Ложкой в глаз или...

      Плотная чёрная повязка давила на глаза. Сквозь неё невозможно было разглядеть происходящее вокруг, будто весь мир навсегда погрузился в беспроглядную тьму. В спину кто-то осторожно подталкивал, а пальцы переплетались с чужими и согревались о руку. Было страшно идти в неизвестность, один шаг — и ты можешь упасть, скатившись кубарем по чудом оказавшейся поблизости лестнице. Оставалось только надеяться, что его поймают прежде, чем это случится, и вслушиваться в такие же осторожные шаги человека рядом. Вот так запросто слово «сюрприз» лишило способности видеть. Только слушай внимательнее, только чувствуй увереннее.        — Лёш, — взволнованный голос Жени принёс крупицу спокойствия — он рядом, и, вроде как, с ним все в порядке.        — Я тут, — Лёша крепче сжал Женину руку и стал сильнее вслушиваться в звуки ночи.       Какие-то еле различимые шепотки, стук твёрдой подошвы об асфальт, звук открываемой двери — в уши ударила громкая музыка. Оглушила. Снова минус один. И теперь только чувствуй чужую руку, ритм от вибрации под ногами, собственное тело, убери ненужную панику.       Они поднялись по металлической лестнице, прощупывая каждый шаг. Музыка становилась громче. Запахи перегара и пота — сильнее. Впрочем, от лишения способности их ощущать, никто бы не расстроился. Наконец повязка перестала давить на Женино лицо и тот огляделся, чтобы после выдохнуть с облегчением:        — Ну, хоть не прыжки с парашютом, и то хорошо.       У Лёши вырвался тихий смешок. Действительно, если бы им подарили прыжки с парашютом, Лёша бы умер там, на высоте птичьего полета, от страха и дрожи, приходящей с ним. А с его везением, земля так и могла остаться в иллюминаторе. Он представлял себе отчёт инструктора: «из самолёта выпало шесть человек, до земли добралось пятеро, цена спасения последнего — спиленное и важное для народной культуры дерево».        — С годовщиной! — прокричала подвыпившая Марина, и за ней расстроенным весёлым хором раздались голоса Димы, Ромы и Даши, устроивших вместе с ней этот «сюрприз».       Как и год назад около барной стойки клуба столпилось несколько посетителей, пялявшихся за процессом приготовления напитков, на сцене выступали артисты в эпотажных костюмах и ловили на себе восхищённые взгляды. Кто-то прилег на диван то ли в пьяном угаре, то ли в бессилии после долгих танцев.        — Кто куда, а я — бухать! — заявила пока ещё Марина, а не её альтер-эго Марго, и потащилась сквозь толпу людей, прокладывая себе путь локтями.       Рома вздохнул и грустно посмотрел ей вслед: домой они вновь будут добираться с помощью чуда. Деньги в кармане — бар немного дальше. Как сказал бы Женя Мильковский «вижу цель — иду к цели», и Рома стал продираться сквозь толпу.        — Так, мы с Димой поищем места, а вы идите, берите что хотите, — казалось, что в это мгновение над головой Даши воссиял нимб, пока Лёша не заметил, что ровнехонько над её головой оказался один из прожекторов. — Я в беседу напишу как добраться и фотки скину.        — Даш, ты лучшая, ты знала?       Она лишь улыбнулась и пошла с Димой искать свободное местечко в полузаполненном клубе. Пить Лёше не очень-то хотелось — только лечь на пол в самой тихой кабинке туалета и уснуть, что, к сожалению, было невозможно сделать трезвым, это привилегия пьяных. Прошлой ночью его мучила бессонница, имя которой Женя Мильковский, а днём вырвать хоть час сна не вышло.        — Лёшаа, — протянул Женя, схватив парня за кисть. — Пойдём!       Мысленно он уже попрощался с трезвостью: одним коктейлем дело точно не кончится. Особенно — в день годовщины их отношений. И как про это можно было вспомнить? Лёша помнил только день рождения Жени, а ещё день рождения Марины — вот где-где, а тогда пьянки были знатными, мало кто вернулся домой живым и без похмелья. Разве что непьющие. Об остальном же ему напоминал календарь в телефоне и уведомления в социальной сети о дне рождения друга. А тут не то что вспомнили, но ещё и нашли повод собрать всех вместе. Как позже узнал Лёша, поездку в турагентство за путёвками в отпуск предложили только ему. Странно было выезжать туда уже ближе к ночи, и ещё страннее было слышать громкую музыку на подходе к «турагентству», но пути назад словно бы заведомо не существовало.       