***
Юнги устало откидывается на спинку кресла и снимает наушники. Глаза побаливают после долгой работы с компьютером, шея отдаётся неприятным ноющим чувством, а пальцы ломит. Юнги может со всей имеющейся у него ответственностью заявить, что он в рот ебал этот чёртов трек, этот заказ и этот вечер без чертового ответа Пак Чимина, который, Юнги более чем уверен, с Джином там если что-то и гоняет, то уже точно не чаи. Он смотрит на спокойно лежащий на столе телефон. Юнги буравит его взглядом, гипнотизируя и транслируя одну и ту же мысль: пришли сообщение, пришли сообщение, пришли сообщение… И когда телефон все же коротко светится, оповещая о сообщении, не проходит и десятка секунд — зависший Юнги даже не успевает в полной мере осознать, что произошло и дотянуться до телефона — как в студию вламывается запыхавшийся Намджун. — Ты еще не смотрел? — Намджун звучит сбивчиво, низко и хрипло, как и всегда, когда взволнован чем-то до определенной степени, и этот его тон сообщает Юнги о природе, очевидно, присланного им обоим сообщения гораздо больше, чем звук оповещения. — Это? — Юнги тянется к телефону, не в силах оторвать мгновенно потемневший взгляд от его экрана и снимая блокировку. Он говорит слишком спокойно, чтобы это было правдой: — Видео? На сорок пять минут. Видео. — Видео, да. От кого: Мими [видео] думаю, не так и важно, где чей член, оппа, главное, чтобы твой был во мне~ — Блять, — Юнги хрипло выдыхает, непроизвольно сглотнув, и поднимает глаза на Намджуна. От него не скрывается ни опасный блеск драконьих глаз, ни растрепавшиеся волосы, ни небрежно расстегнутая верхняя пуговка рубашки. — Ты уже начал? — Нет, — Джун мотает головой, притягивая к себе второе кресло, падает в него и подкатывается на колесиках к Мину. — Переведи на монитор. Мы примем этот удар с честью. — Я бы на твоём месте не был так уверен, — Юнги издает короткий рокочущий смешок, взъерошив тёмные волосы, и придвигается к столу, застучав по клавишам пальцами. — Ты помнишь ту фотографию? Меня как будто ударили под дых. Я теперь, блять, не могу не думать о том, как часто Чимин носит такое под одеждой, и не говори мне, что ты не думаешь о Джине то же самое, Мон. — Если ты хочешь, чтобы у меня встал, ты на правильном пути, — Намджун скалится, поиграв бровями, и они оба смеются, переглянувшись. Точно так же они оба понимают, что с этим чертовым видео это все равно будет неизбежно. — А вообще… в каком-то смысле, я об этом подозревал, знаешь ли. Джин слишком любит низкую посадку у джинс, будь она проклята, блять. — Джинсы это полбеды, — Юнги ворчливо фыркает, закончив, и запускает видео, по-кошачьи неотрывно наблюдая за переливающимся кружочком загрузки. — Ты видел шорты, в которых ходит Чимин? Вот это пиздец, Джуни. А он ещё и виляет бёдрами, блять, и я тебе клянусь — его облизывают взглядом все старше двенадцати и младше семидесяти, а он даже не замечает, и смотрит на тебя своими невинными блестящими глазками, как маленький наивный щеночек, просто пиздец. Я тебе клянусь, я со стороны похож на ебнутую бешеную псину, истекающую слюной и готовую броситься на каждого, кто не так посмотрел, меня Чонгук, блядёныш, снимает исподтишка и делает ебучие мемы. И ты ещё хочешь мне что-то сказать про низкую посадку джинс? Ей богу, Джун, ты просто не умеешь ценить благосклонность вселенной. Намджун задушенно и измученно стонет, опираясь локтями о собственные широко разведённые колени, и роняет голову на скрещённые руки. Юнги даже невольно усмехается, посмеиваясь с его реакции, но ровно до тех пор, пока в комнате не раздается нежный, довольно громкий голос Джина с чертового загрузившегося видео. Юнги с Намджуном реагируют на него до смешного одновременно, мгновенно вскинувшись и прикипев глазами к экрану. Мелодичное звучание высокого сладкого тенора сначала настраивает Мина на работу с треком (это хорошо звучало бы на бэк-вокале), но потом до него доходит смысл произнесённых слов и становится как-то совсем не до работы. — Твою мать, — Намджун кажется совсем потерянным. Его глаза круглые и темные, они жадно скользят по стройной фигурке Чимина, который после слов Джина переворачивается на спинку, изящно выгибаясь и, кажется, совсем не замечает, что каждое его движение, каждый сладкий звук, каждый дюйм его тела — все это выглядит как чёртово искусство. Джун едва слышно хрипит: — Он сказал растянуть? Растянуть. Бля, хён, они будут растягивать друг друга. Я сдохну. «Мы оба сдохнем», — Юнги думает практически меланхолично, разводит бёдра чуть пошире и поправляет в джинсах мгновенно затвердевший крупный член, неприятно впивающийся в грубую ткань. Он смотрит, как Чимини ловко подтягивает к себе Джина за бедра, как он ласкает нежную медовую кожу, как трепетно смотрит на дырочку, и действует так чертовски, чертовски осторожно и нежно… Юнги не вовремя вспоминает гребаную извращённую заразу Ким Тэхёна и его любимое выражение, но, черт возьми, на его памяти это первый раз, когда эта фраза действительно настолько подходит. Чимин действует как невинная омежка. — Пиздец, — Намджун стонет, так высоко, берёт своим невозможным низким голосом ахуенно непривычные для себя ноты, и Юнги незаметно включает запись их разговора. Он сам не до конца понимает, зачем это делает, но ему почему-то кажется, что это может пригодиться. — Я не смогу все сорок минут тупо смотреть, хён, я должен хотя бы подрочить. — Джуни, — Юнги говорит непроницаемо, натягивая маску спокойствия не только на лицо, но и на голос, но в уголках его губ прячется тонкая усмешка, — мы буквально сегодня фотографировали наши члены вместе, пока я вылизывал твою шею, мы целовались не раз и не два, и дрочили друг другу столько же — если ты думаешь, что можешь меня смутить такой хуйней, то ты меня, блять, очень плохо знаешь. Смазка сам знаешь где. Юнги не отвлекается на шорох, даже когда его неугомонный и совершенно не способный рассчитывать свою силу друг явно что-то роняет сзади, разве что не разбивая. Он смотрит, как скулящий Чимин охотно принимает в себя пальцы Джина, как он теряется от ощущения заполнености, как он забывает, что надо не только получать, но и отдавать. Юнги непроизвольно прихватывает клыками подушечку большого пальца, и не может не думать: он взял бы Чимина как следует, долго, сладко бы ласкал дрожащую и невинную, как ему, блять, искренне до этого казалось, булочку — нежно провёл языком по набухшим, раскрасневшимся от возбуждения и ласк соскам, покрыл бы поцелуями чудесный плоский животик с красивыми чувственными изгибами и выступающими тазовыми косточками, с утробным урчанием покусывал бы эти роскошные, пышные, такие чертовски привлекательные бёдра, а затем заставил бы его кончать снова и снова только от своего языка на очаровательном маленьком члене и в розовой растянутой дырочке. Юнги брал бы его медленно, а потом грубо, оставляя свои метки, а потом опять медленно. Они трахнулись бы не меньше пяти раз, черт побери. Но все, что они с Намджуном имеют — это видео о том, как их не-парни ебутся на камеру, блядь. — …оппам… — Что он сказал? — именно с таким звуком трескается вселенная, с таким задушенным, коротким вздохом Намджун реагирует на порочное «оппа», сорвавшееся с сладких вишнёвых губок Сокджина. — Он… мне не послышалось? — Теперь ты точно знаешь, как сладко этот малыш будет выстанывать это под тобой, когда ты его наконец трахнешь, Джуна, но сейчас, будь добр, заткнись, а, — Юнги практически рычит и, кажется, даже не моргает, не в силах оторваться от происходящего на экране. И именно в этот момент он давится судорожным вдохом, потому что Чимин поворачивает голову и смотрит прямо в камеру. Всё его лицо красное, потерявшееся в удовольствии — мягенькие сладкие щечки влажные от невольных слёзок, ресницы дрожат, а пухлые, такие чертовски, чертовски красивые кукольные губки мило приоткрываются, позволяя сорваться высоким возбуждающим всхлипам. Чимина хочется заласкать, занежить, заставляя дрожать и сладко тихонечко плакать от удовольствия, и доводитьдоводитьдоводить, чтобы он беспомощно скользил по плечам маленькими пальчиками и выхныкивал своё нежное невнятное «хенми», буквально отпечатавшееся у Юнги в подсознании. Маленькая дрожащая булочка, сладкий, сладкий малыш — у Юнги настолько едет крыша, что он даже не может сосредоточиться на чём-то кроме ЧиминаЧиминаЧимина и, боже, его член тоже маленький, милый и розовый, как сладенький карамельный леденец. Юнги чувствует, что вот-вот начнёт капать слюной, как бешеная псина, и судорожно сглатывает, а затем снова зависает, потому что Чимин тянется за… что это, блядь. — Ебать, — Джун, судя по задушенному хрипу, с Юнги полностью солидарен. Они с совершенно зависшим видом пялятся на огромный, блять, двусторонний дилдо, наверняка из тэхёновой коллекции — только Ким Тэхён способен на добровольной основе захотеть засунуть в себя такое. Намджун судорожно шепчет: — Юнги, блять, у Чимина на этой хуйне даже пальцы не сходятся. — Я не… я… — Юнги, кажется, вообще в первые в жизни не находится, что сказать, просто-напросто лишившись слов. Он смотрит на то, как Пак Чимин, его нежный драгоценный ангелочек, его крохотная булочка, стыдливо заливающаяся краской от милых прозвищ и называющая секс «этим самым», судорожно сжимает свои миленькие маленькие пальчики на, блять, титанических размеров двухсторонним резиновом хуе и собирается вставить его внутрь. Юнги хрипит: — Я знал, что Тэ та ещё королева размеров, но он вообще что ли наглухо отбитый? Это ЧТО. — Это дилдо, Юнги. Дилдо, — даже сквозь шок ухмыльнувшийся Намджун делает картинный пас рукой и язвит: — это Юнги. Теперь вы знакомы. — Твоё, блять, зубоскальство мне сейчас нахуй не всралось, Ким Намджун, — Юнги рычит и подается всем телом вперед, опираясь локтями о колени. У него стоит так, что это просто пиздец. Грубая, плотная джинса и чертова молния болезненно давят на напряжённый, крупный член, и Юнги сейчас как никогда, блять, в жизни проклинает свою любовь к узким джинсам и свой весьма нескромный размер — всё это подтачивает его терпение так же стремительно, как пьянеет Хосок после того как подышал рядом с алкомаркетом, но он, блять, не животное, у него все ещё есть остатки самоуважения, и он не собирается дрочить в собственной же студии, а ещё он не собирается даже смотреть в сторону Намджуна, который, не стесняясь, остервенело трахает свой плотно сжатый кулак. Вместо этого Юнги вплотную прикипевает взглядом к экрану и смотрит на то, как высоко и жалобно Чимини стонет от проникновения, как невыносимо сильно, до разъезжающихся круглых коленок и сорванного голоска, наслаждается похвалой Джина и его вниманием. Этот кинк прочно заедает в юнгиевой голове, отпечатывается на внутренней стороне черепной коробке, совмещаясь с тем, что происходит на экране, происходило буквально несколько часов назад, и своими собственными жадными, грязными фантазиями, а когда Чимин сбивается на плач и мольбы, умоляя не вынимать чёртово огромное дилдо из его крохотной дырочки, потому что ему так, так чертовски сильно нравится чувство наполненности… — Пиздец тебе повезло, хён, — Намджуни сзади дёргает головой, коротко присвистнув, и отчаянно хрипло стонет, когда Сокджин заливается яркой краской и чувствительно дрожит в ответ на грубость, — пиздец нам повезло, хён. Просто, блять не могу не думать, как буду трахать свою принцессу, вжимая в стену и держа на весу, и как его сочная розовая дырочка- — Джун, блять, бога ради, не подливай масла в огонь, — Юнги рычит, до побелевших костяшек сжимая подлокотник стула, но такой Чимин — требовательный, жадный, бесстыжий, разъебывает его чертовски сильно. Юнги не может не думать об этом, не может не представлять: хорошенький разрумянившийся малыш Мими, седлающий его бёдра и упрашивающий своим непристойным капризным голосом хорошенько трахнуть маленькую нетерпеливую шлюшку. Мин глухо стонет и всё же сжимает себя пальцами сквозь ткань, усиливая давление, и непроизвольно бросает короткий взгляд на бутылочку со смазкой, стоящую рядом с Джуном. — Никогда не любил дрочить на порно, но блядь, — Намджун кончает. Юнги мог бы усмехаться и отрицать, но правда остаётся правдой — Намджун выглядит чертовски горячо. Его сильные пальцы крепко сжимаются вокруг красного от возбуждения, крупного члена, и по ним течёт свежая горячая сперма — густая и вязкая, он издает короткий, порыкивающий хриплый стон и откидывает голову, обнажая мощную красивую шею. — Если хоть капля твоей спермы попадет на пол моей студии или, не дай бог, диван, я лично прослежу за тем, чтобы ты слизал все, Джун, — Юнги сглатывает по неясной ему причине загустевшую слюну, собирается с хрупкими остатками сил, но тут громко стонущий Чимин подцепляет Джина ножками и ловко их переворачивает, насаживая по самое основание, и это, блять, последняя капля — Юнги шипит сквозь крепко сжатые зубы и вжикает молнией на ширинке. — Это ты типа в стиле пост сдал — пост принял, хён? — Намджун сзади паскудничает, зараза, но недолго — он залипает на то, как Джин грациозно прогибается и надавливает ножкой Чимину на спину, вжимая его в пол и не прекращая насаживаться на дилдо: — Воу, воувоувоу! — он обреченно стонет, глядя на самозабвенно трахающего себя в задницу Джина, и неверяще роняет: — Это правда Джин? Это мой малыш, который пищит и краснеет, когда ему приносишь кофе? Блядь, ну быть же не может, ну как же так-то, блять. — Магия, — Юнги рычит сквозь зубы, хрипло невольно выдыхая, и грубо, с оттяжкой дрочит, крепко, практически до боли сжимая кулак. Не хочется совсем на сухую, не хочется тянуться до смазки и возиться с ней, поэтому Юнги просто размашисто проходится влажным языком по ладони, смачивая её слюной, сплёвывает, чтобы наверняка, и снова сжимает кулак. Хриплый, низкий и глубокий стон срывается с его губ сам собой, когда он видит, как Чимин на экране закатывает глаза и скользит по пухлым губкам длинным розовым язычком, высовывая кончик, как хентайная девочка. — Чёрт. — Ты здесь тоже решил устроить порнушный филиал, хён, блять, — голос Намджуна звучит слишком низко и слишком хрипло, и, блять, Юнги стоит невероятных трудов оторвать взгляд от сладко задушенно стонущего Чимина, но ему внезапно хочется, а он не привык отказывать себе в сиюминутных желаниях. Поэтому он легко отталкивается ногой, поворачиваясь к Намджуну в пол-оборота и полностью открывая вид на толстый, длинный член и на плотно сжатые вокруг него длинные красивые пальцы с фактурными мужскими костяшками. Юнги смотрит прямо ему в лицо, в расширившиеся, словно у большой кошки, жадные глаза, смотрит прямо, насмешливо и совсем капельку игриво. Мин плавно откидывает голову, обнажая шею и очевидно красуясь, позволяет разметавшимся волосам картинно скользнуть по лицу и ухмыляется, показав длинный гибкий язык с круглым шариком металлического пирсинга, с лёгкостью достающий до подбородка кончиком. Юнги хрипло, низко урчит, и его голос безупречно сливается с высокими сладкими стонами двух их малышей: — А что, Джун-а? Намджун смотрит на него тяжелым, практически чёрным взглядом, сглатывает, скользнув длинным влажным языком по пухлым губам, а затем демонстративно переводит взгляд на экран — там как раз последние минуты. Их малыши кончают красиво, сладко и долго, опустошая себя до самого конца и судорожно сжимая тугонькие дырочки на огромном дилдо. Будь Юнги там, он бы заполнил Чимина полностью, толкнулся бы до предела, набивая милый животик своим членом и своим семенем, а затем развернул бы поскуливающего малыша спинкой, смял в пальцах сочную упругую попку и наблюдал бы за тем, как сперма сочится из красной растраханной дырочки, пачкая мягкие бёдра. — Нравится пялиться на мой член, Мон, — не спрашивает, утверждает Юнги, замедляя движение ладони. Он тоже совсем близко к финалу, чертовски близко, и когда его невинный малыш хныкает, когда огромная игрушка выскальзывает из его разрушенной, сладкой дырочки, когда он судорожно запихивает в неё пробку, крепко сжимая её в дрожащих крохотных пальчиках, сдерживаться становится всё сложнее и сложнее. Поэтому Юнги обхватывает пальцами под головкой, сжимает кулак, и размазывает густо сочащуюся смазку, играясь с щелочкой. Намджун точно смотрит, Юнги знает, и даже выдыхает через раз. Мин ухмыляется, скользнув кончиком языка по выступающим клыкам, и урчит: — Хочешь, я по доброте душевной дам отсосать? Или, например, кончу тебе на лицо. На твоей коже ахуенно будет смотреться сперма. — Нахуй иди, хён, — Намджун рычит низко и утробно, но Юнги видит, как дергается его кадык, как на мгновение темнеют глаза и заостряется линия челюсти. Он издает короткий смешок: — У тебя явный кинк на хёнов, Наму, — бедра Юнги непроизвольно дергаются в желании вбиться в чью-то тугую дырку, но самая ближайшая к нему определённо не дастся, поэтому он просто продолжает скалиться, с удовольствием наблюдая за реакцией, — смотри: я, Джинни, Хо- — Завали ебало, Юнги, Хосок мне не хён, это было, блядь, один раз и он, сука, был снизу, — Намджун звучит ещё отчётливее и рывком придвигается ближе, именно так, как Мин и хотел. Он нависает, упираясь ладонями на поручни кресла, приближается вплотную, так, что Юнги чувствует его сбитое горячее дыхание на своём лице, и гулко рокочет: — И ты тоже был бы снизу. Юнги лишь ухмыляется в ответ, нисколько не впечатленный, длинно, сладко скользит языком по уголку губ Джуна, двигает рукой еще несколько раз, сжимая себя на грани боли, и кончает. Он не стонет, лишь тихо, удовлетворенно выдыхает, щекоча вздохом чужую щеку и отстраняется. — У меня есть чудесная идея для фото, Джуни, — Юнги скалится так, что обнажаются клыки, — даже две, и я, так и быть, как хороший хён позволю тебе выбрать. Первая: мои пальцы, испачканные спермой, в твоем болтливом рту. Вторая — наш с тобой поцелуй. Что ты выберешь? — У меня тоже есть идея, сахарный хён, — Намджун рычит, и его верхняя губа приподнимается, обнажая зубы в ответном оскале. Он слегка опускает ресницы, и, да, Юнги обожает этот пронизывающий драконий взгляд, в чем, разумеется, никогда не признается. Намджун поднимает руку, скользит пальцами на чужой загривок и с силой давит, сминая и притягивая к себе. Он не нежничает, крепкая хватка отдаётся болью, но именно это Юнги и нравится — с ним не сдерживаются и можно не сдерживаться в ответ. Между их лицами всего пара сантиметров, и Мин чувствует на своём лице ровное тёплое дыхание, слышит, как джуновский баритон вибрирующе рокочет у того в горле. — Твои пальцы, твоя сперма, наш поцелуй. Ты знаешь свой вкус, хён? Он такой же сладкий, как твои губки, м-м? Голос Намджуна звучит насмешливо, но Юнги знает, что тот предлагает серьёзно и не пойдёт на попятную. Это ему тоже в Джуне нравится: они равны, до смешного, у них даже члены одинаковые и классическое детское мерянье не имеет смысла. Намджуну не хочется поддаваться, но его и не хочется передавить, и в этом прелесть. Юнги ухмыляется: — По-твоему, поцелуи со мной сладкие? Тогда от Джина у тебя разовьётся диабетический кетоацидоз, На-му, — Юнги выдыхает это прямо в чужие губы, окончательно сокращая расстояние между ними, а затем издает короткий мурлыкающий смешок и снова влажно, размашисто проходится по чужим губам языком. Намджун издает низкое, грудное рокотание, похожее на что-то среднее между рычанием и недовольным мычанием, а затем вдруг усмехается в ответ и обхватывает губами кончик чужого языка. Юнги заинтересованно щурится и высовывает язык сильнее, чтобы… ох, да. Намджун перехватывает его голову удобнее, упираясь большим пальцем чуть дальше скулы, сжимает свои до нечестного пухлые губы и туго, влажно и чертовски развратно сосёт его язык, недвусмысленно двигая головой. Юнги невольно невнятно стонет, кладет чистую руку на чужую грудь и с силой сминает ткань чужой рубашки, так, что пуговицы натужно трещат, притягивая Кима поближе к себе. Они кусаются, порыкивают, остервенело борясь за доминирование, но оно перетекает от одного к другому плавно и равномерно, с влажными развратными звуками. Юнги тянется второй рукой, испачканной в сперме, к их губам и, подловив момент, просовывает один палец в намджунов рот, застонав. О да. Не то чтобы Юнги не нравится собственный вкус, он скорее абсолютно к нему равнодушен за исключением тех случаев, когда слизывает его с чудесных попок или мягких щёчек, но там совсем уже другой случай. Намджун реагирует страстно — прикусывает подушечки, урча от удовольствия, и втягивает в рот еще один палец. Их общая слюна, горячая и вязкая, течет по запястью и, черт возьми, Юнги определенно нравится. Он точно попробует что-то такое с Чимини. В ближайшее время. — Готово, — отстранившись, Намджун смотрит на него пронизывающим, голодным взглядом — у него стоит. Юнги по-кошачьи щурится от удовольствия — разумеется, его эго не может не тешить такая очевидная, ничем не скрытая и честная реакция, поэтому он плавно поводит коленом, проезжаясь по чужому стояку и заставляя Джуна зашипеть, а затем сам застегивает джинсы, пряча обмякший член. Намджун говорит слишком хрипло, и крепко сжимает в пальцах свободной руки телефон с запущенной записью: — Думаю, будет честно отправить им так же… Да и тебе не помешает в твоей коллекции мой поцелуй. — Наш, Наму, — Юнги заливисто бархатно смеется, когда Намджун недовольно поджимает губы, и мягко тянет: — да господи, Джун, чего ты так распереживался? У тебя вставало на наши поцелуи ещё со старшей школы, тоже мне открытие, но сосать я тебе в этот раз не буду. Намджун, разве что не надувшись, отмахивается и плюхается обратно в своё кресло, нетерпеливо что-то щёлкая и печатая. Юнги получает отснятое видео и, не пересматривая, отсылает Чимину. От кого: Юнги [видео] что насчет кофе завтра, булочка? сдаётся мне, что вам с утра понадобится что-то помимо белка :D Отправив, Юнги удовлетворенно выдыхает, откладывает телефон и задумчиво смотрит в сторону сосредоточенно что-то печатающего Джуна. Ещё более задумчиво он смотрит на очевидно натянувшуюся ширинку, качает головой, издав короткий смешок, и легко поднимается на ноги, чтобы следом опуститься на колени между разведённых мощных бёдер, скользнув вверх по ним ладонями, и мурлыкнуть: — Ладно, чёрт с тобой, я все равно сегодня не успел поужинать.Часть 1
19 сентября 2021 г. в 10:40
Чимин суетливо мечется по комнате, кусая губы и прижимая к груди ладошки. Он слышал — всего лишь краем уха, да и вообще, это скорее слух, и непонятно, откуда он взялся, и правдивый ли вообще, и все такое, но. Чимин нервничает. Потому что согласно этому слуху Юнги любит опытных.
