Побочное действие

Спасение мира — ничто, не первостепенная задача, когда чуть не отдал душу в сражении с особым классом и наконец-то вернулся домой с чёртовой усталостью, выворачивающей кости болью и слабым осознанием ответственности, которую принял в себя вместе с пальцем Сукуны. Однако Юджи не испытал сожаления. Наоборот, даже немного порадовался, что выжил, что спас не одну сотню людей и лишний раз получил похвалу от Годжо. И нет, выполнять обязанности шамана не вышло из приоритета. Просто ближайшие ночь и утро хотелось забыть весь этот кошмар и провести незабываемо время с сенсеем, который позаботился об ужине и ждал, когда Итадори выйдет из душа. «Битва битвой, а любовь по расписанию», — таков был принцип этих двоих, и чёрт его знает, как же угораздило в этом деле погрязнуть. Сладость запретного плода — не причина. По крайней мере, не единственная мотивация. А слишком бережное отношение Годжо — грёбаная несправедливость, потому что Юджи слишком хочет своего сенсея, слишком хочет его внутри себя, но тот, кроме пальцев и языка, дальше заходить боится. «Ёбаное ссыкло», — выражается Сукуна в такие моменты, умоляя Итадори отдать ему контроль над телом, чтобы показать, как это правильно делается, но только ещё больше бесится, когда получает отказ. Хитрый. Тоже хочет переспать с сенсеем из глупейших побуждений, типа, движет месть, а гордыня требует обуздать сильнейшего мага, чтобы показать, кто здесь на самом деле «с большими яйцами». Да, такое тоже Сукуна говорит наряду с прочими непристойностями и подробным описанием полового акта, который правдивее обозначить как «жаркая животная ебля». Итадори его за это ненавидит. И не из-за того, что слышать такое неприятно — из-за чувства собственничества и некоей ревности по отношению к Годжо. Сенсей ведь только его. Когда ты носишь в себе проклятье, то сам становишься им. И границы морали в такие моменты потихоньку стираются. А грёбаная провокация «Хочешь, я отсосу тебе так, как этот жалкий щенок никогда не посмеет?» — перестаёт казаться мерзкой и отвратительной. Иногда. Итадори всё же с достоинством юношеский максимализм проживает. Но не тогда, когда рядом Годжо. — Сенсей, может, выпьем? — спрашивает Юджи, возвращаясь на кухню с душа. — Исключено, — отвечает Годжо, — под алкоголем я плохо себя контролирую. — Рядом со мной вы и так не особо-то сдерживаетесь, — игриво улыбается парень, даже не смущаясь: за полгода отношений с Сатору научился вести себя уверенно. — К тому же после задания нам необходим отдых. — О, правда? — Годжо обходит Итадори сзади и обнимает его со спины, склоняясь над ухом: — Юджи-кун такой заботливый… Кто знает, что я смогу сделать с ним, если выпью. «Я знаю, сраный спермоглотатель! Нихуя ты как всегда не сделаешь. Повыёбываешься, языком потыкаешься и ляжешь спать», — недовольным ворчанием врывается в сознание Сукуна, и Итадори на секунду задумывается, с какого хера не может подавить его весь вечер. Списывает всё на очередной проглоченный палец и даже делает эту причину основной: чем больше проклятых частей Рёмена он в себя принимает, тем тяжелее его становится контролировать. Прогоняя от себя все мысли и подавляя чёртового Сукуну, Юджи полностью концентрируется на Годжо, на его голосе, горячем тяжёлом дыхании и руках, блуждающих по груди и животу через его же футболку, благополучно украденную из гардеробной. Ноющее отчаяние пробивает на дрожь: единственный способ трахнуться с любимым — напоить его. И если Годжо сорвёт от алкоголя крышу, Юджи поставит всё, что у него есть, лишь бы это свершилось. — Я бы хотел узнать, что сенсей со мной сделает, если выпьет, — вырываясь из жарких объятий, произносит парень, доставая из шкафчика бутылку вина. — Поможете мне удовлетворить интерес? — Помогу, — с вызывающей ухмылкой произносит Годжо, — только если Юджи-кун потом удовлетворит меня.