Лёша не успел опомниться, как оказался около барной стойки.       — Ты что будешь? — крикнул Женя, но из-за близко расположенных колонок создалось ощущение, что он едва прошептал.       — Нич… Давай коньяк! — Лёша махнул рукой на идею уйти из бара поскорее и трезвым. Быть может, благодаря алкоголю он сможет нормально выспаться?       Лёша повернул голову чуть левее и увидел Рому, пытающегося забрать у Марины стопку с невидимой из-за темноты жидкостью. Девушка что-то кричала в ответ, но слова не имели власти и прав в этом и без того громком мире. Здесь не существовало правил, ведь они нарушались и тут же забывались, отсюда не уносили воспоминаний — память размывала происходящее пятнами, люди в клубе были счастливы, но только сейчас: в алкоголе растворялось время.       — За вилку! — крикнул Женя и поднял вверх бокал, чуть не расплескав жидкость из него.        — И за хороший предлог потрахаться! — продолжил Лёша, стукнувшись с Женей и ребятами стаканами.       Лёша выпил весь коньяк, что был буквально на два пальца на дне. Жидкость обожгла горло и Лёша поморщился — тяжело пошло. Он осмотрелся в поисках Даши и Димы, которые должны были пойти искать места. Но поблизости их так и не оказалось. Бармен, который обслуживал их, ушёл — видимо, начался перерыв или смена закончилась. За стойкой оказался другой человек, уже обслуживающий посетителей.       Женя понемногу отпивал «Отвёртку» — водка с апельсиновым соком была проста в исполнении, да и ему было легко ее пить. Марина наконец отвоевала у Ромы напиток и с удовольствием пила его, пока парень, тяжело вздыхая, мысленно накидывал план «Дотащи Марину домой и не умри по дороге». Лёша уже замечал как выражение на лице Жени меняется с «сама трезвость» на «время вести задушевные разговоры о дружбе и вечной любви».        — Извините, можете поменять? — кто-то протянул пластиковую вилку бармену и тот, порывшись, выудил точную копию этой вилки.       Лёша пересёкся взглядами с барменом и резко прижал палец к губам.        — О, Лёха, тебе как обычно? «Северное сияние» и…        — В смысле как обычно?! — Женя повернулся к Лёше.        — Чик чирик пиздык пиздык, — только и нашёл что сказать Лёша, притворившись мимо проходящим крокодилом.       Женя схватил валяющуюся на стойке пластиковую ложку и угрожающе наставил её на Лёшу.        — Я тебя сейчас так расчирик пиздык пиздыкну!       — А чего я вообще должен перед тобой отчитываться? — Лёша на всякий случай согнул одну руку в локте и приготовился отражать удар ложки.       — Блять может потому что мы в отношениях? — пластиковая ложка в руке прокрутилась с безопасного плоского края, предназначенного для еды, до острого конца, и Женя зажал его между пальцами.       — Ты абьюзер, блять? Я не твоя собственность вообще-то!        Женя выглядел так, словно его с головы до ног окатили ледяной водой. И правда, чего это он. Обычная заинтересованность стала чем-то другим, походящим больше на маниакальное желание контролировать. Женя покраснел.        — Лёш, прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло…       Лёша молча кивнул, и, вздохнув, ответил:        — Хорошо. И вообще, ты не допускаешь мысль, что бармен попросту обознался?       «Не урыл, не закопал, а похоронил», — пронеслось в голове Лёши.        — Так, Даша прислала координаты, — рядом с ними возник Рома. — Пойдем.       Вздохнув и взяв со стойки свои напитки, они направились вслед за Ромой, выступающим кем-то вроде маяка. Женя всё ещё сжимал между пальцами ложку и походил на маньяка. Кажется, вот возьмет сейчас и будет ходить по тёмным улицам, спрашивая у прохожих «ложкой в глаз или в жопу раз», и испугавшимся и отказавшимся прохожим втыкать в глаз ложку, если в жопу раз не захотели.       Людей в клубе ближе к ночи становилось больше — свободных мест и воздуха поубавилось. Окна были закрыты наглухо, чтобы проезжающие мимо машины не нарушили веселья грохотом, а потому на теле ощущался пот от духоты, которая этим вечером словно бы тоже стала общей.       