всему телу, но скоро сосредоточиваются в висках и где-то за глазами. — Теперь вспомни, что было в самом начале, — тихо, размеренно говорит Стивен и добавляет едва слышным шёпотом: — Всё-таки твоя нейронная сеть — это нечто… Тони чувствует тоненький укол чего-то, похожего на ревность к собственному мозгу, но в следующую секунду этот укол перешибает настоящая боль. Его первое воспоминание — почти непереносимая боль. Всё его тело будто объято огнём. Не «будто»: он видит собственную руку, и под обугленной кожей — всполохи жёлтого и оранжевого. Он хочет, чтобы осталось только жёлтое, чтобы он перестал чувствовать — это слишком больно, он хочет только думать. Но оранжевое не даёт ему перестать. А потом мир выключается целиком. Когда он открывает глаза, над ним склоняется какой-то мужчина. Он ещё не знает, что это Стивен — он собственного имени ещё не знает, но отчего-то знает, сколько человек (живых существ) находится в комнате, на этаже, в здании больницы, в городе (на планете, в галактике, во Вселенной). Женщина (Пеппер) держит его за руку. Другой мужчина (Роуди) спрашивает: «Он будет жить?» Голос мужчины дрожит, и Тони не понимает его страха: никому ведь не страшно, когда человек, идущий к горизонту, просто скрывается из виду. Стивен говорит: «Камень разума и Камень души не исчезли из его Перчатки — они встроились в организм Тони на молекулярном уровне. Благодаря этому, видимо, он и выжил. С ним всё будет хорошо». Пеппер всё равно плачет, Роуди уводит её (они ждут второго ребёнка, ей вредно плакать), Стивен остаётся. Тони пытается сформулировать то, что хочет узнать. «Почему… так?» «Ты сражался, ты спас Вселенную». «Я был воином?» Стивен опускает взгляд, будто вопрос чем-то его опечалил. «Ты всегда будешь воином». — …А теперь вспомни что-нибудь, что было ещё раньше, Тони, — шепчет Стивен. Он всё ещё отчётливо чувствует эту грань: всё, что было раньше — будто фильм со сценами из жизни какого-то другого человека, пусть уже и знакомого. На каждом сеансе Стивен показывает ему те фрагменты, которые Тони уже видел — чтобы эти сцены ярче, детальнее прорисовывались на белом листе его памяти, а потом они идут ещё немного глубже. Возможно, когда-нибудь они доберутся до его детства. Может быть, хоть детство его не будет таким… Нет, хорошего тоже много. Даже закончив свою Перчатку, Тони так до конца и не верил, что вновь увидит Питера — но вот он сжимает парня в объятиях, пусть и на поле боя. А через несколько минут видит и Стивена, его поднятый вверх палец. На мгновение ему становится очень горько, а потом — так спокойно, как бывает только в свободном падении. Сцены разворачиваются перед его глазами без всякой хронологии, цепляясь друг за друга хвостами ассоциаций. Потом всегда можно спросить Пеппер, или Роуди, или Хэппи, или Питера, или Пятницу. А вот и Пеппер: он протягивает ей кольцо, она качает головой. Через два года его любовь не становится меньше, но становится другой. Утром перед свадьбой Роуди достаёт обручальное кольцо Пеппер из коробочки, чтобы в сотый раз проверить — тот ли размер доставили, и его руки так дрожат, что он роняет кольцо в раковину, но Тони находит замену за пять минут до церемонии. Пеппер неприлично хрюкает на весь собор Святого Патрика, надевая кольцо «Hello Kitty». Тони учит Роуди ходить. Тони смотрит подряд два сезона «Аббатства Даунтон» в палате Хэппи, но всё равно не может уснуть. «Я удивляюсь, почему все они ещё со мной», — говорит он, оборачиваясь к призрачному Стивену за его плечом. Вокруг его запястий мерно вращаются зелёные мандалы. «А я удивляюсь количеству бессмысленных вопросов в твоей голове. Перестань думать». Тони впервые видит Стивена Стрэнджа в Центральном парке, через минуту после того как Пеппер сказала, что беременна — первым ребёнком (Меган). Он обнимает Брюса. В странном доме Стивена он глазеет по сторонам, пока изнутри его сковывает льдом. Телефон-раскладушка у него в руке что-то значит, Тони пока не знает, что. Жёлтое марево Титана. Вполуха слушая чудных незнакомцев, он думает о том, что этот бой точно может стать последним, но он должен его выиграть, должен его выдержать. Помогая Стивену подняться, он вглядывается в серые с зелёными искрами глаза в отчаянных поисках надежды. Они со Стивеном лежат на широкой кровати в полутёмной комнате, голые, на боку лицом к бёдрам друг друга. Стивен выглядит так же, как сейчас, а у Тони на правой руке нет шрамов — лишь на груди и на боку. Этого ещё не было. Это было раньше? Но второй шрам Тони получил на Титане, когда Танос всадил в него клинок, сделанный из его собственной брони, а Стивен там же отдал за него Камень времени и превратился в пыль. Тони оборачивается, чтобы спросить, но Стивен не отвечает, лишь неотрывно глядит на тех двоих, а глаза его теперь отчего-то жёлтые. Тони снова переводит взгляд