Ты знаешь, что делают в тюрьме с такими, как я

Джерард сосёт хорошо. Крепко обхватывает член губами, работает розовым язычком, втягивает щёки и — охренеть можно, — открывает глаза и смотрит вверх, на Фрэнка. Радужка то ли зелёного, то ли светло-карего цвета, в тумане возбуждения и темноте камеры не разобрать. Ресницы подрагивают, в уголках собирается влага, но Джерард и не думает останавливаться, заглатывает только глубже. Старается. Ну ещё бы — в его же интересах удовлетворить Фрэнка по полной, чтобы тот дал ему заветную белую таблеточку и позвал ещё раз. Джерард аж подрагивает, всё вытирает взмокшие ладошки о серые тюремные штаны, так ему не терпится поскорее получить желаемое. Джерарда перевели к ним в блок пару месяцев назад: запуганного, большеглазого, то и дело подтягивающего плечи к ушам в попытке спрятаться от окружающей действительности. Но уже на третий день жёсткий отходняк заставил его примазаться сначала к шайке Долговязого Джоша, потом к банде белого Мэйсона — его звали так, потому что в блоке был ещё и пожилой чёрный Мэйсон. Не было никаких сомнений в том, как может «отрабатывать» наркотики тихий смазливый парнишка, не располагающий ни физической формой, ни связями, ни авторитетом. Фрэнк два месяца разглядывал его через всю столовую — Джерард облизывал воспалённые красные губы, — и едва заметно качал головой. Молодой, красивый, явно не глупый — а туда же. Просто ещё один нарик. Именно это и сказал себе Фрэнк, когда Джерард появился на пороге его камеры в послеобеденное время отдыха с вполне конкретным предложением. Веществами Фрэнк приторговывал уже с полгода: знал кого надо, имел собственного поставщика и надёжную крышу. Оплату принимал разными способами, в том числе и таким. Не пожалел, что согласился на сделку с Джерардом. Тот берёт в горло умело, явно не в первый и даже не в десятый раз. Натуральный пидор, как говорится. Не только в тюрьме, но и на воле тоже таким занимался. И, скорее всего, по собственному желанию. Фрэнк разглядывает его, держась рукой за каркас двухярусной койки. Он ещё два месяца назад начал представлять Джерарда вот такого, ёрзающего перед ним на коленках, с руками на бёдрах — Фрэнк любил, когда его ублажали только ртом. Можно ещё руки за спиной связать, чтобы точно не оттолкнул, когда начнётся настоящая ебля, а не разминочка с вылизыванием. Но Джерард даже не пытается сопротивляться. Фрэнк сгребает в ладонь тёмные волосы — и как не сбрили-то эти сальные лохмы перед поступлением сюда, машинка у них, что ли, сломалась? — и насаживает пидорка головой на член, до самого основания. Джерард не издаёт ни звука, даже не давится, только снова поднимает наверх блядские глаза. Словно понимая без слов все желания Фрэнка, заводит руки за спину, ладонь к локтю. — Сука, — выдыхает Фрэнк, толкаясь головкой глубже в горячее горло. Нет, ну каков хуесос. Таких опытных голубков в их блок ещё не завозили. — Давай-давай. Чё, даже не подавишься? Джерард отвечает что-то, но с хуем во рту говорить явно не очень удобно. Он давится разок, картинно, но на следующем же толчке вновь заглатывает без проблем. Тогда Фрэнк, уже не боясь, разгоняется. Удерживает голову парня за волосы и толкается внутрь быстро, часто, глубоко. У Джерарда по подбородку течёт вязкая слюна, пальцы судорожно обхватывают локти, глаза наливаются. Рефлекторная слеза стекает из уголка, и Фрэнк размазывает её, похлопывая Джерарда по щеке. Тот что-то возмущённо мычит, но так и стоит на коленях, не двигаясь. — На меня смотри, — велит Фрэнк, сильнее оттягивая волосы. Смеётся: — Ресницы у тебя как у девчонки, Джи. Ты же моя хорошая девочка. Тот закатывает в ответ глаза, за что получает ещё одну лёгкую пощёчину и несколько особо грубых толчков в глотку. Ещё минута — и Фрэнк с кайфом спускает внутрь, не видя ни капли собственной спермы.       