А это значит, что наиболее насущный сейчас для Чимина вопрос — где получить нужный опыт без обязательств и не в одиночестве. Он честно пробовал сам, но так и не смог решиться — когда он все же набрался смелости и попытался потрогать себя сзади, его пальчики так сильно задрожали, что он даже не смог прижаться подушечкой к судорожно сжавшемуся тугому входу.
Чимин пытался справиться — он тщательно расслаблял своё тело, включал успокаивающую музыку, зажигал свечки, ласкал себя до изнеможения, игрался с оттягиванием и контролем оргазма, но ничего из этого так и не помогло. Стоило ему завести руку между ног, скользнуть под поджавшиеся небольшие яички, развести в сторону упругие круглые половинки аппетитной задницы и невесомо коснуться своей гладенькой милой дырочки, как его коленки тут же стеснительно смыкались, по всему телу проходила дрожь, и это словно парализовало его.
Страшно. Это было необъяснимо неловко и очень страшно. Что если это будет больно? Или если он что-то повредит себе? А если Чимин допустит ошибку? Можно ли вообще допустить ошибку в таком… деликатном деле? И если да, то к чему она приведёт?
Так или иначе, Чимини с куда большей охотой доверил бы свою девственную дырочку кому-то, кто будет с ней нежен, ласков и внимателен, и сделает так, чтобы мысли об анальном сексе — такие, такие возбуждающие, перестали быть ещё и такими чертовски пугающими. И, конечно, Чимину очень хочется, чтобы этим кем-то был Юнги. Но Юнги не нравятся неопытные.
И в этом состоит ещё одна краеугольная проблема Пак Чимина. Потому что он, при всей своей боязни анального секса, до самой глубины души, от пушистой макушки и до кругленьких пяточек, на все сто процентов был абсолютно не гетеросексуальным и, последний гвоздь в крышку его метафорического гроба — настолько же пассивным. А значит, заветный опыт он мог заработать только одним путём. Чертовски пугающим путём.
От упаднических мыслей его отвлекает короткий звук вибрации: телефон на столе вспыхивает новым оповещением от Сокджина — его нежного хёна, чудесного друга и любимой заботливой курочки-наседки. Джин прислал кучу каких-то фотографий и текста, так что Чимин даже не тратит время на попытки прочитать их на экране, а устраивается в глубоком удобном кресле, подобрав под себя ноги, и открывает диалог.
От кого: Сокджинни-хён
Намджун оставил мне в книжке, которую не отдал вовремя, цветочек!!!
что это значит?
это просто извинение?
что он имеет в виду?
боже
аааа
а что это за цветочек
ЧИМИН Я НЕ ФЛОРИСТ
ЧТО ЭТО ЗА ЦВЕТОЧЕК
ЧТО ОН ЗНАЧИТ
И У МЕНЯ ВЕДЬ ДАЖЕ НЕТ ЕГО НОМЕРА
И
КАК БЫТЬ
Чимин помоги своему хёну твой хён нуждается в совете
ЧИМИН
Чимин гипнотизирует взглядом последние строчки минуты три. Джин за это время весьма самодостаточно успевает окончательно впасть в панику, успокоиться, снова запаниковать, прислать фотографию подарка Намджуна со всех существующих во вселенной ракурсов и, кажется, залезть в справочник по цветам.
Чимин моргает, прокручивает в голове все свои переживания и не до конца сформулированная мысль приводит его пальцы в действие ещё до того, как он полностью её переварит. Он печатает:
От кого: Чимини
Хён, займешься со мной сексом?
И осознаёт.
Чимин паникует, куда там Джину с его капсом и обилием смайликов, Чимин роняет телефон из ослабевших разжавшихся пальчиков и замирает ледяным изваянием. Чимин не знает, что делать, но удалять сообщение поздно — бдящий в онлайне Джин его уже прочитал и что-то пишет в ответ.
На пришедшее сообщение Чимин не смотрит, крепко зажмурившись, и на всякий случай ещё и закрывает глаза ладошками. Так он сидит до тех пор, пока воздух не разрезает тонкая трель телефонного звонка.
— Глупый! Глупый! Глупая голова! — Чимин тоненько стыдливо скулит, шлёпая себя по макушке, и подавляет желание малодушно спрятаться и игнорировать хена до конца времён — он прекрасно знает, что с Джина станется приехать, и такого позора он уже точно не переживёт. Поэтому он собирается с духом, глубоко вдыхает, пытаясь утихомирить судорожно бьющееся сердечко, и нажимает на кнопку принятия вызова, сразу же судорожно залепетав:
— Хён, простипожалуйста, я случайно, точнее не случайно, но я подумал, или, точнее, не подумал, прости, в общем, я не то имел в виду, простиппростипрости, я такой глупый, не обращай внимания, пожалуйста, просто я из-за Юнги-хена совсем с ума схожу, точнее, не из-за него, он тут как бы не причём, это я сам по себе, но из-за него, ну, в том смысле, что…
— Так-так-так, Чимини, тихо, — когда Чимин совсем начинает путаться и запинаться, его перебивает нежный, высокий голос Джина. Пак слышит в нём смущённые нотки, обычно свойственные Джину только при приближении Ким Намджуна ближе чем на десять метров, и это заставляет его самого покраснеть ещё сильнее, окончательно становясь похожим на круглую спелую вишенку. — Давай с самого начала: почему ты написал мне… написал то-самое-сообщение и причём тут Юнги? Он что-то тебе предложил? Если ты чего-то боишься, то никогда не поздно…
— Хён! — Чимин смущенно пищит, почти плача от стыда, подтягивает коленки, прижимая их к груди, и тщетно пытается спрятать пылающее лицо в ладошках. Из-за этого его голос звучит приглушенно и невнятно, но Чимин просто не в силах сейчас смотреть на милую фотографию Сокджинни-хена, стоящую на контакте, только не после того, что он сделал. Он лепечет, сжимаясь в комочек и мечтая провалиться под землю: — Юнги-хен ничего… он н-никогда! Это я… сам. Просто, ты же знаешь, все говорят, что Юнги-хену нравятся опытные, а я не опытный, я даже не целовался ни разу, ну… нормально. По-взрослому. Вот, и я, ну… Мне бы так не хотелось разочаровывать Юнги-хена, а тебе я доверяю больше всех, но я не подумал, это была глупая идея, я знаю, прости ещё раз, давай просто забудем, пожалуйста, я больше ни за что…
— Т-ты дома один? — и без того достаточно высокий голос Сокджина кажется совсем тоненьким и дрожащим — ещё немного и он превратится в тот самый пищащий звук, на который хён срывается, когда слишком сильно и долго смеется и уже просто не может сдержаться. Вот только сейчас причина вовсе не смешная, и Чимин почему-то уверен — нежный, деликатный Джин никогда не будет смеяться из-за таких неловких вопросов и признаний. — Просто, возможно, чисто гипотетически, твое предложение не то чтобы не лишено смысла, но, вероятно, оноимеетместоидляменятоже.
— Ч-что? — Чимин невольно запинается на судорожный голос Джина — когда Ким волнуется, он обычно начинает очень быстро частить. Этот милый лепет напоминает Чимини стук его собственного взволнованного сердечка, и он нервно поджимает пальчики на ногах, кусая нижнюю губу, машинально гладя себя по бедру и пытаясь успокоиться. Некоторое время они молчат, и в воздухе висит только смущённое сорванное дыхание и отдалённые звуки улицы из открытого окна.
— Не заставляй меня повторять, Мими, — Сокджин пищит. Он пищит настолько высоко и настолько заразительно, что Пак пищит вместе с ним и выдает:
— Как я могу просить тебя не повторять, если ты, ты, хён, сказал, что то-самое мое сообщение оно. тебе… что ты… хён!
— В моём возрасте говорить и, тем более, повторять такие вещи неприлично, Чимини, и вообще, зачем повторять, если ты уже понял, а ты ведь понял, да, я знаю, что ты понял, это сложно не понять, эти смущающие штуки, — Сокджин увиливает от ответа и явно суетится, смущённо заметавшись, но Чимин полностью его понимает. И без того взволнованный, он легко улавливает эмоции Джина сквозь телефон и уже совсем не может сдержаться сам, так что подскакивает с дивана и начинает ходить кружками по комнате. Джин тем временем неловко продолжает: — Просто тыжезнаешь, в библиотеке говорят о всяком, а о ты-сам-знаешь-ком, говорят ещё чаще, и, не думай, что я уверен на все сто процентов, но кажется…
— Ох, ты… Тебе тоже… — Чимин судорожно сглатывает, заправив выбившуюся светлую прядку за ушко и смущённо смотрит на своё отражение в зеркале ванной. Как он вообще оказался в ванной? Зачем он сюда пришёл? Чимин думает об этом не больше секунды, потому что это не важно — важно то, что до него наконец дошло, что именно Джин хочет сказать, или сделать, или предложить, или, если уж совсем честно, ответить на его собственное предложение. Одно это заставляет его только было сошедший румянец вспыхнуть с новой силой, раскрашивая щеки, уши и даже, кажется, кончик носа. Чимин закрывает лицо ладошкой, жмурясь, и смущённо шепчет: — Я од-дин. Тэхён уехал практически на месяц, хён. Я д-думаю, нам хватит?
— Я к-куплю, — Джин на том конце сглатывает, тоже мило заикается и говорит совсем тихонечко, — то, что надо купить, ну, знаешь, если у тебя нет и даже если есть, неважно, я куплю. Буду через полчаса. Может, час.
На этих его словах невероятно неловкий звонок завершается, и красного Чимина накрывает оглушающая тишина. То, что они только что так бесстыдно обсудили, то, о чем договорились — все это как будто разгорается внутри него бушующим пламенем, щекотно греет низ живота и провоцирует на то, чтобы двигаться, не в силах усидеть на месте.
Чимин судорожно мечется по квартире, наводя порядок и раз за разом перекладывая подушки, он трижды перестилает постельное бельё, пока не останавливается на нежно розовом с милыми белыми рюшками по краям, перебирает еду в холодильнике, заваривает свежий чай, заказывает доставку в их любимом ресторанчике и никак не может присесть. Если он остановится — мысли окружат его со всех сторон и точно нападут, он уверен.
Чимин нервничает. Конечно он нервничает, потому что это Джин, добрый, мягкий и сладкий Джин с самыми нежными руками, самыми ласковыми объятиями и самым сладким запахом цветочных женских духов, потому что он терпеть не может на себе мужской парфюм.
И это с ним они сейчас собираются… они…
Чимин судорожно машет головой, прижимая ладони к горящим щечкам, и невольно издает короткий судорожный писк, не удержавшись. Он крутится на месте, меряет комнату быстрыми маленькими шажочками, а затем подскакивает к зеркалу и в попытке успокоиться бездумно наносит на губы любимый персиковый бальзам. Его губы, и без того пухлые и сочные, становятся с ним ещё привлекательнее, ещё более сладкими и вкусными.
К тому же, Джину всегда нравились персики, и он часто сравнивал с ними круглые щечки надувшегося Чимина, а это значит, что ему наверняка понравится вку…
Стоп.
Чимин замирает, осознавая, что сейчас на полном серьезе подумал о том, что они с Джином будут… целоваться? А ведь у Джина губы тоже очень пухлые и наверняка сладкие и… Нетнетнет, Чимин абсолютно точно не будет об этом думать!
С другой стороны, они ведь планировали заняться чем-то куда более взрослым, чем поцелуи, но… Захочет ли Джин вообще с ним целоваться? А если нет? Всё это так неловко, к тому же, поцелуи — это что-то важное, Чимину кажется, что их нужно делить только с человеком, к которому ты испытываешь самые нежные чувства. И даже если считаются дружеские — искренне тёплые и сильные, так что, наверное? Может быть? Может быть, и правда считаются?
Чимин, с какого ракурса ни глянь, всё ещё совсем не похож на Намджуна, он ближе к его полной противоположности, если не считать губ, а губы — это очень важно для поцелуев, ведь правда? Ну а если нет — это может значить, что Джин, возможно совсем-совсем не захочет с ним целоваться, и вообще не захочет, а ведь Чимин ко всему прочему ещё и совсем ничего не умеет и…
Стоп.
Чимин судорожно выдыхает, делает несколько кружков по квартире, пытаясь привести мысли в порядок, а затем усаживается на кровать, отчаянно прижимая к груди подаренного Джином же плюшевого цыпленка и тычась в него красной мордашкой. Ему явно нужно успокоиться.
Он знает, что у Тэхёна в шкафчике, сразу за сборником по химии и фигуркой его любимой аниме-девочки в неприлично короткой юбке и в ещё более неприличной позе, заставляющей Чимина краснеть и отводить глаза, есть прибереженная на крайний случай бутылка вишнёвого ликёра. Крайний ли сейчас случай, или все же нет? Или да?
Чимин кусает губы, непроизвольно слизывает с них весь нанесённый блеск и, осознав, обреченно стонет: ну зачем он это сделал, зачем, теперь придётся наносить заново, и он будет не таким свежим, да и персиков теперь хочется, уж больно сладкий вкус… А какой вкус у Джина, интересно? Может, это жасмин, легкий и ненавязчивый или что-то более розовое и сладкое, подстать ему…
Чимин мягко бьется головой о цыпленка и немного коленки и скулит. Это совсем не помогает успокоиться, но, кажется, даже у его нервозности и смущения есть предел, потому что накручивать себя все сложнее. Он буквально выдыхается. Где-то под диваном звенит весёлой песенкой новой девчачьей группы телефон — да, Чимин включил звук, чтобы услышать, если Джин вдруг позвонит и, да, ему нравитя женский к-поп — и он отвечает на звонок не глядя.
— Джинни-хён, ты уже тут?
Из динамика раздаётся низкий, глубокий и хриплый смешок, совсем не похожий на нежный голосок Сокджина. Чимин узнает его мгновенно — слишком много ночей он провёл, стыдливо переслушивая немногие голосовые и жарко толкаясь бёдрами в подушку, а затем пачкая пижамные шортики, слишком сильно он был влюблён, чтобы не узнать Юнги. Он сжимает на телефоне дрогнувшие пальчики, отводит его от уха и бездумно смотрит на неловко-влюблённое «Юнги~оппа» с тремя красными сердечками.
— Ю-юнги-хён?
— Ты узнал меня по смешку, крошка, или посмотрел на контакт? — голос Юнги звучит лукаво, почти мурлыкающе, и Чимин ведётся на него мгновенно, словно крохотная наивная рыбка на блестящий крючок. Бархатный баритон окутывает его, утягивает все глубже и глубже и не позволяет выбраться на свободу. Не то чтобы, в общем-то, Чимину на неё хотелось, на эту свободу. — В любом случае, ты уже ответил на мой вопрос.
— А ты что-то спрашивал? — Чимин паникующе лепечет и чувствует, как его сердечко пропускает удар — он что, настолько выпал из реальности, что прослушал все слова Юнги? Он в принципе такой идиот или вселенная сегодня просто издевается?
— Нет, булочка, — Юнги издает мягкий смешливый звук (Чимин правда не пищит от того, как Мин его назвал) и говорит приглушенно, словно в сторону: — Мон, я знаю, почему его нет в библиотеке — твоя радость поехала спасать Чимина. Судя по голосу, ты заболел, малыш? Тебе нужна помощь?
У Чимина горит лицо, судорожно бьется в груди сердце, взмокшие ладошки и тянущее сладкое чувство от ласковых прозвищ, произнесённых невозможным голосом Юнги. Он абсолютно точно болен. С концами. По самые красные ушки. Чимин с трудом конструирует паникующую влюблённую кашу у себя в голове в что-то хотя бы отдаленно напоминающее логическую цепочку: они с Джином влюблены в Юнги и Намджуна, которые сейчас рядом, а совсем скоро они будут заниматься сексом, чтобы не разочаровать своих крашей.
Пре-вос-ход-но. Безупречный план, Тэхён бы оценил на все сто процентов.
— Чимини? — из мыслей его вырывает слегка обеспокоенный Юнги. Чёрт.
— Д-да, хён, — Чимин демонстративно кашляет, и это не сложно, потому что горло першит, — я заболел, а Джин везет мне лекарства. А потом будет готовить суп.
— Надеюсь, тебе это поможет, булочка, — голос Юнги звучит тепло и так ласково, что Чимин обязательно бы растекся слабой влюблённой лужицей, если бы ему не было так стыдно за то что он гнусно обманывает Мина. Одновременно с Юнги звучит дверной звонок. — Не буду мешать. Звони, если что-нибудь будет нужно, Чимин, не важно, что именно.
— Обязательно, Юнги-хён, спасибо. Мне нужно идти, Джинни-хён пришёл, приятно было… п-поговорить, да, прости, всё, це… в общем, пока-пока! — Чимин торопливо прощается сбивающимся голоском, едва не подвывая от того, насколько глупым опять выставляет себя перед Мином, пошлёпывает себя по красным щечкам и торопится к двери, чтобы открыть.
У самого порога он ненадолго замирает, пытаясь наскрести внутри хотя бы немножко уверенности, но получается так себе, поэтому Чимин просто коротко выдыхает и открывает дверь, чтобы столкнуться с хёном практически нос к носу.
Сокджин в своём любимом белом свитере крупной вязки с длинными рукавами, из-под которых показываются только самые кончики тонких пальчиков с изящными, коротко остриженными ноготками, покрытыми бесцветным лаком, и в милых круглых очках, съехавших на кончик носа. Его мягкие бархатные щечки полыхают от смущения, глаза опущены, и Чимин легко замечает, что из-под мягких, слегка вьющихся прядок нежного-нежного светло-коричневого оттенка показываются самые кончики ярко-красных милых ушек.
Смущённый Джин кусает полную нижнюю губу, оттягивая её белыми зубами, прижимает ладони к груди, и даже будучи не менее, а может даже и более смущенным, Чимин не может не заметить, что хён очень-очень, практически преступно хорошенький.
Пак немножко умирает внутри от стыда из-за наполняющих его голову глупых мыслей, ловит себя на середине движения, не позволяя ладошкам снова прижаться к щекам, и говорит, или, если уж совсем точно, пищит:
— П-привет, Джинни-хен? Заходи? — почему-то интонация получается вопросительной и это наверняка странно, так что Чимину хочется шлёпнуть себя по макушке ещё раз, но вместо этого он отходит в сторону и прижимается к двери в призрачной попытке почувствовать хоть какую-то опору среди этого бесконечного океана смущения. — Чувствуй себя как д-дома. Хотя чувствуй, наверное, не самое подходящее сейчас… боже, прости, не слушай меня, я немножко нервничаю и говорю глупости, я всем говорю глупости, даже Юнги, потому что я глупый, просто не обращай внимания, я налью тебе чай!
— Я взял попить, — Джин издает тихое смущённое хихикание, прикрывая губы пальчиками, и заходит, мелко кланяясь и благодаря за приглашение. Он разувается, снимая туфли на небольшом каблучке, и Чимин едва сдерживает умиленный вдох, когда замечает, что у хёна на ногах совершенно очаровательные носочки нежного кремового цвета с белыми пальчиками и пяточками. Сколько вообще милых деталей в Джине, чёрт возьми, противозаконно быть таким… таким… мягким. — Это ликёр, он сладенький и там очень-очень-очень небольшой процент алкоголя, но нам необходимо, просто ужасно-ужасно нужно дать своему сознанию чуть больше свободы, или я точно не смогу ничего сделать.
— А мы что-то будем делать? — Чимин паникует и пищит уже так долго, что, кажется, уже никогда не сможет снова говорить спокойным уравновешенным тоном. Словно он мог раньше (особенно в присутствии Юнги), но это совсем другой вопрос. Джин в ответ на его вопрос краснеет от шеи и до милых пухленьких щёчек, опуская глаза, и Чимин мгновенно краснеет тоже, но находит в себе силы, чтобы робко схватиться пальчиками за рукав чужого свитера и мягко потянуть за собой, в глубину их с Тэ небольшой уютной квартирки.
Он окидывает чистую гостиную быстрым взглядом, цепляется за заботливо усаженного в центр дивана цыплёнка и пытается дышать спокойно. Это простейшая схема: вдох-выдох-выдох, но сейчас даже она кажется ему чертовски сложной.
— Т-ты, — Джин пытается заговорить, но его голос звучит совсем тонко, и он прокашливается. Они замирают напротив друг друга одинаково красными и одинаково смущенными вишенками — одна побольше, вторая поменьше, и Сокджин, как вишенка не только побольше, но и постарше, пытается говорить максимально спокойно и конструктивно. Пытается. — Ты написал, мм, то-самое-предложение, и вот я тут. В общем, пока я ехал к тебе, я понял, что это и правда имеет смысл. Ну знаешь, тот самый глупый смысл, когда это настолько нелепо и глупо, что имеет смысл, да.
