Однажды эта боль принесет тебе пользу

Джехен всегда был расположен к Доену всеми фибрами своей души, еще с того самого момента, как они встретились по пути в школу. Этот юноша был таким хрупким, почти ангельским, - его кожа была тонкой, настолько, что можно было разглядеть бесконечные нити сине-зеленых вен, очаровательные губы бледноватыми и сухими, а синяки под уставшими глазами ужасно контрастировали с бело-серым лицом. Он всегда выглядел откровенно плохо, но Джехен видел в Киме определенную красоту даже сквозь эти черты бесконечной усталости и слабости. Доен - это красивый, умный и чуткий человек, которого Чон полюбил всем сердцем на двести шестьдесят второй день их короткой дружбы. Они вместе учились, ходили в школу и из школы, и, конечно же, от Чона не укрылись эти ужасающие изменения во внешности и в состоянии парня. Доен угасал на глазах: синяки становились все больше, и так худое тело еще более тощим, губы - белыми, а глаза с каждым днем все тусклее. Джехен заботился, как только мог, даже предлагал носить рюкзак с учебниками и пособиями, пока никто из других ребят не видит, но Доен упорно отрицательно мотал головой и нес тяжести сам, хотя ему очевидно было тяжело их просто держать. Он и себя то нес по дорогам едва. - Ты умираешь? Только не ври мне. Доен замечает в этих бесконечно добрых и теплых глазах океаны беспокойства, волнения и страха. Ему так не хотелось, чтобы Джехен испытывал последнее чувство, ведь они оба прекрасно знали, что сильнее и отвратительнее этого не может быть ничего на свете. - Наверное. Мама постоянно возит меня на обследования к разным врачам, но они не могут поставить точный диагноз. Это длится уже два года, но становится только хуже, - Доен нежно обхватывает теплую ладонь Джехена своей прохладной, пытаясь успокоить, но красивое лицо друга лишь искажается печалью и сожалением. Ах, он ведь так не хотел этого видеть. - Скорее всего... я умру. Знаю, как сильно ты не хочешь этого слышать, но нет диагноза, а значит, и лечения. Мне сказали, что это аутоиммунное. В любом случае... я хочу, чтобы ты всегда знал, как я благодарен тебе за все. Со мной ведь никто прежде даже заговорить не пытался из-за моего ужасного вида, но ты так обо мне заботишься. Джехен задыхается, пока произносит со слезами на глазах: - Я не хочу, чтобы ты был мне благодарен, потому что... я ведь... я совсем не из-за дружбы это делаю, я... я в тебя влюблен, Доен. Так сильно влюблен, что порой мне кажется, словно это и не влюбленность вовсе, а настоящая любовь. На всю жизнь. Ладонь сверху вздрагивает из-за последних слов, и Джехен, наконец, решается взглянуть на того, кого, скорее всего, навсегда потеряет. Кажется, на серых щеках Доена можно разглядеть легкий румянец, который придает ему легкой живости, и он смущенно отводит взгляд. - Ты... такой прямой. Но наверное, это и делает тебя таким решительным и очаровательным. Вовсе не этого Джехен ожидал услышать в ответ на свое признание, и, почувствовав чужое замешательство, Доен продолжает с легкой улыбкой: - Ты мне нравишься. Не как друг. И я рад, что это ты. Джехен не сдерживается, прислоняясь плечом к его, и склоняет голову, чтобы уткнуться носом в его пиджак. Доен прикрывает глаза, ощущая, как тепло разливается внутри мягкими волнами, будто согревая, и ему это так нравится, что он касается пушистых каштановых волос сухими потрескавшимися губами. - Я обязательно найду для тебя лечение. Мама Доена - приветливая и доброжелательная женщина, которая мило здоровается с Джехеном каждое утро перед школой, спрашивает о его делах и иногда угощает сладостями, потому что тот их ужасно любил, однако в дом пускает редко, только когда слишком куда-то спешит, и Чон сам проскакивает внутрь, скромно ожидая в темном коридорчике Доена, откуда открывается вид на аккуратную кухню. Они пытаются