На другом берегу

Приглашаю тебя Завтра в собственный ад Там вполне хорошо Только сильно трясет Постоянно трясет Как на корабле Но зато мы вдвоем Абьюз…

      Из реки Денис выползает, отплёвываясь и загребая пальцами крупный серый песок, как рыба, которая под гнётом эволюции больше не может дышать водой. Лёгкие горят от удушья. В глазах двоится и плывёт. Дрожа и стуча зубами, он валится на сухой песок, который под ним тут же сыреет. — Парень, с тобой всё нормально? — спрашивает над головой до ужаса знакомый голос. Денис с трудом поднимает лицо с прилипшим к щеке песком и видит, как ни в чём не бывало стоящего перед ним Алябьева. Живого и здорового. В жёлтом дождевике, с уловом — четырьмя рыбинами, надетыми на леску через глазницы. С хвостов капает вода. Как будто Денис пару минут назад не вспорол ему глотку. — Ты что, купался? Или утопиться хотел? — так же беспардонно, будто ему обязаны ответить, снова спрашивает он. — Хозяин? — всё ещё не верится. — Чего? — хмурится рыбак, не выкупая подтекста. — Всего, — отупело отвечает Денис и снова валится щекой в песок. — У тебя с головой всё хорошо или ты там пока нырял, ударился обо что? Странно, но голова совсем не болит. Нельзя спутать раздирающую на куски боль с лёгким головокружением. Только холодно, а шубу он потерял в реке, да и как вообще сумел выбраться из машины? Разве что течением вынесло. — Я не знаю. Где мы? — бубнит, раздувая песчинки. — В Москве, коль не шутишь. Точнее, на Химкинском водохранилище. А ты где занырнул? — Под Архангельском. В глазах снова темнеет, а из лёгких вместе с кашлем на песок льётся ещё порция речной воды с пузырьками слюны. — Бредишь, торчок… Встать можешь? Рыбак опускает на песок сумку со своими снастями и легко поднимает Дениса, как куклу. Ватные ноги едва держат, и Денис тут же утыкается носом в пропахший рыбой чёрный свитер на груди рыбака. Песок со щеки теряется в ворсинках свитера. — Эка тебя повело. Имя помнишь? — Чьё? — Своё, — хрипло хмыкает рыбак, который всё ещё ведёт себя так, будто на самом деле просто рыбак. — Денис Титов. — Хорошо, Денис. У тебя родные есть? Может, позвонить кому за помощью? Рыбак суёт под руку телефон по типу кирпич с кнопками. Денис хватает его холодными пальцами и по памяти набирает спасительный номер. Длинные гудки тянутся бесконечно, прежде чем незнакомый мужской голос произносит: — Алло, чистка ковров… — А позовите маму, — просит Денис, едва не хныча, как в детстве, надеясь, что это какая-то ошибка и просто трубку взял кто-то рядом, или телефон найден кем-то на улице. Кто угодно может потерять на улице телефон. — Чью маму? — раздражённо уточняет тип. — Мою. Денис сглатывает, слыша писк и обрыв сигнала. Наверное, ошибся на цифру. Набирает заново. Из динамика отвечает тот же голос, матерно крича, что нет тут никакой мамы, и что за детские приколы, это рабочий телефон химчистки, и если ему не нужно почистить ковёр, то нехуй больше звонить. Денис сам жмёт на сброс и отдаёт мобилу. — Других номеров не помнишь? Денис, до боли зажмурив глаза, отрицательно качает головой, снова приваливаясь плечом к груди рыбака. Он горячий, а Дениса трясёт от холода. Думать связно не получается. Почему у мамы сменился номер? Что вообще происходит? Почему Хозяин ведёт себя так, будто видит его впервые, будто на самом деле обычный рыбак? Притворяется? Но зачем? Очередной обман, чтобы ещё больше заморочить? — Адрес-то свой помнишь? Денис снова мотает головой, но не потому, что не помнит, а потому что боится, что, как и с номером телефона мамы, что-то окажется не так. И вся эта Москва тоже — не его. А очередные Топи, только масштабом побольше. — Деньги при себе какие-нибудь есть? — снова допытывается рыбак, не давая провалиться в спасительный сон, хлопает по щеке, заглядывает в лицо. — Документы? — Нет. — Ничейный псинка, значит? Хочется рассмеяться, но Денис только тянет губы в усмешке и кивает. — А пойдёшь ко мне? — спрашивает рыбак, знакомо приобнимая широкой ладонью пониже спины. — Высохнешь. В себя придёшь… Только учти, я благотворительностью не маюсь. Мордашка у тебя больно смазливая и пойти тебе некуда. Грех не воспользоваться такой оказией. Согласен, соска? Наверное, нужно было отказаться. Оттолкнуть Алябьева и пойти поискать помощь где-нибудь ещё. Но от себя не убежишь и Денис согласно кивает, стараясь не смотреть в лицо своему кошмару наяву. Продолжая удерживать его, Хозяин подбирает сумку с уловом и ведёт к старенькому авто — тому самому, на котором они вдвоём улетели с обрыва. Такая же старая потёртая колымага ждёт под деревом. Лёжа на заднем сидении, Денис смотрит на проносящийся за окнами пейзаж, как на кадры киноплёнки, как элементы чего-то ненастоящего, происходящего не с ним, всё больше убеждаясь, что это Москва. Когда они выезжают из лесопарковой зоны, об этом кричат рекламные транспаранты, номера машин, здания и сами люди. Всё такое знакомое, что хочется выскочить из машины прямо на ходу и всё-таки попробовать дозвониться до мамы или найти свой дом. Это всё из-за Хозяина. У него что-то не так с телефоном. У него что-то не так с Денисом. И с самим Хозяином что-то не так. Только сил нет. Денис слишком слаб, его лихорадит, но хуже всего, что он узнаёт тот маршрут, которым его везёт рыбак. Знакомые