***

Бокал за бокалом, и как оба оказываются в постели — известно только будоражащему возбуждению, которое берёт под контроль не только тело, но и разум. План Юджи срабатывает: Годжо действительно теряет рассудок от вина и чувств, что через край льются. Он не сдерживается, как обычно, не пытается казаться свободным от вожделения, полностью поддаваясь касаниям Итадори и требуя ещё: ещё больше нежно-собственнических поглаживаний, ещё ближе, ещё глубже. Они кружатся по кровати, наслаждаясь друг другом, играя: каждый пытается взять контроль над партнёром, но оба проигрывают. Годжо не любит проигрывать. Он ждал этого так долго — целую вечность с прошедшей в гостинице Киото ночи, куда его команду отправили на задание. Вечность с момента, как не мог оторваться от Юджи, закрывая ему рот рукой, чтобы Фушигуро или Кугисаки, мирно сопящие за стенкой по обе стороны маленькой комнатки, не слышали его стонов. Вечность с умоляющего слезящегося взгляда и признаний в любви. Господи, Годжо больше никто не нужен. И сейчас он наконец-то собирается сделать Юджи полностью своим. Впервые за маленькие полгода их большой любви. Итадори ёрзает под сенсеем, цепляясь за простыни. Выгибается, когда распухшие губы целуют его шею, а горячий язык оставляет влажные следы от ключиц к уху. Дрожит от слабых покусываний, съёживаясь от мурашек. И резко напрягается, когда голос в голове язвительно произносит: «Фу, ты ж сейчас обкончаешься весь. Не позорься». Сукуна снова даёт о себе знать, брызжа критикой и высказывая своё недовольство. Юджи прижимается ладонями к груди Годжо, пытаясь его оттолкнуть, но сенсей лишь берёт его руку в свою, поочередно обсасывая каждый пальчик, и пахом толкается вперёд, начиная тереться о его член. Удовольствие заглушает усмешки Сукуны и то, как он с особой брезгливостью спрашивает: «Господи, блять, ты серьёзно позволяешь себе быть его подстилкой?» Но Юджи плевать. Он готов быть кем угодно и чем, если будет принадлежать Годжо. Алкоголь кружит голову, от этой близости слишком хорошо. И жарко настолько, что тело будто бы горит. Касания обжигают кожу ещё больше, а когда Годжо оставляет дорожку поцелуев от груди до низа живота — спирает дыхание. Итадори сдавленно стонет, подаваясь навстречу бёдрами, когда чужие губы обхватывают головку, а язык скользит по уздечке, помогая протолкнуть член дальше. Годжо знает это тело наизусть, а потому специально делает так, как его милому Юджи-куну нравится больше всего. Специально заглатывает по яйца, даже при этом не кашляя, — старается доставить нереальное удовольствие. Задерживается так ненадолго, пытается сморгнуть слёзы и выпускает член изо рта, чтобы отдышаться и полюбоваться смущённым донельзя мальчиком, в томительном предвкушении ожидающим продолжения. И Годжо не медлит. «Возьми его за волосы и выеби в рот», — командует Сукуна. Итадори обращает на него внимание, прося заткнуться, но быстро понимает, что вестись на провокации грёбаного проклятия нельзя. Хотя идеи, которые он подкидывает, не кажутся такими уж плохими. И от мимолётной игры воображения, в которой Юджи набирается смелости зарыться пальцами в белые мягкие волосы и насадить Годжо на свой член, внутри аж мышцы сводит. Сукуна на это лишь громко смеётся, а когда чужой язык скользит по промежности к колечку — затыкается, хмыкая. Момента выжидает. Выжидает своего выхода, ведь в таком состоянии Юджи не сможет его сдержать. Глупый подросток: не догадался, что мешать алкоголь с проклятым