гулять по парку, что находится неподалеку, но реальность такова, что Ким слишком слаб, чтобы уйти теперь куда-то дальше их улицы. Ему холодно, почти морозно, и Чон всеми силами обнимает это хрупкое тело, чтобы отдать свое тепло, но передаются лишь частицы. Слишком жалкое количество, чтобы Доен согрелся, но тому все равно нравится утопать в родных объятиях, просто потому что это Джехен. Такой аккуратный, заботливый, теплый и всеобъемлющий. С ним отчего-то совсем не хотелось думать о собственном состоянии. Хотелось жить долго, счастливо, так, чтобы каждый день широко улыбаться и покорять вершины. Джехен ночами по несколько часов шарится в интернете и в медицинских книгах в поисках хоть какого-то близкого описания болезни, от которой страдает Доен, но совершенно ничего не подходит. Даже все аутоиммунные заболевания, известные медицине, не попадают в эту категорию. Чон солгал бы, если бы сказал, что не мечтает о лекарстве ото всех болезней. Тогда бы он смог вылечить своего возлюбленного, что теперь даже из дома выйти не в силах. Джехен проскальзывает внутрь темного коридорчика, и мама Доена только напряженно улыбается ему, проходя дальше: - Он совсем уже с постели не встает. Все о тебе говорит, поэтому я и позвала тебя. Ну, еще и потому что мне нужно срочно уйти по делам, а сиделка приболела. Не выручишь? В ее глазах надежда и мольба, и Чон, конечно же, соглашается, не раздумывая. Он не виделся с Доеном уже неделю, а тут ему говорят, что дела совсем плохи. Женщина оставляет их одних, и Чон тихонько присаживается на пол у постели, заглядывая в исхудавшее лицо юноши. Сердце разрывается, готово умереть от боли, потому что Доен, его Доен действительно умирающий теперь. И именно с этой мыслью Чон не готов смириться. - Ты такой красивый, - Ким шепчет это ласково, со слабой улыбкой, а затем протягивает дрожащую ладонь к его мягким щекам. Джехен ластится, словно кот, с прикрытыми глазами, и вздыхает как-то трагично. - Мама с папой передают тебе привет. Все спрашивают, когда же ты наведаешься, чтобы поесть маринованных крабов. Оба тихо смеются, ведь мама Джехена была очень доброй женщиной, любящей накормить их досыта, а отец был большим любителем шахмат, как и Доен. Им нравилось всем вместе проводить так редкие вечера, когда мисс Ким где-то подолгу задерживалась. Доен мечтал о чем-то подобном для себя в будущем: тихие, уютные вечера в окружении любимых и родных людей, где был бы Джехен, его родители и, конечно же, мама. Однако от мысли, что этого никогда не случится, хочется плакать в теплых объятиях, пряча серое лицо. Если и умирать, то вот так. Чтобы твой любимый был рядом, пусть его сердце и разрывается от бесконечной острой боли. Доен эгоист, но эгоист счастливый и любящий. Они разговаривают о мелочах почти два часа, лежа в одной постели, пока Джехен не спрашивает: - Хочешь чего-нибудь? Я принесу. - Ужасно хочу кофе. Мама не разрешает, якобы навредит, но я-то знаю, что совсем нет. - Конечно. Джехен спускается вниз, чтобы заварить кофе, и роется в шкафчиках в его поисках, пока в самом верхнем не натыкается на три упаковки глазных капель. Чон даже не вчитывается, однако из чистого любопытства считает их количество. По десять в каждой упаковке. И зачем им столько? Парень напряженно думает над этим долгие минуты, и стоит кнопке чайника щелкнуть, как в его голове практически взрывается страшная догадка. Он судорожно достает телефон, чтобы удостовериться в том, что он неправ, однако почти десяток сайтов говорят почти обо одном и том же, и испарина выступает на лбу от осознания, волнения и шока. Джехен судорожно вбивает имя Доена в поисковой строке, а затем натыкается на несколько сайтов с его фотографиями. Но имена не его. Там он - болезненно выглядящий, ослабший, смотрит так трагично, что невольно сжимается и так волнующееся