illuminating, ultimate gray

Душно, жарко и влажно — такое лето в этом году, что все шансы задохнуться. Макки снова в своей безбожно открытой голубой в мелкий рубчик майке. Тонкие бретели пересекают ключицы, на спине мягкая горизонталь режет низко под лопатками, выставляя напоказ рельеф косточек под кожей, ряд острых позвонков. Худая, тощая. Ойкава как-то бросает, что с таким размером груди даже лифчик не нужен — Макки его и не носит. Маццун бы предпочла, чтобы носила — или всё же нет: ткань акцентирует даже едва различимый рельеф сосков. Макки почти что гордится тем, что плоская, ещё и на границе недовеса. Маццун с трудом сглатывает вязкую слюну и на секунду задыхается. Солнце будто сдаётся заранее и не кусает Ханамаки за плечи, — только целует россыпью бледных веснушек по практически белой коже. Маццун не носит открытых топов, но уже давно проиграла солнцу — доведенный до кипения сахар напополам с водой, золотистая карамель. Макки задирает рукав её футболки, тычется носом в плечо: — Ты даже пахнешь карамелью. Прижимается губами к детскому шраму и тут же отстраняется, отпуская футболку. Шрам мягко накрывает кожу, а Маццун накрывает — тяжело. Огромной толщей вод всех морей и океанов на одну девичью грудную клетку. В действиях Макки — игра, любовь детская, невинная. А Маццун дышать не может. Им в следующем году разъезжаться по университетам, и Маццун ещё не решила — за ней верной собакой, мордой преданно в ладонь, или как можно дальше, туда, где летом нет такой жары, а билеты домой слишком дорогие. Макки болтает ногами, сидя на высокой скамейке, поправляет пальцем сползающие очки. Конверсы под цвет больших круглых стёкол на переносице — под цвет безумия Маццун. Под цвет одного из двух цветов этого года, — спасибо, Пантон. Второй очень подходит самой Маццун: она эту серость чувствует в лёгких, когда ведёт языком по гладкому нёбу, представляя вкус кожи Макки в ямке между плоских грудей. Слишком жарко, и они идут к Макки домой, туда, где есть кондей. Чтобы лежать на полу с закрытыми глазами и иногда смеяться лениво, через каждое редкое слово. У Маццун волосы длинные, волнистые, густые, и она забирает их в узел. А Макки отрезала свои коротко, под мальчика, в прошлом месяце, — Маццун касается её влажного затылка, пока они идут по привычной дороге домой, и Макки тянется к её ладони, урча довольно. Дома никого, родители и старшая сестра на работе. Макки включает кондей и блаженно выдыхает, стоя под струёй холодного воздуха. Маццун цепляет её пальцем за чуть влажный пояс короткой юбки и тянет. — Продует тебя, дурочка. А мне опять с твоими соплями возиться. Макки резко выкручивается, чтобы Маццун отцепилась от юбки. — Ты мне будешь теперь вечность это припоминать, да? — Как ты наелась льда и слегла с ангиной в жару? — невинно интересуется Маццун, но тут же прищуривается. — Конечно, буду. Макки закатывает глаза и цокает языком, а Маццун смеётся. Ей нравилось тогда сидеть с Макки, еще бы той не было так плохо. А ещё потом Маццун сама слегла на неделю, потому что не надо было обниматься в кровати с болеющим человеком. Кто ещё дурочка тут. У Макки меняется взгляд, и Маццун чувствует щелчки электричества в животе. Это ещё одна детская (нет) игра Ханамаки: она оттесняет Маццун к дивану, толкает, чтобы та села, и сама сверху усаживается, разъезжаясь коленями по обивке. Прямая короткая юбка задирается к животу, открывая бедра полностью, а Маццун сжимает пальцы на светлой горячей коже, добиваясь судорожного выдоха. Макки будто ждёт, когда глаза Маццун совсем почернеют, усмехается. Она подцепляет подбородок костяшкой указательного и тянет наверх, целует медленно, глубоко, прижимается ближе всем телом. Маццун теряет голову за первые две секунды — как и всегда с Макки. Скользит ладонью по бедру наверх, к ягодице, просовывает кончики пальцев под тонкую ткань прозрачного кружева, оглаживает вмятину от резинки вниз, до промежности, — Макки тихо стонет в губы и предвкушающе улыбается. Как и всегда, не думая о последствиях. Маццун отстраняется всего на секунду, откидываясь затылком на спинку дивана. Макки дышит тяжело, но во всем этом — ничего, что может спасти Маццун. Все таки туда, где холодно и билеты домой слишком дорогие, — думает она и усмехается тонко и невесело, — чем дальше, тем лучше. И задирает чёртову голубую в мелкий рубчик майку до ключиц.