улочки, дворы, детские площадки с заржавевшими качелями. Его везут домой, но не его настоящий адрес, а тот, что из далёкого прошлого, когда маленький Денис жил с папой и мамой, ходил в садик, учился в школе. Это точно он. Первый подъезд, третий этаж, квартира слева от лифта, дверь, обитая чёрным дерматином. Только красивые циферки над глазком откручены и номер написан маркером над дверным звонком. Здесь точно что-то не так. — Заходи, чего встал, как не родной? Денис идёт по тёмному коридору, зная наперёд где ванна и закрывается на щеколду. До сих пор ещё можно свалить на то, что ему просто всё приснилось — и Топи, и Хозяин, но то, что он сейчас находится на своей старой квартире, перечёркивает вообще все нормальные объяснения. Денис встаёт под быстро теплеющие струи. Дрожь всё ещё пробивает, она где-то глубоко внутри, там, куда не может добраться горячая вода. В двери стучат, сварливо вопрошая, не помер ли он там? Не хочется выходить, хотя он уже согрелся, но тело чудовищно слабо. Замотавшись в большое полосатое полотенце, он кое-как развешивает штаны и футболку на трубы и выходит. Хозяин ждёт его на кухне, откуда пахнет мясным супом и ржаным хлебом. — Есть будешь? Как щедр его Хозяин. Страшно представить, сколько ему придётся заплатить за это гостеприимство. Денис жмётся на табурет у стенки, где приёмник едва слышно шепчет новости столицы: не разобрать о чём, и берётся за ложку. После горячего душа в одном полотенце снова становится холодно. Ложка трясётся в руке, пока Денис нагнувшись к самой тарелке быстро-быстро ест, не чувствуя вкуса, только то, что суп горячий и согревает изнутри. Чувствует, как на него смотрит Хозяин. Оценивающе, предвкушающе, похотливо. Так что хочется снова вымыться. — Ну что, накушался? — Денис залпом допивает ещё дымящийся чай и кивает. — Тогда отрабатывай. Хозяин отворачивается от стола, раздвигая колени, и Денис понятливо садится между ними. Тугой пояс подаётся с трудом, когда Денис расстёгивает его ещё подрагивающими пальцами. Может, он не обязан этого делать? Он представляет, как просто встаёт и уходит в утренний холод улицы в одном полотенце, в то время как вытягивает длинными пальцами из ширинки увесистый член. — Давай, смелей. В жизни не поверю, что с такими губёхами тебе впервой. Денис не реагирует на подначку. Качается вперёд, высунутым языком ведя по коже полувставшего ствола, крупного и наливающегося венками. Стараясь не чувствовать вкуса, только забирая тепло. Твёрдая головка мажет по губам, тычется за щеку, скользит уздечкой по языку, стремясь в глотку. Денис, морщась от надсадного кашля, отстраняется. — Не отлынивай, давай. Тяжёлая ладонь сжимает волосы на затылке, неумолимо притягивая ближе. Давясь и мыча, он утыкается в густо заросший жёсткими волосами пах. Ком подбирается к горлу, когда ему позволяют отстраниться и снова натягивают. — Вот так. Всему учить надо. Нужно расслабить горло и просто повторять это. Снова и снова. Скоро это закончится. Глотку саднит, а челюсть начинает неметь. Слюна течёт по губам и подбородку. Глаза закатываются, как в припадке, ловя размытые цветные пятна вместо очертания лысой башки на фоне зелёного абажура. Хозяин шумно дышит, продолжая трахать его рот. Снова и снова. — Хорошо. Денис утирает покрасневшие губы, ожидая что ещё ему прикажут. — Ну чего расселся? Спать иди. А то смотреть на тебя тошно. Мученик хуев… — Куда? — На диван. В койку к себе пока не зову. Иди. Завтра поговорим. Может мозги встанут на место. Денис наливает себе из чайника остывшего кипятка, чтобы хоть немного смыть с языка горький привкус. — Спокойной ночи, — заторможено желает он, хотя за окном на пасмурном небе бледное пятно солнца в зените. В гостиной ложится на постеленный для него диван, накрывшись верблюжьим одеялом. Какой странный ненастоящий день. Вот бы завтра снова проснуться маленьким. Или у себя дома. Или в Топях, в доме бабы Нюры, когда ещё никто не исчез. Засыпая, он слышит, как по скрипучему полу ходит Алябьев. Гремит посудой, шумит водой. Удушливо пахнет речной рыбой и Денис проваливается в сети сна. * На следующее утро в голове ещё меньше воспоминаний, чем было вчера. Денис помнит только, как выбрался на берег Химкинского водохранилища без денег и телефона. Как его подобрал этот стрёмный рыбак и заставил делать ему минет. И вчера Денис почему-то так легко на это согласился. Как будто был должен этому рыбаку или тот имел над ним какую-то власть. И сам Денис почему-то называл его хозяином. Даже с большой буквы. Ебануться. Правда, что он курил? И почему этот рыбак живёт на его старой квартире? Может, был раньше соседом? Или где-то на работе пересекался? Почему он кажется Денису таким знакомым? Рыбака дома нет. На столе перед телевизором лежит записка, придавленная помятым тюбиком вазелина: «Ушёл на работу. Если есть куда идти — проваливай. Если нет, оставайся, но вечером готовь жопу». Если так щедро предлагают, надо проваливать. На плите стоит ещё горячая кастрюля ухи. Денис, морщась, закрывает крышку и на ходу съедает кусок хлеба с колбасой, запив остывшим кофе. Надевает, высохшую за ночь одежду — футболку и трикотажные штаны. Ни трусов, ни носков нет. Странно. Натягивает на босые ноги всё ещё мокрые кроссовки, про которые вчера совсем забыл. Хватает