Закулисье

«Давайте на самом минимальном уровне поговорим о чувствах, которые воспринимаются нами как «мне нравится». О тех самых реакциях в нашем организме, происходящих спонтанно под влиянием тех или иных факторов. Таких как зрение, обоняние, тактильные ощущения. Когда мы видим предмет своего обожания, в мозг за долю секунды передается сигнал, позволяющий понять, что с нашим телом что-то происходит. Когда чувствуем запахи, касаемся приятного нам материала ткани, мы реагируем, осознаем, что это то, что нам подходит. Это заставляет учащаться сердцебиение, выделять слюну для принятия еды или покалывать кончики пальцев. Все это лишь невидимые для нас реакции, но мы называем это «сердцу не прикажешь». А теперь немного об осознанных принципах и установках. Так называемых «блоках», что мы ставим себе, когда не хотим поддаваться велению тела. Потому что считаем их «неправильными», «неуместными», одним словом — «плохими». В этом случае мозг ограждает нас от собственных желаний и самих себя, создавая маску человека, которым вы хотите быть. Или казаться…» Грачевич отвернулся от телевизора со смешанными чувствами. Обычно он никогда не включал его у себя дома, только если там не шла его собственная программа, и у него было на нее свободное время. В основном это бывало за завтраком, второпях. Больше его ничего не интересовало. Взглянув же в телевизор сейчас, он окончательно убедился, что по нему идет какая-то полная чушь. Что за каналы такое показывают? Их необходимо в срочном порядке сменить на что-то более достойное. Конечно, Юра не всегда понимал интересы окружающих. Например, один из ассистентов, ожидающих на площадке недалеко от самого журналиста, очень даже заинтересованно поглядывал в экран, с умным лицом подкидывая себе в рот сразу горсть арахиса. Юра же не понимал, зачем в жизни нужны какие-то чувства, непосредственно касающиеся других людей. В целом, ему было на них все равно, ровно до тех пор, пока они не начинали мешаться под ногами и отвлекать его от важной, невероятно ценной работы. Словно мошкара в лесу, но только на улице, сразу как только выходишь из своего подъезда. В таком случае ему приходилось давать понять, где его личная территория и куда не стоит лезть глупым пустым индивидуумам. Возможно, где-то внутри ему и было любопытно хотя бы на секунду побыть ближе к простому обществу и попробовать насладиться проведенным в компании с кем-то временем. Оторваться на корпоративе, как это делают остальные, или же банально прогуляться по тропе на опушке не в компании самого себя, разговаривая вслух. Но гнать эти мысли кочергой! Он так давно не придавал значения ничему, кроме собственной работы, что порой забывал даже насытить свое тело необходимой энергией в виде еды или хорошего глубокого сна. Журналист доел свой купленный в местной столовой бутерброд с сыром и вернулся на площадку к своему заранее подготовленному стулу рядом с оператором. Увлеченные одним делом, мужчины успели немного познакомиться и Юра даже не постеснялся пожать товарищу при встрече руку в знак своей благосклонности. Все же тот был для него в данном случае как учитель, а такого лучше держать близ себя, а то не получится добиться необходимого результата в обучении нового навыка. За переговорами по теме они ожидали начала съемок. Команда собиралась спешно, но все еще слишком медленно, не хватало то одного, то другого, полная неразбериха, потихоньку приходящая к необходимому порядку. Юрий достал свой записной блокнот, открывая на той странице, где остановился в прошлый раз. Щелкнул колпачок ручки, отскакивая на белый потрепанный по углам лист бумаги. — Что ты здесь делаешь? — знакомый акцент раздался со спины внезапно, заставляя Грачевича вздрогнуть на месте. Поначалу его одолело неверие, которое тут же захотелось развеять, в надежде, что его уши ошиблись, неправильно определили личность. Вот только мало когда журналист