— Хён, ты заговариваешься, — Чимин неловко бормочет, прижимая ладошки к раскалённым щекам — они настолько красные, что ему кажется, что от них действительно веет самым настоящим жаром, таким, что можно обжечься, — но я, я т-тебя, да, понял. Только что надо… делать? И, кстати, — он резко вспоминает звонок Юнги и его слова (не только его слова ему и нежный голос, и ласковое обращение, и бархатный смешок… то, что важно, в общем), — м-мне звонил Юнги, и там был Намджуни-хён, и, в общем, он искал тебя. А ещё Юнги назвал тебя его радостью. Намджуни-хена, в смысле.
И если Чимин думал, что покраснеть сильнее невозможно, то он ошибался. После его слов у Сокджина такой вид, словно вот-вот пойдет пар из ушей — он закрывает лицо рукавами свитера, прячась, и издает такой тонкий жалобный звук, что испуганное отзывчивое сердечко Чимина делает кульбит. Он быстро наливает хёну воды, кладет в стакан лёд в форме сердечек из любимых формочек Тэ, осторожно протягивает, и Джин выпивает её залпом, даже не поморщившись, а потом снова прячется, пропищав:
— Искал?
— Искал, — Чимин мелко кивает, прижав ладошки к груди, и взволнованно пытается заглянуть Джину в лицо, — ну то есть, Юнги позвонил мне, чтобы узнать, не знаю ли я где ты, а потом, прямо во время звонка, сказал Джуни, что знает, где его радость.
— Мне нужно выпить, — Джин решительно опускает руки: его лицо все ещё красное, но уже не до такой степени, ловко достаёт красивую бутылочку с ликёром, а Чимин в это время, не дожидаясь просьбы, суетится в поисках фужеров. Джин все так же ловко, выдавая свою опытность, разливает им грамм по сто, и они молча пьют, глядя друг другу в глаза. Чимин понимает, что прямо сейчас они безмолвно скрепляют договор, что то его сообщение было судьбоносным. Они с Сокджином переспят. Сегодня. В их с Тэхёном квартире.
Они сидят на ковре, прямо напротив друга друга, воспитанно подобрав ножки и сложив ручки на коленях, и стеснительно медлят. Чимин невольно думает, что если бы они были влюблены, то никто бы так и не решился сделать первый шаг, и в конце концов они просто умерли бы от смущения. Может быть, именно поэтому им обоим и нравились такие как Юнги или Намджун — уверенные, спокойные, опытные и словно совсем не способные смущаться.
Чимин напоминает себе о том, ради чего они все это затеяли, о том, что он сам всё это начал, облизывает пухлые губки, и решается заговорить первым:
— Хённи, давай просто… п-просто по чуть-чуть. Я просто немножко… п-прости, ладно? — он смущается из-за того, что не может не запинаться от волнения, но Джин как-то говорил, что находит эту его особенность абсолютно очаровательной, и Чимин ему верит. Поэтому он ёрзает, придвигаясь немного поближе, и робко протягивает Джину ладошку, предлагая взяться за руки.
— Х-хорошо, Чимини, — Джин приподнимает уголочки губ в совершенно чудесной стеснительной улыбке, осторожно сжав чужую ладошку в своей, и тоже мило запинается. Чимину от этого сразу становится немного легче и немного жарче, но он только улыбается в ответ. Некоторое время они оба просто успокаиваются после этого небольшого шажка, а потом Джин мягко гладит большим пальчиком тыльную сторону ладошки Чимина и тихонько говорит: — У тебя такие маленькие ладошки. Милые и мягенькие, как кошачьи лапки. И пальчики тоже очень миленькие и сладкие, — Чимин краснеет, а словно немножко набравшийся уверенности Сокджин сжимает его ладошку в двух своих и легонько нажимает на мягкие подушечки пальцами. Он явно смущается и бормочет совсем тихо, потупившись, — и ты сам тоже очень… миленький.
— Хён, я… — Чимин выпаливает это прежде, чем разрешает себе задуматься, — м-можно я тебя поцелую?
Джин снова мгновенно вспыхивает, как маков цвет, да и у самого Чимина горит всё лицо, но хён робко кивает и прижимает одну ладошку к горящей щечке. Они все ещё держатся за руки, и Чимин чувствует, как Джин переплетает их пальчики, а затем они оба медленно-медленно подаются вперёд. Они замирают в нескольких сантиметрах друг от друга, смущённо глядя в глаза, а затем оба зажмуриваются и очень осторожно соприкасаются губами.
Это даже не поцелуй, просто короткое прикосновение, но Чимин успевает почувствовать, что губы у Джина потрясающе мягкие, ликёрно-сладкие и очень нежные, и что дышит он часто-часто, а перед поцелуем задерживает дыхание и сжимает пальчики. Чимину нравится. Нравится-нравится-нравится.
Ему нравится настолько, что когда их невинный, практически целомудренный поцелуй распадается, он снова подаётся вперёд, ловя горячий вздох Джина и тычась слепо, как котёнок. Они целуются снова, пробуют поймать ритм, медленно и неловко шевелят губами — все ещё невинно, но очень-очень сладко, и трепетно сжимают пальчики друг друга.
Не удержавшись, Чимин приоткрывает глаза и смотрит на крепко зажмурившегося Джина: его длинные ресницы мило трепещут, губы выглядят мягкими и влажными, а нежный румянец невероятно очаровательным — Джин весь очаровательный, милый и соблазнительный одновременно, и, чёрт побери, сейчас Чимин как никогда понимает Намджуна.
Чимин снова закрывает глаза и очень-очень робко, практически невесомо прикасается языком к краешку рта Джина, сжимая его пальчики чуть крепче в ответ на невольную дрожь. Он и сам дрожит, когда чувствует, что мягкие губы податливо поддаются, приоткрываются, позволяя скользнуть внутрь, сделать невинный поцелуй более взрослым.
Чимин деликатно скользит языком по внутренней кромке губ, касается десен на стыке зубов и ловит тихий шелестящий вдох, который предпочитает считать положительным знаком. Это придает ему немного уверенности, и Чимин уже собирается было продолжить свои исследования, как чувствует робкое прикосновение другого языка.
Они одновременно смущённо отстраняются и долго смотрят друг на друга.
— Мы можем… — Джин застенчиво гладит тыльную сторону ладони Чимина большим пальчиком, придвигаясь чуть ближе, и Чимин уже даже не дослушивает его предложение:
— Да, — он тянется к хёну, прижимается поближе, так, что они соприкасаются грудью, и нежно оплетает его шею руками, вплетая пальчики в совсем шелковые на ощупь волосы, — на все — да.
Джин облегченно светло улыбается, кладет ладошку Чимину на шею и нежно поглаживает, притягивая его к себе. В этот раз их поцелуй смелее, и на этот раз ведёт Джин: Чимин моментально обмякает, податливо приоткрывая пухлые мягкие губки и позволяя хёну всё.
Его охватывает полное, безоговорочное ощущение доверия, тепла и надежности. Даже когда их языки переплетаются, когда Джин давит, пытаясь подчинить, Чимин отдаётся ему с удовольствием, в том числе и потому что знает, что в любой момент ему отдадутся в ответ.
— Ч-что дальше? — Джин ненадолго отстраняется, спрашивая, и, ох, его губы — и без того красивые, пухлые, с чудесным плавным изгибом, налитые сочным цветом, сейчас кажутся ещё краше: припухшие от поцелуев, мягкие, блестящие и сладкие-сладкие на вкус. Чимину кажется, что они так и просятся быть укушенными, поэтому он приоткрывает ротик, осторожно сжимает чужую нижнюю губу в зубах и покусывает. Совсем легонько, до слабого стона, до глубокого, грудного звука удовольствия. Он сжимает зубки снова и тут же моментально проходится по следу укуса влажным горячим языком, зализывая и нежно зацеловывая. Чимин повторяет так раз за разом, в разных местах, пока не слышит такой необходимый ему сейчас слабый стон. — Я т-тоже хочу так, Мими. Твои губы они… они такие идеальные.
Чимин смущённо краснеет, но нежный укус отдаётся теплом во всем его теле и волнительным, неловким ощущением нарастающего желания в члене. Он дергается на каждый легкий укус, на каждое влажное движение чужого языка. И как бы Чимин ни старался сдержать и подавить это, его член постепенно напрягается против его воли, преобразуя все наполняющее его смущение в возбуждение, и это неловко, стыдно, но так хорошо, что Чимин непроизвольно издает всхлип. Тоненький, сладко-плаксивый и ужасающе отчётливый громкий всхлип.
— Вау, — Джин отстраняется и хрипло мягко выдыхает. Его волосы растрепались, глаза затуманены, а припухшие губы влажно поблёскивают от слюны. Смущенный изданным звуком Чимин совсем тушуется под его взглядом и пытается отвернуть красную мордашку, чтобы спрятаться, но Джин тянет его на себя и пискнувший от неожиданности Пак падает прямо в тёплые нежные руки хёна. Он машинально сжимает в пальчиках пушистый свитер на груди Джина и дрожит, когда мягкий шёпот раздаётся совсем рядом с его покрасневшим ушком: — Так… горячо. Чимини, теперь я понимаю, почему Юнги так сходит с ума из-за твоего голоса. Можно я… Я немножко.
Джин взволнованно коротко вздыхает, и Чимин покрывается мурашками, когда чувствует порыв воздуха на обнаженной шее, а потом… о нет.
Хён деликатно перехватывает его за талию, наклоняет голову и прижимается влажными, пухлыми горячими губками к чувствительной коже на шее. Чимин крупно вздрагивает и совсем не может сдержать ещё более громкий и постыдный всхлип, судорожно сжимая пальчики. А Джин словно входит во вкус.
Он оставляет на шее Чимина ещё несколько нежных, практически целомудренных поцелуев, а затем, ох, боже, затем он приоткрывает губы и мягко прихватывает кожу зубами, слегка оттягивая. Чимин совершенно беспомощно сладко хнычет, и по всему его телу проходит возбужденная дрожь: кровь в висках оглушительно стучит от смущения, и Пак скулит, покрепче сводя вместе ножки и пытаясь скрыть возбужденно натянувший милые домашние шортики маленький член.
Джин увлечённо продолжает целовать и посасывать чиминову шею, скользя по следам укусов горячим, влажным и гибким языком. Коленки Чимина разъезжаются сами по себе, но он из последних сил сводит их вместе, совсем обмякая в нежных руках хёна.
— Джин, ах, Д-Джин… хе-е-ен, — Чимин сладко постанывает, кусая губки в тщетных попытках сдержать прорывающиеся наружу звуки, и вплетает пальчики в чужие волосы, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли притянуть ближе: — П-пожалуйста, не… ах, хён! Х-хён, н-не надо, я сейчас-
Джин словно не слышит его, или, если точнее, слышит, но делает все с точностью до наоборот. Он практически урчит от удовольствия, нежно скользнув ладошками под уютную домашнюю кофточку в розовую полоску, и нежно поглаживая талию Чимина.
Пак мечется, всхлипывает и хнычет, и когда Джин оставляет на его шее очередной долгий, больше похожий на засос поцелуй, а затем и царапает короткими ноготками чувствительное местечко на пояснице над самой кромкой шорт…
Чимин правда пытается сдерживаться, но у него совсем не получается. И кончать в чужих руках оказывается истинным наслаждением.
Чимин дрожит. Дрожат его пальчики, судорожно скользя мягкими подушечками по шелковистым волосам Джина, дрожат его ножки — он отчаянно пытается свести круглые коленки, чтобы спрятаться, но Сокджин плавно раздвигает своим коленом его ноги, практически усаживая его к себе на бедро, и Чимин может только беспомощно высоко скулить своим дрожащим голосом.
Он слышит сам себя отдаленно и невнятно, словно прокатившееся сквозь туман эхо, отдавшееся в ушах. Чимин плачет, не контролируя своё удовольствие — он чувствует, как слёзы текут по его разгоряченным щечкам крупными тяжёлыми каплями, и они наверняка пропитывают влагой милый свитер Джина, но Чимини не может найти в себе сил даже чтобы просто стереть их с щек.
— Ты такой красивый, Чимин, — шепот Джина звучит хрипло, надрывно и практически благоговейно, и от этого чувствительный и ещё не обмякший до конца член Чимина слабо дергается. — Можно я…. Немножко, мне просто нужно немного… совсем чуть-чуть… ты такой красивый, черт, Мими.
Чимин никак не отвечает, только слабо сжимает пальчики и нежно давит ладошкой хёну на затылок, притягивая его поближе к себе. Он чувствует, как Джин о него трется, как высоко нежно всхлипывает и мило, неумело водит бёдрами вверх и вниз, потираясь о его коленку и подводя себя все ближе и ближе.
Ткань брюк, в которых хён пришел к нему, очень мягкая и совсем гладенькая, а его небольшой аккуратно выпирающий член чувствуется очень органичным и трется так приятно, что Чимин никак не может удержаться от соблазна, несмотря на до сих пор кружащуюся после оргазма голову.
Он нежно кладет ладошку Джину на щеку и медленно притягивает его к себе, невесомо прижимаясь губками и покрывая поцелуями всё лицо. Чимин ласково чмокает красные щечки, кругленький кончик носа, краешек беспомощно приоткрытых в стоне губ и скулы. Рядом с раскрасневшимся ушком он задерживается, вспоминая, насколько приятно было ему самому, и осторожно прихватывает мочку губами, чуть оттягивая, а затем и вовсе лижет чувствительное местечко сразу за ухом.
Стоны Джина мягкие и нежные, словно плюшевые, как сахарная вата, не такие громкие и поскуливающие, как у Чимина, но очень приятные на слух. Поэтому удержаться или остановиться очень сложно. Чимин кусает его за кромку ушка, ведет носом дальше и плавно двигает коленом, выбивая из хёна совсем протяжный звук. Очень хочется повалиться спиной на пол, уткнуться макушкой в пушистый ковер и продолжить так тереться до бесконечности, чтобы долго, приятно и невозможно нежно, и Чимини невольно скулит.
— Чимини, я… — Джин случайно толкает его на спину, словно прочитав мысли, и, не удержавшись, неловко мягко плюхается сверху, захныкав и прижавшись промежностью к чужому упругому бедру, — я совсем близко, ах, так приятно, Чимини, ты можешь, пожалуйста… Можешь немножко сжать мои волосы? Чтобы не совсем больно, но чуть-чуть, и потяни, о да-да-да!
Чимин послушно подчиняется, осторожно сжимая в пальчиках шелковистые прядки, и вскидывает в ответ на просьбу бедра, помогая кончить. Его шортики от этого совсем задираются, но сейчас ему так плевать — над ним теплый, чувствительный и такой уязвимый сейчас хён, кончающий от его движений.
Это так потрясающе — чувствовать дрожь чужого тела, слышать тоненькие поскуливающие всхлипы Джина, его сбитое дыхание, что Чимин и сам хнычет, чувствуя, как его член снова начинает твердеть, чувствительно натягивая влажную от спермы ткань трусиков.
У хёна совсем слабеют и подгибаются руки, так что Чимин прижимается к нему, поддерживая и помогая удержаться — Джин упирается своим лбом в его лоб, и несколько сорвавшихся с его ресниц слезинок падают на влажные раскрасневшиеся щеки Чимина.
Они вслепую находят руки друг друга и снова переплетают пальчики — настолько близко, насколько только можно, пытаясь отдышаться, перестать дрожать и плакать. Джин с трудом сползает на бок, ложась на мягкий ковёр, и тут же снова вплотную прижимается к Чимину, скользнув ладошкой на тоненькую талию, неприкрытую задравшейся кофтой.
Чимин тычется мордашкой в мягкий свитер на груди хёна, жмётся поближе, словно маленький котёнок, и ненадолго затихает, сопя. Это первый раз, когда он кончил при ком-то, кончил просто от того, что его шею ласкали, и это очень сильно смущает, но Чимини настолько хорошо и уютно в тёплых нежных объятиях Джина, что он просто решает об этом не думать.
Восстановив дыхание, Пак все же немножко отстраняется, укладываясь щёчкой на ковёр ровно напротив лица Джина. Они просто смущённо смотрят друг на друга: на влажные от слез ресницы, на разрумянившиеся щечки, а затем медленно подаются вперёд и снова совсем невесомо соприкасаются губами.
Чимин поднимает руку и нежно кладет её на щеку Джина, поглаживая горячую бархатную кожу большим пальчиком, а Джин медленно углубляет поцелуй, скользнув языком между чиминовых губ.
Их бёдра все ещё вплотную прижимаются друг к другу, и Чимини прошивает от одной только мысли о том, что между ними, между их членами, перепачканными спермой, всего лишь несколько слоев ткани, и если её снять, они смогут потереться друг о друга. Пак тихонечко тонко скулит в чужие губы и дёргает бёдрами — скорее инстинктивно, чем нарочно.
— П-покажешь мне? — Джин немножко отстраняется после его резкого движения, скользит помутневшим взглядом от припухших губ ниже к коротким домашним шортикам. — Покажешь, как ты возбуждаешься?
Чимина словно прошивает насквозь. Под шортами у него вовсе не боксеры и даже не плавки — там белые девчачьи трусики с миленьким бантиком спереди и узорчатым тоненьким кружевом, сейчас промокшие от спермы и наверняка из-за этого практически полупрозрачные.
Его маленький член, мокрый и полувозбужденный, чувствительно дергается от одной только мысли о том, чтобы показать это кому-то ещё, поделиться своим маленьким постыдным секретом.
Но Чимин совершенно не находит в себе смелости, чтобы что-то сказать, поэтому он молчит, пунцовея, немножко отползает в сторону и опускает лицо, не в силах справиться со смесью стыда, сладкого предвкушения, тонких ноток страха и возбуждения.
— Нет, Чимини, — Джин нежно сжимает в пальцах его подбородок и заставляет приподнять голову. Он тоже всё ещё красный, не отошедший от недавнего оргазма, от своей смелости, от того что они лежат на полу совсем одни и делают всякие пошлые глупости. — Не закрывайся от хёна, Мими, смотри на меня, а я буду смотреть на тебя.
Пак негромко невольно всхлипывает, и медленно скользит дрожащими пальчиками вниз, пытаясь подцепить ими край шортиков, чтобы стянуть вниз. Это не очень удобно делать на боку, но мысль о том, чтобы перевернуться на спину и… так открыто, демонстративно… Нетнетнет, это абсолютно точно невозможно.
Поэтому Чимин продолжает мило пыхтеть и медленно, стеснительно стягивать мокрые шорты. Когда он остается в одних трусиках, ему ещё некоторое время удаётся хранить свой постыдный секрет, потому что длинная милая кофточка прикрывает пах и большую часть бёдер, но…
— Сними, — Джин надувает припухшие и раскрасневшийся губки, и прежде чем Чимин успевает смущённо возмутиться и отказаться лежать полуголым в одиночестве, хён, сопя от старательности, осторожно стягивает свои милые брючки и нежные кремовые носочки. Он неловко шепчет, краснея: — Или могу… я?
Чимин стыдливо кивает и немного привстает, чтобы Джину было удобней снимать с него кофточку. Его мягкие щечки мгновенно охватывает привычный жар — вот-вот наступит тот самый момент, когда его трусики с милым бантиком увидят. От предвкушения приятно сводит живот и подрагивают реснички: он часто моргает и судорожно облизывает губы. Пальчики Джина касаются его кожи невесомо, не трогают ноготками, и понять, что он остался совсем без одежды получается только из-за чужого задушенного вздоха.
— Эт-то не то что ты подумал, — Чимин начинает оправдываться раньше, чем дает хёну возможность спросить, и крепко жмурится от стыда, — ну то есть, что еще можно подумать, глядя на?.. но это не совсем, ну то есть да, но нет, и…
Чимин замирает от неожиданности и запинается, потому что Джин снимает свитер одним движением, явно чтобы не позволить себе передумать, и смущённо перекатывается на спину, отворачиваясь. На его бедрах сидят нежно-розовые кружевные трусики с таким же бантиком, из той же самой коллекции, что и у самого Чимина.
— Х-хён, ты… — Чимин распахивает ротик от удивления, но не может оторвать взгляд: не только от влажных трусиков, нежно облегающих мило подрагивающий небольшой член, но и от всего Джина. Потрясающе круглые, мягкие бёдра с нежной гладкой кожей вкусного, золотисто-медового цвета, милый плоский животик, изящный изгиб талии и набухшие от возбуждения и лёгкой прохлады розовые сосочки. Джин не пытается прикрыться, он даже не сводит ножки, но поворачивать голову отказывается, прикрывая красное личико тыльной стороной ладошки. — Ты просто… вау. Так красиво.
Джин краснеет ещё сильнее — румянец ползёт вниз по его шее и заставляет порозоветь даже круглые плечи, и Чимин непременно бы нашел это очень-очень очаровательным, если бы не был так сильно заворожен тем, как член Джина мило дёрнулся в трусиках в ответ на его слова. Чимин приподнимается на локтях, совсем забыв, что и сам практически бесстыдно обнажён, и очень осторожно кладет свою маленькую ладошку Джину на бедро, нежно погладив упругую кожу.
— Тебе нравится, когда я говорю, что ты красивый? — Чимин смущённо шепчет, и Джин отмалчивается, покраснев ещё гуще, но снова дрогнувший член говорит все за него. Пак завороженно сморит на него и едва слышно выдыхает: — Он так мило натягивает твои трусики, когда подпрыгивает. Тебе так сильно идёт розовый, хён, просто невероятно, мне очень нравится. И Намджуни-хену наверняка тоже понравится. Хотя ты не можешь не понравиться, хён, ты такой невероятно красивый, я просто… Прости, я немножко забываю дышать.
Чимин невольно сладко хихикает, и видит, что Джин хихикает в ответ, наконец робко повернувшись и блеснув глазами из-под своих пальчиков. Джин медленно поворачивается, слегка изогнувшись, наконец убирает руку, и теперь сам заворожённо смотрит на Чимина, скользнув взглядом по всему его телу от груди и до милых беленьких трусиков.