подмышку стоящую у телефона банку с мелочью, как компенсацию за моральный ущерб, и вылетает из квартиры. Дверь за спиной щёлкает автоматическим замком, как взведённым курком. Странно, что он знает этот звук. Он отзывается внутри минорными струнами узнавания. Денис застывает, привалившись к замызганной стенке под шквалом воспоминаний. Жестяная банка валится на пол, гремя мелочью на весь подъезд. Вот и ответ, почему он такой послушный. Лучше бы не вспоминал. Вернуться в квартиру уже нельзя. Денис подбирает банку и плетётся вниз по лестнице. Остаётся только проверить, настоящая ли эта Москва. Как он это поймёт? Должен понять. Он пешком добирается до метро в хлюпающих под пятками кроссовках и отправляется знакомым маршрутом к себе домой, чтобы убедиться, что никогда там не жил. А жил ли когда-нибудь в этой Москве вообще Денис Титов? На обратной дороге он замечает один из множества храмов Златоглавой и заходит, стараясь не смотреть на других. На оставшуюся в банке мелочь покупает четыре свечки и ставит за упокой. Может быть, здесь есть другие Макс, Катя, Соня и Эля, живые и здоровые, но Денис их не знает. Он просит покоя за тех, кто навсегда остались в Топях. Вины с него этот наивный ритуал не снимает, но хочется верить, что им там станет чуточку легче. Хозяин застаёт его сидящим на лавке у подъезда в обнимку с опустевшей банкой. — Вернулся, блудный сын. — Я ведь умер давно? — Тебе лучше знать. Денис буравит Алябьева въедливым взглядом, пытаясь понять, подловить. Он одет презентабельно. Действительно с работы, в костюме и с барсеткой, свисающей с запястья. Он ведёт себя, как Хозяин, он говорит и обращался с ним, как Хозяин. Но упорно делает вид, что познакомился с Денисом только вчера. Здесь он выглядит чуть лучше, чем в Топях: зубы получше, очки поновее, но остаётся всё таким же неприятным, некомфортным. Как незнакомец, который преследует на тёмной улице или полуночный водитель, к которому ты по дурости сел на трассе. Как маньяк, от которого нельзя ждать ничего хорошего. — Ну чего вылупился? Идёшь или так и будешь на лавке жопу морозить? Не дождавшись ответа, Алябьев идёт к подъезду, а Денис плетётся за ним. Вечером он ложится в кровать с подготовленной задницей. Не зная, каким будет с ним Хозяин, заранее промывает и растягивает себя под его здоровый член. Неприятно, а надо. — Иди ко мне, ласочка, — хрипло воркует Хозяин, притягивая в горячие объятия. Целует, оставляя засосы, гладит, сжимая и сдавливая худые бока. Как будто это всё взаимно. Как будто Денису это нравится, хотя он чуть слышно постанывает. — Зачем ты притворяешься таким заботливым? — А тебе пожёстче нравится? — Нет. Мне вообще не нравится, — честно отвечает, но не уточняет что. Вернее, кто. — Перевернись на живот. Денис подчиняется и раздвигает ноги. Лицом утыкается в подушку. Пахнет пером и чужим потом. Так почти хорошо. Не видно гнусную физиономию Алябьева, хотя он всей спиной чует, что тот рядом, буквально нависает над ним. — Понежнее, пожалуйста, — звучит, как просьба подать чай. Покрепче, пожалуйста. С молоком, пожалуйста. Без сахара, пожалуйста. — Ещё скажи, что ты раньше никогда. — Я раньше никогда не ложился под такого борова, — честно отвечает. На этот раз излишне. Хозяин звонко шлёпает его по жопе. — Попизди мне ещё. Поселился на всём готовеньком, ещё выпендривается. Между ягодиц касается мозолистый палец, с влажным звуком окунаясь в дырку. Хозяин одобрительно ворчит, осыпая пошлыми намёками. После чего наваливается тяжёлым телом. Загривок царапает жёсткая щетина и опаляет горячее дыхание. Странно, что Хозяин настолько горячий. А Денис всё не может согреться, острее чувствует его жар теперь внутри. Всё ещё болезненно большой, несмотря на подготовку. Нужно больше тепла, Денис жмётся к нему, как замёрзшая псина. К царапающей щетине, добавляются зубы, впиваются в лопатку, больно, но не до крови, прикусывая кожу. Тяжёлые бёдра с пошлыми шлепками бьют по заду, выбивая придушенные всхлипы, что несомненно нравится Хозяину. Он поддевает ручищей Дениса под грудь, задевая крошечные соски, и теснее прижимая к себе, вылизывает шею. — Послушная скотинка. Моя скотинка, — приговаривает, а рука с груди поднимается на горло, сжимает, заставляя до боли выгнуть спину. Удушающе целует губы, давая передышку, но оставаясь целиком внутри. У человека в душе дыра размером с Бога, а у Дениса размером с член Хозяина. И не в душе. Всё сильнее пахнет горьким потом, всё громче дыхание над ухом. Денис кончает под ним, но валит на равнодушную физиологию. * — Как тебя зовут? — на следующее утро спрашивает Денис, лёжа головой на огромной руке только проснувшегося Хозяина. — А? Мог и через годик спросить, — хмыкает. — Виталий Вениаминович Алябьев. Прошу любить и не жаловаться. — Так и знал… А где ты работаешь? — Есть у меня одно дельце… На хлеб с мясом хватает. Вставай, всю руку отлежал. Жрать хочу. Но Денис не отстаёт и за завтраком. Спрашивает про семью, про «одно дельце» и в какой оно отрасли. — Ты не охуел меня допрашивать? Я о тебе, малёк, меньше знаю. Только имя, и что сосёшь неплохо. Шпион из налоговой, что ли? Или от конкурентов… Хотя, они бы до такого в жизни не додумались. Всё. Мне в офис пора, а то мои дармоеды без хозяина работать не могут. Если захочешь