пальцем, грозит нежелательной — желанной Сукуной — реакцией. Итадори от ощущения языка, ласкающего заветное место, закатывает глаза. Руки Годжо властно сжимают его бёдра, сводя их вместе, и чуть приподнимают таз, чтобы ласкать малыша было удобнее. Сенсей толкается языком внутрь, улыбаясь при мысли, что Юджи уже достаточно растянут. Он представляет, как его милый мальчик делал это сам с собой в ванной, и вовсе теряет голову от какой-то размытой ревности. — М-м, ты думал обо мне, когда вставлял в себя пальчики? — отвлекаясь на секунду, спрашивает Годжо, целуя красные из-за крепких ладоней ягодицы. — Д-да… — смущаясь ещё больше, отвечает Юджи. «Пизда», — не сдерживается Сукуна, снова замолкая. Итадори цокает, решаясь на нечто ему не свойственное в попытке отвлечься. Он всё-таки зарывается пальцами в белые волосы, направляя Годжо, и двигается навстречу его языку сам. Ощущения дают в голову желанием забыться. Юджи впервые чувствует себя таким раскрепощённым, позволяя себе наслаждаться моментом полностью, даже чересчур. Перед глазами начинает плыть, и терпеть становится невыносимо. — Г-годжо-сен… сей… п-пожалуйста… Юджи оттягивает мужчину за волосы, обхватывая его голову руками и притягивая к себе. Искры голубых глаз будто бы ослепляют, ублажают любовью и нежностью, которых не скрыть в счастливом взгляде. Но Годжо исполнять мольбу не спешит. Входит внутрь Итадори двумя пальцами, наваливаясь сверху, и шепчет: — Что — пожалуйста? — играет, провоцируя Юджи это сказать. — Мгх… мха… в-вы сами… ха… знаете… — пальцы то и дело проезжаются по простате, а оттого связывать буквы в слова становится невозможным. — Ну же… Юджи-кун должен сказать мне. Иначе — как я узнаю, чего он хочет? Итадори утыкается носом Годжо в шею, обхватывая руками его спину. Произносить это вслух — стыдно. А верится в происходящее — с трудом. И отчего-то кажется, что если Юджи сейчас же не признается в том, чего так отчаянно желает все шесть месяцев, то ждать долгожданной взрослой близости придётся ещё столько же. Оставив на плече укус в качестве знака несправедливого вымогательства очевидных вещей, парень решается, неуверенно проговаривая: — Х-хочу, чтобы… м-мх… с-сенсей меня… — мнётся, подбирая слово. — Что? — подгоняет Годжо, заставляя чужое тело пылать. «Трахнул так, чтобы у меня ноги отказали, и отвалилась жопа», — подсказывает Сукуна, и Юджи, теряясь, его слушает, приватизируя себе только первое слово из всей этой сраной провокации: — Хочу, чтобы сенсей меня трахнул, — быстро и чётко произносит он, зажмуриваясь: осознаёт, насколько резко выпалил эту пошлость. — Вот так… — нежно улыбаясь, Годжо целует Итадори в лоб, поудобнее устраиваясь у него между ног и вытаскивая пальцы. — Чёрт… я, кажется, схожу с ума от любви к тебе… Утыкаясь носом Юджи в щёку, Сатору прижимается головкой ко входу, оттягивая момент. Предвкушение разливается по телу жаром, и хочется невыносимо. Годжо даже немного волнуется, начиная целовать малыша везде, чтобы он полностью расслабился. И, убеждаясь, что Юджи готов, медленно входит. Мышцы слегка болезненно растягиваются. Парень вцепляется пальцами в широкую напряжённую спину, явно оставляя на коже розовые следы, но не издаёт ни звука, прикусывая губу, чтобы сдержать сдавленный стон. — Тш-ш, расслабься… — шепчет Годжо, целуя Юджи в шею и опускаясь к ключицам. Пальцы перестают впиваться в спину. Привыкая к ощущениям, Итадори позволяет Годжо войти глубже, и от этого чувства, что любимый внутри, становится