Места, лишь благодаря чуду найденные Дашей и Димой, располагались далеко от выхода и «сердца клуба» — танцпола. Тем не менее, громко и весело сидящим по соседству людям было не меньше, чем завсегдатаям у барной стойки.       — Прошу, — Дима картинно провёл рукой, приглашая подошедших ребят присесть.       Разговор никак не вязался, а, всё-таки начавшись, каким-то образом сводился к работе. Было принято единогласное решение помолчать и послушать современную музыку, из-за которой можно было оглохнуть и без мощных динамиков.       Спустя какое-то количество напитков Марина, а точнее, МАРГО, заприметила ложку, лежащую рядом с Женей.        — Жень, — она хитро улыбнулась. — А давай как в том году?       Женя закашлялся и «Кровавая Мэри», которую он пил, оказалась частично на Лёше. Лёша воззрился на Марину как на чупакабру, вылезшую из унитаза.        — Вот, — Женя взял со стола ложку и всучил её Марине. — Иди и Роме предложи.        — А вот и пойду! — Марина выхватила из рук Жени ложку и стала озираться в поисках Ромы, ушедшего добывать напитки.       Прошло несколько секунд, и Рома снова возвышался над толпой. Марина дождалась, когда он подойдет ближе и прокричала заветное:       — Ром, ложкой в глаз или в жопу раз?       Не выдержав, Женя прыснул. Даша и Дима переглянулись, пытаясь понять, нужно ли уводить эту пьяную компанию по домам. Вывод напрашивался сам собой — нужно.

***

      Хлопнула дверь за спиной. Женя провернул ключ в замке и повернулся к Лёше, стаскивая с себя куртку. Пара мгновений — и она летит вниз, к ней присоединяется и Лёшина косуха. Лёша ощутил, как Женины пальцы, прикладывая немало усилий, пытаются расстегнуть пуговицы на его джинсах. Отчаянные неудачные попытки заставили Лёшу усмехнуться и наконец помочь Жене в этом нелегком деле. «Ненавижу джинсы», — мелькнуло в мыслях Лёши, когда штанины не захотели сниматься с пяток.       Парни кое-как переместились по коридору в сторону спальни, попутно стянув с себя футболки. Зачем складывать одежду, когда можно сделать это завтра?       Лёша почувствовал, как Женя сжимает пальцы на его затылке. Сильно. Крепко. Немного кололо подбородок и над губой, да и сами губы, промахиваясь мимо чужих, царапались обо что-то — кажется, Женя забыл побриться сегодня и поэтому походил на ёжика. Лёша улыбнулся от этой ассоциации. Щёку опаляло Женино дыхание — спокойное, размеренное. Лёша переместил руки чуть ниже, сжал пальцы на ягодицах Жени, добиваясь тихого стона. Мозг буквально отключился, перестал контролировать процесс. Осторожными шажками они переместились к кровати и, повернув Женю к ней спиной, Лёша отстранился от него и легонько толкнул на мятые тёмные простыни. Спустя пару секунд колено Лёши оказалось между ног Жени, а сам он возвышался над парнем, хитро ухмыляясь.       Голова кружилась, глаза закрывались, и в очередном приступе головокружения Лёша оказался подмят под Женю. Пытаясь осознать этот факт, Лёша прикрыл глаза, вдохнул глубоко и... уснул.        — Лёша, Лёш, — осторожно позвал Женя, поняв, что парень неподвижно лежит так уже несколько секунд и не пытается даже скинуть чужое тело с себя. Ответом было лишь размеренное дыхание.       Женя тяжело вздохнул. Слез с Лёши, и, изрядно потужившись и попотев, переложил его на кровать, на его половину. Радовало, что куртку и штаны стягивать не надо — те лежали где-то в коридоре синей кучкой. Женя лёг на кровать рядом с Лёшей, закрыл глаза и понял, что не может уснуть.       Поворочавшись немного, он все же сдался и отправился в ванную, где умылся и почистил зубы. Взгляд зацепился за зеркало со старыми высохшими капельками воды, откуда смотрел взъерошенный парень с крайне страдальческим выражением лица. Женя недовольно нахмурился и отвернулся от него в телефон, прихваченный с собой из комнаты, чтобы посмотреть время. Пять утра. Еще есть шанс отоспаться. Парень вернулся в комнату в полубессознательном состоянии и упал на кровать, чудом попав на свою половину и не задев человека на соседней. Едва голова коснулась подушки, Женя уснул.