Пак внезапно вспоминает, как выглядит, и густо, практически до слез краснеет, пряча в ладошках полыхающее лицо, но не смеет прикрываться, потому что Джин позволил ему рассмотреть все, и теперь он должен ответить тем же, даже если это так сильно… так сильно… смущает…
Джин молчит, только дышит сорванно и тихо, не отрывая взгляда от чиминового члена, и, с одной стороны, это хорошо, что он ничего не говорит, но с другой — так неловко, страшно и Чимин давит хныканье, жмурясь. И из-за этого нежное прикосновение к низу его живота, сразу над кромкой трусиков, становится для него неожиданным.
— Хён, ты… — Чимин смущённо кусает губы, робко подглядывая на Джина из-под ресниц. Мысли в голове расплываются и формулировать предложения сложно, но Чимини правда старается: — Т-ты…
— Нам нужно это сфотографировать, — высокий голосок Джина звучит хрипло, глубже, чем обычно, и уверенней, но он все ещё очень мягкий. — И отправить Тэхёну, да? Будет странно, если такое отправлю я, так что давай ты.
— Но зачем? — Чимин от удивления даже забывает о смущении и широко распахивает глаза, глядя на хёна. — Ты… Хённи, ты любишь фотографировать себя… ну, так?
— В белье? Ну, да, если честно, — Джин мило розовеет, хихикнув и прижав пальчики к мягкой горячей щеке. Он воодушевлённо хлопает в ладошки, ёрзает, укладываясь так, чтобы опираться спиной о диван, и нежно притягивает Чимина поближе к себе. И, ох, это так странно и так горячо — прижиматься друг к другу в одном женском белье, чувствовать чужую тёплую, упругую кожу, слышать тихое мягкое дыхание и вместе подбирать красивый ракурс для фотографии.
Чимини нравится. Они с Джином высоко хихикают, пробуют разные фильтры, дурачатся и сладко-сладко прижимаются губками в целомудренных счастливых поцелуях, заставляющих загореться кончики ушей и заблестеть глаза. Проходит не меньше десяти минут, прежде чем они удовлетворяются, подобрав идеальный ракурс, идеальный фильтр и идеальную обработку.
От кого: Чимини
[фото]
мы с джинни-хёном решили немножко, ом, потренироваться? поиграть?
в общем, подготовить друг друга для юнги-хена и намджуни-хена
ну ты сам знаешь
и смотри, как забавно. мило, правда?
и ничего они не целомудренные, что бы ты ни говорил, Тэ
Ответа Чимин дождаться не успевает, потому что чувствует прикосновение. Джин осторожно подцепляет пальцами кромку его трусиков и медленно тянет их вниз, завороженно смотря на то, как обнажается чиминов маленький, розовый, уже почти полностью снова возбужденный член.
Чимин пищит от смущения, судорожно сжимая в пальчиках плечо Джина, но не протестует и покорно позволяет спустить трусики ещё ниже, практически на середину бедра, а затем невесомо прикоснуться кончиком пальца к влажной розовой головке.
— Такой маленький, — Джин всё ещё не открывает взгляда, продолжая завороженно смотреть, и нежно водит пальцем по всей длине, от головки и до основания, нежно поглаживая милые круглые яички. Чимин всхлипывает, — совсем небольшой, он легко поместился бы у меня во рту, правда, Чимини? И едва ли достал бы до горла?
От горячих, до нечестного бесстыдных слов хёна член Чимини дергается, мило отпружинивая от пальца Джина, и Чимин хнычет, а Джин тихо хихикает. Чимин закрывает красное лицо ладошкой и, кажется, забывает, как дышать, потому что хён приоткрывает свои невозможные плюшевые губы, похожие на кукольные, опускает голову и собирается… собирается…
— Х-хён! Что ты… — Чимин судорожно пищит, но не успевает закончить, потому что Джин, господи, Джин обхватывает головку его члена губками, нежно посасывая и едва не урча от удовольствия.
Чимин может только невнятно всхлипнуть, когда хен легко перехватывает контроль над его безвольным телом, осторожно толкает его на мягкий ковёр и одним легким движением стягивает трусики до разъезжающихся коленок, наклоняясь, чтобы взять глубже.
— Ах! — Чимин громко всхлипывает, прогнувшись в спине, и запрокидывает голову: на мгновение у него темнеет в глазах от удовольствия, а пальчики на ногах судорожно поджимаются. Ротик Джина влажный и горячий, у него гибкий мягкий язык и пухлые восхитительные губы, словно созданные для того чтобы… чтобы… Чимин смущённо хныкает: — Х-хён! З-зачем ты… Не-е-ет…
Всё его тело словно прошивает на каждое движение языка Джина, и Чимин совсем-совсем не может себя контролировать: его ножки дергаются и разъезжаются, ладошки судорожно скользят по ковру, цепляясь пальчиками за длинный мягкий ворс, с губ слетают смущающие высокие звуки.
Джин внезапно кладет ладони ему на бёдра, не позволяя дёргаться и не переставая ритмично двигать головой, и Чимин отчаянно тоненько хнычет, задрожав и возбуждаясь ещё сильнее от силы, неожиданно скрытой в изящных нежных руках.
Хён внезапно отстраняется, переводя дыхание, и румяный Чимин закрывает лицо ладошкой, стыдливо подглядывая на него сквозь пальчики. Глаза Джина затуманены, рот слегка приоткрыт, и между пухлых губок мелькает кончик влажного языка.
Ким завороженно смотрит на розовый и влажный от его же собственной слюны член, мило подёргивающийся от его дыхания, на жалобно скулящего от возбуждения доведённого Чимина в одних только трусиках, стянутых до коленок, и снова наклоняет голову, но на этот раз не для того, чтобы взять в рот.
Джин нежно проводит языком по ярко-розовой чувствительной головке, невесомо чмокает в самую вершинку и медленно скользит губами ниже, к поджавшимся небольшим яичкам. Он осторожно подхватывает Чимина под бёдра, бережно устраивая дрожащие ослабшие ножки на своих плечах, оставляет несколько невесомых поцелуев на внутренней стороне бедра, из-за чего Пак сбивается на совсем уж невразумительные поскуливания, а затем… ох, боже.
— Джин! — Чимин вскрикивает совсем тоненько — это больше похоже на пищание — и дрожит всем телом, потому что Джин влажно прижимается губами, а затем и вовсе скользит языком прямо… прямо… прямо там! — Д-Джин! Нет-нет-нет, Джин, Джин! Что ты… Ты… Ах!
Хён словно не слышит его — он продолжает ритмично, нежно двигать языком, словно лакающий молоко котёнок, чуть давит самым кончиком прямо на дырочку, и этого слишком много для одного маленького Чимина.
У него темнеет перед глазами, он забывает как дышать и, боже, второй оргазм за такой коротенький промежуток это тоже слишком. Чимин с трудом приходит в себя, издавая короткие тонкие звуки, разлепляет слипшиеся от слез ресницы, глядя на Джина мутным взглядом, и, о, господи…
— Х-хён, п-прости, — Чимин тянет к чужому лицу дрожащие пальчики и мягко прикасается подушечками к густым белым каплям на чужих губах. Он заворожено смотрит, как сперма, попавшая на ресницы и на щёки, медленно скатывается вниз, и судорожно шепчет сбивчивым голоском: — хён, я… можно я?
Джин кивает — медленно, заторможенно: у него такой же затуманенный взгляд, а дыхание, срывающееся с приоткрытых губ, горячее и неровное. Чимин безумно сильно хочет поцеловаться, облизать эти пухлые полные губы, слизать свою сперму и попробовать её на вкус, а потом, может быть, попробовать на вкус хёна. Кто из них вкуснее? Он мелко встряхивает головой, выкидывая глупые смущающие мысли, и всё же неумолимо приближается к лицу Джина.
Чимин действует медленно. Он высовывает язычок и ведёт им по чужим губам коротенькими мазками, слизывая сперму, тоненько поскуливает от удовольствия и, не удержавшись, нежно покусывает чужую нижнюю губу, заставляя Джина открыть рот чуть шире.
— Вот так, котенок, — Джин сбивчиво шепчет и покорно прикрывает глаза, полностью доверяя себя во власть Чимина. Пак этим пользуется и нежно проводит языком по чужим щечками, по переносице, везде, где остался его след, собирая сперму, глотая и смакуя собственный вкус — сладкий, с легким солоноватым оттенком и молочным привкусом. Джин не ошибся: и правда котёнок.
Довольное высокое урчание вырывается из горла само собой, и теперь Чимин действует немножко смелее. Он обхватывает лицо Джина ладошками, удерживая на месте, и собирает губами сперму с ресничек, облизывает переносицу и оставляет невесомый поцелуй на кончике носика. Понимание, что его хён не кончил во второй раз, провоцирует Чимина поменять их местами, мягко надавливая ладошками на чужую судорожно вздымающуюся грудь: теперь уже Ким на полу, раскрасневшийся, голый, с возбужденным членом и полностью в его власти.
Он не сразу понимает, что делать, медля, но его взгляд падает на бусинки сосков — такие же нежно-розовые и милые, как и весь Джин. Чимин медленно наклоняется и неуверенно, осторожно смыкает губки на одном из них, нежно посасывая, и с удивлением слышит тонкий сладенький всхлип.
— Тебе нравится? — Чимин краснеет, поднимая взгляд на такое же красное лицо Джина, и робко спрашивает, нежно поглаживая влажный от его слюны сосок большим пальчиком.
— Д-да, да, — Джин очаровательно мелко кивает, хныкая, поднимает дрожащую руку и нежно поглаживает Чимина по спутанным волосам, — ты такой хороший малыш, Чимини, все правильно делаешь, продолжай, пожалуйста, да…
Похвала приятно расходится по всему телу Чимина, а подрумянившиеся щечки темнеют на один невинный тон, становясь более красными. Чимин послушно тонко выдыхает и снова опускает голову, по очереди лаская твёрдые чувствительные сосочки нежными прикосновениями губ и языка, и неуверенно ведёт ладошкой по чужому бедру.
Джин выглядит таким податливым и сладким, тоненько постанывая и кусая пальчики, что Чимин не может перестать смотреть. Он покрывает невесомыми поцелуями чужую грудь — кожа под его губами бархатная, горячая и упругая, и глубоко вдыхает сладкий, дурманящий запах (Джин пахнет очень-очень вкусно), а затем мягко сминает губами набухший от его ласк, раскрасневшийся сосочек.
Хён издает задыхающийся, хнычущий звук, судорожно вскидывает бёдра и просительно всхлипывает, вплетая пальчики в волосы Чимина:
— Чимини, пожалуйста! Я не могу, п-потрогай меня, пожалуйста, пожалуйста, — умоляющие нотки в его нежном голосе заставляют Чимина возбужденно выдохнуть на твердую пульсирующую бусинку, из-за чего Джин мгновенно покрывается мурашками и высоко, тонко стонет на одной ноте: — Мими!
— Джинни, — Чимин ещё раз ласково скользит языком по чужой груди и стеснительно шепчет, нежно погладив мягкое, дрожащее бедро: — Хён. Перевернись для меня, пожалуйста, детка.
Ласковое прозвище срывается с его губ само собой, но Чимин даже не успевает сильно смутиться, потому что Джин заливается краской, опускает глазки, но совершенно очевидно плывёт. Ким судорожно облизывается и неловко смотрит на то, как Чимин приподнимается, садясь на пятки.
У Сокджина дрожат руки, он кажется совсем возбужденным и ослабленным, но послушно переворачивается, опираясь на коленки и на локти, и всхлипывает от смущения, пытаясь спрятать горящее лицо. Он выглядит так восхитительно в этой открытой, бесстыдной позе, что Чимин невольно возбужденно стонет и нежно скользит своей маленькой рукой по чужой спинке.
Джин вздрагивает от его прикосновения, машинально прогибается, и Чимин, не удержавшись, кладет ладошки на пухлые, упругие и восхитительно мягкие ягодицы, почти не прикрытые нежной розовой тканью. Он слегка сжимает пальчики, сминая нежную медовую кожу, легонько пошлепывает, с удовольствием наблюдая за буквально полыхающими кончиками ушей Джина, и нежно мурлычет:
— У тебя такая красивая попа, хён. Так мягонько, — Чимин поддаётся внезапному порыву и наклоняется, прижимаясь щёчкой к одной из кругленьких половинок, — лучше любой подушки. Хочу так спать.
— Ч-чимини, — голос Джина приятно вибрирует и дрожит, высокий и нежный. Он ненадолго замолкает, дрожа, а затем совсем тоненько смущённо лепечет: — я… Я кое-что купил, там, и ты… достань, пожалуйста, я хочу… у тебя такие крохотные пальчики, и это должно быть так приятно, но я не… а ты… в общем…
Джин смущается окончательно и замолкает, пряча лицо в ладошках.
Ох. Ох.
Чимин коротко гулко сглатывает, судорожно втянув в грудь воздух, и медленно встает, чтобы подойти к неразобранным пакетам Сокджина. Его ладошки подрагивают, да он и сам весь меленько дрожит, и Чимин машинально проводит ладошками по своим бёдрам, поглаживая, как всегда делает, чтобы успокоиться.
Пальчики чувствительно скользят по обнаженной коже, заставляют покрыться мурашками, и Чимин моментально заливается краской, осознавая, что полностью обнажён. И Джин тоже почти обнажён, и он сейчас стоит на коленях, прогнувшись, совсем открытый и беспомощный, и просит поиграть с его дырочкой. И это… Чертовски, чертовски заводит.
Чимин стеснительно сжимает ладошку на своём вставшем небольшом члене, поглаживает, пытаясь успокоиться, и, наконец, достает бутылочку со смазкой из пакета на столе.
Джин ждет его, не меняя позы, и это податливое, безоговорочное послушание и доверие — хорошо, может быть, теперь Чимин понимает, почему это так сильно нравится активам. Может быть. Нетерпение хёна выдают только его стопы, скользящие по ковру из стороны в сторону и судорожно сжатые пальчики.
Чимину это кажется невероятно милым — настолько, что он даже немножко успокаивается и мягко присаживается на прежнее место, воспитанно подобрав ножки и сведя коленки. Он ставит бутылочку на пол, нежно ведёт ладошкой вдоль спины Джина, успокаивая, а затем осторожно стягивает с него трусики, невесомо касаясь бархатной кожи и прерывисто выдыхая на открывающийся вид.
Маленькая, розовая и гладенькая дырочка — нежная, сладко сжимающаяся, и так и напрашивающаяся на ласку. Чимини, не удержавшись, прижимает к ней подушечку большого пальца, и невольно хихикает, когда она начинает мило пульсировать.
— Можно мне попробовать? Ты просто так… было так приятно, когда ты вылизывал меня, хён, я тоже хочу, — его просьба звучит тихо, но даже почти уверенно, и когда Джин высоко стонет, покраснев, и разводит ножки, подставляя задницу — это самый недвусмысленный ответ.
Чимин задумчиво хмурит брови, чуть поджав губы, смотрит на бутылочку и решает, что ему следует выдавить немного на пальцы, чтобы потом не отвлекаться и сразу… вставить. Он мило румянится, быстро машинально облизнувшись, сжимает в пальцах бутылку, выдавливая сладко пахнущую чем-то цветочным смазку, и коротко переводит дух.
Он больше не хочет заставлять Джина ждать и поэтому наклоняется и нежно размашисто ведёт языком по всей его промежности, задевая поджавшиеся яички и слегка надавливая на дырочку.
— Вкусно, хён, — Чимин ненадолго отстраняется, восторженно зашептав, а затем старательно высовывает язычок и лижет увереннее, сильнее, с очевидным удовольствием, — так вкусно, мне нравится, — Чимин оглаживает кончиком языка края трепетно сжимающейся дырочки, а затем проходится по ней широким влажным мазком, почти урча от удовольствия: — ты такой сладкий, хён, что это, чем ты пользуешься? — Пак нежно давит подушечками больших пальцев на края розовой пульсирующей дырочки, мягкой и влажной от его слюны, приоткрывает её и плавно, медленно толкается языком внутрь, невнятно застонав от удовольствия в унисон с вскрикнувшим Джином.
Ему нравится. Нравится-нравится-нравится. Чимин проталкивает язык всё глубже, давит им на упругие горячие стенки, растягивая, и осторожно вводит внутрь указательный пальчик, неуверенно толкаясь им в возбужденную дырочку.
Джин издает высокий, тоненький сорванный звук, всхлипывает, и его коленки начинают беспомощно разъезжаться, слабея. Чимин осторожно подхватывает его одной ладошкой под мягкий плоский животик, помогая удержаться, но как только он чуть смелее толкается языком, ножки хёна снова подгибаются.
Пак задумчиво надувает губки, размышляя, и внезапно вспоминает про видео, стыдливо сохранённое в самой запароленной и тщательно спрятанной на его телефоне папке — видео, после которого и без того невероятно возмутительная привычка Юнги высовывать язык стала для него окончательно убийственной.
— Хённи, — Чимин смущённо тянет, раскрасневшись, и нежно гладит Джина по попе. Тёплая бархатная кожа под пальцами успокаивает его, и он, решившись, тихонечко предлагает: — Джинни, сядешь мне на лицо, хорошо?
Джин замирает, и на мгновение Чимину кажется, что тот его просто не услышал, но затем он видит, как хён закрывает лицо руками и негромко всхлипывает. Паку тоже безумно неловко, но он продолжает ласково гладить чужую мягкую попку и красивые бёдра до тех пор, пока смущенный Джин не выпрямится, все ещё закрывая ладошками мордашку, и не пролепечет:
— Чимини, я… я н-не понимаю, что ты… ты покажешь как?
Чимин прерывисто выдыхает и подаётся вперёд, опираясь ладонью о бедро Джина и нежно покрывая невесомыми поцелуями закрывающие лицо пальчики. Это помогает Киму успокоиться и он робко опускает руки, подставляя личико под ласковые прикосновения, а затем и вовсе нежно постанывает, когда Чимин сладко чмокает его в припухшие губки.
— Всё хорошо, хённи, п-просто слушай меня, ладно? — Чимин тычется носиком в чужую щеку, нежно потеревшись, и подаётся назад, медленно опускаясь спиной на ковёр. — Сядь ко мне на грудь и расставь ножки по бокам, хорошо? Да, вот сюда, спиной ко мне, вот так, солнышко, — дрожащий от стыда Джин неловко слушается, и Чимин снова кладет ладони на упругие ягодицы, разводя их в стороны и практически урча от открывшегося ему вида и приятной тяжести чужого тела. — Красивый, нежный, Джин, самый лучший хён, самый лучший малыш, такой послушный и сладкий. Ты так хорошо справляешься, хочу тебя вылизать, хён, хочухочухочу.
Чимин лижет осторожно, и его язык гибкий, длинный и горячий. Он не только двигает им и пальцами, но и прикасается к нежной чувствительной коже ласковыми невесомыми поцелуями в порыве нежности. Он мягко мурлыкает, двигается всем телом, и совсем-совсем бесстыдно трётся о такого же потерявшегося Джина над собой.
Охватывающий разум туман пьянит — кажется, они могут творить что угодно сейчас, не задумываясь о внешнем мире. Потому что внешнего мира не существует. Есть только они и растекающееся по венам тягучим пьяным мёдом наслаждение. Чимин добавляет к своему язычку пальчики, растягивая, играется с сжимающейся дырочкой Джина, чередуя сильные и неглубокие толчки, а затем они снова невольно стонут вместе, вплетая два высоких голоса в красивый унисон.
— Чимини, — заласканный, слабый голосок Джина звучит словно издалека, и Чимину хочется судорожно сглотнуть, когда он видит, что хён смотрит на него мутными глазами, прижавшись щёчкой к ковру, и от осознания, что Джин видит, как его вылизывают, у Чимина поджимаются пальчики на ногах, — Мими, я тоже… я тоже хочу, только скажи мне, как сделать тебе приятно?
Чимин неохотно отрывается от невероятно сочной попки, нежно сжатой в его ладошках, и не сразу находится с ответом. Он осоловело моргает, пытаясь отдышаться, и откидывается на спинку, потому что из-за положения шея и челюсть совсем затекли. Что хёну сделать? Что ему?..
Перед глазами мелькают воспоминания о том, как чудесно выглядели персиковые губки Джина, растянутые вокруг его маленького члена, и бёдра Чимини сами против воли дергаются вверх, но он заливается краской. Он не попросит такое. Никогда и ни за что, даже если…
Даже если это было так хорошо. Его маленький член внутри большого и горячего рта, сжимающиеся вокруг головки пухлые губки, такие же, как его собственные, бархатные и теплые. Чимин так хочет, но ему страшно неловко попросить.
— О, — тёплое сорванное дыхание Джина касается основания его члена до того, как Чимин успевает сообразить, что происходит, — это я могу.
Пак не успевает пискнуть свое тоненькое паническое «нет», не успевает даже двинуться: Джин просто опускает голову и начинает покрывать его маленький член поцелуями, воркуя при этом что-то похожее на: «такой очаровательный малыш, уву». Предательски дергающийся на хёновы прикосновения член выдаёт возбуждение Чимина до нечестного быстро.
— Джин! — Чимин высоко скулит, судорожно хватая ртом воздух, когда чувствует, как горячие, тесные губы медленно скользят по всей длине его члена до самого основания. Хён мягко двигает головой, издавая нежные грудные звуки, похожие на мурлыканье, и Чимин совсем не может сосредоточиться на чем-то кроме восхитительной жаркой узости и охватывающего его удовольствия. Он хнычет, с трудом прижимает дрожащие пальчики к влажной, пульсирующей дырке Джина и резко вводит сразу два.
Джин вздрагивает всем телом, судорожно сладко вскрикивает и выпускает его член изо рта, беспомощно упираясь лбом в упругое бедро. Он дрожит, и Чимин чувствует, как жарко пульсирует член хена, прижатый к его груди, поэтому снова двигает пальчиками — увереннее, немного сильнее, потому что если он и в этот раз кончит первым, то это будет совсем неловко.
Дырочка вокруг его пальцев пульсирует, судорожно сжимается, и Чимин, не удержавшись, снова скользит в неё языком, так глубоко, как только может, пыхтя от старания и не обращая внимания на текущую по подбородку слюну. Джин кажется совсем обмякшим, ослеплённым наслаждением, но вскоре Чимин снова тонко хнычет, потому что хён находит в себе силы приподняться на дрожащих руках и насадиться ротиком на его член.