ошибался в чем-то, что касалось Его. Юрий удивленно обернулся на голос, уже готовый увидеть главную причину своего пожизненного неудовлетворения. Быть не может, чтобы его директор, по совместительству икона их скромного, но пышущего жизнью городка, оказался в этом месте случайно. Но, как и ожидалось, надежды его канули в небытие. Почему судьба с ним так несправедлива? Сам же журналист приходил сюда редко, но метко. Чтобы понаблюдать за работой операторской съемки и открыть для себя новые элементы ракурсов своих документальных репортажей в более кинематографическом стиле. Стилистика детективного сериала, выходящего в скором времени на телеэкраны страны, идеально подходила для практики. И это невероятная удача, что он мог пройти за кулисы и напрямую увидеть всю работу, да еще и лично поучаствовать в процессе. А вот нахождение на площадке самого Ричарда Сапогова пока что оставалось для ведущего нерешенной загадкой. Его появление, как бельмо на глазу, теперь будет омрачать все ближайшие несколько часов. — Это Вы что здесь делаете? — сделав акцент на обращении, вопросом на вопрос упрекнул Юрий. Он поднялся с места и нахмурился, глядя на недовольное лицо Сапогова, с насмешливым взглядом скрестившего руки на груди. Как всегда при параде своей напыщенной самовлюбленности, аж смотреть тошно. Сегодня директор был в отличной от своей повседневной одежде: элегантный костюм тройка прекрасно смотрелся на его фигуре, подчеркивая ширину плеч и узкую талию, создавая образ некого статного джентльмена; волосы уложены в более пышные объемные завитушки, отчего казались неожиданно романтичными, сразу меняя восприятие самого человека; на щеках оттенялась светло-розовая пудра, а на безымянном пальце правой руки поблескивало тонкое кольцо из драгоценного материала. Юра растерянно перебегал взглядом по мужчине, не сразу понимая, что здесь происходит и когда Ричард успел сделать кому-то предложение. Он защитно подставил перед грудью микрофон, готовый в любой момент вдруг начать полемику, но успешно сдерживал себя, чтобы остаться на площадке, а не быть выставленным за дверь из-за проблем с непригодным поведением. Удавалось это с большим трудом, ведь каждая встреча с Сапоговым начиналась и заканчивалась одинаково — нерешенными претензиями со стороны журналиста. Это стало негласной традицией, сопровождающей их без изменений по сей день. — Oh, я? Меня позвали на съемки в качестве пrиглашенной телезвезды, — на лице Ричарда начала красоваться самодовольная проклятая улыбочка, ставящая его якобы выше всех присутствующих. Теперь это многое объясняло. И еще больше удручало, — А вот ты, должно быть, забrел сюда по ошибке. Тот усмехнулся, оглядывая неопрятный внешний вид журналиста, выделяющийся на фоне всех остальных. Он примчался сюда сразу после опасной вылазки в заброшенный бункер недалеко от города. В отличие от самого Сапогова, у Юры куда больше трудоемкой работы, требующей своего присутствия в самых разных местах, даже если на его пути стояли проливной дождь, жуткий снегопад или утягивающее глубокое болото. Юра на замечание ничего не ответил, пропуская мимо ушей, свой внешний вид его волновал в последнюю очередь. Ричарду мало когда удавалось задеть журналиста за живое, но его попытки все равно складываются в копилочку поводов для раздражения. В противовес от вечно «идеального» образа, выставленного напоказ его собеседником, Грачевич всегда выглядел настоящим собой. По крайней мере он истинно так считал. — Так вот что имел в виду продюсер, когда кричал на всю площадку, что промахнулся номером телефона. Видимо, набрал вам, — колко отразил Юра, надеясь, что подобные слова подобьют самолюбие Сапогова. Отнюдь. Последний выглядел все таким же довольным. Скорее всего, не поверил в эту историю, на самом деле выдуманную Грачевичем, и теперь просто любовался надутым ребяческим выражением последнего. Как же раздражал этот снисходительный