сердце, а его мать стоит рядом с ним и смотрит так прямо, что у юноши это вызывает омерзение. Этого не может быть. Не может быть. Как она могла? Как она посмела? - Джехен? Что ты тут делаешь? Чон медленно отрывает мокрый взгляд от телефона, видя в проеме двери мисс Ким, которая явно была недовольна тем, что он залез в верхний шкаф, но теперь парню было все равно. В висках болезненно пульсирует от целого моря мыслей и переполняющего гнева, что с каждой секундой рос в груди все сильнее, и Чон трясущейся рукой показывает женщине упаковку лекарства, выдавливая: - Зачем Вам столько глазных капель? Она, конечно же, оправдывается и лжет. - Боже, Джехен, у меня серьезные проблемы с глазами, я ведь не молодею. А столько упаковок для запаса, чтобы потом не бегать по аптекам. Ну, давай, я уже вернулась, тебе пора домой. Джехен делает шаг назад, уворачиваясь от чужих прикосновений, и громко произносит: - Вы Доена травите ими, я все знаю! - Что за бред?! Ее голос становится все громче и отвратительнее, а Джехен напирает, показывая телефон: - Разве нет? А зачем Вам тогда три счета с благотворительных организаций для перевода денег от неравнодушных людей?! Доен вовсе не болен, это Вы его травите, чтобы получать деньги. Мисс Ким с испугом видит перед своими глазами открытый сайт благотворительной организации, где была ее фотография с больным Доеном. Она не может поверить, что кто-то, подобный Джехену, смог так запросто раскрыть ее планы, и голос срывается сам собой от нарастающей паники: - Да что ты понимаешь, глупый мальчишка?! Думаешь, я собственного сына травлю ради каких-то денег?! - Вы не работаете, люди смогли накопить на лечение по несколько миллиардов вон за эти два года, а Доену не становится лучше! Он умирает, и все из-за Вас! Может быть, Джехен совершил ошибку, но бурая кровь, что растекается по чистому полу кухни, отчего-то успокаивает. Наверное, потому что Джехен спас Доену жизнь. Юношу трясет, грудь тяжело вздымается от нахлынувших чувств и эмоций, и он хватается руками за голову, взъерошивая волосы, пока расхаживает из одного угла в другой. Не думал он, что совершит нечто подобное, ведь всегда относился к людям с уважением, даже если те не проявляли лучших человеческих качеств. Но одно Чон сейчас понимает точно: пути назад нет. Ему нужно к Доену. Джехен плетется наверх на ватных ногах, глядя прямо перед собой, потому что даже боялся посмотреть на собственные руки и одежду. - Джехен, что случилось? Почему вы с мамой поссорились? Он лежит, совсем не понимающий, что происходит, но слышащий все крики снизу. Доен испуганно спрашивает это все едва слышно, пытаясь приподняться и протянуть ладони к парню, но ладони останавливаются на полпути, когда он замечает пятна крови на белой футболке Джехена и его руках. Юноша тихо присаживается на пол перед постелью, явно что-то обдумывая, а Доен не может даже слова вымолвить, однако из глаз уже текут горячие слезы. Сердце сжимается невероятно сильно, а в голове ужасающе пусто. Доен дрожит всем телом, боясь услышать те самые слова, эти тихие признания того, кому он верил больше всего на свете, однако Джехен шепчет с придыханием: - Послушай же меня, Доен... - Чон отчаянно тянет к нему холодные окровавленные руки и обхватывает ими ладони замершего Кима, становясь перед ним на колени, словно умоляя о чем-то. - Я ради тебя на все готов, слышишь? Она тебя убивала, она бы непременно это сделала, но я ее остановил, я ведь... - Ты убил маму! Пронзительный крик заставляет Джехена пораженно застыть с широко распахнутыми глазами. Доен так напуган им, так теперь беззащитен, но ведь Чон сделал это, чтобы защитить его. Разве... разве он не сделал бы то же самое и для него? Ким рыдает, не в силах даже больше пошевелиться, его тело сотрясается, и Джехену попросту страшно смотреть на эту картину, а