пошляться, запасной ключ на гвозде. Вечеринок не устраивать, блядей не водить… хотя ты вроде не из таких. Что ещё? Мелочь на карманные я тебе оставлю. Заслужил. Вечером, если ещё собираешься тут оставаться, побалуешь минетом. Вроде ничего не забыл, — Хозяин хлопает себя по карманам и оглядывает прихожую, останавливаясь взглядом на своём приблудном жильце. — Поцелуешь на прощание? Денис касается губами побритой щеки и неохотно позволяет поцеловать себя в губы. Уходит он и правда больше не похожим на рыбака. Деловой костюм и чёрное пальто. И глядя на него из кухонного окна, Денис видит, как он садится в знакомый чёрный гелендваген. Оставшись один, Денис осматривает комнату, жалея, что не сделал этого ещё вчера. Происходящая с ним путаница, не даёт покоя. Что-то не так. Здесь такая же мебель, почти такие же вещи, как в его детстве. Но вещей самого Хозяина не так много. Один старый альбом в красной плюшевой обложке с уже знакомыми фотографиями бабы Нюры с супругом и маленьким Виталиком в очках, с перебинтованной пластырем перемычкой. На стенке пара чёрно-белых снимков ещё молодого Алябьева с друзьями на каком-то поле, одетыми по-походному. Его едва можно узнать среди других парней и то, по тем же уродливым очкам. В ноутбуке тоже ничего интересного. Какие-то образцы документов, шаблоны договоров. В истории поисковика в основном новостные сайты и порно с мальчиками и девочками, изредка сайты про рыбалку и интернет-магазины. Ничего интересного. В скайпе никаких переписок, только видеозвонки. Больше никаких других соцсетей или мессенджеров. Даже в Одноклассниках Алябьев не зарегистрирован. Денис решает поискать новости про себя, и на этот раз остаётся неприятно удивлён. Дениса Титова, как создателя приложения Труток, нигде не значится, собственно как и самого приложения. Зато находится его собственная страничка в соцсетях. На аватарке он беззаботно улыбается, обнимая за шею кого-то, кто отрезан со снимка. Странно, что сам собой всплывший в памяти пароль к этому аккаунту подходит. В остальном страничка выглядит так, будто её ведёт самый обычный парень, которого интересуют вечеринки, девки, игры и совсем немного компьютерное железо. Разве что переписки из невнятных подкатов к случайным девицам, вызывают испанский стыд. Зачем вообще их оставлять, если его везде отправили в ЧС? В последнем непрочитанном сообщении один из приятелей спрашивает, куда Денис пропал после вечеринки «у Игната», и что больше не будет покупать травку «у того барыги». Отлично, он ещё и торчок. На всякий случай Денис осматривает свои руки, но там по-прежнему уже давно зажившие следы от капельниц и ничего больше. Он едва успевает написать сообщение этому другу, чтобы встретиться, когда включается экран видеосвязи и появляется недовольная физиономия Алябьева на весь экран. — Ноут мой закрыл. Приду домой, оторву голову. — Хорошо. Денис выключает ноут, не забывая выйти из аккаунта. Нужно проветрить голову, прежде чем её оторвут, что, зная Хозяина, может оказаться совсем не пустой угрозой. Либо у него там на самом деле хранится что-то секретное, либо он просто не любит, когда берут его вещи. Денис сгребает со стола «карманные» и плетётся до ближайшего магазина за сигаретами. Курить хочется страшно. И страшно не хочется возвращаться. Денис снова не понимает, почему вчера остался с Алябьевым. Почему послушно, как скотина пошёл к нему в постель? Он уже был в душе, но сальные объятия Хозяина ощущаются до сих пор. Смоля сигарету у входа в метро, Денис думает — кем в этой Москве могли быть остальные, с кем он отправился в Топи? Если вообще были. Кольцова он не нашёл среди своих контактов. И хотя не успел получить ответ, на всякий случай всё равно едет на то место, где договорился встретиться с «другом». Ему везёт. Друган ждёт за столиком в кафе. Разговаривая с ним, Денис почти не делает вид, что ему до сих пор хуёво, чтобы чел поверил, что после той дури Денис не помнит и собственный адрес. Ему верят и даже подвозят на мотике до съёмной квартиры в жопе мира, почти на окраине Москвы. Ключи от неё он, правда, «потерял», но друг его успокаивает, говоря, что у его девушки есть дубликат и можно сделать копию. Копию копии копии. Искать ещё и девушку, к счастью не приходится, дубликат оказывается лежащим в почтовом ящике под грудой рекламных газет. — Я и забыл, что Лика тебя бросила. Оставшись один, Денис осматривается, чувствуя себя ещё более чужим, чем на квартире Алябьева. Но это его квартира. Он может остаться здесь и забыть про Хозяина. Он ничего ему не должен. И если задуматься, всё это время Хозяин совершенно его не держал. Только пользовался его плачевным положением. Денис упорно продолжает обследовать квартиру. Узнаёт, где работает и с кем отдыхает. Что мама не отвечала на звонки, потому что умерла, когда здешний Денис Титов ещё учился в унике. Из-за её смерти или по какой-то иной причине, он учёбу и бросил, до сих под перебиваясь подработками по специальности — программист. Кстати, за прогулы последних дней его снова уволили. Шаляй-валяйский образ жизни. Ни постоянной работы, ни постоянных отношений. Это ничего не значит. Денис Титов теперь совсем другой. Он может всё начать с чистого листа. Найти то, что ему понравится, и строить так, как ему