Ловкий нежный язык гибко оглаживает головку и мягко ведёт по стволу, и каждый раз, когда Джин двигает головой, раздаётся влажный, хлюпающий звук из-за обилия слюны и смазки. То и дело Сокджин сбивается и запинается из-за растягивающих его пальцев, утробно стонет, не отстраняясь, а затем делает совершенно возмутительную вещь, заставившую Чимина сбиться на совсем уж жалкие невнятные звуки — Джин ненадолго отстраняется, тщательно облизывая свои пальцы, а затем медленно и плавно вводит их в Чимина, не переставая сосать и старательно втягивая щеки.
Он вводит пальчики не глубоко, чуть больше, чем на фалангу, но это чувствуется так хорошо, так правильно, что Чимин чувствует, что вот-вот снова кончит. Пак отчаянно всхлипывает, судорожно пытаясь что-нибудь придумать, и внезапно ему в голову приходит очень смущающая мысль, но ему кажется, что это точно заставит Джина отвлечься, поэтому Чимин заливается краской, неуверенно заносит дрожащую руку и с силой опускает ладошку на упругую круглую половинку, оставляя звонкий шлепок.
Сокджин вскрикивает. Он реагирует всем телом — так ярко и так красиво: его локти подкашиваются, коленки разъезжаются, он дрожит и судорожно дёргает бёдрами, пытаясь продлить прикосновение чиминовой ладони и потираясь членом о его грудь. Джин сейчас такой беспомощный, такой уязвимый и разрушенный, что Чимин дрожит от смущения и шлёпает ещё раз, чуть увереннее, срывая с чужих губ длинный гортанный стон.
— Ещё, Чимини, ещё, хён так нуждается в этом, пожалуйста.
Чимин и сам невольно хнычет и пытается выползти из-под Джина, чтобы было удобнее продолжить. Он мило ёрзает, всхлипывая, слабо подтягивается и член хёна скользит по его груди, по подтянутому животику, задевая аккуратную выемку пупка, а затем тычется головкой в основание члена Чимина. Именно тут Пак и останавливается, удобно устроившись на полу и облокотившись спиной на диван — их члены теперь совсем близко друг к другу и от каждого дрожащего движения сладко трутся, заставляя их обоих хныкнуть.
Перед Чимином открыт такой чудесный, соблазнительный вид: Джин распластан по полу, он прижимается красной щёчкой к пушистому ворсу ковра, дрожит и всхлипывает, его пухлые раскрасневшиеся губы беспомощно приоткрыты и в их уголке поблёскивает тоненький след от слюны. Чимини так нравится это: то, каким затраханным, каким разрушенным выглядит милый застенчивый хён у него на коленях, и бьет в очередной раз, рассчитывая силы так, чтобы не было слишком больно.
— Ещё, — Джин звучит жалобно и плаксиво, умоляюще, и мило двигает бедрами вверх-вниз, пытаясь потереться о член Чимина или хотя бы просто о что-нибудь, — ещё, Мими, сильнее.
Чимини слушается. Следующий шлёпок приходится по второй половинке, и звук получается что надо: сочный, звонкий, словно это не ладонь встретилась с задницей, а чужие бёдра вбиваются в тугую, жаждущую проникновения дырочку. Чимин ловит ускользающую мысль, несмотря на стеснение, и перед следующим ударом возвращает свои пальчики внутрь Джина, на этот раз глубже и больше — с трудом, натягивая кожу, он вставляет третий. И шлепает свободной ладонью по уже раскрасневшемуся местечку.
— Дадада, о боже, Чимини, Мими, так хорошо, это так хорошо, малыш, ещё, ещёещёещё, так приятно, Мими, пожалуйста, отшлепай меня, — голос Джина заплетается и дрожит — милашка хён пытается говорить внятно и членораздельно, но его срывающийся голос и заплаканное лицо с закатывающимся глазами и совершенно чудесным выражением наглядно показывают, насколько он на самом деле не тут.
— Тебе так нравится, когда тебя шлёпают, хён? — Чимин мило смущённо хихикает, старательно толкаясь пальчиками в чужую дырочку и опуская ладошку на мягкую ягодицу. Его пальчики все же слишком коротенькие — они проникают совсем неглубоко, даже несмотря на то, что он ввёл их по самое основание. Чимин нежно тянет, пытаясь подавить смущение и не прекращая плавно двигать пальцами: — Ты думал о том, чтобы тебя отшлепал Намджуни-хён, да, малыш? У него такие длинные пальцы и сильные руки, большие ладони, куда больше, чем у меня. Он мог бы достать так глубоко, так сильно растянуть твою дырочку, Джин-хён. А от его руки на твоей попке бы мог остаться отпечаток, ах, это было бы так красиво… Как думаешь, как бы он называл тебя, пока шлёпал?
— П-принцесса, — Джин высоко всхлипывает, пряча красное лицо, мгновенно вспыхнувшее от одной только мысли о Намджуне, и стыдливо признается: — Он н-называет меня, ах, принцессой. Чимини, п-пожалуйста, можно…
— Да, принцесса, — Чимин тонко возбужденно выдыхает, шлепая ещё раз. Его нежная мягкая ладошка уже побаливает после всех этих шлепков, поэтому он вытаскивает пальцы из попки Джина, чтобы поменять руки местами. Джин жалобно протестующе скулит, стоит ему только сделать это, поэтому Чимин как можно скорее возвращает пальчики обратно, успокаивающе шепча: — Тише, тише, хён, Чимини тут, Чимини сделает хёну хорошо. Тебе не больно, я не бью слишком сильно, принцесса?
— Нетнетнетнет, так хорошо, не останавливайся, Чимини, пожалуйста, ударь меня ещё раз, дай мне больше, пожалуйста, глубже, — Джин ноет, проезжаясь красной щёчкой по мягкому ковру, дует подрагивающие губки и умоляюще смотрит на Чимина слезящимися глазами. Это выглядит так горячо, что собственный член Чимина невольно дергается, задевая Джинов, влажный и болезненно возбужденный, и они оба стонут в унисон.
— Прости, хён, — Чимин смущённо всхлипывает, краснея и слегка отворачивает лицо, застенчиво признаваясь: — Я не… я не смогу глубже. Мои пальчики, они… Они слишком маленькие, хён.
— А твой ч-член? — Джин смотрит на Чимина смущенно и неловко кусает нижнюю губу, но он так возбуждён, что все же робко шепчет: — Он все же чуть длиннее и толще? Ты… т-ты мог бы кончить в меня, Чимини…
Чимин вздрагивает. Он гулко сглатывает от одной только мысли о том, как… как хорошо было бы внутри Джина. Если внутри его рта так тесно и горячо, то внутри его маленькой растянутой дырочки должно быть гораздо лучше — туго, горячо и плотно. Пак осторожно сжимает в пальчиках мягкую, почти плюшевую ягодицу хена, нежно отводит её чуть в сторону и смотрит на его промежность.
Дырка розовая, мокрая от слюны и смазки, как если бы Джин потёк, и её растянутые края трепетно пульсируют, такие нетерпеливые и жадные до чего-то большого и твёрдого. Большого у Чимини нет, но есть твердое, и его член снова непроизвольно дергается, задевая чужой. Это было бы… Это было бы… хорошо.
Чимин никогда не думал, что он будет внутри хотя бы кого-нибудь, во всех своих стыдных влажных фантазиях он всегда был снизу, и это его дырочка безжалостно растягивалась вокруг толстого огромного члена Юн… члена. И сейчас мысль о том, чтобы попробовать, какого это, наоборот, возбуждает его неожиданно сильно.
— Мими, малыш, пожалуйста, быстрее, — Джин хнычет, шмыгает носиком, из-за чего его кончик забавно дергается, и просительно скулит: — мне нужно совсем немного, чтобы кончить, прошу, малыш, мне так, так чертовски надо, Мими!
Чимини очарован нежным ангельским голосом хёна, сейчас так чудесно срывающимся на скулёж, его дрожью, всхлипами и сладкими прозвищами, и он совсем не может ослушаться, когда хён так хорошо его просит.
Он мягко сжимает в пальчиках красивые упругие бёдра, надавливая и опуская хёна ещё ниже, так, чтобы его чудесная упругая задница оказалась ровно напротив розового от возбуждения маленького члена. Чимин прерывисто выдыхает, заливаясь смущением, и робко тычется чувствительной влажной головкой в пульсирующую жадную дырочку, заставляя Джина всхлипнуть, а затем проезжается между полных ягодиц, потираясь плавными, тягучими движениями, и возвращая в растянутый вход пальчики.
Дырочка Джина расслабленная, мягенькая, растянутая и готовая, но Чимини все кажется, что смазки мало, что он недостаточно постарался, что может случайно сделать больно, и хотя Джину нравится боль, Чимин всё равно нервничает.
Он берет смазку дрожащими пальчиками — черт, она почти кончилась, сколько же они… б-боже, как до этого вообще дошло — и давит со всей силой, что осталось в ослабших от возбуждения руках, выдавливая почти все, что есть, себе на член и Джину на дырочку. Она вязкая и прохладная — они оба всхлипывают — влажно течёт и пачкает ковёр, но, господи, как же сейчас на это плевать.
Они оба девственники, давно знают друг друга, волноваться о чем-то просто нет смысла, и Чимин выкидывает из головы все лишние мысли, когда снова деликатно пристраивается к задрожавшей дырочке Джина. Головка проникает легко, практически без усилий, словно только ее там и не хватало, а вот дальше Чимин не успевает сделать ничего — хён насаживается сам, застонав от облегчения.
От ощущения судорожно сжимающихся, буквально выдаивающих стенок, горячего, обжигающего и обволакивающего давления, Чимин высоко стонет в унисон с Джином. Они не успевают сделать и пары фрикций перед тем, как кончают, всё так же синхронно, и сперма, наполняющая хёна, не исчезает внутри, она стекает обратно, смазывает чиминов член, течёт по дрожащим джиновым бёдрам и, блядь, из-за этого невозможно остановиться, поэтому Чимин, всхлипывая, толкается ещё, пока его болезненно чувствительный член ещё не обмяк окончательно:
— Черт, хённи, так хорошо, — Джин скулит в ответ, высоко, затраханно и сладко, и он тоже продолжает насаживаться, так чудесно и жадно, словно ему маломаломало. Чимин совсем не контролирует свой язычок и судорожно лепечет, не прекращая двигаться: — Тебе наверное не хватает, хён, мало, мой член такой маленький, п-прости, но это так… так… Это приятно — чувствовать, как тебя заполняет сперма, как она течёт по нам обоим, и, ох, эти звуки, да? Такие пошлые, влажные и хлюпающие, хён, ты такой мокрый, как девочка, я тоже хочу, хочухочухочу, только не по очереди, а вместе.
— Вместе, Чимини? — они наконец останавливаются и Джин неохотно снимается с маленького члена Чимина, заскулив от чувства пустоты. Хён тяжело дышит, дрожит и с большим трудом переворачивается на спинку, всхлипнув и просто безвольно растянувшись.
И Чимин просто не может не думать о том, насколько его всегда прекрасный хён сейчас красив. Он выглядит таким мягким и милым, раскрасневшийся в чудесный, нежный розовый оттенок, обмякший и слабый, с судорожно вздымающейся грудью и поджимающимся мягким животиком. Его набухшие, твёрдые сосочки кажутся сладкими и привлекательными, напрашивающимися на ласку, милый опавший член лежит на боку, а из дырочки вытекает сперма, пачкающая ковёр, бёдра и пальчики Джина — он тянется ими к свой попке, чтобы потрогать. Такой красивый.
— У Тэтэ есть двустороннее дилдо, — Пак выпаливает это быстро, смазано, боясь услышать в ответ осуждение или что-то другое, хотя какое, к черту, осуждение, когда они делают такие вещи и оба думают о других?
— Ох, — Джин краснеет и смущённо опускает глаза, закусив нижнюю губу. Это так чертовски возбуждает — его смущение, его мягкость и невинность, такие контрастные сейчас на фоне его порочного вида, что Чимин непроизвольно тонко выдыхает. Джин заправляет подрагивающими пальчиками за ушко растрёпанную прядку и расплывается в совершенно очаровательной стеснительной улыбке, небольшой и милой, от которой его розовые щечки, влажные от слюны, слез и следов спермы, кажутся совсем кругленькими и славными: — Мне бы… мне бы хотелось, да. Это было бы так горячо, и, зная Тэ, он наверняка… большой.
Несказанное: «больше, чем твой», повисает в воздухе, и Чимин краснеет от стыда и сладкого, унизительного возбуждения. Он всегда знал, что его член, ну, небольшой, и в подростковом возрасте даже комплексовал из-за этого, но комплексы со временем прошли и пришло… возбуждение.
Чимину нравилось быть маленьким, быть хорошеньким и милым, и мысль о том, что его член тоже такой же, тоже маленький, хорошенький и милый возбуждала Чимина так сильно, что он ничего не мог с этим поделать. Сильнее его возбуждала только мысль о том, что у кого-то (абсолютно, абсолютно точно не у хена-имя-которого-начинается-на-Ю-а-фамилия-на-М) наверняка больше.
Пак неловко сводит ножки, пытаясь прикрыться, и робко тянет:
— Только, наверное, нужно спросить? Где телефон?
— Я не знаю, не помню, — Джин смущённо хихикает и пытается приподняться, но его руки подгибаются, и он неловко плюхается обратно на ковёр, пискнув: — Ой! Чимини, малыш, мне очень неловко, но не мог ты помочь мне подняться?
— Прости, хён, — Чимин тоже невольно хихикает и тыкает пальчиком в своё мягкое упругое бедро, — но мне бы кто помог подняться, если честно.
— Давай, Чимин-а, я в тебя верю, — Джин ёрзает на ковре, пыхтя и с трудом перекатываясь на бочок, чтобы сесть. Он смотрит на Чимина смеющимися глазами и лукаво тянет: — Ты же был сверху, правильно? Вот ты нас обоих и поднимай.
— Три секунды не считаются, хён! — Чимин смеется высоко и переливчато, словно маленькая птичка, и деланно-обиженно надувает пухлые губы: — И вообще, ты кончил два раза, а я три, так что я явно более бессилен, чем ты. К тому же, я младше! И меньше!
— Ты еще и оргазмы считал! — Джин возмущенно округляет губки, складывая их в безупречную «о», и даже с деланным возмущением хлопает ладошкой по ковру. — Совершенно бесстыдно, малыш, совершенно! И вообще, — тут хён теряет свой праведный запал и устало плюхается обратно на спину, задумчиво сморщив нос: — я хочу… жрать.
— Хён! — Чимин невольно хохочет, содрогаясь от смеха, и невнятно стонет, отдышавшись: — Ты как всегда!
— Ну что? После нашего первого… раза я хотел есть, а сейчас я просто хочу жрать, я сорвался к тебе с обеда, Мими, не клал в рот даже крошки! — хихикающий Чимин пытается встать и елейно тянет: «но клал в рот мой член, хён, белок — это питательно, не драматизируй», но Джин его царственно игнорирует и продолжает, как обычно выражается Тэтэ, драмаквинить: — В общем, ты, я вижу, встал, да, на четвереньки тоже считается, так что ползи ищи телефон и пиши Тэхёну, а я… а я наберусь сил и потом разогрею нам еды.
Чимин посмеивается, закатив глаза на милые капризные нотки в тоне хена, который тот сам в редкие моменты предпочитал идентифицировать как командные, и вяло осматривается. Телефон лежит под диваном, явно откинутый туда чьей-то пяточкой — Пак гонит от себя мысли при каких обстоятельствах это случилось — и открывает последний… чат. Блять.
От кого: Юнги~оппа
[фото]
для более продуктивной практики вам, чимини
— Блять, — Чимин практически шепчет, и роняет телефон из ослабевших пальчиков. Джин его игнорирует, сосредоточенно пыхтя в попытках подняться, путаясь и запинаясь о собственные разъезжающиеся коленки, поэтому Чимини приходится собраться с силами и взять телефон дрожащими, мгновенно взмокшими ладошками, чтобы перевернуть его экраном вверх и посмотреть.
Фотография буквально олицетворяет собой фразу: «не смотри вниз», потому что Чимин только туда и смотрит. На крепкие, сильные бедра, прижатые друг к другу бедра, на очевидное напряжение, натянувшее грубую ткань. Это совсем не так, как у них с Джинни, здесь нет сладости, зато есть очевидно большое, толстое, длинное и тяжёлое даже на вид, даже сквозь брюки. Чимин судорожно сглатывает слюну, игнорируя, что одна струйка все-таки скользнула из уголка рта вниз по подбородку.
— Ты на что там слюной капаешь, детка? — нежный голосок Джина звучит мягко и позабавленно, но Чимин сейчас совершенно не может перевести на него взгляд.
— У меня две, нет, три, новости и все охренные, хён, — Чимин стирает тыльной стороной ладошки слюну, облизывает высохшие губы и поворачивает телефон экраном к Джину, — у них большие члены, большие, они явно не против наших… наших практик, и, да, я перепутал чаты.
Джин растерянно мило моргает, округляя губки, заторможенно берет у него телефон, и Чимин подползает поближе и падает рядом, всматриваясь во всю фотографию, а не только на… на. Намджун и Юнги стоят рядом и, да, прижимаются, явно пародируя их самих, но это выглядит совершенно по-другому.
Намджун — а его ямочки и широкую белоснежную ухмылку с пухлыми губами невозможно не узнать, даже если половина лица обрезана — усмехается: хищно, опасно и чертовски жадно, а Юнги, высунув свой невозможно длинный язык, тянется кончиком к чужим губам.
Они целовались, Чимин такое чует за версту. Они, блять, целовались, и совсем не так, как они с Джином — нежно стеснительно чмокаясь и похныкивая, нет. Они целовались грубо, глубоко и влажно, кусаясь, рыча и решая, кто главнее. Даже простая мысль об этом так горяча, что у Чимина слабеют ноги.
— Отправим им еще что-нибудь? — раздавшийся негромкий голос Джина странный, слишком ровный, без привычных высоких пищащих ноток, а его глаза прикованы только к одной точке на присланной фотографии — бедрам Намджуна и его толстому члену.
— Д-да? Н-наверное? — Чимин говорит высоко и сбивчиво, невольно запинается и судорожно сглатывает, глядя на язык Юнги — невозможно длинный, розовый, влажно блестящий, с красивым острым кончиком и, прости господи, чёртовой металлической штангой пирсинга. Красивые мягкие губы Юнги растянуты в очевидной усмешке, обнажая слегка заострённые и достаточно крупные клыки, и Чимин правда пытается отвести взгляд, но практически скулит, когда натыкается им на ладонь Юнги. Он давит ей Джуну на загривок, притягивая ближе, давит властно, с очевидной силой, так, что под алебастровой кожей проступают вздутые синие вены, впиваясь своими невозможными длинными пальцами с крупными мужскими костяшками, и Чимин всё. Вниз, на натянувший чертовы, блять, джинсы, очевидно огромный член он старается. Старается! Не! Смотреть! Пак беспомощно прижимается к тёплому боку такого же обнаженного Джина, словно пытаясь спрятаться, и тонко скулит, все ещё не в силах оторвать взгляд: — Мы же хотели покушать…
— Сейчас, малыш, — Джин мягко выдыхает, словно все это время не дышал, на мгновение прижимается ближе, а затем нежно, но уверенно давит Чимину на талию, вынуждая его лечь животиком на ковёр. Чимин непонимающе попискивает, частично потеряв способность внятно формулировать предложения из-за до нечестного горячего Юнги, но послушно опускается. — Отправим им кое-что и пойдём кушать, хорошо? Раздвинь для меня ножки, пожалуйста.
— Хён, что… — Чимин непонимающе оглядывается через плечо и смотрит, как Джин скользит пальцами по своему животу и внутренней стороне бёдер, собирая сперму, а затем… Наносит её на дырочку Чимина? Пак смущённо пищит: — Хён!
— Тише, булочка, — голос Джина все ещё звучит до непривычного ровным, практически серьёзным, и Чимин, никогда не перечащий такому Джин-хену, послушно отворачивается, пытаясь спрятать красную мордашку. Юнги тоже иногда так его называет. Булочкой. Закончив, Джин некоторое время сосредоточенно смотрит, словно оценивая своё творение, а затем укладывается на животик бок о бок с Чимином, вплотную прижавшись бёдрами. — Приподними, пожалуйста, попу. Вот так, да, я хочу сделать фотографию.
Чимин пристыженно скулит, утыкается носиком в скрещённые руки и послушно приподнимает бёдра, выпячивая испачканную в сперме попку. Черт. Черт-черт-черт. Конечно, конечно, ему приятна реакция Юнги на их фото — это больше похоже на ожившую сексуальную фантазию, постыдную мечту, он и не думал, что сможет увидеть этот язык, это натяжение джинс, это… все.
Но… Он ведь совсем не знает, что нравится Юнги. Они дружат, конечно, дружат довольно давно, и между ними часто проскальзывает эта флиртующая искра, от которой Чимин расплывается в смущённой улыбке и заливается краской, но это всё.
Он даже не был уверен, что нравится Юнги, как можно нравиться мужчине, потому что всё это — харизматичные хищные усмешки, пронизывающий тёмный взгляд, острый (и не только в самом что ни на есть прямом смысле) язык, глубокий низкий голос — это то, из чего Юнги состоит.
То, как он двигается, как говорит, как толкается языком за щеку — Мин Юнги словно был рождён для флирта, жаркого, сексуального и агрессивного. Для такого, как он никогда не вёл себя с Чимином, и, может быть, может быть, это одна из причин, по которой Чимина так взволновал слух о том, что Юнги нравятся только опытные. Потому что думать о том, что Юнги просто не нравится сам Чимин, он совсем-совсем-совсем не хочет.
И сейчас… Отправить Юнги такие фотографии? Фотографии его полной круглой попки, маленьких промокших трусиков и такого же маленького члена? А нравится ли такое Юнги? Что если ему нравятся более мужественные? Или более худые? Чимин давит желание судорожно потыкать пальчиком в бёдро или в животик, потому что, честно говоря, без регулярных усиленных занятий его тело давно потеряло рельеф, пускай и оставалось довольно подтянутым. Господи, а если Юнги вообще больше по девушкам?