в особенности слышать ее. - Зачем... зачем ты это сделал?! Это ведь моя мама! Как ты мог это сделать?! Как ты мог?! Они сидят в тишине почти час, лишь раздаются воющие рыдания слабого Доена, а Джехен прячет лицо в ладонях, сидя у его постели. Было ли ему стыдно? Да. Жалел ли он? Нет. Даже если Доену сейчас больно, главное, что он будет жить здоровой, радостной, полноценной жизнью. Он не умрет. Никогда-никогда. - Пожалуйста, живи, Доен. Джехен роняет горячие тяжелые слезы на бледное лицо и целует прохладные щеки перед тем, как его забирает полиция, и единственное, о чем он будет сожалеть всю жизнь, так это о том, что еще долго не увидит Доена, который отворачивается, не в силах его видеть. Это ранит сильнее всего. Мама плачет, разрывая и так раненое сердце сына, отец смотрит с какой-то скорбью, обнимая ее за плечи. Они стоят почти рядом, слушая приговор, и семь лет для них - это целая вечность, для Джехена же - это лишний повод подумать о самом себе. Ему искренне жаль, но все, о чем он спрашивает на последнем свидании с родителями перед тем, как его увозят в колонию, так это тихое:"Как Доен?". Они не хотят слышать этого имени, не хотят даже думать об этом, но Джехен настаивает, почти сердясь на маму и отца за то, что они во всем обвиняют Кима. Его несчастного, страдающего Доена. В тюрьме жизнь будто течет по-другому, размеренно, даже тихо, но Джехен четко ощущал, как меняется его тело, лицо и даже некоторые мысли за эти годы. Наверное, он стал взрослым слишком рано. А может, полюбил слишком рано? Или же понял причину слишком поздно? Его судили как взрослого, несмотря на некоторые смягчающие обстоятельства, и все же, благодаря тихому и мирному поведению, Чон выходит на полгода раньше. Что значит в двадцать три года быть убийцей и человеком, отсидевшим за это почти семь лет? Это значит быть наполовину сломленным и наполовину потерянным. Это значит, начать вспоминать простые правила общения, но суть оказалась в том, что Джехену уже этого и не требовалось. Он попросту не желал говорить с людьми. Наверное, мысли лишь об одном человеке настолько поглотили его сознание и сердце, что ему больше никто и ничего не были нужны. Дома его ждут мама и папа - такие родные, любящие его, несмотря на обстоятельства, почти нежные, но измученные его заточением. В их волосах видна седина, а в глазах какой-то старческий блеск. Они сравнительно молоды, но при этом уже бесконечно стары. - Доен переехал или все еще живет здесь? Этот тихий невозмутимый вопрос застает родителей врасплох, и женщина даже выпускает из рук тарелку, которая разбивается с громким звоном. Джехен ест свои любимые блюда, поданные на стол, ожидая ответа, но получает только сердитый взгляд отца. - Ты еще и смеешь о нем говорить после всего, что с тобой случилось. - Он не в чем не виноват, я сам все сделал. Отвечайте на вопрос, потому что я все равно не успокоюсь, пока не узнаю, что с ним. - Не связывайся с ним! Разве не стало понятно еще тогда, что он видеть тебя не хочет после... после всего?! Мама плачет. Ах, как же горько она плачет, и теперь замкнутый Джехен знает, как разбивает ее и так сломанное сердце, но он не может думать ни о чем, кроме Доена и его благополучия. Доен и правда его не желал даже видеть после того дня, все никак простить не мог убийство матери, однако Джехен все равно отправлял ему каждые три месяца письмо. Изливал мысли и чувства, которые копились внутри все эти годы. До сих пор. Навсегда. Ким, конечно же, переехал, стоило ему стать совершеннолетним, однако с помощью бывшего сокамерника, который мог раздобыть любую информацию, Джехен уже через четыре дня точно знал, где он живет, и даже его номер телефона. Квартира находится на десятом этаже приличного жилого комплекса, даже богатого. Доен не смог бы себе такого позволить, потому что учился на