захочется, не подчиняясь никому и не спрашивая никого. Возможность жить своей жизнью. Свобода… Денис берётся за уборку. Выкидывает испорченную еду, выносит мусор, перебирает одежду, пылесосит. Работа по дому помогает отвлечься, но мысли то и дело возвращаются к Хозяину. Он не боится его, он не хочет его видеть, он не нужен ему, но от того, что он решил не возвращаться, что-то тянет в груди. Как за разбитое окно в школе, за которое вызывают родителей к директору. И дома его убьют. Как будто нет никакой свободы. Сколько он ни пытается навести порядок в своей новой квартире, его всё равно тянет домой, к Хозяину. Грудь будто пронизывают рыболовные крючки, цепляясь за рёбра, лёгкие и сердце. И от каждого острого крючка тянется невидимая леска, за которую его терпеливо выводит беспощадный рыбак. Хозяин. Он уже переделал все дела. Стёр все следы прежнего Дениса Титова и теперь с ужасом видит, что и от его самого здесь совсем ничего не осталось. Даже волос на расчёске. Он убил Дениса Титова и убрал место преступления. Находиться в этой квартире теперь совсем невозможно. Хочется царапать ногтями обои и выть. Хочется отрезать рыболовные лески, которые всё сильнее тянут обратно. Он практически может их видеть, дотронуться. Он берёт нож и давит лезвием на одну из них, чувствуя нервами, с какой болью она рвётся, а крючок остаётся на месте. На груди под футболкой проступает тонкий порез, неглубокий, но болезненный. Это невыносимо. Денис сгребает в сумку всё, что может ему пригодиться: документы, одежду, бритвенный станок, ноутбук, зубную щётку. Всё ненужное скидывает в мусорный мешок. Хочет отдать ключ соседке, но забирает его с собой. Квартира оплачена на месяц вперёд. Это маленькая спасительная гавань для глупого малька, если он всё-таки наберётся решимости отрезать остальные лески. Он успевает вернуться до прихода Хозяина. Раскладывает свои вещи и переодевается, не находя себе места. Смотрит на часы, беспокойно перебирает пальцами, пытается сварить что-нибудь на ужин, но просыпает банку с крупой. Успевает смести, когда возвращается Хозяин. Денис не знает, рад он его возвращению или просто возбуждён из-за своей попытки бегства, но совсем не ожидает, что Хозяин окажется настолько не в духе. С порога он молча берёт Титова за глотку и прижимает к стене, свалив пару курток с вешалки. — За что? — хрипит Денис, замирая и даже не пытаясь вырваться. — Ты дурачка-то из себя не строй. Кто в ноут ко мне лазил? За всеми своими переживаниями он совсем об этом забыл. Как глупо получилось. — Прости. Я… Я не знал, что ноут нельзя трогать. Там даже пароля не было. Алябьев как будто не слышит оправданий. Он уже сделал вывод и ждёт подтверждения. — Кто тебя подослал? — Ни… никто. Я пытался узнать про себя. Как оказался в реке. Я не помню почти ничего. Глотку отпускают и Денис тут же валится на пол, откашливаясь и продолжая объяснять, что не сделал ничего плохого, что ни в чём не виноват. — Я тебе не верю. Пошёл вон отсюда. Алябьев снимает пальто и скидывает ботинки, не глядя на Дениса. Он его не держит, более того, прогоняет. В кармане всё ещё ключ от потайной заводи. Денис смотрит на входную дверь и тут же цепляется за штанину Хозяина. — Отцепись. Его пытаются стряхнуть, как щенка, но Денис успевает вжикнуть молнией чужих брюк и прижаться лицом к ещё вялому члену. — Ты думаешь, я за вот эти твои слюни тебе всё прощу? Денис упорно нализывает, чувствуя как твердеет под языком и жадно вбирает в рот. — Вот же подстилка, — с презрением вздыхает Алябьев и всё же ласково треплет по волосам, пока Денис старательно работает губами. — Ну, всё-всё, — бормочет он, когда рот уже полон солоноватой склизкой горечи, но отстраняться страшно. — Ты меня правда не прогонишь? — Я тебе ничего не обещал. Сам полез. А теперь пиздуй отсюда. — Нет! Хозяин больше не хочет слушать, за шкирку волочит за порог и хлопает дверью. Денис жмёт на кнопку звонка, колотит кулаками в дверь и просит пустить, пока соседка напротив, выглянув через цепочку двери, не угрожает позвать ментов. Денис стоит ещё пять минут, пока двери снова не открываются и Хозяин не бросает ему сумку с теми вещами, что он уже успел разложить. Снова щелчок замка, как перезарядка ружья. Обнимая сумку, Денис садится на коврик перед дверью, не собираясь никуда уходить. Он находит среди вещей один из телефонов другого Дениса и набирает номер мамы. — Алло, компания Чисто-Ков, хим-чистка ковров… — начинает бодрый женский голос. — Мама? — не слушая стандартное приветствие оператора, бормочет он. — Мама, я сейчас на нашей старой квартире. Помнишь? Где мы жили ещё, когда папа был… Здесь почти всё, как прежде. И люстра с хрустальными каплями. В зале такие же обои. Там остались мои каракули. Я помню, как их рисовал. Ты меня отругала ещё. Только наклеили новые… А папе так и не сказала. Завесила рамкой с фотографией. Только не могу вспомнить, кто был на том фото. Вы с папой или я?.. Или дедушка? Я вообще не поэтому тебе звоню. У меня просто… мне просто… Мам, мне так тебя не хватает. Оператор в трубке молчит, слышен только тяжёлый вздох, а потом дрожащим голосом произносит: — Мне тоже, сынок. * Утром Денис просыпается от того, что об него бьётся дверь. — Ты ещё здесь? — дивится Алябьев, перешагивая через него. — Точно