Валится на койку. Джерард так и остаётся на коленях, вытирая подбородок рукавом большеватой казённой кофты. Покрасневшие глаза безмолвно умоляют. Доза, доза, пожалуйста.       — На, — Фрэнк с каким-то гнилым недовольством достаёт из кармана заготовленный наркотик в прозрачном пакете.       — Это половина. Мне надо целую, — говорит Джерард неожиданно уверенно, хоть и хрипло.       — На целую не было уговора. За целую я всегда беру больше: и рот, и задница. А если только что-то одно, то оплата — половинка. Такие у меня правила.       — А раньше о таких «правилах» нельзя было предупредить? — возмущается Джи, вставая и хватаясь за резинку штанов. Ох, так у него и очко рабочее. Отлично, просто отлично. — Мэйсону иногда бывает достаточно минета.       Фрэнк фиксирует где-то у себя в голове это горькое «иногда бывает». Это значит, что белый Мэйсон ебёт его в хвост и в гриву. Фрэнк теперь понимает, почему: наверное, у него и задница такая же сладкая, как ротик.       — Это ты должен был узнать о моих правилах перед тем, как приходить. Одевайся, я уже кончил, второй раз не хочу.       Джи резко натягивает штаны обратно — Фрэнк едва успевает рассмотреть покрытый белой тканью полувставший член и бледные бёдра с тёмным пушком, — и, сжимая в руке половину таблетки, скрывается за дверью. На следующий день за завтраком Джерард сидит в столовой один: шайка Мэйсона не пускает петушка к себе за стол, а остальные теперь просто не рискуют приближаться к тому, кого ебёт белый Мэйсон.       Джерард едва ест пудинг из баночки без этикетки левой рукой, а правой рисует что-то в большом блокноте. Периодически то откидывает чёлку назад резким движением головы, то зачёсывает её назад пальцами.       — Ты же это не будешь? — Фрэнк хватает с его подноса банку с персиками в сиропе: федеральный закон обязывает кормить заключённых фруктами три раза в неделю. Свою порцию Фрэнк уже доел.       Джи едва поднимает глаза от бумаги, кивая и поджимая тонкие губы. Банда Мэйсона озирается на Фрэнка, но Фрэнку можно сидеть с кем угодно, ему они ничего не посмеют сказать — его крышует Боб, молодой надзиратель в соседнем блоке. Страшно подумать, что бы сделали с Фрэнком здесь, не будь у него этой крыши. Скорее всего, то же самое, что с тихоней Джерардом.       — Что рисуешь?       — Брата.       — А покежь? — Фрэнк жуёт и разговаривает одновременно. — Ой какой смазливый, прям как ты, только очкарик. Это младшенький, наверное? А чё одет так странно? Скулы такие чёткие.       — Это такой стиль рисовки, — терпеливо отвечает Джерард.       — А чё за шмот клоунский у него?       Джерард наконец снисходит до него. Разворачивает рисунок, не стесняясь. А всё-таки что-то в этом мышонке есть, несёт от него какой-то дерзостью и нераскрытой самоуверенностью.       — Это… супергеройский костюм, — поясняет он. — У меня целая вселенная, со своим лором.       Рисунок качественный, профессиональный. Видно, что ему бы в руки не чёрную гелевую ручку, а цветные карандаши или графический планшет — и будет действительно высший класс. Фрэнк цокает языком, не зная, что сказать. Талантливо нарисовано.       — А этого узнаёшь? — спрашивает Джерард с затаённым сомнением. Фрэнк щурит один глаз, а потом узнаёт на рисунке самого себя.       — Похож. Шмот только опять какой-то клоунский, галстук этот дурацкий. Броник зачем?       — Так надо, — отрезает художник. Тоже мне, человек искусства. — Придаёт образу жёсткости, рока. Такой классический видок — и вдруг бронежилет.       