бюджетной основе в Академии искусств на вокальном отделении. Джехен ждет долго, до самого темного вечера, сидя на лавочке и глядя в одну точку, пока не слышит знакомый голос. Он куда более звонкий, громкий и яркий, но Джехен ни с чем не может его спутать. Мурашки пробегают по всему телу, так обычно бывает, когда слышишь какую-то потрясающую по звучанию мелодию. Тело легко дрожит от горько-сладостного предвкушения, и Джехен едва-едва может повернуть голову, чтобы, наконец, увидеть его. Доен такой красивый. Еще прекраснее, чем был шесть лет назад, - его глаза живо блестят, кожа белая, но здоровая, а губы красные. Он улыбается широко, еще веселее и задорнее, чем это помнил Чон, пока говорит с кем-то по телефону, вышагивая своими невозможно длинными ногами по ровному асфальту. Прошло больше шести лет, а он выглядит все таким же мальчишкой, - более непосредственным, ярким и жизнерадостным. Преисполненным жизни. - Здравствуй. Этот бархатный голос стоящего неподалеку Джехена заставляет Доена замереть, а телефон выпасть из рук. Он не может поверить собственным глазам, однако этот мираж не растворяется в воздухе, а делает короткий шаг вперед и глядит в упор. Это ужасно. Ужасно. Ужасно. Ужасно жестоко. Киму хочется плакать то ли от горечи, то ли от боли, то ли от радости. Это так странно - радоваться убийце родной матери, которая всю жизнь заботилась только о нем, но Джехен теперь совсем не такой, каким был прежде. Теперь его лицо более жесткое, возмужавшее, пухлые губы больше не трогает ласковая улыбка, мягкие щеки не милеют ямочками, а карие глаза теперь не теплые. Они горячие. Почти касаются Доена своими чувствами. Он прикрывает рот ладонью, и слезы вдруг срываются вниз. Джехен слегка морщится, будто от укола, когда видит его плачущее лицо, однако пытается как-то сгладить хоть какие-то углы. У Доена же сердце бьется тяжело, разливая кровь по венам обжигающими волнами. И почему это все настолько неопределенно? И почему Джехен, вроде как и преступник, а вроде как и спаситель? - Я счастлив видеть тебя здоровым. Ты стал еще прекраснее. Доен хочет, чтобы Джехен перестал говорить эти невозможные слова, чтобы вообще забылся в его памяти, ведь он говорит это все таким же теплым голосом, так нежно и заботливо, словно все это было правдой. Всегда. - Уходи. Я не хочу тебя видеть. Было ли это правдой? Да. Он не хотел его видеть, потому что одна только мысль об этом человеке заставляла Кима плакать, сжиматься сердце, почти умирать от боли и того тепла, которое он прежде испытывал к нему. Это все забылось, но теперь чувствовалось с какой-то большей силой и странным послевкусием. Доен срывается на бег, совсем позабыв про телефон, лежащий на земле, прячась за дверями дома. Он бежит, бежит и бежит до тех пор, пока не оказывается в квартире, где срывается на громкий плач. - Доен? Что случилось? Джонни обнимает его крепко, чтобы успокоить, и одновременно оглядывает на наличие каких-либо повреждений, однако Доен даже не в силах ответить ему, потому что губы дрожат, а в горле стоит огромный ком. В голове крутятся воспоминания об их прошлом: как Джехен улыбался ему, как касался теплыми руками, как нежно говорил о своей любви, как пытался не плакать об одной мысли о смерти и расставании, как холодны были его окровавленные руки, а губы мокры и все так же ласковы. Доен чувствует себя таким жалким, - что тогда, когда был невозможно слаб и немощен, что сейчас, стоило ему увидеть, каким сильным и мужественным стал прежде милый ласковый юноша. Джехен его до сих пор любит. Еще сильнее, чем прежде. Джонни спрашивает о случившемся несколько раз за день, но Ким упорно молчит, проживая снова и снова собственное прошлое. Всю жизнь с ним была только его мама, - добрая, понимающая, заботливая, уставшая и такая родная. Доен первые два года никак не мог смириться