взгляд. Юра готов был кожу себе на лице сдирать, лишь бы не встречаться с ним вновь. Как же судьба смеялась над ним сейчас, наверное, специально подбрасывая хитрого директоришку на его тернистом пути. — Мы готовы! — раздалось в рупор и все сотрудники разошлись по своим местам. Ричард тоже покинул Юру, подходя к сценаристу и начиная переговариваться, видимо, о ходе работы. Выпрямленная осанка, учтивая улыбка, красноречивый голосок — все при нем. Такой приторно хорошенький. Почему ты не ценишь мою работу? Юра поправил свою вычурно черную грачью куртку, распрямляя складки и сдирая прилипший к подолу рукава комок земли. Растрепанную прическу пригладил широкой ладонью и поправил сползающие с переносицы толстые очки. Обернулся, встречаясь взглядом с заинтересованным оператором. В его глазах читался немой вопрос, обращенный то на журналиста, то на отошедшего директора. Отвечать и заводить еще один разговор об этом напыщенном индюке, как только в своей голове не называл Грачевич Сапогова, он наотрез отказывался, давая это понять одним строгим коротким взглядом. Теперь следить за съемками не хотелось. Видеть Сапогова на сцене казалось пыткой, намеренно придуманной садистами, чтобы сводить журналиста с ума. Почему именно этот сериал, почему именно сегодня, когда Юра наконец-то выкроил время в своем на редкость плотном графике? Он сам не понимал, откуда у него к директору столько неприязни. То ли дело в том, каким продажным был его начальник, получающий деньги за гадкую рекламешеньку и не дающий проходу в эфир достойного материала, отрицающий все взятки и с усмешкой бросающий: «Это подарок». То ли в том, каким самодовольным он выглядел, каким открытым и улыбчивым при всех, завораживая харизмой каждого, кому не посчастливилось взглянуть в его сторону. Этот обман во всем, что в образе, что в работе, доставляли такой дискомфорт в груди, что разъедал едкой желчью все внутренности. Сколько бы Юра не стремился к подобному совершенству, ему и рукой не дадут прикоснуться. Почему ты не замечаешь моих стараний? Съемки проходили гладко, со своими перерывами и переделкой дублей. Актеры вживались в роль, меняя себя до неузнаваемости, такой талант собран на этой площадке, что в моменты съемок казалось, будто существуют две реальности. Одна — на сцене, и вторая здесь, в затемненном уголке студии. После каждого дубля все на секунду расслаблялись, чтобы снова набрать в грудь воздуха и вернуться к следующей сцене. Кто-то упорно за кадром сжимал листок со сценарием, пытаясь выучить диалоги, кто-то репетировал между собой объятия. Или они просто обнимались? В таком месте порой неизвестно, где игра, а где жизнь. Такая неразбериха не нравилась журналисту, он предпочитал всегда и во всем различать и разоблачать правду. Оператор то и дело показывал, какие планы берет и какую фокусировку ставит, подробно описывая работу оборудования. У журналиста всегда был свой оператор, который занимался всем этим делом. Однако самому практика никогда не помешает, любознательность ведущего не знала границ, а обучение приносило собственное удовлетворение. Иногда Юра делал заметки в своем блокноте и вновь опускал его на колени, наблюдая за происходящим на сцене. Ричард отснял несколько своих реплик и, на удивление, Грачевич воспринял это без отвращения, только с научным интересом. Он раньше никогда не просматривал ни одного выпуска шоу Сапогова, даже реклама с ним не попадалась ему на глаза случайно. На деле оказалось, что Ричард довольно неплохой актер. Хорошая мордашка, конечно, играла основную роль, зрители будут засматриваться скорее на нее, чем на определенные факторы, указывающие, что его начальник как всегда чересчур довольствовался своей игрой. Ричард проговаривал речь, и Юра неожиданно для себя сконцентрировался на ней, вслушиваясь в слова и становясь словно третьим лицом в раскрывающейся истории. Эта сцена… имела неоднозначный