Джин на фоне мило пыхтит и ещё более мило матерится, фотографируя и подбирая ракурс, но Чимин слушает его вполуха, старательно накручивая себя. Даже если все то, о чем он думает, не правда, и он вдруг, вдруг, окажется во вкусе Юнги. Понравится ли хену его задница? А его маленькая розовая дырочка? А если ему понравится джинова? И это увидит Намджун. Чимин издает короткий измученный стон и в панике садится.
— Пошли к зеркалу, — теперь голос Чимина тоже хриплый и непривычно ровный. Он весь красный — уши пылают, как и щеки, но все, что он сейчас может и должен сделать — показать себя с лучшей стороны. — У меня в комнате… зеркальный шкаф, там будет отражение.
— О! Это хорошая идея, малыш, — Джин одобрительно кивает, мило хлопнув в ладошки, и, словно они до этого не валялись бессильно и лениво на ковре, гибко плавно встает, утягивая Чимина за собой в спальню. Там они вместе залезают на кровать, прижавшись друг к другу, и подбирают ножки, прогибаясь в спине.
Словно этого мало, Чимин стеснительно заводит ладошку за спину и оттягивает ягодицу Джина, демонстрируя растянутую, влажную и испачканную в сперме дырочку.
— Чимини! — Джин смущённо пищит, заливаясь краской, но не пытается оттолкнуть его, просто смущённо смотрит. — Ч-что ты…
— Я-я, — Чимин тоже краснеет и лепечет, заикаясь, — я себе тоже так сделаю, ты ведь этого хотел? Т-только ты прогнись, а я выпрямлюсь. И-и, чтобы лиц не было, пусть они угадают, где чья.
— Небольшая игра? — всё ещё смущенный Джин задумчиво смотрит в отражение, где Чимин продолжает нежно сминать его задницу, и вздохнув, бормочет: — Ладно, это… Это кажется хорошей идеей.
Чимин выдыхает, собирается с силами несколько секунд, а затем выпрямляется, расставляет коленки, ловит равновесие и подхватывает себя пальчиками под левую ягодицу, приподнимая и оттягивая вбок, чтобы получился мягкий красивый изгиб. Он на мгновение оглядывается, чтобы оценить, как получилось, и краснеет. Выглядит красиво. Чертовски красиво и возбуждающе: с этого ракурса они очень похожи, их попки мягкие, полные и налитые румянцем, а на джиновой и вовсе до сих пор краснеют отпечатки его маленькой ладошки.
— Блядь, — Чимин мысленно скулит, трогая самым кончиком пальца джинову дырочку, а потом и свою — именно это хён и фотографирует, предлагая отправить.
От кого: Чимини
[фото]
это немного неловко, хён…
Джин заглядывает ему через плечо, читая сообщение, и надувает губки, протянув:
— А как же игра? Напиши! Я хочу услышать их ответ, — Чимин невольно хихикает в ответ на возмущения хёна и послушно отправляет второе сообщение.
От кого: Чимини
угадаете кто есть кто, оппы?
— Почему оппы? — Джин краснеет, словно это не он только что затеял всю эту эпопею с совершенно бесстыжими фотографиями, и практически пищит: — Я может и… может и да, но я всё ещё старше Намджуни!
— А ты предпочёл бы «папочек»? — всё ещё румяный, но, в принципе, прошедший все возможные стадии смущения Чимин ехидно хихикает, наблюдая за тем, как Джин осекается и краснеет ещё гуще, и невесомо прижимается губками к его оголенному плечу. — Да ладно тебе, хённи, Намджуни-хену наверняка понравится, если ты назовёшь его «оппой» своим высоким нежным голоском. Я говорил, что ты очень красиво и жалобно стонешь, кстати?
— Замолчи, Пак Чимин! — смущённый Джин мягко шлепает его по бедру и независимо отворачивается, но ушки у него очаровательно горят красным. Хён с деланным недовольством бубнит себе под нос: — И вообще, кто ты такой, и что сделал с моей маленькой застенчивой булочкой, краснеющей от слова «секс»?
— Справедливости ради, ты тоже от него краснеешь, хён, а я для этого сейчас слишком хочу есть, — Чимин хихикает, тянется вперёд и нежно кусает Джина за разрумянившуюся щёчку. — Сейчас возьму и съем одну сладкую булочку, ням. Дать тебе халатик, хён? Завернем булочку в обёртку.
— Это ты булочка, а не я, — Джин поворачивается, надувшись, осторожно кусает Чимина за щечку в ответ, и они оба, не сдержавшись, весело хихикают, прижавшись друг к другу поближе. Быть полностью обнаженными прохладно, хотя и красиво, и Джин посмеивается: — А вообще, мне кажется, что нам обоим нужна обёртка, Чимини.
— У меня есть такие чудесные парные халатики, Джин, тебе понравится, — Чимин взбудораженно хлопает в ладошки, хихикнув, и подскакивает с кровати. Джин остаётся сидеть и довольно щурится, с удовольствием наблюдая за точеным изгибом ладной фигурки и красивыми стройными ножками. Чимин увлечённо щебечет, роясь в шкафу: — Я хотел отдать один Тэтэ, но он такое не носит, для него слишком мило. Он сказал «целомудренно», представляешь? Кстати про Тэ, хён, ему же всё ещё нужно написать.
Джин согласно мычит и все поглядывает на чат с Юнги на чиминовом телефоне, но кроме пометки «прочитано» там нет ничего. Чимин тем временем победно хихикает, наконец найдя халатики, и подходит к Джину, демонстрируя нежный мягкий шёлк. Он хочет надеть их сразу, но Джин мягко его останавливает, нежно прикоснувшись к упругому бедру.
— Сначала душ, — Джин говорит это с тяжелым вздохом, машинально поглаживая плоский животик, — еда это хорошо, но нам с тобой не помешало бы помыться.
— Тогда пошли вместе? Так быстрее, — Чимин легкомысленно пожимает плечами и тянет запнувшегося Джина в душ, игнорируя его красные щечки. Пак нежно щебечет: — мы с Тэ часто моемся вдвоем, особенно когда утром опаздываем по делам.
— А сексом перед этим вы тоже занимаетесь? — Джин пытается язвить, но совершенно очаровательно вспыхивает, закрывая ладошками горящее лицо и вяло тянет, не особо рассчитывая на результат: — Мне кажется, по очереди будет быстрее?..
Но Чимин на это только смущенно хихикает и не отвечает, затаскивая Джина в ванную комнату. Небрежно кинув на стиральную машинку халатики и пару полотенец, он быстро настраивает температуру воды, спрашивая, насколько горячую любит хён, удовлетворённо хмыкает на «очень горячую» и залезает первым. Чимин берёт свой любимый персиковый гель и быстро мылит мочалку, с улыбкой наблюдая за мнущимся перед душевой кабинкой Джином.
— Давай, принцесса, — Чимин мелодично хихикает, хлопнув ресницами, и, чувствуя прилив кокетства, нежно ведёт ладошкой в пене по своей груди и ниже, вдоль плоского животика к бёдрам, а затем медленно скользит ей обратно, задевая шею: — мы быстренько, даже без р-римминга.
У него даже получается произнести смущающую фразу почти без запинки, хотя голос и предательский вздрагивает, а окончательно разрумянившийся Джин все же заползает к нему с недовольной и красной мордашкой, почти вырывая из рук мочалку. Но даже несмотря на смущение, это чувствуется таким привычным и тёплым, словно бытовое времяпрепровождение, и в голове сразу невольно вспыхивают воспоминания о том, что при первой встрече они друг друга невзлюбили.
Со временем это, разумеется, прошло, но открываться приходилось медленно, шажочек за шажочком, пускай все ближе в своё личное пространство, а затем и в своё сердце. Джин тогда показался Чимину высокомерным, даже самовлюблённым, холодным и отстранённым. Но сейчас, наблюдая за тем, как расслабившийся хён мило шлёпает себя ладошкой по бедру и хихикает от того, как разлетается пена, Чимину кажется, что все это было давно и неправда.
— Я так люблю тебя, хённи, — Чимини поворачивается к Джину лицом и пищит, — с-спасибо, что не посмеялся надо мной и вообще… — он неопределённо машет ладошкой вокруг себя, уперев взгляд вниз, — приехал. Ну, знаешь, думаю, не сглупи я с тем сообщением, то…
— Не важно, — Джин хватает его ладошки и нежно тянет к себе для поцелуя, воркуя, — и тебе спасибо, булочка. Я бы тоже, ну, ты знаешь, да. Это так неловко, — он смеется, но не привычным своим высоким смехом «стеклоочистителя» (с легкой руки, кто бы сомневался, Тэхёна), а глубоким и грудным, неожиданно приятным на слух, — наверное в первый раз, что ты с Юни, что я с Джуни, мы все равно будем смущаться? Но это будет уже не настолько ужасно, как могло бы быть.
Чимин машинально растерянно кивает и смотрит на свои пухленькие пальчики в ладонях Джина. Он благодарен, очень-очень сильно, и эта благодарность накрывает его с ног до головы, настолько сильно, что, подавшись порыву, он легко целует хёна. Хотя, скорее даже чмокает. Невесомо и целомудренно.
— Ты бы в любом случае не был ужасным, хён, — Чимин смущённо улыбается, совсем нежно прижавшись губами к краю рта Джина, и мягко обвивает его тонкую талию руками, ластясь и тычась носиком в плечо. Он негромко мягко мурлычет: — Потому что ты всегда потрясающий. Самый-самый потрясающий, самый чудесный и самый красивый хён на всем белом свете, честно-честно.
— Айщ, Чимини! — Джин издает короткий милый смешок и с удовольствием обхватывает Чимина руками, утягивая в чудесные тёплые объятия. Горячая вода обхватывает их приятным паром, становится совсем уютно, и Чимин тоненько счастливо пищит, когда Джин стискивает его в руках, приподнимает и покачивает из стороны в сторону, воркуя: — Это ты самый милый, красивый и сладкий малыш, и даже не думай, что сможешь убедить меня в обратном. Будь осторожен, ещё чуть-чуть, и я точно соберусь увести тебя у Юнги!
— Думаю, Намджуни-хён этого не оценит, — Чимин заливисто смеется, щурясь от приязни, ещё несколько минут нежится под горячими струями, а затем неохотно тянется к выключателю. — Пойдём, у нас ещё много… дел, да.
Он смущённо краснеет при мысли о делах, которыми они собираются заниматься, потому что, ну. Его едва-едва только перестал смущать до полусмерти самый обычный секс, чего уж говорить о секс-игрушках.
И ведь речь шла не о каких-то там невинных приспособлениях, а о секс-игрушках из коллекции Тэ — признанной королевы размеров и того ещё любителя разноплановой экзотики не только в одежде, выборе партнеров и пищевых пристрастиях (колбаса с ананасами, серьезно, Тэтэ), но и в сексе.
Одна только мысль о том, чтобы использовать что-то подобное, заставляла Чимина краснеть, сводить ножки и кусать губы от появившегося внизу живота сладкого тянущего чувства. Он старается не думать об этом раньше времени и переключается на насущное.
Они с Джином вылезают из душевой, тщательно вытирают друг друга пушистыми белыми полотенцами, сладко пахнущими персиковым гелем для стирки, и не могут перестать глупо хихикать, потому что и гель для душа, и шампунь, и даже мыло у Чимина тоже персиковое.
Да, Чимин любит персики. Да, теперь они оба пахнут как два больших, сочненьких и сладеньких персика. Хочется ли Чимину что-то в этом изменить? Определённо нет.
И пока Джин двигается в сторону кухни, мурлыча себе под нос что-то нежное и любовное своим высоким сладким голоском, Чимин решает, что проще всего будет позвонить Тэхёну. Он конечно, не особо прячет свои игрушки: Чимин до сих пор с ужасом вспоминает день, когда позвал к ним домой одногруппника, чтобы вместе сделать задание, и они наткнулись на здоровенный полупрозрачный дилдо, который Тэ, видимо, блять, забыл, и как долго ему, едва не плача от смущения, пришлось доказывать, что это не его, и какими странными, пристальными взглядами тот одногруппник провожал его ещё как минимум семестр, и… в общем, не прячет, да.
Но в тэхеновском творческом беспорядке, который хоть сколько-нибудь упорядоченным признавать отказывался даже истинный амбассадор авангардного хаоса Хосок, найти можно было что угодно, но никогда что-то конкретное. После знака «стоп», украденного с одного из шоссе, Чимин не удивился бы даже найди он на вершине шкафа птичье гнездо. Ах, да. Такое тоже было.
В общем, так или иначе, даже ещё до того, как войти в святая святых, Чимин быстро находит в телефонной книжке единственно-нецензурный тэхёнов контакт, на этот раз тщательно проверяя, что ничего не перепутал, и звонит.
То, что Юнги до сих пор ничего не написал, Чимин старательно игнорирует.
— Да, Чим? — голос Тэхёна запыхавшийся, хриплый и сбитый, словно… — Щас, Чонгук мне почти дососал, подожди минутку, он, ну то есть я, быстро, — …словно его бесстыжий друг говорит с ним, пока ему делают минет. — Ох, Гукки, дадада, вот так, глубже…
Чимин сбрасывает, нажав на кнопку дрогнувшим пальчиком. Нет, нетнетнет, он не будет слушать хриплые сладкие стоны Тэхёна, пока его член находится в захвате чужого рта. И, нет, он не будет думать о собственном члене между мягких вишнёвых губок Джина. Не будет — так он хочет и старательно себя убеждает, но мысль все же мелькает, а за ней и стремительно охватывающий тело жар. Чимин сглатывает, проверяет чат с Юнги — плевать, что там пусто — и идет к Джину.
— Тэхён недоступен, потому что его член во рту у Чонгука, — Чимин говорит это удивительно спокойно (он даже немножко собой гордится) и забирается на стул у барной стойки. То, что у Джина нулевая реакция на это заявление, многое говорит о Ким Тэхёне, да. — Тебе чем-то помочь?
— Нет, булочка, — хён, не отвлекаясь, машет ему ладошкой, — я сам, тут быстро.
Джин в нежном розовом халатике с вышитыми белыми цветами сакуры выглядит как примерная домохозяйка или хорошенькая горничная из хентая, на который Чимина так старательно (опустим, что успешно) пытался подсадить Тэ. Он невесомо порхает на кухне, словно изящная маленькая птичка, неслышно переступает босыми ножками, и словно колдует.
Чимин умеет готовить, но он не умеет готовить так. Профессионально, красиво и быстро, так, что это выглядит до смешного просто. Ни капли в сторону, никакого хаоса, все просто до предела очаровательно и точно. Примерно так же как он и-
Воздух разрезает трель телефона, и Чимин облегченно обрывает свою абсолютно неприличную мысль.
— Я надеюсь, Чонгук закончил? — Чимин беззлобно ворчит, надувая губы, и Тэхён на той стороне смеется и просит своего парня что-то сказать для подтверждения. Чимин хихикает, а затем смущённо трёт кончик носа и тянет: — Хорошо-хорошо, убедил, а теперь пусть он уйдет… куда-нибудь, мне нужно поговорить с тобой так, чтобы этот мускулистый кроль-переросток ничего не слышал и не знал, Тэтэ.
— Мой рот на замке, о чём бы ты ни заговорил, — Чимин практически наяву видит, как Тэ старательно изображает процесс закрытия своего рта ключом, его последующего запечатывается в конвертик и выкидывания, — Гукки, принеси мне еды, пожалуйста, да, те бургеры и мороженое, и сделай чай, мой любимый, помнишь как?..
Чимин непроизвольно закатывает глаза выслушивая прозвучавший на фоне бодрый чонгуковский рапорт: «Чай с молоком, добавить медовый сироп, корицу, имбирь, смесь перцев и гвоздику с бадьяном, я помню, тыковка, можете спокойно сплетничать, пока я мучу эту ебанистическую смесь». Вполне ожидаемо — влюбиться в Ким Тэхена мог только настолько же на голову двинутый человек, и до чего иронично, что эти двое все-таки умудрились найти друг-друга. Поджаривающий что-то на плите Джин весело хихикает сбоку.
— Это там смех Сокджинни-хена на фоне? — Тэ звучит любопытно, и, о, кажется, это тот самый момент, когда стоит спросить.
— Да, кстати об этом, — Чимин деликатно прокашливается и совсем тихо смущённо спрашивает: — не подскажешь, где у тебя то двустороннее дилдо?..
Тэхен на том конце закашливается, явно подавившись, и на мгновение ошарашенно замолкает, а Чимин краснеет, кусая нижнюю губу. Неловко. Даже с Тэ, самым лучшим его другом и той ещё бесстыдной бестией, честно говоря, неловко.
— Я смотрю, вы там без меня не скучаете, — когда Тэ наконец начинает говорить, его глубокий баритон звучит по-особенному низко, звучно и соблазнительно. О нет. Нетнетнетнет, Чимин знает, в каких случаях Тэхён его использует, и, о боже, он совершенно не обманывается, потому что следом Ким совсем бархатно урчит: — Нужна ведь очень весомая причина, чтобы такой стеснительный милашка как ты попросил у меня такое, правда, Мими? Джинни-хён там совсем не случайно. Малыши заигрались и не могут справиться своими силами? Ми-и-ило. Вашим жадным дыркам не хватает хорошего крепкого члена, Чимини? Почему бы вам не попросить об этом Юнги и Намджуна, думаю, они с удовольствием помогут заигравшимся крошкам. Или хёны не знают, какие их малыши на самом деле шлюшки, м, Мими?
— Т-тэ! — короткий выдох, сорвавшийся с губ Чимина, больше похож на тонкий всхлип: всё его лицо горит от стыда, а под ресницами уже скапливается влага. Низкий глубокий голос Тэ, его издевательские слова, осознание собственной порочности — Чимин сводит коленки, чувствуя уже привычный прилив возбуждения, и вот-вот расплачется от смущения.
— Что такое, бу-лоч-ка? — Тэ издает короткий хриплый смешок, до нечестного похожий на звук, который издает Юнги, когда усмехается, и Чимин с трудом подавляет скулёж. — Юнги ведь так тебя называет, да? Ты должно быть так сильно смущён сейчас, Чимин. Бедный малыш. Вам придётся хорошо разработать ваши дырочки, если вы хотите оседлать мою игрушку. Она в ящике под моей кроватью, Чимини, возьми там же бутылёк со смазкой, не жалейте её. Твоя дырка будет чудесно влажно хлюпать, Мими, тебе понравится. Развлекитесь там как следует, а я пойду оседлаю Гукки, всё это так чертовски заводит. Но я многое бы отдал, чтобы увидеть сейчас твою мордашку, Чимини. Должно быть, ты сейчас заплачешь от стыда, да? Ты всегда так мило выглядишь в такие моменты, уву. Ладно, передавай привет Джину, а я пойду праздновать потерю девственности ваших целомудренных попок. Целую~
Чимин действительно плачет. Он коротко смущённо всхлипывает, трогает пальчиками уголки глаз, собирая слезинки, и бросает взгляд из-под ресниц на взволнованного Джина. Не произнеся ни слова, он глубоко вздыхает, включает фронтальную камеру и делает фотографию своей румяной заплаканной мордашки.
От кого: Чимини
[фото]
за информацию надо платить
я знаю, что ты любишь мои смущенные слезки, тэтэ~
— Все нормально, Чимини? — голос у Джина мягкий, утешающий, а его ладошки, нежно вытирающие влагу с плюшевых чиминовых щёчек, ещё мягче. — Он сказал что-то плохое?
— Нет-нет, хённи, просто Тэтэ та еще сука, — Чимин мило шмыгает носиком, улыбнувшись, и качает головой, выбрасывая дурные мысли из головы. Телефон в его ладошке вибрирует, оповещая о новом уведомлении, и он невольно закатывает глаза, ожидая увидеть ехидные смешки или пошлые шутки от Тэхёна, но совсем не готов к вложению и голосовому от Юнги. — Ох, нет, хённи…
— Открывай скорей, — Джин невольно хватается за его предплечье, сжимая пальчики, подтягивает поближе второй барный стул, поспешно на него взбираясь, и нетерпеливо ёрзает.
Чимин нервничает, машинально гладит себя по бедру сквозь тонкий шёлковый халатик, пытаясь успокоиться, облизывает мгновенно пересохшие губки и кидает на хёна вопросительный взгляд. Они молча переглядываются, и со стороны, наверное, это похоже на телепатический диалог, но Чимину просто надо успокоится. Он гулко сглатывает и на мгновение закрывает глаза, а затем открывает чат с Юнги.
От кого: Юнги~оппа
[фото]
[голосовое сообщение]
Теперь это не просто два прижатых друг к другу напряжения в штанах, о нет, это два обнаженных, огромных, чёрт возьми, и очевидно возбужденных члена. Чимин пялится на них бесстыдно и пристально, практически не моргая, он судорожно переводит взгляд с одного на другой, скользит по крепким бедрам и пытается найти хотя бы какое-то отличие, но блядь. Блядь же.
С этого ракурса, в этом освещении, где невозможно понять оттенок кожи, они совершенно идентичны: сочные, круглые головки, на одной из которых блестит выступившая капелька смазки, шелковистые и так и просящиеся на язык, вспухшие голубоватые вены, испещряющие ствол по всей длине, словно виноградная лоза, и наверняка так восхитительно пульсирующие под пальчиками, тяжёлые, крупные яйца, о, господи, блять, боже.
Чимин любит члены, как бы сильно его это ни смущало, они возбуждают его, но ещё никогда в жизни ему настолько сильно не хотелось опуститься на колени, поскуливая, и подставляя лицо, чтобы два этих роскошных ствола потерлись об него, пачкая в смазке и бесцеремонно тычась в мягкие пухлые губы, чтобы они наполнили его ротик, толкаясь в горло по самое основание, заставляя давиться и невнятно всхлипывать, чтобы сильные, длинные пальцы грубо сжимали его волосы, по очереди насаживая на два огромных члена, чтобы…
— Чимини, дыши, — голос Джина больше похож на судорожный шепот, и, да, Чимин вдыхает, вспоминая, что задержал дыхание, — и включи голосовое.
— Хён, я это не переживу, — Чимин скулит, ёрзает на своём стульчике, придвигаясь к Джину поближе, прижимается к его груди и прячет мордашку: — Давай ты, пожалуйста, я… Только не после Тэ, Юнги-хён… Б-боже.