с мыслью, что она же и была его убийцей, причиной его болезни, и умоляющие слова Чона в тот день казались каким-то абсурдом, однако результаты заключения говорили об обратном. Он не лгал. Он спас его, пусть и таким жестоким и даже глупым способом. Ким ненавидел его, потом жалел, а затем стал ощущать, как внутри разрастается какое-то опустошение. Как же Джехен был влюблен, это было видно в каждом его касании, в каждом движении, в каждом слове и в каждом взгляде. Любил ли его Доен? Он и сам не знал. Тогда - да. Может быть. Наверное. Или же даже никогда не чувствовал влюбленности? Скорее всего. Но это не отменяло той боли, с которой прожил Доен почти семь лет, ведь это ощущалось как предательство, как убийство веры и доверия. Джехен приходит снова через два дня, на этот раз не давя на парня своим присутствием. Только смотрит как-то уж слишком жалостливо, и Доен решается разобраться со всем раз и навсегда. Он медленно шагает навстречу, перед этим вдыхая полной грудью пару раз для мужества, но это едва помогает, потому что один вид этого человека заставляет сердце тяжело биться. - Зачем ты снова пришел? Разве твои родители не ненавидят меня за твое же преступление? Голос звучит жестко, хмуро и получается практически ненавидящим, Доен ведь действительно пытается казаться таковым, но Джехен никак на это не реагирует, а лишь задумывается на какое-то время, стоя в нескольких шагах от него с руками в карманах куртки, и потом отвечает: - Я просто хочу поговорить. Только один разговор с тобой, как прежде, и я больше не стану тебя доставать. Я знаю, как сильно ты из-за меня страдаешь. Это было удивительно. Спокойствие Джехена всегда было его сильнейшей стороной, но сейчас в этом чувствовалась не только сила, но смирение, словно он был не молодым человеком, а мужчиной, пережившим самые тяжелые испытания. Доен соглашается. Они сидят в каком-то кафе друг напротив друга, но даже слова вымолвить не смеют. Джехен разглядывает буквально каждый миллиметр его лица и с каким-то удовлетворенным вздохом отмечает: - Ты такой красивый. И щеки стали пухлее, выглядит мило. Доен откровенно нервничает, кусая губы почти до крови, и теребя пальцами чашку чая, что стоит перед ним, но даже в этом Джехен находит нечто особенное и привлекательное. - Ты ради этого меня позвал? - Прости, - Джехен выпрямляет спину, снова задумываясь о чем-то, и за это время Доен уже сам разглядывает его лицо, замечая небольшой шрам на брови и на подбородке, и не успевает вовремя прикусить язык, как у него вырывается: - Откуда у тебя эти шрамы? - Скажем так, были не очень дружелюбные заключенные. Но все хорошо. Ты, главное, расскажи, как поживаешь. - Я учусь в университете и... у меня есть парень. Мы встречаемся уже почти год. Доену почему-то неловко и даже несколько страшно говорить об этом, будто его волновали чувства Джехена, который резко вдыхает, а затем неожиданно мягко улыбается: - О, вот как. Что ж, я действительно счастлив, что ты, наконец, счастлив. Да, тавтология, но по-другому никак не скажешь. Он говорит что-то еще, продолжая улыбаться, и с каждой секундой эта улыбка кажется Доену все более натянутой и болезненной. - Постой, неужели ты... не злишься за все то, что с тобой произошло? Ким действительно не понимает. Джехен ведь должен быть обозленным, ненавидящим, разгневанным. Он должен ревновать хотя бы просто из-за мысли, что Доен теперь с другим, но все, что Чон отвечает, это: - Я сделал это, лишь потому что хотел спасти тебе жизнь. Ты можешь меня ненавидеть, я понимаю, ведь она была твоей мамой, пусть и убивала тебя столько лет, но... я никогда не возненавижу тебя. Я буду ненавидеть ее. И даже мое заключение вовсе не твоя вина. Это следствие моих действий, пусть суд и признал, что у меня был весомый мотив для этого преступления. Но я... Голос Джехена