финал. Он понял это до того, как директор закончил фразу признанием, пристально смотря в широкие глаза второй актрисы. В этом сериале он играл роль женатого учителя, влюбившегося в свою студентку, запрещенная любовь, наказуемая и порицаемая обществом. Было видно какое противоречие испытывал его герой: зажатая поза, извиняющийся взгляд и рука, сминающая край сглаженного пиджака. Между актерами будто невидимая стена, отгораживающая их друг от друга и в то же время просящая быть сломанной хотя бы в этот раз. Юра отчетливо в ушах услышал треск. И пара преодолела последний разделяющий их метр, чтобы соединиться в обтекающих по их венам чувствам, разделяя между собой сорванный поцелуй. Грачевич во все глаза смотрел на происходящее, не осознавая, отчего по телу заструилась горячая кровь, приливающая к кончикам ушей. Ричард выглядел слишком настоящим, таким откровенным в своих желаниях, словно и не чуждо для него подобное чувство любви. Любви, которую он не может так просто выразить на сцене, оставляя ее тлеть внутри, вероятно, с болью. Юра не мог поверить, что его директор способен на подобное выражение чувств даже в роли актера. Пара обвила друг друга руками. Ричард притянул девушку за талию, а та опустила тонкие локти поверх чужих плеч, задевая пшеничные завитки, легким шелестом проскальзывающие по щеке обратно. Ведущий как в замедленной съемке неосознанно сминал собственные губы, щурился, рассматривая каждую попавшуюся деталь. Пока не заметил, что золотистые глаза Сапогова устремлены прямо на него. Он поймал ртом воздух и моргнул, надеясь смахнуть наваждение. Но оно не прошло. Ричард улыбался одним только взглядом, крепче обвивая партнершу в объятии и переводя внимание к ее ухоженным светлым волосам. — Стоп! Ричард, прошу вас, все отлично, только в моменте вашего… Почему ты издеваешься надо мной? Юра уже потерял внимание сцены, отвернув взгляд в деревянные половицы под своими ногами, не слыша больше действующих лиц. «Бред,» — думал он. В груди о ребра несколько раз ударилось сердце, а руки потянулись к лицу, проводя ладонью по щекам и поправляя очки. «Чушь,» — продолжал он убеждать себя. Пальцы схватились за шариковую ручку, ставя после последнего написанного им предложения в блокноте жирную съехавшую точку, ставшую случайно запятой. Отвратительно. Почему девушка выглядела так блаженно под лаской этого роскошного мерзавца? Отличная игра, превосходная! Не зря Юра оценивал всех на съемочной площадке по высокому уровню, актеры не переставали удивлять и доказывать свою профессиональную пригодность. Юра бы так не смог. Целовать жалкого директоришку и делать вид, как ему нравится — это выше всех возможных сил. Даже если бы на кону стояло удаление рекламы с их канала. Никогда. И только отчего-то уши продолжали греться, а в горле ком все никак не мог найти дорогу вниз и дать возможность вздохнуть. По загривку пробежалось чье-то легкое прикосновение, тормоша короткие кончики волос, и с нервным выдохом Юра обронил на пол ручку, всем телом подбираясь, как от близкого удара молнии. Он и не заметил, как погрузился в себя. Такого с ним не случалось с момента первой влюбленности когда-то в далеком прошлом школьных лет. Еще зеленый энтузиаст и автор стенгазеты, увидевший первую красавицу школы. — Наслаждаешься пrосмотrом? — донесся до ушей грассированный акцент, который ни с чем не спутаешь. По шее разбежалась копа мурашек, теряясь за воротником темного свитера. Пальцы сжались в кулаки, ногтями с силой впиваясь в грубую кожу. Юра пересилил себя и встал с места, разворачиваясь лицом к нелицеприятному для него гостю. Сегодня Ричард на удивление контактный и даже без каких-либо рабочих мотивов, которые волнуют его в первую очередь при каждом случае подкопаться. — Скорее размышляю, сколько вам заплатили за продажу лица на камеру, — быстро нашел ответ Грачевич, как всегда оперативно выстраивая личные границы вокруг