Фрэнк смеётся с набитым ртом, разбрызгивая по столу и по рисунку персиковый сироп. Вдруг в голову приходит идея.       — Дай ручку.       Джерард даёт, и Фрэнк чертит на глазах персонажа — своих глазах — два жирных крестика. Как будто он и есть мишень. Или как будто он только что восстал из мёртвых. Пусть зритель решает.       — Вот это — рок. Вот так круто, — объявляет Фрэнк. Джерард кривит рот набок, недовольный тем, что его рисунок вот так взяли и испортили, но ничего не отвечает. Фрэнк захлопывает блокнот и нагибается ближе к Джи, чувствуя, как сладко от него пахнет. Потом, немытыми волосами и персиками. — Приходи сегодня ко мне после обеда.       Тот кивает, бросая торопливый взгляд на белого Мэйсона. Джерард успеет обслужить его после завтрака, а после обеда будет у Фрэнка. Всё схвачено, логистика налажена. Сегодня он получит свои две таблетки. Задница у Джерарда действительно оказалась сладкой. Фрэнк разводит мягкие ягодицы в стороны и смотрит на то, как член входит в раздолбанную с утра Мэйсоном дырочку. По вазелину хуй скользит легко, а внутри горячо и очень туго. Джерард неловко наклонился над металлическим столом, стараясь и удержаться на месте под жёсткими толчками, и не скинуть ничего со столешницы. Не стонет — кусает губы, щурится, сжимает закоченевшими пальцами края стола. — Ну же, пидорочек, спой для меня. Хочу услышать твой тонкий голосок, — усмехается Фрэнк, одной рукой натягивая бёдра Джерарда на себя, а другой удерживая его волосы. — Не будет песенки — не будет таблеточки. Стон короткий, тоненький. Это просто Фрэнк ещё не разогнался. У него сегодня полно времени, его добродушный сосед Рэй любит погулять на свежем воздухе, пока разрешают. Вскоре Фрэнк набирает скорость, дерёт податливо раскрытое очко со всей накопившейся страстью. Давно хотел отодрать этого большеглазого засранца, с самого первого дня. Проводит рукой по груди, трогает слабенькие ручки, чуть рыхлые бока, нежные бёдра. Просто ощупывает, не стесняясь — это тело полностью в его власти на ближайшие полчаса. Джи уже не стонет — всхлипывает, дрожит, терпит. Фрэнк ебёт жёстко, как и Мэйсон, и совершенно не заботится о своей подстилке. Буквально насилует уже покрасневшую и чуть припухшую от жестокого обращения дырочку. Джерард роняет на стол первую слезу и тянется рукой назад. — Нет, не надейся, я люблю именно так, — строго говорит Фрэнк, шлёпая его по запястью. — Сам на это подписался, блядь. — Да нет же, — тянет Джерард, разрываемый толчками. — Фрэнки… Он всё-таки хватает его руку и тянет на себя. Мимо изгиба бедра, под мягкий живот, ниже подушки волос — и кладёт на свой член. Стояк почти каменный. И стонет, сучонок, стонет: то высоко, то так низко, что почти переходит в рык. Голосовые связки себе так сорвёшь, пидорок. Фрэнку лень, но он всё-таки двигает рукой по члену Джерарда. Он никогда не дрочил тем, кто ложился под него за наркоту. Просто брал, пользовался доступными дырками, кончал, ненадолго усмиряя своё либидо — и гнал смазливых торчков в шею. С другой стороны, никто из этих торчков и не возбуждался под ним, просто сдавал своё жалкое тельце в аренду. А вот жаркое тело Джерарда его хочет. Тот начинает подмахивать бёдрами и стонать так, что слышит, наверное, весь блок, включая надзирателей. Приходится затыкать, засовывая пальцы в уже использованный сегодня минетный рот. Другой рукой Фрэнк медленно дрочит Джерарду, фокусируясь больше на собственных толчках в охуительно сжимающую его член задницу. — Я тебе велел петь, а не орать, — зло шепчет он на ухо Джерарду, заставляя его давиться пальцами. Тот тянет высокую ноту, но