— Ладно, ладно, хорошо, — Джин судорожно сглатывает, выдыхает и, решившись, нажимает дрогнувшим пальчиком на голосовое, включая его. Чимин замирает.
— Ты правда думаешь, что я не узнаю твою попку, Чимин? — голос Юнги, боже, боже, голос Юнги звучит так невероятно хрипло и низко, что становится похож на утробное, раскатистое рычание хищного зверя, и каждый сантиметр чиминового тела покрывается мурашками. — Твою пышную, мягкую даже на вид и так и нарывающуюся на след от моих зубов попку с чудесной маленькой родинкой на правой половинке, которую всегда, блядь, видно, когда ты надеваешь те чёртовы короткие шорты, от которых я захлёбываюсь слюной, малыш. Ты слева. И разве это не отпечаток твоей милой крохотной ладошки у Джина на заднице, мм?
— Его, — дрожащий от возбуждения, ошеломлённый Чимин, поскуливающий от того, как снова вставший член чувствительно тычется головкой в дорогой нежный шёлк, чувствует, как Джин вздрагивает всем телом, когда раздаётся голос Намджуна. Не тот спокойный и нежный, к которому они оба привыкли — тоже чертовски низкий, рокочущий и насмешливый. — И я могу тебе гарантировать, Джинни, отпечаток от моей ладони на твоей попке будет смотреться лучше. Держу пари, что тебе бы это понравилось, принцесса. Понравилось, если бы папочка перегнул тебя через колено и хорошенько отшлепал за такие шалости, правда? И я это сделаю, детка, не сомневайся.
— У нас тоже есть для вас задание, малыши, — слово снова перехватывает Юнги, и Чимину кажется, что они с Джином оба хнычут: — Попробуйте угадать, где чей член. Разве не забавно, что они настолько идентичны? Можно сказать, что вам повезло. Мы ждём ответное голосовое, и я хочу услышать там не только всхлипы и хныканье, малыши. Постарайтесь для нас, — и на этом голосовое обрывается.
— Видео, — Джин тоненько сглатывает, прочищая горло, несколько раз заправляет за ушко выбившуюся прядь дрогнувшим пальчиками и передаёт дрожащему, сладко сжавшему свой снова затвердевший маленький член прямо сквозь нежный шёлк халатика Чимину. — С-снимем им видео, Мими? Нам нужно то… ну, та штука и штатив, а ещё нужно будет всё красиво оформить. Сейчас поедим, а потом я займусь украшением твоей спальни для кое-чего, что этим… этим… в общем, точно понравится и, да, — Джин ловит чиминову ладошку в свои ручки, переплетает их пальчики и смотрит ему прямо в глаза, выдавая своё смущение и немного странную эмоцию, которую Чимини не до конца может идентифицировать, — член Намджуни справа, я… в общем, поверь мне.
— Хённи?.. — Чимин даже приоткрывает ротик от удивления, но покрасневший Сокджин его уже не слушает. Он тоже возбуждён, и это видно сквозь халатик, потому что у них обоих под ним нет белья — его твёрдый член мило упруго подпрыгивает, пока он быстро-быстро накладывает им в тарелки еду и разливает попить, все ещё пряча красное лицо. Чимини безумно интересно, откуда Джин… как он… как он понял, но он всегда был деликатным, особенно в таких вещах, поэтому сдерживает своё любопытство.
Едят они молча, и Чимин всё время то и дело посматривает на фотографию, трогая мизинчиком экран, чтобы тот не погас. Жевать сложно, да и он, в общем-то, совсем не чувствуют вкуса этой, зная Джина, невероятно потрясающей еды. Ему хочется почувствовать совсем другой вкус — вязкий вкус смазки и спермы. Он все еще думает о том, каково это — взять в рот член Юнги.
Чимин рассматривает фото, и сейчас, да, сейчас он видит, что видимая кожа Юнги все-таки чуть бледней: контраст не настолько очевиден, как в жизни, но он все же есть, и было бы странно, будь иначе, потому что медовая, приятно-золотистая кожа Намджуна всегда выглядела на фоне безупречного алебастра Юнги куда темнее. Он замечает с краю виток татуировки, словно конец драконьего хвоста, и боже, боже, боже, если это все-таки она, то ну не на всю же спину она у Юнги? А если на всю? Чимини нервно сглатывает, машинально чуть-чуть отпивая из бокала, и продолжает пялиться.
Бёдра, ох, бёдра Юнги. Они выглядят не перекаченными, но крепкими и упругими, и их должно быть невероятно удобно седлать и тереться, ёрзая и хныкая. В кадр попадает и часть пресса — очевидно твёрдого, но с красивыми, плавными чертами и этими восхитительными линиями косых мышц. Чимин захлёбывается слюной от одной только мысли о том, чтобы провести по нему пальчиками, ощупывая и оглаживая, надавить и опереться.
— Я всё, — Джин осторожно трогает его за плечо и подскакивает со своего места. Он взвинчен гораздо больше обычного, и краска смущенного возбуждения уже покрывает не только его лицо, но и красивый плавный изгиб округлых плеч, и даже верх груди, у ключиц, и Чимини находит это невероятно очаровательным. Джин бормочет: — Ну, ну, ты знаешь, и приходи ко мне.
Торопливо дожевывая, Чимин послушно кивает, возмущенно замычав, когда хён выключает его телефон, приговаривая себе под нос что-то вроде: «чтоб не отвлекался, потом вживую попялишься» и забирает его с собой, упорхая в спальню. Ему остаётся только обиженно надуть губки, оставшись в одиночестве, доедать, потому что Джин терпеть не может, когда не доедают, и в особенности если это делает Чимин, а потом все так же в одиночестве тащиться в комнату Тэхёна. Нужный ящик с игрушками и смазкой он находит довольно быстро. Находит, пожалуй, даже чересчур громкое слово — он стоит ровно, блять, в центре стола, очень в стиле Тэ. Алеющий ушами Чимин находит нужную игрушку, стараясь не обращать внимания на её адские размеры и на прочее… разнообразие, которому позавидовали бы даже мистер Грей и Анастейша. Вместо этого он прихватывает с собой штатив для телефона, берет бутылку (огромную, мать вашу, там два литра, два, куда столько, Тэ) смазки и идет к Джину.
Попадает он, кажется, в что-то среднее между раем и борделем. Чимин часто хлопает ресничками, приоткрыв от удивления рот, и смотрит, что хён сделал с его комнатой. На полу, прямо на мягком ковре, лежат несколько пуховых одеял, поверх простыни и много мягких подушек, а стена и кровать закрыты красивой пышной драпировкой. Чимин восхищённо пищит, всплеснув руками:
— Ты… когда ты успел? И из чего, хён?
— Считай, это мой природный талант, — Джин небрежно отмахивается ладошкой, но Чимин видит, как он довольно щурится и краснеет. Хён чертовски обожает, когда им восхищаются и когда его хвалят, — так, ты ложись, а я пока поставлю штатив и подключу твой телефон. Надо чтобы все было красиво и идеально. Нет-нет-нет, солнышко, — он мягко останавливает Чимина когда тот укладывается на спину и разводит коленки в стороны, — перевернись на животик, пожалуйста, да, и прогнись в спинке, вот так. М-м-м, ну и попка у тебя все-таки… Так, не отвлекаться, сдвинься чуть-чуть правее, да, ещё чуть-чуть, ага, а теперь возьми… Ох. Ох. Боже, и это в нас влезет? У меня от одного взгляда все внутри сжимается, — голос Джина невольно вздрагивает, когда он неотрывным, испуганным взглядом смотрит на дилдо, которое Чимин смущённо пристраивает между ног, не вводя, — мамочки, ну у Тэтэ и вкусы. Как он вообще до сих пор… Я имею в виду, он ещё ходит? Н-неважно, так, я поставил таймер, а теперь мне нужно лечь рядом, потом посмотрим фото и убедимся, что никто не пропадает из кадра.
Чимин слушает суетливый взволнованный лепет Джина, и его и без того не ослабшее возбуждение вспыхивает с новой силой. Черт возьми, они словно снимают порно.
Он скрещивает перед собой руки и прячет в них лицо, судорожно выдыхая. Возбужденный член упирается в покрывало, трется о него, и Чимину хочется приподнять бёдра или потереться, но он не хочет мешать хёну и послушно ждёт. Тот тем временем заканчивает свои приготовления и тоже укладывается на покрывало: зеркально Чимину, только на спинку, упираясь ногами по бокам от чиминовых бёдер.
Звучит щелчок камеры, и Чимин вздрагивает, краснея и судорожно кусая губы. От одного только этого звука по всему его телу проходит горячая волна возбуждения, но в ещё большую краску его вгоняет то, что пульсирует не только его маленький член, но и его растянутая дырочка. Чимин издает едва слышное смущённое хныканье, пока Джин слегка поправляет камеру и удовлетворенно мычит, и приподнимает голову, когда хён нежно тянет:
— Малыш, нам нужно растянуть друг друга, ладно? Эта штука… Н-нам действительно нужно постараться, да. Давай в ту же позу?
— Д-да, хён, — Чимин чувствует, как его член снова дергается от воспоминания о горячем, влажном ротике Джина и его ловких пальцах, и послушно скулит, переворачиваясь на спинку и приглашающе протягивая руки.
Джин осторожно упирается коленями по бокам от его груди, мягко опускается, чуть ёрзая, и ладошки Чимина сами собой тянутся к этим восхитительным бёдрами, все ещё хранящим слабые отпечатки его пальчиков. Чимин нежно гладит тугую медовую кожу, осторожно разводит упругие кругленькие ягодицы и с возбуждением смотрит на дырочку — она выглядит мягкой и податливой, и мило дрожит в такт его быстрому сорванному дыханию. Он уже тянется было в сторону смазки, но вздрагивает, потому что Джин невесомо чмокает его член в самую головку и мило хихикает:
— Привет, малыш~
— Хён! — вспыхнувший Чимин пищит от смущения, приподнимаясь на локтях, а Джин оглядывается на него через плечо, лукаво щурясь, и показывает язык. Чимин поражено распахивает глаза, надувается, и показывает язык в ответ: — Зараза.
Джин посмеивается, но ничего не говорит — вместо этого он разворачивается и увлечённо принимается за дело. Чимин поскуливает от ощущения горячего языка на члене и пытается сосредоточиться в достаточной мере, чтобы начать вылизывать… Но не получается.
Он судорожно проводит по пересохшим губам влажным языком, сглатывает и тянется к милой маленькой дырочке Джина, чтобы прижаться к ней губами, нежно скользнуть языком в горячее, податливое нутро, но тут Джин медленно, сладко прижимает подушечки пальцев к его собственной дырочке и плавно вводит сразу два.
Вдоль позвоночника пробегается длинная мелкая дрожь, оседая где-то в пояснице и вынуждая выгибаться от удовольствия в попытке насадиться настолько, насколько это позволяет поза. В первый раз это было так приятно, но неожиданно и очень смущающе, а сейчас Чимини может в полной мере прочувствовать это: неторопливое, нарастающее чувство наполненности, такое чертовски восхитительное и непривычное. Пак задушенно стонет, разводит коленки шире и непроизвольно дёргает бедрами вверх.
— Не забывай про меня, булочка, — Джин мило дразнится, усмехаясь, и разводит пальцы внутри ножницами, растягивая податливые стенки. Чимин всхлипывает и послушно вставляет в хёна два своих маленьких пальчика — Джин уже немного растянут, подготовлен, и от этого легче. Хён сладко длинно скулит, задрожав, и прерывисто выдыхает: — Поработай хорошенько, Чимини, и нам будет что подарить… оппам.
Чимин скулит, услышав такое обращение к Юнги и Джуну — это невероятно заводит. Заводит так, что пальчики на ногах поджимаются, а член беспомощно дергается, легонько шлёпнув головкой по щеке хихикнувшего Джина. Когда старший, самый старший среди них называет кого-то оппой… Чимин жадно хватает губками воздух, глотает его и чувствует, как у него на ресницах скапливается влага.
Он смотрит на установленный на штативе телефон — этот внимательный, неотступно следящий за ним глаз, который записывает все, что они делают, чтобы они потом могли показать это своим… оппам. А какого будет им самим потом это пересматривать? Чимин тихонько невнятно хнычет и пытается собраться: Джин уже усердно и терпеливо вставляет в него третий пальчик, растягивая его дырочку все больше и больше, а он совсем-совсем отстает.
Подтянув к себе одну из подушек, Чимин подкладывает ее под голову и теперь у него достаточно удобная поза, чтобы задействовать обе руки. К тем двум пальцам, уже находящимся внутри хёна, он уверенно добавляет третий другой ладони. Дырочка открывается для него охотно, а сам Джин довольно прогибается и плавно, красиво двигает бедрами в сторону его лица, желая получить больше и глубже.
Пальчики у Чимина кажутся такими крохотными и мягкими, они теряются внутри и могут только растянуть, но не заполнить так, чтобы этого было достаточно для полноценного удовольствия, и от этого Чимин непроизвольно всхлипывает.
— Н-нужно попробовать… игрушку, — дыхание Джина сорванное, тяжёлое, и Чимини немножко горд, что это из-за него, — сначала по очереди в каждого из нас, а потом ляжем как… — он длинно, плаксиво стонет, когда Чимин двигает внутри него уже пятью пальцами, — как… б-боже, что там я говорил?
— Игрушка, хённи, — Чимин хихикает — его голос мягкий и воздушный, как французское пирожное, но смех обрывается таким же сладким стоном, когда Джин в отместку двигает пальцами внутри, задевая простату, — в-в-вставить её, да-да-да…
— Ты уже готов принять мой кулак, булочка, так что я и начну. Подай-ка мне этого монстра, — Джин нежно гладит Чимина по бедру, мурлыча, но Чимин не понимает.
Пак качает головой, беспомощно хныкает, не понимая, о чем его просит хён и тщетно пытается собраться с разбегающимися мыслями и разъезжающимися коленками. Он скулит и пытается насадиться глубже, но все тщетно — давление внутри пропадает совсем, а голос Джина звучит совсем далеко и до дрожи в коленках требовательно.
— Игрушку, Чимин.
— Х-хён! — Чимин тонко всхлипывает, с трудом приподнимается на локтях и тянется дрожащей ручкой до игрушки — Джин не перестаёт размеренно двигать пальцами, и это нечестно, нечестнонечестнонечестно! Он с трудом сжимает на ней пальчики — они даже не сходятся, чёрт возьми — и, пыхтя, подтягивает поближе, протягивая Джину и устало плюхаясь обратно на спину. С нежными, ловкими пальцами внутри даже думать тяжело, не то что двигаться, и каждое движение даётся в три раза труднее. — Хе-е-ен…
— Тише, булочка, — Джин нежно воркует, ласково поцеловав его куда-то во внутреннюю сторону бедра и сосредоточенно сопит. Он выдавливает на игрушку побольше смазки и старательно водит кулачком, размазывая, и у Чимина что-то сладко и испуганно сжимается в животике, когда он видит, что даже у Джина пальцы на монструозной тэхеновой херовине сходятся с трудом. — Мне нужно хорошенько смазать эту штуку, чтобы твоя маленькая милая дырочка смогла её принять.
— Джин, — Чимин смущённо всхлипывает, закрывая лицо предплечьем, и отворачивается от камеры, прячась. То, как только-только стеснявшийся и красневший хён делает такие бесстыднее вещи, как говорит такие бесстыдные слова, ужасно смущает. Он стеснительно шепчет: — Н-не надо.
— Не надо что, булочка? — Джин издает свой обыкновенно милый, а сейчас практически насмешливый смешок и мурлычет: — Не называть твою дырочку милой? Она такая славная, Чимини, нежно розовая и очень чувствительная, ведь правда? Она так мило пульсирует, когда ты смущаешься.
— Джин! — Чимин срывается на писк окончательно и, не глядя, с силой опускает ладошку на чужую попку. Шлепок получается звонким, сочным, и Джин громко, изнеженно стонет от неожиданности, сорвавшись на жалобное хныканье в конце. Чимин краснеет ещё больше, нежно гладит отпечаток собственной ладошки, извиняясь, и лепечет: — П-просто… п-просто вставь это уже и всё!
— Тебе так сильно не терпится, Мими? — Джин усмехается, но голос у него дрожит, и сам он тоже. Надувшийся Чимин смотрит на нежную, порозовевшую от его удара кожу ягодиц и облизывается. Если хён может над ним издеваться в такой ситуации, то чем он хуже? Он не отвечает и ждёт, кусая нижнюю губку, пока не чувствует, как к его дырочке прижимается влажная и крупная, чертовски крупная головка игрушки, и именно в этот момент он резко вводит в дырочку Джина сразу четыре пальчика и опускает свободную ладошку на упругую ягодицу.
Сокджин падает. Его ножки разъезжаются, и он, попискивая, неловко плюхается мордашкой между разведенных коленей Чимина и высоко задирает свою попку. Кончик игрушки все же проскользнул внутрь, и от этого Чимина всего пробивает коротенькой дрожью — ему хочется глубже, хочется больше, но вместо этого он шлепает Джина еще несколько раз, размеренно двигая пальчиками внутри.
— Паршивец, — Джин стонет высоко, беспомощно надсадно, почти срываясь на поскуливание, и, вывернувшись, шлепает Чимина по бедру, — ты маленький паршивец и заслуживаешь… з-заслуживаешь наказания.
Чимин предвкушающе облизывается, сжав в зубах кончик языка и с последним, особенно сильным шлепком оставляет ладошку на ягодице Джина, начиная её массировать. Пальчики он не вынимает, наоборот — протискивает внутрь последний, большой палец и практически с восторгом наблюдает за тем, как его маленькая ладошка пропадает внутри хёна.
— Приготовься, б-булочка, — Джин всхлипывает, похныкивая и роняя первые слезки, нежно дрожит, но из-за всех сил пытается сконцентрироваться не на своём удовольствии, а на Чимине: он ласково поглаживает пальчиками чиминов член, помогая не то расслабиться, не то напрячься, и медленно вводит игрушку, заскулив: — она так хорошо входит в тебя, солнышко, так красиво исчезает внутри, а твоя милая дырочка так жадно сжимается, растягиваясь вокруг неё… Это так красиво, Чимини, как жаль, что ты не видишь.
Чимину хочется ответить, что он увидит, когда эта игрушка проникнет в хёна, но он не может. Ему так много, его буквально распирает, и это так хорошо, что все его тело натягивается, словно тугая струна, словно обнаженный нерв. Игрушка внутри задевает кончиком простату, а потом скользит все глубже и глубже, и Чимини просто не может закрыть свой широко распахнутый ротик, не может ничего сделать с закатившимся глазами, не может даже думать, потому что все, что сейчас судорожно пульсирует у него в голове — это ещёещёещё.
Голосовые связки гудят от напряжения, выдавая высокий тоненький стон, перетекающий в рыдающий скулеж. Чимину хо-ро-шо. Он вцепляется в простынь под собой свободной ручкой, скользит по мягкому розовому хлопку стопами, и судорожно пытается вскинуть бёдра, чтобы насадиться, чтобы получить ещёещёещё, но Джин держит его крепко. Он наваливается всем телом, сжимает в пальцах упругие, напряжённые бёдра, горячий, давящий и такой прекрасно тяжёлый, и Чимина прошивает осознанием, что он так вот-вот кончит. От одного ощущения наполненности и давления сверху. Он кончит, и ему не будет за это стыдно.
— Ты так хорошо справляешься, малыш, — голос Джина похож на воркование, высокий и сладкий, хён нежно гладит его везде, где только может достать: Чимин чувствует его прикосновения на члене, внизу животика, на бедрах, даже в чувствительном местечке под коленкой. Джин мурлычет: — Умница, так старательно принимаешь, игрушка входит идеально, и ты такой растянутый, Чимини, такой идеальный для нее.
Чимини хныкает в ответ на похвалу, а когда огромная, твёрдая игрушка входит в него по основание, полностью наполняя и растягивая, практически на грани боли, так чудесно, чудесно растягивая — ему кажется, что она выпирает даже сквозь его животик, натягивая кожу, как в хентае, но он не может найти в себе сил, чтобы прижать к нему ладошку и проверить — а затем медленно, но уверенно начинает двигаться обратно, лишая его этого восхитительного чувства, хныканье Чимина становится расстроенным, недовольным, и даже мягкие поглаживания Джина не могут успокоить его.
— Нет, нетнетнет, хён, нет, оставь, нет, верниверниверни, Джин, прошу, пожалуйста, — Чимин тонко жалобно скулит, судорожно скользя пальчиками по простыням, дрожит и сжимается настолько туго, насколько может, пытаясь не позволить игрушке выскользнуть наружу. У него в голове ни одной мысли и блаженная, абсолютная пустота — кажется, у него из краешка губ скользнула тонкая полоска слюны, но Чимину настолько всё равно, ему просто нужно, чтобы его дырочка продолжала так восхитительно растягиваться вокруг чего-то большого, толстого и твёрдого, чтобы его безжалостно и долго долбили, как куклу. Унизительная, неожиданная мысль, жадное желание вспыхивает в Чимине, как только он наконец чувствует в себе что-то настолько огромное, и он жалко умоляюще всхлипывает, совсем не контролируя свой язык: — Прошу, Джинни, прошу, не надо, просто вставь, раздвинь ноги и растяни свою дырку вокруг этой чертовой игрушки, не вынимай её из меня, ну же, блядь, пожалуйста!
— В-воу, — Джин пытается усмехаться, но его выдаёт красное лицо и жадный, лихорадочный взгляд, которым он смотрит на Чимина. Хён судорожно сглатывает и переспрашивает дрожащим голоском: — Это настолько хорошо, Чимини?
— Охуенно, блять, ну же! — Чимин нетерпеливо шипит и дёргает бёдрами — у него просто не остаётся скромности и смущения — чёртов Тэхён действительно чёртова королева размеров, и не удивительно, что он так легко повелся на Чонгука сразу после того, как узнал, что у того твёрдая девятка, а то и десятка. Пак с силой скользит пальцами по простыням, почти вспарывая их ноготками и срывается на рычание: — Давай, сучка, живо.
— Г-грубо, Чимини, — Джин смущённо всхлипывает, но Чимин видит, как того очевидно пробирает крупная возбужденная дрожь от грубости, и уже было снова открывает рот, но Джин послушно соскальзывает на пол на ослабших ногах, и переворачивается на животик.