на кровать. Стивен и другой Тони неторопливо ласкают друг друга руками и ртом, время от времени перебрасываясь полуразборчивыми репликами. Что-то о вчерашней битве, что-то о завтрашней поездке на какое-то озеро. Потом умолкают. Остаются лишь рваные выдохи и тихие стоны. Тони не может отвести взгляд от Стивена. Его руки ни на секунду не оставляют тела другого, своего Тони. Стивен выпускает его член изо рта только для того, чтобы оставить поцелуй — на внутренней стороне бёдер, внизу живота, под шрамом. То, как Стивен смотрит на этого другого Тони… Он разобрал бы на атомы собственное тело и вынул оба Камня, лишь бы только это — хотя бы воспоминание об этом — было настоящим. Другой Тони приподнимается на колени и тут же падает Стивену в раскрытые объятия. Стивен, нависая сверху, приникает к его рту на несколько бесконечных секунд, а когда отстраняется, другой Тони вдруг говорит: «Не знаю, чего хочу сильней: чтоб бы ты меня трахнул или чтобы ты на мне женился». Стивен улыбается: «А зачем выбирать?» Видение прекращается так резко, что Тони ещё с полминуты хватает ртом воздух, словно выброшенная на берег бестолковая рыбина. Солнце бьёт прямо в глаза, и он не сразу различает силуэт Стивена, а когда бросается к нему, чтобы помочь подняться, слышит глухое: — Пожалуйста, отойди. Тони отступает на шаг. Стивен медленно поднимается на ноги. На него не смотрит. — Ты в порядке? Стивен молчит. — Стивен, что это было? — Моё воспоминание, — так же мёртво говорит он. Воспоминание?.. — Мы с тобой… — Мы с тобой — нет. Это воспоминание о несостоявшемся будущем. На Титане я просмотрел несколько миллионов версий. Я рассказывал тебе. Эта версия — одна из того миллиона, где ты снимаешь Перчатку с Таноса там же, на Титане, а через год-другой он сам или его «дети» возвращаются и убивают тебя. Это моё воспоминание, но ты какого-то чёрта перескочил из своей головы в мою. — Прости, — говорит Тони. — Я не знаю, как это получилось. Но… — его охватывает что-то похожее на злость. Ему отчаянно не нравится чувствовать злость к Стивену. — Ты не собирался мне об этом сказать? — Зачем? — Стивен вонзает в него свой взгляд Тони теряется. Ему вдруг почти так же сильно, как в своём первом настоящем воспоминании, хочется перестать чувствовать — лишь думать. Он пытается что-то сказать, слов слишком много, чтобы выбрать, но среди всех слов он вспоминает слова Стивена: не думай о том, что получится, просто говори вслух то, что чувствуешь прямо сейчас. — Я хочу, чтобы это стало моим собственным воспоминанием. Настоящим. Когда-нибудь. Если ты захочешь. Стивен закрывает глаза и улыбается одними губами. — Если я захочу… Тони даже не успевает заметить движение, которым Стивен открывает портал. Один шаг — холодный блеск заснеженных пиков — и Тони остаётся один. Он всё равно не знает, что ещё мог бы сказать. Тони разворачивается, идёт мимо стеклянного дома, дальше и дальше по тропинке, протоптанной в траве. Доходит до противоположного берега — четыре тысячи триста тридцать футов — и садится у самого края океана. За час солнце проходит пятнадцать градусов по небосводу. Он чувствует лёгкую жажду, микроскопические капли солёной воды на губах, перемену ветра с северо-восточного на северо-западный, одиночество и любовь. — Я и не переставал хотеть. С того дня на Титане. Тони слышит шорох мелких камней за спиной. Стивен садится рядом. Тони поднимает взгляд. Он смотрит на него так же, как смотрел на другого Тони. — Я люблю тебя. Все твои версии, все мыслимые и немыслимые модификации. Я просто налажать с тобой боюсь. — Ты мне жизнь спас. Последние две недели по кирпичикам собираешь мою личность. Как ты можешь налажать? — Легко. В эмоциональном отношении тебе сейчас примерно двенадцать лет. — Зато в интеллектуальном — примерно тринадцать миллиардов семьсот девяносто восемь миллионов триста двадцать четыре ты… «…сячи семьсот сколько-то там», — мысленно заканчивает Тони, сбиваясь к концу, потому что Стивен целует его. Не так горячо и не так долго, как в не-его-но-уже-немного-его воспоминании о неслучившемся, — лишь прикосновение губ к губам, замершее на несколько секунд, но Тони очень нравится и так. — А самому мне, согласно Вонгу, психологически примерно семь. Так что давай просто не… — На этот раз Тони прерывает его поцелуем. — …Не очень сильно торопиться. Тони кивает. — Так на что мы будем играть в покер? — спрашивает Стивен, поднимаясь с земли и протягивая ему руку. — Я собираюсь разбить тебя в пух и прах. — Я раздал всё печенье, у меня больше ничего нет. Стивен окидывает его долгим оценивающим взглядом с ног до головы. Тони ужасно нравится, когда Стивен на него смотрит. — У тебя есть кардиган, который вопиюще тебе не идёт. Тропинка слишком узкая, чтобы удобно было идти по ней рядом, но всю дорогу до дома Стивен не выпускает его руку.