уже тише. По раскрасневшимся щекам ещё текут слёзы, но уже совсем иного рода. — Вот так, другое дело. — Фрэнки… а можно, — он задыхается, — мне кончить? Пожалуйста. Какой же он милый. Разрешения просит. Послушный мальчик. — Давай уже, — бросает Фрэнк, ускоряя движения. Джерард кончает первым, сливает на пол и на руку Фрэнка. Ноги у него подгибаются, и он почти без сил опускается на стол. Шлюх не трахают на кровати, но Фрэнку уже плевать на все тюремные правила. Он подталкивает послушного Джерарда на койку и, пока тот не успел оклематься, быстро связывает ему руки своей футболкой. Чтоб жизнь медом не казалась. Джерард всё ещё подмахивает бёдрами, уткнувшись лицом в подушку. Фрэнк отпускает себя, разгоняется, просто долбит. Кусает нежного мальчика под собой, издевается, оттягивает момент до тех пор, пока удовольствие не становится невозможно удержать. Кончает ярко, заливая, кажется, всё внутри Джерарда. Падает на него, крепко прижимая к постели. Впервые за много лет Фрэнку не хочется выпинывать человека из своей постели. Хочется, наоборот, обнять, прижать поближе и не отпускать никуда. Никому не отдавать, особенно сраному белому Мэйсону. Но Джерард уже развернулся и смотрит на него с ожиданием, дёргает связанными руками. Фрэнк кривится и всё-таки сталкивает его с кровати. Джи приземляется на голую задницу. — Ладно, держи, отработал, — он суёт таблетку прямо ему в рот, отчего у Джерарда закатываются глаза. — Придурок. — Да пошёл ты, — отвечает тот легко, вставая и разворачиваясь спиной к Фрэнку. Фрэнк развязывает ему руки и смотрит на вытекшую из растраханной дырки полосочку спермы. Непонятно, его или Мэйсона. — Сколько ты в день их жрёшь? — спрашивает Фрэнк серьёзно, пока Джерард одевается. После секса сразу стало холодно. — Мне нужно две. Иногда три, — отвечает спокойно. — А свои тебя не устраивают? Ты же ходишь каждое утро что-то получать в медотделе. — Так свои, — хмыкает, — антидепрессанты просто. От них, конечно, обычно лучше. Но от того бренда, что дают здесь, меня разнесёт. — В смысле? — Толстею я с них, — цедит Джерард сквозь зубы, уже повернувшись к двери. — И чё? Тебе не похуй? — Когда я толстею — я перестаю нравиться. — Кому? — усмехается Фрэнк. Джерард разворачивается на секунду, смотрит на него. Фрэнк борется с идеей его поцеловать: слишком нежные мелкие черты лица, слишком красивые глаза, слишком манящие мокрые губы. Как девчонка, только мальчишка. Это ещё лучше. — Таким, как ты, — бросает Джерард и хлопает дверью камеры. Почти сразу же внутрь заглядывает озадаченный Рэй. Белый Мэйсон с командой играют во дворе в баскетбол — это ясно по крикам, свисткам и стуку мяча. Долговязый Джош там же, его команда орёт ещё громче. В перерыв блок почти пустой, по открытым серым коридорам, общей комнате и камерам ходят только старички, психбольные и дежурящие.       И Фрэнк. Он сидит у себя за столом под лампой, пытаясь вникнуть в содержимое «Самоучителя гитариста». Играть он умеет, а вот теорию не знает совершенно. А надо бы, если он хочет чего-то добиться в этой жизни. Осталось отмотать всего четыре месяца здесь, а потом всё, вольные хлеба — джемы, клубы, концерты. И пусть денег поначалу будет немного, когда-нибудь он будет собирать стадионы. Да, так и будет.       Голос доносится словно отовсюду. Из-за акустики помещения звук идёт и справа, и слева, и, кажется, из книги тоже. Голос высокий, но это не чистый фальцет, это какой-то уникальный тембр с небольшой хрипотцой. Но это не косяк — это фишка. Сразу слышна поставленная техника, хорошая опора, правильное дыхание.       — Ты не один. Позволь мне разрушить это неловкое молчанье. Пусти, пусть это останется в записях…       — Это что за нахуй? — Фрэнк выглядывает из своего убежища. Дежурящий Джерард с ведром и шваброй застывает посередине коридора. Съёживается весь под его взглядом.       — Извини. Я думал, все баскетбол ушли смотреть.       — Пиздец, — отвечает Фрэнк изумлённо.       Он уже знает, кого потащит в группу. Подходит к Джерарду и касается его совершенно бесцеремонно. Кладёт одну руку на шею, как будто хочет прощупать эту мощную гортань, способную воспроизводить невероятные звуки. Поднимается выше, касается подбородка, сжимает большим и указательным пальцем губы. Джерарду неприятно, но он боится возразить Фрэнку. Так и держит швабру обеими руками.       — Ты хочешь?.. — спрашивает он, облизывая губы. О да, мой хороший, я хочу. Тебя. Всего. И особенно — этот голос.       — Пригнись, — не просит, а приказывает Фрэнк. Джерард чуть опускает голову, поворачиваясь — думает, что ему хотят что-то сказать на ухо.       Фрэнк обхватывает его голову обеими ладонями, притягивает к себе и целует. Сильно, глубоко, без единого шанса на сопротивление. Джерард сначала дёргается, а потом начинает отвечать на поцелуй. Сам притягивает Фрэнка к себе, надавливая ему на затылок. Баскетбол уже закончился, и голоса со двора начинают приближаться. Фрэнк позволяет сладкому поцелую тянуться ещё несколько секунд, до тех пор, пока голоса не подойдут опасно близко. Отпускает только в самый последний момент.       — Тебе надо слезать с наркоты, — бросает он, удаляясь в свою камеру. Джерард, едва не сбитый с ног входящей толпой, протискивается вместе с ведром в проём двери.       — Да какое тебе дело?       — Есть мне дело, — он утыкается в книгу. — Тебе не комиксы рисовать надо, а петь. У тебя уникальный голос. Будешь торчать — похеришь талант.       — Ой, как будто ты сам не торчишь, — иронизирует Джи. Фрэнк поднимает голову:       — Я не торчу. Только продаю, чтобы меня не трогали. А как выйду — и торговать перестану, ещё мне второго срока не хватало. Мне ещё повезло, что дали только за хранение.       — У меня тоже за хранение, — Джерард тупит глаза. — Целых четыре месяца ещё.       — Нет. Всего четыре месяца, — подмигивает Фрэнк. Стоны за дверью прачечной не просто знакомые — до боли знакомые. Эта боль сворачивает внутренности, разжигает в груди огонь, выворачивает наизнанку. Голову кружит от воспоминаний, губы покалывает фантомными прикосновениями, а под пальцами будто вновь бархатная кожа Джерарда, мать его, Уэя, — а не пластиковый мешок с таблетками, который он пошёл перекладывать в новый тайник. Уэя ебёт сейчас не он. Эта блядь под всеми так стонет, да? Тогда понятно, чего белый Мэйсон так быстро прибрал его к рукам. Балует его колёсами, небось. А Джерард просаживает талант на блядские стоны. Фрэнк слушает ещё несколько минут. Он перестал давать Джерарду таблетки ещё несколько недель назад, надеясь, что поспособствует его трезвости. Джерард приходил к нему и так, без оплаты: вставал на пороге камеры, выпячивал грудь и гладил сам себя по бедру, по груди, по шее. Соблазнял, шлюшка. Ни разу ещё Фрэнк не сдержался. Каждый раз подскакивал, затягивал внутрь покорного ласкового Джи, раздевал, иногда связывал — и трахал, трахал, ебал его до изнеможения. Непременно драл и в горло, и в задницу, то прижимая к столу, то натянув у стены, то разложив на кровати. Иногда прикладывал открытой ладонью или ремнём, оставляя красивые розовые следы, которые Джерард потом гладил и восторженно разглядывал. Не жалел его совсем, даже забывал про то, что с утра его брал Мэйсон. Чувствовал в себе безмерную силу, как будто он способен на что угодно. Они с Джерардом оба — способны на что угодно, когда вдвоём. В какой-то момент Джерард тоже это почувствовал. Он перестал молчать: сначала скромно рассказывал про свои рисунки и школу искусств, потом вытащил какие-то воспоминания про свою бабушку и одиннадцатое сентября, потом вдруг начать придумывать концепцию целого рок-альбома и выливать это на Фрэнка тоннами, иногда вовлекая и его соседа Рэя. Фрэнк слушал внимательно и мотал на ус. Стонет, сука, громко, но рот сразу же затыкают. Стоны переходят во всхлипы, потом почти в рыдания. Фрэнк сжимает зубы, вспоминая, что точно так же Джерард ведёт себя и под ним. Может, он, дрянь, и под ублюдком Мэйсоном кончает? Надолго Фрэнка не хватает. Горячая голова, чтоб тебя. Он уже жалеет о своём решении, открывая дверь, потому что знает, что он сейчас увидит: разгорячённого Джерарда в круге мужиков, однозначно под кайфом и однозначно получающего удовольствие от своего блядства. Джерард и правда в круге мужиков, лежит на ком-то, кто в свою очередь разлёгся прямо на стиральных машинах. Сзади орудует стоя ещё и сам Мэйсон — ебут пидорка в жопу в два смычка. Ещё один стоит на одной из стиралок и пихает свой член в рот Джерарда. Несколько человек из Мэйсоновской банды ждут своей очереди. Но ясно одно: рыдания были настоящие. Джерард почти воет от боли, челюсть у него дрожит, он то и дело рыпается вперёд, стараясь вырваться, но его держат в кольце из шести рук. Ни намёка на стояк у Уэя не наблюдается. Не придуривается и не красуется, как перед Фрэнком — действительно сопротивляется изо всех сил, пытается даже кусаться и царапаться. Челюсть его буквально заставляют держать открытой двое. Чёрт, его мальчишку реально насилуют. — А вот и Фрэнки, — улыбается Мэйсон во все свои желтые зубы. Их не так уж и много, штук пять. — Что, понравился он тебе? Мне тоже, — он резко тычет пальцем полностью обнажённому Джерарду куда-то под рёбра, отчего тот начинает тоненько пищать и перестаёт двигаться. — Присоединяйся. Фрэнк и рад бы присоединиться. Чтобы Джерард точно так же плакал под ним, извивался, всхлипывал. С другими партнёрами так и было — раздолбать, довести до слёз, ударить пару раз и выкинуть на улицу поскорее. Но вот Джерарда захотелось оставить. Довести до слёз, но слёзы должны быть от слишком острого удовольствия. Ударить, но только поверхностно, чтобы на следующее утро не осталось и следа. Мэйсон же бьёт по-настоящему. Заряжает и без того беспомощному Джерарду в живот, чтобы перестал сопротивляться и взял уже в рот; насаживает глубоко, не добавив смазки; сжимает ручищами хрупкие рёбра. — Идём, уступлю, — обещает Мэйсон добродушно, поводя указательным пальцем. Фрэнк не двигается с места. — Пусти его, — велит он просто. — Или что? — Мэйсон приподнимает бровь. — Или я перекрою канал. Ты же через Боба закупаешь, верно? Мэйсон останавливается, сжимает зубы. Резко вытаскивает член, отчего Джерард вскрикивает. Одного насильника тут же сменяет кто-то другой. Джерард беззвучно шепчет что-то, глядя на Фрэнка. Его имя. — Я тебе перекрою! — Боб — мой друг. Он перекроет, если надо будет. Он даже уволится, если надо будет. И хер вам тогда, а не колёса на продажу. Рост у Мэйсона немалый, и Фрэнк смотрит снизу вверх. Впрочем, он привык смотреть на авторитетов снизу вверх. У него всё равно козырь в рукаве. — Не перекроешь, если будешь мёртв. — Ты прав. Если я умру — начнётся расследование. И уж поверь, ты сухим из воды не выйдешь. Мэйсон молчит, исчерпав угрозы. Другие остановились, даже перестали раздирать Джерарда на части. Тупой у вас главарь, ой тупой. — На, облегчу тебе принятие решения, — вздыхает Фрэнк, доставая из кармана пакет с таблетками. Пятьдесят