приятно-странно. Он находит его губы, впиваясь в них, и мычит от какого-то нового восприятия удовольствия. Годжо двигается аккуратно. Убедившись, что малышу больше не так больно, он потихоньку, медленно толкается во всю длину взад-вперёд, кончиком языка лаская его губы. Юджи прижимается всем телом, тихонько постанывая, и смотрит сенсею в глаза, не сдерживая слёзы: их первый раз наконец-то происходит. И когда Итадори привыкает полностью, Годжо больше не сдерживается. Двигается быстрее. Дыхание становится рваным, вдохи короткими, а выдохи сдавленными. Внутри так мокро и тесно, что ощущения бушуют ураганом, наводя на мысль, что так приятно, так хорошо мужчине ещё никогда не было. И Юджи разделяет с ним это чувство. Парень уже на пределе. Ему слишком хочется кончить. Решая поласкать себя спереди, он тянется к члену, обхватывая ствол, как вдруг алкоголь сказывается побочным действием — Сукуна проявляется на его ладони в виде рта, и что-то горячее и влажное скользит к головке. Юджи резко отдёргивает руку, пугаясь. Годжо спрашивает, в чём дело. Сукуна выжидает. Выжидает. И… — Приветик, мудила, — здоровается он, меняясь с телом Юджи. — Ты продырявил мой сосуд, теперь я продырявлю тебя. — Надо же? — ухмыляется Годжо, ни капли не теряясь от такого непозволительного вмешательства. — Хуядо же, — дерзит Двуликий. — Слезь с меня, блять! Ебать тебя буду. — Это вряд ли, — не поддаётся мужчина, пальцами сдавливая шею Проклятия. Годжо на этот раз входит резко, свободной рукой обхватывает чужое бедро, меняя угол, и забавляется с реакции Сукуны, который отчего-то издаёт короткий рык. — Ха-а! — коротко смеётся Сатору, делая так ещё и ещё. — Нравится? — Заткнись, спермобак хренов! — огрызается Рёмен, больше не предпринимая попытку оказаться сверху. Лишь цепляется в запястье, сдавливающее его шею, и надавливает на кадык сильнее. — Верни мне Юджи-куна, — с оскалом произносит Годжо, морща нос, когда яйца с пошлым звуком бьются о ягодицы. — Этот сопляк дрочил на мои фантазии о том, как я ему сосу, — хрипло, выпуская из лёгких оставшийся воздух, дразнится, на добивку бросая: — Нихуя не на тебя. И пальцы в себя пихал, думая обо мне… — Хм, — хмыкает мужчина, ни на секунду не останавливаясь, и нависает над Сукуной сверху, властно смотря ему в глаза. Когда-то подобное уже было. Когда-то Юджи точно так же потерял над собой контроль, и вернуть его оказалось проще простого. Правда, сейчас Годжо медлит, наслаждаясь тотальным унижением Двуликого, который так невероятно кайфует от магического члена внутри себя: до такого ранее не доходило. А ещё — сенсей неустанно думает, какими херами покрывает Сукуну его малыш, прикидывая варианты. «Этот грёбаный идеальный мужик только мне принадлежит!» — вполне себе самый вероятный из них, и от этой мысли безумие накрывает. — Не вздумай, мразь, блевать буду, — шипит Рёмен. Но Годжо ещё как вздумал. И, едва ли соприкоснувшись с Сукуной губами, сраный Гудини, показывающий фокус с подменой человека, тут же возвращает контроль Итадори, издавая звуки омерзения в его голове. Но на них похер, ведь Рёмен больше не вернётся. А значит — можно дальше наслаждаться лучшей ночью с Годжо, который страстно целует губы Юджи и движется теперь аккуратно, нежно внутри. — Теперь перед сексом не напиваемся, — не отрываясь, произносит сенсей, обнимая Итадори за голову. Парень в ответ лишь кивает, наконец подхватывая нужный настрой, когда Годжо, губами перемещаясь к уху, шепчет: «Я скучал».