ёбнутый. — Пусти меня, пожалуйста. Я больше не буду. — Что «не буду»? — Что скажешь. Мне правда нужно, — говорит он, садясь на колени и глядя снизу вверх, как бездомный пёс. — Пожалуйста. Хозяин смотрит на него почти с жалостью. — Ты либо хорошо играешь, либо тебе настолько некуда деваться. Он пускает Дениса в дом и ведёт в гостиную. — Давай-ка обговорим. Ты остаёшься до второго проёба. Первый уже был. Без моего разрешения даже зубную щётку не ставишь у меня в ванной. Если я что-то велю, выполняешь. Если тебе что-то нужно — проси, но не жди, что я всё брошу и буду исполнять твои хотелки. Если что-то не нравится, дверь знаешь где. Всё ясно? — Да. А можно поставить зубную щётку в ванной? Денис спит до самого возвращения Алябьева там же на диване, не раздеваясь и обнимая сумку с вещами. С трудом заставляет себя подняться и идти встречать Хозяина. Старается помалкивать при нём. Моет посуду и прибирается после ужина. Хозяин и сам не говорит с ним. После душа закрывается в комнате и, судя по щелчку клавиш, что-то печатает. Денис хорошо играет, а потому, когда свет в комнате Алябьева гаснет, пробирается к его койке и лезет под одеяло. Обнимает, уткнувшись в широкий бок. — Соскучился, что ли? — тот спрашивает сонно. — Ага. Хозяин ворочается, укладывая Дениса на лопатки и задирая его длинные ноги. — Я не готовился… — Ничего. Подай, там гандоны лежали у изголовья. Растягивать долго не приходится. Денис ещё с прошлого раза не отошёл. — Вот так тебе теперь хорошо, подстилка? Хорошо? Денису хорошо. Наутро мышцы выламывает сильнее, чем после первой ночи. Теперь всё становится просто и понятно. * Когда история с ноутбуком чуть забывается, Денис снова осторожно подбирается к Алябьеву со своими расспросами. Ему нужно знать. Нужно понять, что с ним происходит. Когда сидит в одних трусах на бортике ванной и бреет ему затылок обычным станком. Хозяин расслабленно лежит в пенной воде. Денис думает, что если бы бритва была опасной, то убил бы его. Так же быстро и грязно, как в машине. Но не делает этого. На оплывшей шее Алябьева россыпь пигментных пятен в том месте где его заколол Денис. Татуировки на руке нет. На груди и спине мелкие старые шрамы. — Ты когда-нибудь был женат? — спрашивает Денис, потому что знает, что в таком расслабленном состоянии тот ответит на всё. — Нет. Характер такой… Ни одна не прижилась. До сих пор. И до сих пор думаю, что по тебе дурка плачет. — А дети есть? — Есть, наверное. Полно. Я по молодости хорошо погулял. Ну что, закончил? — Да, — Денис стирает полотенцем клочки пены. — Тогда иди сюда. Алябьев легко, как щенка затаскивает его в ванну и целует, стискивая через мокрые плавки ягодицы. — А давно ты здесь живёшь? — спрашивает Денис снова, уже в другой день, протирая с полок недельную пыль. — Где, здесь? — не сразу понимает Алябьев, в это время просматривая новости на ноутбуке. — В этой квартире. — Сколько себя помню. — А сколько ты себя помнишь? Хозяин задумывается. Денис внимательно следит за выражением его лица. Он то хмурит брови, то поджимает губы. Что-то подсчитывает на пальцах и снова хмурится. — Слушай, не могу вспомнить. Как будто… забыл. Старею, что ли? Нахрена ты об этом вообще спрашивать начал? — Не знал, как попросить кое-что. — Тьфу ты! Больше всего не люблю, когда ходят три часа вокруг да около. Говори нормально. — Мне работа нужна. В этой твоей конторе программист не требуется? — А ты что, программист? Я думал, ты блядёныш по вызову. — Я программист по вызову. У меня диплом есть и образование. Неоконченная вышка. — Я не знаю твой уровень. Завтра поедешь со мной в офис, — до странного легко соглашается Алябьев. — Я в этом всё равно нихрена не понимаю. Наш админ тебя посмотрит. Как он скажет, так и будет. — Спасибо. Я отработаю. — Отработаешь, куда ты денешься, — рассеянно кивает Хозяин, снова отвлекаясь на ленту новостей. Конечно же, его берут. Это прежний Денис бросил вуз, новый Титов — дипломированный специалист с большим опытом. Создатель топового приложения. И это не гордыня. Он точно знает, чего стоит. Только Алябьев ставит условие, что до работы и обратно Денис добирается своим ходом и обращаться к нему будет только по работе. Никаких неуставных разговорчиков. Бизнес серьёзный, и Хозяин не хочет пускать о себе слухов. Хватает уже и того, что вообще пристроил блатного. Привычная работа создаёт иллюзию нормальной жизни. Конечно, Денис может на изи запустить своё старое приложение, как новое, аналогов которому сейчас на рынке не существует, но что-то останавливает, какое-то суеверие, что если он повторит хоть что-то громкое из прошлой жизни, случится какая-то беда. Пока его всё устраивает, как грубая ласка от Хозяина, без которого он по-прежнему не может обойтись. Но кажется, что во всей этой Москве Алябьеву безоговорочно подчиняется только Титов. Он здесь не Хозяин. Его конторка не хватает звёзд, занимается грузоперевозками, с трудом находит заказы. Его с утра до вечера доканывают клиенты, налоговики, и прочие кровопийцы. Его машина — скорее не роскошь и не понты, а вложение на чёрный день, если бизнес прогорит. * В четвёртый или шестой раз с Хозяином, хотя все ночи с ним уже давно слились в одну, не разберёшь и не отличишь, Денис плачет. Сам не зная, почему. Громко, до