себя. Он никогда не надевал маски, никогда не прятал истинное лицо, он и вправду всего лишь испытывал отвращение. Как к Ричарду, так и к самому себе. — А что, надумываешь поснимать меня на свою? Тебе не хватит, — Сволочь. Принял игру и даже не отмахнулся, ставя журналиста в невыгодное положение. И улыбался так естественно, широко и беззаботно, словно разговаривает с другом, ожидая от него такого же легкого ответа, после которого оба посмеются и пожмут друг другу руку. Продолжать это Юра не хотел. На секунду он засмотрелся на безмятежное лицо, мельком проводя по нему взглядом, и вновь ловя себя на тревожных мыслях, еле вспоминая, что ему нужно что-то ответить. — Предпочел бы не видеть вас даже вживую, — гневно отозвался, сжимая в руке исписанный блокнот и отворачиваясь от самодовольного лица напротив. Съемки на сегодня закончились, а значит смысла оставаться здесь больше нет. Со спокойной совестью Юра поднял любимый микрофон и поблагодарил оператора за помощь, после чего быстрым размашистым шагом покинул съемочную площадку, больше не оборачиваясь ни на взгляд. И потому не замечая, как пресловутая улыбка с лица формального врага медленно сползла, оставляя тень задумчивости. Покрасневшие после поцелуя губы Ричарда так и вспыхивали в сознании, заставляя зубы скрежетать в безмолвном отрицании. Почему… …ты. _______ Юрий Грачевич все утро бегал по лесным опушкам, рассматривая и заглядывая под каждый куст в поисках еще никому неизвестных улик. Тут и там он находил доказательства своего расследования, по крупицам собирая пазл воедино, снимая все это на собственную, взятую на складе канала, камеру. Первая попытка своими силами заснять необходимый материал давалась с трудом. На камеру летела пыль, прилипали мокрые от росы листья ясеней и обычная трава. Фокус скакал от переднего плана к дальнему, вынуждая журналиста с задумчивым лицом пялиться в объектив и щурится, производя в голове аналитическую деятельность. В теории все было довольно просто, а на практике его неуклюжие попытки приводили только к череде проблем, от которых хотелось избавиться самостоятельно без чьей-либо помощи. Вездесущего оператора с собой у него не было, оставил того отлежаться денек дома ради своего эксперимента. В конце концов материал заснять удалось, качество изображения не страдало настолько, насколько он опасался. Спустя часы терзаний, он был готов редкий раз в жизни сказать себе, что он молодец. Это лишь половина работы, все же оператор ему будет нужен для крупных планов главного повествующего лица — самого Юры. Но отдельные детали заснять так, как ему нужно, он теперь может самостоятельно. Сидя в конце рабочего дня за своим рабочим столом и монтируя весь имеющийся материал, Грачевич опрокидывал в себя по глотку остывшего крепкого черного чая, не давая и секунды на перерыв. Скоро день сдачи материала, а он и так задерживал выпуск из-за своих внеплановых практик. Сегодня надо склеить то, что есть, а уже завтра отснять оставшиеся сценарные пробелы. Это будет новый шажок в подаче его программы, директор будет доволен. В дверь осторожно постучали и сразу же отворили, без разрешения ступая внутрь темного кабинета, ведь Юра всегда забывал включать вовремя свет, когда начинало смеркаться. — Я не помешаю? — уступчиво поинтересовался голос директора, которого, по видимому, прогнать не получится, раз уж зашел собственной персоной. Юра еще помнил вчерашний день слишком отчетливо, хоть и успешно игнорировал, занимая мысли работой. А потому сейчас для него будет лучшим выходом, если он постарается избежать любого диалога. — Я занят, — коротко и весьма информативно. Не отрываясь от экранов и клавиатуры, мужчина с напускным интересом клацал по клавишам, все внимание устремив в работу. Визиты начальства никогда добром не заканчивались. Со стороны ни прозвучало ни звука, будто директор внезапно куда-то исчез, что немного насторожило Юрия. Он