Чимин невнятно матерится сквозь зубы, ёрзает, не сдерживая долгие глубокие стоны, и приподнимает бёдра, скуля от чувства растянутости. Джин выдавливает смазку на игрушку и прямо на свою дырочку — так, что она течёт по его промежности и бёдрам, пачкая простыни, а затем сжимает в дрожащих пальчиках другой конец игрушки, приставляя крупную головку к запульсировавшей дырочке. Чимин грязно выдыхает, давясь очередным стоном:
— Вот так, ах, хён, хорошая шлюшка, давай!
У Чимина абсолютно точно нет сил смотреть как хорошо, как красиво растягивается влажная, розовая дырка Джина, пока хён медленно насаживается на игрушку, давясь всхлипами, но он просто умирает от того как она дергается внутри него от любого движения хёна.
Чимин хнычет, откидывает голову, высовывая язык и тяжело дыша, а затем опирается локтями о пол, скользнув ладошками под поясницу. Он опирается на них, поднимая бёдра, изгибается в спинке и тщетно сдерживает дрожь, помогая Джину опуститься до самого конца и жалобно, сладко-сладко застонать.
— Блять, да, да, двигайся, — слова соскальзывают со скользкого языка быстро и плавно, как раз в тот момент, когда Джин насаживается достаточно, чтобы соприкоснуться с чиминовыми бедрами. Высокий голос Чимина звучит грудным и хрипловатым, сорванным от тяжёлого дыхания: — Так хорошо, правда, шлюшка-хён? Тебе нравится быть таким пе-ре-пол-нен-ным, полностью набитым, правда? Таким нанизанным на игрушку, прикованным ко мне? Попрыгаешь на этом здоровом резиновом хуе, м, сучка?
Джин громко гортанно стонет и резко, сильно толкается, достаточно для того, чтобы пошатнуть застонавшего от глубокого, потрясающего толчка Чимина, а потом так же резко тянет игрушку на себя. И она выскальзывает, она двигается вслед за движением хёна, словно приклеенная к нему и к новому витку пустоты внутри себя Чимин не готов. Всхлипнув, он следует за игрушкой, крепче сжимая ее мышцами. Это похоже на перетягивание каната, только вместо каната — заполняющее изнутри удовольствие, которое они так жадно, так сладко делят на двоих.
— Ах, Чимини, так хорошо, так глубоко, да, хорошо, — Джин сбивчиво шепчет, продолжая дергать бедрами вверх, вытягивая из Чимина игрушку и ожидая, когда ее перехватят и потянут обратно вниз — это легко угадать по неторопливым и все еще неловким рывкам хёна. — Так прекрасно, так хорошо, да, как думаешь, Джуни трахает так же глубоко?
Чимин давится длинным, сладким звуком — чем-то средним между всхлипом, стоном и поскуливанием, потому что его прошивает жарким, вызывающим бабочки в животе осознанием: если, когда Юнги будет его трахать, в отличии от сладкого и мягкого Джина, он все сделает сам.
Его большие, горячие ладони будут сжимать чиминовы бёдра, мять и шлёпать, его бёдра будут вбиваться в него, с силой, до шлепков кожи о кожу, он будет ласкать его, может, даже слегка сожмёт свои потрясающие длинные пальцы у него на горле, и будет шептать своим низким, греховным голосом, как хорошо Чимини — его малыш, его булочка, его шлюшка — справляется, принимая его член.
И, ох, Чимин так сильно хочет услышать, как Юнги стонет: без этого сладкого, тоненького придыхания, скользящего в голоске Джина, а глубоко, хрипло и, Чимин уверен, почти срываясь на рычание.
Не сразу, но у них с Джином получается найти правильный темп: не медленно и не быстро, идеально, так, чтобы игрушка скользила из одной растянутой дырки в другую. Потрясающее чувство наполненности теперь дополняется горячим, плавным трением, огромная игрушка давит на простату на каждом толчке, и заставляет их содрогаться и скулить даже от самого минимального движения. Чимин не видит ничего, он не способен зацепиться взглядом и сконцентрироваться, его затмевает тупая цикличная мысль: еще-еще-еще-глубже-больше-жестче.
— П-перевернемся, б-було-ах-мим-ми, — Джин не говорит, а стонет, плача от удовольствия, красиво прогибаясь в спине и не в силах перестать насаживаться даже на короткий срок, — просто пере-ах-катимся, еще-да-да-да, Мими?
— Шлюшка просит м-меня о чем-то? — Чимин вот-вот осядет на пол, не выдерживая — его бедра дрожат от нагрузки, а руки, кажется, совсем онемели, но он не может обмякнуть, не может перестать, только не когда игрушка в нем так глубоко и идеально. — А что шлюшка-хён готов мне за это д-дать?
— Шлюшка-хён хочет п-придавить тебя к полу стопой, и т-тогда шлюшка-мими окажется лежащей на п-полу. Так будет легче, п-правда, солнышко? Ох, б-боже, да-а… Тебе бы это п-понравилось, Мими? — Джин говорит с трудом, запинаясь и теряя мысль, и, блять, видеть его доведённым до такого состояния так чертовски горячо.
— Шлюшка-хён такой развратный, — Чимин мягко хихикает, пытаясь игнорировать скользнувшее от этого вдоль позвоночника возбуждение, и жарко высоко стонет: — Кинково, Джинни.
Пак пережидает короткий прилив острого удовольствия и переплетает их Джином ноги, покрепче перехватывая стонущего и всхлипывающего хёна под коленками, насаживается по самое основание, и одним резким движением переворачивается. Запищавший от неожиданности Джин вскрикивает, оказавшись на спине, а сам Чимин ёрзает на животе, потираясь болезненно возбужденным членом о мягкие простыни, и нежно тянет, сладко постанывая:
— Ну же, принцесса, давай, сделай нам хорошо.
— Сучка, Чимин, какая же ты сучка, — Джин длинно плаксиво стонет, и ёрзает. Чимин чувствует, как ему в спину с неожиданной силой вдавливается изящная стопа, и задушенно стонет, потираясь о простыни щекой и наверняка пачкая их в слюне и непроизвольно выступивших слезах. — Мало того, что ты меня испугал, я ещё и чуть не кончил! Я пожалуюсь на тебя Юнги, пускай он хорошенько тебя накажет, бесстыжая ты плюшка!
— А сам ты не можешь, м-м-м, хён? — Чимин издает хрипловатый сорванный смешок, едва не закатывая глазки от удовольствия — его нежная, стеснительная часть, сейчас вбитая глубоко внутрь огромным резиновым членом, находится в абсолютном ужасе от того, как он себя ведёт и как говорит, и Чимин без понятия, как в принципе сможет смотреть людям в глаза после всего этого и целовать в щечку маму, но сейчас он совсем не может сдержаться, потому что на каждую издевку, на каждое острое прозвище Джин сжимается туже, толкается грубее и стонет слаще. — Шлюшка-хён даже не может как следует наказать зарвавшегося донсена, да, детка? Тебе нужна помощь Намджуни-хёна? Папочка с удовольствием поможет своей маленькой развратной детке, созданной, чтобы сидеть у него на члене. Тебе всего-то и остаётся, что высовывать язычок, раздвигать ножки и закатывать глазки, хён.
Изящная стопа скользит между его лопаток, задевает пальчиками верхний позвонок и возвращается на прежнее место, с силой вдавливая Чимина в пол. Игрушка внутри почти не двигается, только ерзает туда-сюда, пока довольный Джин трахает себя, используя лишенного возможности вырваться Чимина. Ограничения, такие, без веревок, без наручников, на одной лишь силе мышц другого человека заставляют Чимина скулить, хныкать и беспомощно ёрзать в тщетном желании потереться или насадиться чуть глубже, чуть сильнее.
Подступающий оргазм накатывает изнутри волнами, распирает его, нарастая все больше и больше с каждым толчком, с каждым высоким стоном Джина. Чимин жалобно хнычет и почти до боли сжимается на игрушке, слабо крутит бедрами и пытается подмахивать. Он все ещё крепко вжат в простыни и почти обездвижен, и никак не может вырваться, но его ноги, пусть и ослабшие, дрожащие и разъезжающиеся от удовольствия, свободны.
Чимин использует это, поскуливая и упираясь коленками, напрягает упругие бёдра, чтобы все же двинуться, выбить из Джина глубоким резким толчком не только высокие сладкие стоны, но и грубые, почти жестокие слова:
— Чимини, ненасытная ты булочка, все никак не успокоишься. Хочешь, чтобы этот резиновый член остался в тебе навсегда? — Джин звучит хрипло и быстро, в такт собственным рывкам, и срывается на высокие, слишком высокие даже для него ноты. — Тебе так нравится даже не прыгать на нем, а просто ощущать в себе, да, маленькая шлюшка? Тебе бы наверняка понравилось проводить на члене Юнги целые дни, просто сидеть на его бёдрах, ублажая его своей тугой красивой дырочкой, пока он пишет музыку, правда? И ты не вставал с его большого члена все это время, пока он раз за разом кончает в тебя, как в маленькую бесполезную игрушку, наполняет тебя спермой, а потом снова твердеет внутри, так горячо и много, полностью наполняя твой милый животик, Мими. Тебе бы так понравилось быть грязным, мокрым и скользким, таким растянутым, всегда готовым для секса, да, Мими? Понравилось бы?
— Д-да-а-а-а, — Чимин хнычет, он представляет это так ярко, так остро и восхитительно, что возбуждение прошивает каждый сантиметр его и без того перевозбужденного тельца. Ему хочется, так хочется-хочется-хочется, чтобы это действительно произошло, чтобы Юнги воспользовался им, делал это снова, и снова, и снова, это так-так-так горячо. Но еще хочется отплатить Джину тем же, заставить почувствовать то же, поэтому Чимин сбивчиво хнычет: — А тебе, хённи, тебе понравилось бы, если бы Джуни зажал тебя прямо между стеллажей в твоей библиотеке и запустил бы свои крупные твёрдые пальцы прямо в твои милые мятные брючки, которые ты всегда носишь, когда хочешь показать, какая у тебя упругая попка и красивые ножки. Он бы трогал твой милый возбужденный член, прямо сквозь кружево твоих любимых маленьких трусиков, а потом скользнул бы пальцами прямо к твоей дырочке, но он наткнулся бы там на пробку, потому что ты так давно хочешь, бесстыдная шлюшка, что совсем уже не можешь терпеть, правда? Ох, он бы так зарычал, низко и хрипло, ведь кто бы мог подумать, что его маленькая принцесса такая развратная и бесстыжая, рывком сорвал бы твои брючки, вытащил бы пробку и вставил бы тебе сразу по основание, свой большой, твёрдый член, до шлепка тяжёлых яиц, а потом начал бы двигаться так быстро и жадно. Так по-животному, Джинни, он бы нагнул тебя так грубо, подтянул бы к себе за бёдра и вбивался-вбивался-вбивался, а ты бы скулил и кричал, как течная сучка, и все бы услышали тебя и узнали, какая ты безотказная шлюха.
Джин стонет на слова Чимина протяжно и долго, совсем жалобно. Он дрожит, сползает на пол, соскальзывая мокрой стопой со спины, и, кажется, кончает. Сперма попадает Чимину на поясницу, задницу и стекает прямо к заполненной игрушкой дырочке. Это и грубое трение простыней под бедрами доводит его до финала следом.
Чимин плачет — крупные слезки катятся по его горячим щекам, всё его тело содрогается, а дырочка сжимается так сильно, что это практически больно. Его маленький, невероятно чувствительный член подёргивается, пачкая спермой его животик и простыни, а ноги всё никак не могут перестать крупно дрожать. Тело обмякает, не слушается, и Чимин чувствует, как игрушка медленно выходит из его дырочки, утягиваемая всхлипывающим Джином.
Пак скулит, хныкает, пытаясь сжаться, но его дырка слишком сильно растраханна, и в конце концов игрушка просто выскальзывает на пол с глухим стуком, оставляя за собой ужасающее чувство пустоты. Чимин жалобно пищит, не в силах даже немножко приподняться на обмякших ножках, и грустно скользит ладошками по простыням, пытаясь уцепиться за них вялыми пальчиками.
— Джинни, — как только Чимин восстанавливает дыхание, он умоляюще скулит, давя всхлипы: — Пожалуйста, ты ближе… у меня под кроватью маленькая коробка, ты сможешь дотянуться, пожалуйста.
Некоторое время Джин отмалчивается, но потом Чимин слышит короткое сосредоточенное пыхтение, и чувствует, как Джин слабо подпихивает в его сторону коробку. Чимин коротко благодарно всхлипывает, тянется к ней дрожащими пальчиками и с трудом открывает. Он хранит в ней презервативы и смазку, чтобы не запачкаться, если захочется немножко поиграть с собой в постели, но ещё и кое-что, что никогда раньше не использовал, стесняясь и опасаясь.
Небольшой издевательский подарок Тэхена — довольно крупная пробка, увенчанная милым розовым кристалликом в форме сердечка. Чимин с трудом нащупывает её и, хныкнув, легко запихивает в свою развратную жадную дырочку, наконец избавляясь от отвратительного ощущения пустоты и удовлетворенно скуля.
Ему кажется, что он никогда больше не сможет отказаться от того, чтобы быть наполненным — это так восхитительно, так потрясающе, что он искренне не понимает, как раньше жил без этого чувства.
— Мими… — Джин подаёт слабый, все ещё подрагивающий голос, но его прерывает энергичная песенка входящего звонка.
Они оба вздрагивают от резкого громкого звука, и сил, чтобы доползти и взять несчастное устройство нет ни у кого, но неожиданно оказывается, что телефон совсем рядом. Он вибрирует чуть ли не под ушком Чимини, но сейчас, когда его мозг ещё не отошёл от оглушительного оргазма, даже полюбившаяся ему песня звучит раздражающе.
— Блять, да кто, — Чимин не сдерживаясь, рычит, с трудом дотягиваясь пальчиками до трубки, и стойко игнорирует тот факт, что его угрожающее рычание больше похоже на возмущённый писк. Ему плевать даже если это Юнги — сейчас он хочет просто лежать и наслаждаться охватившей тело негой.
— Слушай, это не я, а ты нам пятнадцать раз звонил, — голос на том конце непривычно низкий, недовольный и хриплый, кажется, чонгуков, но Чимин не уверен. Он отстраняет телефон от ушка и смотрит на прыгающий перед глазами хангыль, складывающийся в «Тэхёни». — Что-то случилось?
— А где Тэ? — Чимин глупо хлопает ресничками, не соображая, и пытается игнорировать, издаваемое Джином в его ногах что-то среднее между стонами и смешками. Привычное смущение постепенно возвращается и он неловко лепечет: — И я не звонил вам, мы… мы с Джинни-хёном были… заняты, знаешь ли.
— Трахались, что ли? — голос Чонгука звучит до отвратительного довольно и вальяжно, словно сытое насмешливое урчание. Чимин словно наяву видит, как он растягивает губы в своей чертовски высокомерной (и настолько же чертовски раздражающей) кривой усмешке, толкаясь языком за щеку. И прежде чем надувшийся Чимин успевает произнести хоть слова, то слышит с той стороны невнятный, отдалённый низкий стон и короткий выдох Чонгука, оборвавшийся смешком: — Тэ, знаешь ли, тоже занят.
— Блять, да, у вас кинк какой-то или что? Нахуй звонить мне или брать трубку, когда вы трахаетесь? — злость прорывается сквозь довольную тающую усталость, и Чимин мило разгневанно пищит. Он закатывает глаза и язвительно добавляет: — С другой стороны, хотя бы одна его дырка теперь занята делом. Будь с ним пожёстче, Гук-а.
— Мими! — голос Тэхёна звучит словно издалека, приглушенно и жалко, радуя мстительную и немножко — немножко! — развратную душу Чимина. Он даже готов простить своих, увы, друзей, за то, что они опять позвонили так не вовремя. — Я прекрасно помню размер своих игрушек, Мими, и, спорим, в твою дырку сейчас можно кулак засунуть без особых проблем, так что не язви там, где я не могу до тебя добраться. И, надеюсь, вы трахались не в моей комнате, а то-
Возмущённые восклицания Тэхёна прерываются громким шлепком, его непривычно высоким, дрогнувшим стоном и низким, порыкивающим голосом Чонгука: «маленькая блядь должна сосать молча, хён». У Чимина от этого непроизвольно дёргаются бёдра и сжимается вокруг пробки дырочка, потому что голос Чонгука неожиданно не раздражающий, а очень даже…
— В любом случае, — пока эта опасно смущающая мысль не зашла слишком далеко, Чимин решает напоследок высказаться и сбросить, — я не знаю размер Чонгука, но более чем уверен, Тэхённи, что в твою задницу влезет и два кулака! Сайонара!
Сбросив, он смотрит в историю звонков и, да, там слишком много исходящих на номер Тэхёна. Чимин хмурится, пытаясь понять, как такое произошло и неожиданное осознает — он легко мог зацепиться за телефон, когда лихорадочно сжимал пальчики из-за долбящей его игрушки, совсем потеряв разум. Нервно проверив, не звонил и не писал ли он кому-нибудь ещё, Чимин устало откидывается на влажные простыни и вздыхает:
— Надо помыться, — Джин вяло соглашается, — и прибраться, — Джин подползает к его бедрам и укладывает голову на левое, — и остановить запись видео, — Джин невнятно угукает в его кожу, — и отправить.
— Надо.
Но никто из них не двигается с места.
Чимин сладко зевает, чуть поёрзав, и едва слышно недовольно хныкает: сейчас, когда он не двигается, отчётливо ощущается, что в комнате довольно прохладно, и он начинает мёрзнуть. Некоторое время Пак просто пытается это игнорировать, но потом жалобно тонко тянет:
— Хённи, мне холодно.
— Тебе просто нужно встать, Чимини, и поднять меня, потому что ноги меня не держат, — Джин невнятно бурчит, завозившись внизу, и сладко причмокивает. Он практически тычется лицом Чимину в живот, и все ещё влажную от спермы кожу обдаёт прохладой из-за его дыхания. Чимин недовольно морщит носик и зябко ёжится.
— Хённи-и-и, — Чимин надувает губки и придаёт своему голосу ту самую нежную, сладкую просительную интонацию, которой Джин, да и не только он, в общем-то, никогда не мог ничего противопоставить. Чимин жалобно поскуливает: — У Чимини болят ножки, хён. И они замёрзли. И ручки замёрзли. Чимини холодно, хён…
— Даже не пытайся воздействовать на меня такими гнусными манипулятивными методами, Пак Чимин! — Джин даже приподнимает голову, сопя от негодования, и демонстративно укладывается обратно. Чимин мгновенно чует его слабость, надувается, и делает глубокий, тяжёлый и полный искренней жалобной грусти вздох. Он считает про себя, и уже на трёх Джин безоговорочно и оглушительно сдаётся: — Хорошо, хорошо, ладно! Только не вздыхай так тяжело, такие звуки от тебя меня пугают, неблагодарная бесстыжая мелочь!
Ворчащий Джин с трудом приподнимается на локтях, потом пытается привстать — его коленки совершенно очаровательно разъезжаются, словно у крохотного новорожденного оленёнка, только-только делающего свои первые шаги, и Чимин не может невольно не захихикать, потому что раскрасневшийся растрёпанный Джин выглядит донельзя очаровательно.
— Не смейся надо мной! — Джин обиженно надувает пухлые вишнёвые губы и хочет поднять руку, чтобы привычно погрозить Чимину пальчиком, но это мгновенно рушит его хрупкое равновесие, и он спешно опускает ручку обратно, вызывая у Чимина ещё больше веселья. — Ну и смейся, ну и пожалуйста!
Чимин заливисто облегченно смеется и неторопливо сладко потягивается. Он вытягивает руки, разминая запястья, плавно перекатывается на животик, встав в позу кошечки и, прогибается в спинке, вытягиваясь, затем тянется ножками, хотя бёдра всё ещё слабо трясутся. Пробка приятно наполняет, не особо мешая — она изгибается в такт телу, заставляя урчать от удовольствия и понимания — в нем что-то есть. Чимин думает о том, что после того, как он помоется и смоет с себя это все, он вставит её обратно.
Под недовольное ворчание Джина, они оба с трудом встают, опираясь друг на друга, и кое как доползают до ванной, где уже без прежнего смущения моются, сползая на дно душевой кабинки.
— Я почти не чувствую ног, — Джин жалуется, надув губки, и старательно намыливает Чимину голову, подставляясь под теплые прикосновения в ответ, — а задница горит. Хорошо горит, приятно, но горит.
— А мне пусто, — со вздохом признается Чимин, и нежно скользит пальчиками по дырочке Джина, — чтобы быть совсем идеально чистым пришлось, ну, ты знаешь.
Они грустно и тоскливо смотрят на то, как вода смывает с них грязь, очищая от пота и спермы. Чистым быть приятно, Чимин согласен, но невероятное ощущение использованности, растраханности и усталости вызывает потребность повторить. Только теперь с Юнги. С Джином было неплохо, даже очень и очень хорошо — сладко, приятно и комфортно. Он никому другому не доверил бы свой первый раз (кроме, может быть, Юнги, которому всё ещё не нравятся неопытные), но хочется… хочется…
— Хочется облизать член Джуни, — Джин мило вздыхает, словно прочитав его мысли, когда они, плотно закутавшись в халатики, возвращаются в комнату Чимина. Пока Чимин снимает со штатива телефон, Джин старательно делает им гнёздышко на кровати из того, что попадается под руку, игнорируя влажные покрывала на полу, и они оба забираются в него, переплетаясь ножками и прижимаясь друг к другу.
— Нужно сейчас обрезать лишний кусочек после финала и… И я отправлю? Тебе, а ты Юнги, — Джин тепло дышит Чимину в ушко, почти тыкаясь в него мягкими пухлыми губками, и Чимини, сладко зевнув, жмётся к нему поближе.
— Или ты можешь отправить мне, а потом Джуни? Чтобы, ну, — Чимин неловко запинается, — чтобы у них у обоих было это. Ну, вдруг они разошлись… Было бы нечестно, просто-
— Да, — Джин сглатывает, и Чимин отчётливо слышит этот глухой и гулкий звук, — да, ты прав.