истерики. Так, что даже Алябьева берёт оторопь. Он замирает посреди процесса, не зная, что делать, а потом прижимает дрожащее тело к себе, гладит по спине, шепчет что-то успокаивающее в шею. Целует, пока Денис наконец-то не замолкает. — Ну и что это было? Больно, что ли сделал? Если больно, говори. Что я, совсем зверь? Ну чего ты? Ну, ласочка моя… Я же не знаю, что там у тебя в мозгах творится. Там раковая опухоль размером с бога. Денис молчит, не отвечает, потому что и сам не знает. Это просто то, что слишком долго копилось. То, что должно было случиться ещё в первый день, когда Алябьев привёл его домой. — Теперь всё хорошо, — шепчет он, обнимая Хозяина за плечи, хотя ничего на самом деле не хорошо. После ночной истерики наутро становится чуточку легче. Можно ещё немного пожить вот так. Оставить иллюзию в целости и сохранности для них обоих. Всем требуются перезагрузка. Даже Хозяину. Но у него есть рыбалка. — На седьмой день бог отдыхал. Отдохну и я, — каждый раз повторяет Алябьев, собираясь в несусветную рань, в четыре утра. Если бы Денис спал, то, наверное, и вовсе бы не проснулся, но в этот раз залип в интернете и просидел до рассвета. — А можно с тобой? — Нахрена ты мне там сдался? Я отдыхать еду от вас, людишек, наедине с природой. Мозги разгрузить… понимаешь? — Духовный ресёрч? — Вроде того. В общем, пока меня не будет, остаёшься за старшего. А значит, что к моему возвращению, чтобы вылизал тут всё. Жрать можешь не готовить. Я уху сварю. Или пожарю. После рыбалки Хозяин возвращается всегда заметно подобревшим. Даже, если без улова, но такое на памяти Дениса происходит всего раз. Вместо рыбин он приносит тюбик красной помады. Эту ночь Денис уже не забудет. Хозяин сидит на краю постели, раздетый и расслабленный. Хищно смотрит, как Денис подходит и садится на кусачий ковёр между его ног, кладёт длиннопалые руки на широкие колени и заглядывает в лицо Алябьева, только потом замечая чёрный тюбик у него в руке. Крепко взяв Дениса за острый подбородок, Хозяин мажет жирной красной пастой по губам, неровно, но ярко. Довольно цокает и целует, сам пачкая губы. Дыхание у Дениса тяжелеет. Он с содроганием выдыхает, когда Хозяин отстраняется. Любуется своей работой, ничего не говоря. Потому что когда всё хорошо, в словах нужды нет. Денис редко видит Хозяина настолько удовлетворённым. По-настоящему нравиться такому человеку — лотерея с выигрышем один на миллион. Сегодня Денчик сорвал свой сомнительный куш. Хозяин, как по спелой вишне, медленно ведёт большим пальцем. И без того неровно нарисованный контур размазывается ещё больше, но Хозяин снова довольно скалится. Денис медленно облизывается, с тёмным ожиданием глядя ему в глаза. Хозяин снова красит, ещё более неровно, жирно, сминая и оттягивая, задевая кромки белых зубов. Закрывает помаду, кладёт горячую ладонь на затылок своей Ласочке и надевает накрашенный рот на член. Слитно, в одно движение, нос тут же тонет в жёстких волосках. Дальше он сам. Сам знает, как нравится Хозяину, чтобы не бояться сделать что-то не так и испортить вечер. Член под головкой и у основания особенно сильно окрашивается красным, а по красным губам Дениса стекает белое. Хозяин не считает, что целовать после минета — зашквар. Но Денис всё равно оставляет у кровати графин с водой или бутылку минералки. Жадно пьёт после, чтобы смыть привкус. Ему кажется, он никогда к этому не привыкнет. Но это всё равно лучше, чем подставлять задницу. Наутро самое неприятное — потрескаются губы, а сидеть в офисе, после того, как его заездил Хозяин, то ещё удовольствие. Но надо признать, пользуют его не часто, раз-два в неделю, когда у Хозяина есть настроение. Чаще просто тискает задницу перед сном, будто Денис — его игрушка-антистресс. — Помадой накрасил, — шало улыбается Денис, укладываясь рядом на простыни. — А шубу подаришь? Папочка. — Я тебе нос клоунский подарю. Частушка ты накрашенная. Денис хохочет, а через пару дней Хозяин на самом деле дарит ему шубу. Жаль только, не леопардовую. Ярко-розовую, из какого-то ненастоящего меха. Но Денису всё равно нравится. * Спокойные будни, когда можно представить, что он живёт почти нормальной жизнью, перемежаются плохими, когда Алябьев не в духе и стоит прижухнуть где-нибудь в уголочке, чтобы не попасть под горячую руку. Денис чувствует. Денису неспокойно. Эта связь его уничтожает. Да, он на своём месте. Ему спокойно рядом с этим человеком. Но он знает, что скоро всё закончится. И старается урвать всё, что может, не стесняясь. Его срок условно счастливого заключения подходит к концу. Он продолжает оплачивать квартиру, в которой не живёт. Иногда приходит туда, лежит на диване, пялясь в потолок, иногда даже что-то готовит или прибирается, смотрит ролики на ю-тубе, заставляя хотя бы по чуть-чуть привыкнуть к этому месту, даже перерезает ещё пару нитей от своей груди, но это не помогает. Уже к вечеру оставшиеся лески тянут его обратно. Как же их много. И дело не в том, что здесь никто не живёт. Тишина в этой квартире и в доме Хозяина — разная. Дом Хозяина — это дом Дениса. Место, где он родился и вырос. Это с самого начала проигрышный приём. Он правильно понимает своё беспокойство, потому что совсем скоро просыпается среди ночи от разрывающей голову боли, разбудив своим