уже готов был обернуться, но протянутая со спины над плечом рука ошеломила и заставила застыть. Широкая ладонь звонко шлепнула о поверхность деревянного стола, придавливая под собой синюю офисную ручку. — Да что же… — Юра раздраженно оборачивается на стуле всем корпусом и натыкается на нависшего над ним все того же Сапогова. На этот раз он был с совершенно бесстрастным лицом без тени привычной кривой улыбки. В глазах не плескался азартный огонек, и вся его фигура загораживала доступ к свободе. Только через завитые золотистые кончики волос проскальзывал свет закатного солнца, исходящий из окна на противоположной стене, — Ричард, вы что творите? Юра в изумлении поджался, не понимая, чего ожидать. — Isn't obvious? — лицо собеседника опустилось на сантиметр ближе, а Грачевич неосознанно сполз на сантиметр дальше. Ричард перевел взгляд к своей ладони на столе и коротким кивком указал, — Пrишел веrнуть пrопажу. Кто же оставляет вещи где ни попадя. Зачем кому-либо приходить и возвращать самую обычную ручку, коих в офисе бесчисленное количество из-за постоянных закупок, Юре понять не удавалось. Ему сейчас в принципе было тяжело о чем-либо размышлять и анализировать, ведь пространство мыслей заполонило тяжелым дыханием собеседника, как туманной дымкой окутывая мозговую деятельность. Как нелепо. — Осмелюсь сказать, что вовсе не очевидно. И заметить уж, что вы отрываете меня от работы, — Юра бегал взглядом по лицу Сапогова, на котором расцвела тонкая хищная улыбка, притягивая к себе взгляд. Руки сжались в кулаки, а сам ведущий ощутил легкую панику в теле и сдержанное напряжение, которое хотелось сглотнуть, но встречный ком в горле не позволил. Эта сцена слишком напоминала вчерашнюю, во время съемок. Не буквально, конечно, лишь витающей атмосферой уединенности и духоты, когда в теле разливался странный сгусток жара, приливая к лицу. Шею пережимало воротом свитера, и одна рука потянулась его поправить, пропуская на оголенную кожу прохладное дуновение воздуха. Очистить этим бегающие мысли не получилось. Сапогов склонил голову чуть набок, сверля взглядом так, что казалось, он считывал абсолютно все, что должно быть уловимо и неуловимо внешне. От него вдоль позвоночника пробежал холодок. — Значит, я не ошибся, — Юра нахмурился, не понимая, к чему сейчас прозвучало сказанное и напрягся от этого ещё сильнее, — Любопытство — не гrех, Юrий. Он не знает. Ошибается. Думает, что Юра такой же, как все они. Как бы Грачевич не старался выуживать наружу лишь чувства ненависти и презрения, осуждения, достойного персоне их директора, всплывают моменты, когда невозможно уследить за собственным взглядом. За задумчивыми мыслями, вертящимися вокруг одного человека. В такие моменты себя не контролируешь, только смотришь в толпу, зацикливая взгляд на ярком пятне чужой фигуры. И хочешь, чтобы она обратила на тебя внимание в ответ. — Тебе интеrесно? — не услышав ответа, Ричард продолжил. Свободная рука медленно приподнялась, так, чтобы Юра видел ее движение и остановил, если того пожелает. Но он не шевелился до тех пор, пока прохладные подушечки пальцев не легли на шероховатую щеку. Мимолетное ощущение неправильности врезалось в грудь и по инерции Юра выставил руку вперед, упираясь о напряженное плечо Сапогова. Сначала он хотел надавить, оттолкнуть, но отмахнулся, боясь потерять момент близости, чувства от которого вряд ли когда-нибудь еще сможет поймать. Он прикрыл глаза, собираясь с разрозненными мыслями, не переставая хмурить брови и стискивать зубы. Большим пальцем Сапогов поглаживал осторожно под скулой и со сдержанным выдохом Юра сильнее сжал ткань жилетки под собственной ладонью. Кажется, Ричарда не волновало состояние помятости его вещей. А Юру в этот момент уже не волновало, кем его считают. Скорее же, сломай её снова. — Но зачем вам это? — тихий и неуверенный вопрос повис в воздухе. Внезапно Юра задумался о мотивах