штук — это почти три тысячи баксов. — Забирай и иди с миром. Только Уэя больше не трогай. Будто не веря своему счастью, Мэйсон крутит пакетик в руках. Пробует одну таблетку на вкус — тоже торчит, долбоёб, — кивает удовлетворительно. Махает рукой своим, и те мгновенно слезают с Джерарда, осторожно положив его на ряд стиралок. Команда ретируется удивительно быстро, как ветром сдуло. Джерард утирает слёзы, сидя на своей же одежде. На боках — синяки, в уголках рта — кровь, из задницы течёт желтоватая смазка. Руки обнимают туловище, ноги поджаты под себя. Кажется, будто он даже меньше Фрэнка. — Спасибо, — шепчет он. — Они первый раз так разыгрались. — Надеюсь, что и последний, — фыркает Фрэнк, расстегивая ширинку. Он обязательно сядет потом рядом с Джерардом, обнимет его и успокоит. Но сначала — выебать шлюху. — Давай, благодари. Джерард даже не думает возмущаться. Улыбается себе под нос, смачивает губы и принимается за работу. Сосёт так, как никто в жизни Фрэнку не сосал. Зелёно-карие глазищи смотрят с благодарностью, ресницы хлопают, чёлка сползает на лоб. Вот вроде послушный щеночек, а есть в этих глазах что-то дьявольское. Страшный огонь, который может сжечь всех на своём пути. Безумная воля к творчеству, тонны энергии и вдохновения. Всё это сидит в Джерарде, надо только достать. Членом, конечно, не достать, но Фрэнк старается, ебёт в горло безжалостно. Прямо в глотку, прижимая его нос к своему лобку. Джерард пытается что-то то ли сказать, то ли прокричать, и Фрэнк зажимает ему и нос. Затем, когда рот уже попользован — приходит время надорванного анала, растянутого уже несколькими членами. Фрэнк заставляет его самого раздвигать ягодицы и держать их так. Вот тут Джерард скулит, но поддаётся, насаживаясь на член. Смазки мало. — Больно… — Я и делаю больно. Ты думал, спасение тебе полагается просто так? В тюрьме за всё надо платить, Джи. Джи не отвечает, только начинает дрочить себе. И вот когда у него встаёт, Фрэнк наращивает темп и амплитуду толчков. Жалеет, но только немного. Следит по стонам — уже начинает отличать стоны возбуждения от стонов боли. Доводит до окончания сначала измученного Джерарда, а потом, измотавшись, кончает и сам. Вместе с оргазмом уходит и адреналин, и силы просто кончаются, утекают сквозь пальцы. Хватает только на то, чтобы сжать Джерарда в кольце рук, обнять его крепко-крепко. Тот тянется за поцелуями, и Фрэнк позволяет.       — Ты всё ещё? — он стирает дорожку пота с виска Джерарда. Ещё ломает.       — Уже меньше. Я пью только одну в день, — он сглатывает. Глаза горят незнакомой решимостью. Фрэнк ещё не знает, как далеко заведёт их этот его драйв. — Хочу слезть.       — Слезешь, — обещает Фрэнк, доставая половинку. — Сегодня и завтра по половине, потом по четвертинке. Потом — всё. И начинай уже пить свои антидепрессанты.       — Но я же… — начинает Джерард. Фрэнк прижимает указательный палец к его губам.       — Три месяца. Ты мне к моменту выхода отсюда нужен психически стабильный, а не просто исхудавший.       — Да, — оживляется Джерард. — Да! Музыку, блять, будем писать! У меня, кстати, готова половина текстов. А ещё… ещё нужны две гитары. И барабаны, обязательно барабаны, куда мы без барабанов? Ещё нужна объединяющая концепция. Это будет концепт-альбом!       — Джи… — улыбается Фрэнк.       Ему нравится такой Джерард: широко жестикулирующий, с расправленными плечами, с искрами в глазах и блядской улыбкой. Он снова валит его на кучу одежды на полу, пока Джи пытается рассказывать что-то про будущую группу. Целует, представляя, что делает это перед тысячей людей на сцене. Чтобы все знали, что Джерард Уэй — его.