криком Хозяина. — Что? — подрывается тот и включает торшер. — Голова, — стонет Денис, извиваясь от боли. — Что голова? Болит, отваливается? Что с тобой? — Болит. Убери боль. Денис находит его руку и прижимает к своей макушке, утыкается в горячую ладонь, стиснув зубы, но облегчения, как тогда, в монастыре, не приходит. — Пожалуйста, ты же можешь. Ты же исцелял уже. Я и так твой… Но Хозяин не понимает. Идёт к аптечке и несёт пачку обезбола, наливает воду в стакан. — Пей. Завтра в больницу поедем. — Мне там не помогут. — Откуда ты знаешь? Был уже? — Да. Нужен донор костного мозга, но моей группы крови никого нет. Я даже за чудом ездил, в монастырь под Архангельском. Мне там помогли. Ты разве не помнишь? — Опять хуйню несёшь? — Хватит притворяться, что ты ничего не помнишь! — взрывается Денис, и от собственного крика становится чуточку легче. — Ты Хозяин Топей! Ты головы людям рубил. — Какие ещё головы? Алябьев насильно зажимает ему рот, проталкивая таблетки, и заливает водой. Крепко держит в объятиях брыкающегося парня, пока тот не обмякает. — Успокоился? — Ты ведь любишь рыбалку? — бормочет Денис, как обезумевший. — Должен знать, что рыба лучше всего на опарыша клюёт. А самые славные опарыши в мозгах плодятся. Денис смеётся. — У тебя самого сейчас полная голова опарышей. — В собачьих головах, — продолжает Денис уже ровным голосом. — Но ты в человеческих больше любил. Заманивал к себе, обещая чудо. И за желание четыре головы брал. Ты заставил меня убить Элю. Ты всех нас мог убить. Поэтому я тебя и пырнул, и машину в реку спустил. Ещё не вспомнил? Хозяин молчит. В полумраке комнаты непонятно, о чём он думает. Таблетка начинает медленно действовать, не убирая боль, но делая её терпимой. Приглушает. — Значит, вот каким ты меня видишь. — Ты, наверное, и себя решил обмануть, — смеётся Денис. — Ещё не вспомнил, как ты сюда переехал? А как фирму свою основал? Начинал с чего? Ты же ничего о себе здешнем не помнишь. Потому что ты не жил здесь никогда. — Замолчи. — А знаешь почему? Это моя квартира. Я вырос тут. Я! Денис изворачивается змеёй из ослабевших объятий, наблюдая редкую картину: мученический лик Хозяина. Его почти жаль. По виску катится капля пота, он сжимает собственную шею, чтобы откашляться. На руке проступает татуировка с символом Урана. — Какая же ты гнида, — хрипит Хозяин, с ненавистью зыркнув на Дениса чёрными тлеющими угольками глаз. — Такое чудо испортил. Надо было напоминать. Тут же всё иначе. Утром бы съездили в клинику, и донор бы тебе нашёлся, и всё было бы. Но нет же. Не сидится тебе на жопе ровно. Ни себе, ни людям. Не дал мне отдохнуть по-человечески и себе подгадил. Надо было тебе сразу голову срубить. Паразит… Денис не двигается, когда рука снова сжимается на горле и подтаскивает к себе. В лицо смотрят страшные глаза Хозяина. В душу. Видят насквозь, на этот раз отлично зная, что происходит в его мозгах. Денис уже и забыл, каким тот может быть жутким на самом деле. — Что зенки пялишь? Обосрался? Да неужели? Ты же смелый у нас. Отчаянный герой. Не побоялся же, убил злодея. Значит, чуда своего был достоин, как никто другой. Но ты, Дениска, оказался слабаком. Мог своей жизнью зажить, доказать, что нет над тобой хозяев. Но ты даже этого не смог. Приполз, как скулящая сука, в ногах ползал. — Я не мог, — едва слышно шепчет Денис. — Ты привязал меня к себе. — Привязал, — соглашается Хозяин и показывает сжатый кулак с намотанными на него прозрачными нитями, несколько из которых оборваны. — Вот ты где у меня. Но ты же сам эти верёвочки не отрезал. Привык уже, да? Страшно одному стало. Эта чернявенькая, которой ты головёнку срубил, такая же была. Тоже долго трепыхалась. Уже устала прятаться. Вот столечко не продержалась, сдалась. Все вы такие… — Так нечестно было. Я всё помнил, а ты нет. — А жизнь вообще очень несправедливая дрянь. Ты разве не знал? Но в том и фокус, Дениска, чтобы вопреки всему этому, добиться своего. — Я думал, всё это не по-настоящему! — По-настоящему. Было. Теперь всё, райские врата закрылись. Подотрись своими билетами МММ, Ласочка моя. Пакуй шубку. В Топи вертаемся. * Обратно они едут на гелике. За окном туман и знакомых московских двориков почти не видно, как и самой дороги. Денис сидит рядом с Хозяином в этой вырвиглазной розовой шубе, потому что ничего другого у него нет. Остальные вещи не принадлежат ему. Брал взаймы. Жаль только, что телефон оставил. Хочется снова позвонить маме, даже если трубку возьмёт кто-то другой. — Что, думаешь, повторится ли чудо, если ты меня снова убьёшь? — подмигивает Хозяин через толстые стёкла уродливых очков и хрипло смеётся. — Не-а. Умерла, так умерла. Денис не реагирует, хотя убил бы его просто так. Без всякого чуда, на которое и в первый раз не надеялся. — Ты говорил, — вместо этого вспоминает он, — что если бы я тебе не напомнил, то в клинике бы мне помогли, и нашёлся бы донор. — Ну да. Так бы всё и было, — лыбится Хозяин, наслаждаясь его безнадёгой. — И после этого я бы так и остался при тебе до самой смерти? — А вот этого мы уже не узнаем. Может и соскочил бы однажды. Но я думаю, нет. Не соскочил бы. — Я тоже так думаю. Дорога по-прежнему утопает в тумане и только в боковом окне мелькает знакомый указатель «Мудьюга». Вот они и дома. конец.