его директора. Не пришел же он только ради Грачевича, чтобы открыть ему наконец-то глаза и снизойти до подобной помощи. — Ответ тебе не понrавится, — короткое и совершенно расплывчатое предложение прозвучало уже рядом, опаляя дыханием уголок губ. Юра устал тянуть, каков бы не был ответ, он обязательно разберется с ним позже, а сейчас пора бы просто закрыть уже этот гештальт. Рука сама скользнула с плеча дальше, обвивая чужую шею и притягивая к себе. Ричард сопротивлялся импульсивному напору, чтобы не стукнуться друг о друга, прикасаясь плавно, но пылко, выдыхая через приоткрытый рот последний раз перед тем, как ощутить отклик и быть пойманным в плен горячего поцелуя. Каждая клеточка тела словно наэлектризовалась, пропуская через себя пульсирующие импульсы от стучащего в груди сердца. Своим оглушительным боем оно застилало слух, оставляя из звуков лишь монотонное заглушенное шуршание одежды и собственное ритмичное дыхание. — Trust me, — прошептал Ричард, на секунду оторвавшись, но оставаясь так же близко, чтобы возобновить контакт влажных губ. Они были еще лучше, чем журналист мог себе представить даже в самом раскрепощенном сне. С щеки его рука опустилась ниже к шеи, перебирая кончиками пальцев волосы на загривке, вызывая легкую дрожь. Только после этих слов Юра заметил, как сильно он был напряжен. Мышцы рук и спины словно сковало, начиная тянуть, и он постарался отпустить их, расслабляясь и выдыхая чуть громче в чужие губы. Плечи опустились и по телу действительно разлилась легкость, отпуская наружу накопленные эмоции. Это позволило больше сконцентрироваться на Сапогове. Теперь Юра отчетливо различал аромат его парфюма, что-то терпкое, крепкое, будто алкоголь; как челка щекотала открытый лоб, а грудь вздымалась, соприкасаясь через куртку с Грачевичем. Но это не отвлекало, наоборот, погружало глубже в осознание происходящего, захлестывало водоворотом, не давая возможности выбраться. Как оказалось, разделить поцелуй с Ричардом, это что-то за гранью объяснимого. Невозможно понять от чего именно телу становилось комфортно под уверенными прикосновениями. Кажется, что он успокаивал одним своим присутствием рядом, создавая вокруг себя безопасный купол, под который не попадало ничего, кроме неотвратимого желания близости. Интересно, выглядел ли Юра сейчас со стороны также блаженно, как та опьяненная Сапоговым актриса? Вряд ли. Ведь как ни крути, а для него это нечто большее, чем просто прикоснуться к совершенству. Оперевшись двумя руками о плечи директора, Юра поднялся со стула, утягивая Ричарда вместе с собой. Они сделали буквально шаг, когда Сапогов уперся бедрами о стол позади него, оказываясь прижатым Юрием и вновь вовлеченным в разгоревшийся танец. Это было похоже на борьбу, но уже совсем в другом ее проявлении, почти переходящем в страсть и разгоревшееся пламя, лишь бы выместить эмоции. Но не в этот раз. Сейчас они разделяли между собой только крепкие объятия, скрепляющие их тела друг к другу, обхватывающие одежду цепкие пальцы и сминающие в порыве губы, все больше замедляющие свое движение, оставляя проявляющуюся нежность. Ведущий протянул руку к кудрявым прядям, осторожно зарываясь сначала кончиками пальцев, ощущая как в подушечках начинало покалывать и боясь переступить черту. Но Ричард только сильнее сжал за бок, подталкивая, и журналист уже более уверенно провел вдоль локонов, перебирая их между собой, наслаждаясь шелковистой прохладой. Ответом ему послужил лишь глубокий, почти срывающийся на стон, выдох. — Я ненавижу тебя, Ричард Сапогов, — серьезно, но со сбивчивым дыханием выговорил Юрий, разомкнув горящие губы, так и не отпуская директора из плена своих рук. — Знаю, — с самодовольной улыбкой отозвался мужчина, ведя ладонью по Юриной спине, — К несчастью, это не взаимно. Нет, ты не знаешь. …Что? И никакие маски не придется надевать, если все чувства уже пригрелись глубоко внутри.