дрогает, показывая его настоящие чувства, и у Доена сердце тоже подскакивает и сжимается от этой заминки. От этих глаз, что снова наполнялись слезами. Разве не выходит так, что Джехен плакал все это время лишь из-за него? Доену всегда было больно смотреть на крупные слезы, катящиеся по мягким щекам, на искаженное лицо и дрожащие губы, и в такие моменты даже не знал, как ему помочь. И сейчас он сидит, как вкопанный, глядя на слезы, стоящие в глазах, и слышит самый неожиданный вопрос из всех. - Скажи, тот человек делает тебя счастливым? - Да. - Это замечательно, - Джехен кивает, быстро стирая слезы, и, сглотнув, прячет лицо под отросшей челкой. - Думаю, нет смысла говорить о моих чувствах, потому что каждое мое слово в тех письмах, что я отправлял тебе, переполнено любовью к тебе. Да и имеет ли это смысл, если ты все равно их выбрасывал или сжигал, даже не читая? Я... - Я написал тебе однажды ответ. Но... так и не смог отправить его. Чон резко поднимает голову, услышав это тихое признание. Вот как? Значит, Доен читал их до того, как переехал. В груди разливается тепло от этого признания, ведь, несмотря на все, ему было радостно, что о его чувствах знают и пытались с ним объясниться, хотя и не должны были. - Мне так больно от того, что ты совершил, хотя я и понимаю в какой-то степени, что ты по сути спас мне жизнь, но... Пожалуйста, не люби меня, Джехен, потому что я не смогу тебе больше ответить взаимностью, как прежде. Ким практически умоляет, поднимая влажные глаза и потряхивая сложенными перед собой ладонями, и Джехен сожалеет, что даже сейчас причиняет ему страдания. Доен попросту хочет перестать чувствовать себя жалким и ничтожным рядом с Джехеном, который кажется таким несгибаемым и сильным, словно столетний дуб посреди пустыни, в которой не должен был оказаться. Жизнь и обстоятельства делают его только крепче, а Доен, даже освободившись от оков больного тела все равно не ощущает себя полноценным и полным сил. - Как прежде влюбленный человек, я хочу ответных чувств, но как человек, испытывающий сейчас любовь к тебе, я желаю тебе лишь счастья. Доен соскакивает, шокированный этими словами и этим взглядом, - таким горячим, любящим и спокойным, словно Джехена все устраивало. Словно он был готов умереть ради его счастья, если бы это понадобилось. Он готов отдать его другому человеку, отступить, исчезнуть из его жизни навсегда только ради счастья возлюбленного. И именно поэтому он стремительно уходит, даже ни разу не обвернувшись. Чувствует ли Джехен сожаление? Да. Ему искренне жаль, что Доену пришлось испытать боль по его вине, что родители так страдали из-за его поступка. Чувствует ли Джехен счастье? Да. Доен был жив, здоров и счастлив. Это все, чего Джехену сейчас так хотелось. Может быть, будь он прежним семнадцатилетним юношей, он бы непременно кричал от боли и несправедливости. Ему и сейчас больно, только потому что горечь расставания и осознания, что Доен все же счастлив не с ним, но главное, что теперь этому прекрасному, умному и очаровательному юноше ничего не угрожало. И тот человек делает его счастливым. Джехен получает письмо на свой адрес через месяц. Старый, по краям потрепанный конверт. А внутри аккуратно сложенный лист бумаги с аккуратным почерком, который заставляет его снова заплакать и осознать, как же ему все-таки больно. "Ты написал мне столько писем, в которых каждая строчка обо мне. Ты там уже четыре года. Наверное, ты много думаешь о разных вещах, в особенности про тот день, и приходишь к каким-то выводам и осознаниям. Я тоже осознал кое-что. Не люби меня, прошу. Потому что я недостоин этих чувств. Потому что я даже не был в тебя влюблен. Потому что ты был просто тем, кто всегда меня поддерживал и кто обо мне заботился. Не люби меня, ведь я не могу любить в ответ". От собственной любви больно.