***

      Утро. Восемь часов. Соседская дрель. Похмелье. Сильнее всего хочется застрелиться. Если бы хозяева квартиры играли в автомат, то сегодняшним утром наверняка выбили бы комбо.       Женя открыл глаза, но тут же зажмурился: свет из окна показался слишком ярким и чересчур неожиданным после кромешных сумерек. Между лопатками горело от чужого дыхания, ведь спать на разных боках и не умирать от духоты или жары они так и не научились.       — Лёш? — болезненно простонал парень. — Мы опять набухались?       Ответа не последовало, и ровное дыхание не сбилось — вот уж кого танком не разбудишь! Соседи со своим ранним желанием просверлить в стене несколько дыр никак не успокаивались. Кто-то о кофе по утрам мечтает, а этих хлебом не корми — дай дрелью пожужжать.       — Лёша? — Мильковский предпринял вторую попытку, а глаза всё ещё не хотели открываться. — Лёша, етить твою через коромысло! Подъём!       Женя дёрнул ногой, ощутимо и точно ударив по чужому колену. Горячее дыхание на мгновение перестало ощущаться на коже, и Мильковский уже открыл рот, чтобы новый вопрос задать, но в следующую секунду голова словно пополам раскололась: к звуку треклятой дрели добавился храп за спиной.       Парень взвыл, пытаясь наощупь забраться с головой под одеяло, но ткань мелодию прямиком из ада едва ли заглушала.       Новый участник в этом оркестре «Доведи Мильковского до самоубийства» — уведомления на телефоне. Непрекращающихся. Столь же беспощадные, как и остальные посланники из мира кипящих котлов.       Едва приоткрыв глаза, всё ещё глядя сквозь ресницы, Женя потянулся к тумбочке и схватил телефон, который теперь яростно вибрировал в руке, словно недовольный тем, что его потревожили. Айфон не был рассчитан на распознавание страдающего лица с глубокими синяками под глазами, а потому потребовал ввести пароль. Наскоро нажав цифры в последовательности даты знакомства с беззаботно храпящим за спиной человеком, Мильковский опустил шторку уведомлений. Стикеры в чате. Главный враг спокойного утра, да и человечества в целом.       — Сейчас я вам блять всем отвечу, — Женя включил телеграм и принялся листать разные по происхождению символы, картинки и мемы, любезно отправленные Мариной с подписью «я тут поняла, что у меня очень интересные стикерпаки». В девять утра она решила это понять.       Ещё не до конца зная, что именно из сотен вариантов возмущения придётся читать всем людям в чате, Мильковский пролистывал вниз, а количество сообщений словно бы не уменьшалось. Стикеры неслись быстрее скорости света, и когда картинки стали одинаковыми, Женя понял, что Марина скорее всего уснула, зажав одну кнопку. При выходе из чата вибрация телефона в руках возобновилась, и парень отключил уведомления в приложении, забив на страх пропустить что-то важное. Устройство наконец замолчало.       Теперь на одну проблему этим утром стало меньше. Мильковский выдохнул, вслушиваясь в мерное гудение дрели, которое тоже словно бы сходило на нет, повторяясь всё реже.       — Неужели всё-таки доброе утро? — бросил парень куда-то в потолок, и в следующую секунду пожалел об этом опрометчивом выводе.       Женя взвыл: где-то между рёбер затерялась острая боль, а Лёша продолжил мирно храпеть, подтянув колени к груди и не почувствовав удара об чужое тело. Мильковский поднялся, прижимая ладонь к боку, сел на кровати, лишь на мгновение повернувшись спиной к спящему парню, но острые кости и здесь свой отпечаток оставили: колено с силой ударилось в копчик.       — Чтоб тебя! — Женя вскочил с кровати, и Бочкарёв поспешил занять освободившееся место, раскинувшись в позе звезды.       Всё ещё потирая ушибленный бок, которому досталось ощутимо сильнее, парень ткнул пальцем в чужие — такие открытые, выпирающие, и вызывающие желание только целовать, — рёбра, призывая проснуться.       — Солнышко моё, вставай блять! — Женя увернулся от нового удара.       Думал ли он ровно год назад, что будет бороться со спящим Бочкарёвым, который с похмелья по-прежнему выглядит как чёртова модель на обложке? Очевидно нет. Соседская дрель вроде бы затихла, словно где-то там, за стеной справа, к обоям уже были прижаты стеклянные стаканы с тем, чтобы расслышать причину скрипа пружин и криков, где слов не разобрать.       Лёша храпел. Женя начинал сдаваться.       — Ну, и хер тебе, а не кофе с утра! — буркнул Мильковский, ещё разок в отместку ткнул пальцем в чужое ребро и вышел из комнаты.       Он уже словно бы забылся про похмелье, находясь в азарте борьбы, но стоило только растерять интерес — и по ощущениям в голове металлический шар закружил. Схема проверенная, как сказал бы Лёша — любитель искать древние, как мир, фразы и козырять ими в подходящих и не очень случаях — Бочкарёв, надёжная, как швейцарские часы. Сперва таблетка, чтобы немножко успокоиться после бурного веселья, затем кофе, который вернёт фразу «доброе утро» уже не в качестве иллюзии.       Женя потянулся к верхнему ящику, где Бочкарёв при заселении в его квартиру определил место для хранения кофе, хотя раньше стеклянная банка и на столе неплохо уживалась. Уже приготовив ложку, парень с грустью обнаружил, что перемолотой смеси осталось всего ничего — пару горсточек на дне.       Женя вздохнул, перевернул банку над чашкой с надписью «кто грустит — тот трансвестит», подаренную Лёшей в одном из городов тура. Тогда в номер отеля с утра пораньше влетел счастливый Бочкарёв и с криками о безмозвездном, то есть даром, подарке вручил этот шедевр — вершину человеческой фантазии.       Парень уже занёс руку с электрическим чайником над чашкой, максимально сосредоточившись и напрягшись, чтобы не позволить утру испортить этот важный ритуал, когда в дверях раздалось радостное «доброе утро!» Мильковский вздрогнул от неожиданности, ударив дном о край чашки. Та опасно закачалась, но не опрокинулась, вопреки уже подобравшемуся поближе инфаркту.       — Проснулся неужели? — по-прежнему недовольно, ещё не простив утренних побоев, пробормотал Женя и предпринял вторую попытку залить оставшийся порошок кипятком.       Но сговор Вселенной против парня был всё ещё в силе. По талии неожиданно поползли чужие руки — ледяные, будто только что с зимнего мороза. Они всегда казались привычными, даже согревать их было чаще всего приятно, но сейчас Лёша выбрал не лучший момент для нежностей. Женя вздрогнул сильнее прежнего, дно чайника ударило громче — и чашка разлетелась по полу осколками.       — Ну, ты и криворукий, — прокомментировал Лёша, убирая руки на всякий случай, но стоило Мильковскому только развернуться и подарить вместо кофе на завтрак взгляд между «повтори, что пизданул» и «у тебя в кармане челюсть вставная что ли?», как парень поспешно добавил самую тупую отмазку: — Это я не тебе.       Женя в удивлении поднял брови и окинул выразительным взглядом пустую кухню.       — А кому же блять?       — Да ладно тебе! Не последний же кофе…       — Сука в том-то и дело, что последний! — Мильковский закрыл глаза, монотонно повторяя заклинанием: — Это всё не может быть взаправду. Я просто сплю. В настоящем утро окажется добрым.       — Жень? — Бочкарёв осторожно положил руку на чужое плечо, ещё не до конца понимая, зачем он выбирает верную смерть. — А у нас воду горячую отключили.       — Да блять! — взорвался Мильковский, но дальнейшие ругательства заглушила «самая дурацкая в этом мире» мелодия дверного звонка.       — Я открою! — успел крикнуть Лёша, пока не увидел удаляющуюся спину и громкие, отскакивающие эхом от стен коридора, шаги.       Бочкарёв поспешил за парнем, думая над возможностью принять удар на себя или хотя бы предупредить ранних гостей о неизбежной опасности.       — Кто там блять? — крикнул Женя перед тем, как провернуть ключ в замке.       Если бы дверь открывалась на лестничную площадку, то гостям наверняка прилетело бы по носу, но всё обошлось едва выдержавшими петлями и грохотом.       — Доброе утро! — радостно поприветствовала Марина, ещё не успев заметить опасность в лице хозяина квартиры.       Из коридора раздалось быстрое «Жень, Жень, тише», и Рома увидел Лёшу, пытавшегося удержать парня на месте.       — Доброе блять! Было когда-то! — Мильковский попытался сбросить с плеч чужие руки, с силой оттягивающие в глубь квартиры.       — Ребят, вы невовремя, — улыбнулся из-за плеча Бочкарёв и с прежним «Жень, тише» решил пойти на крайние меры: обвил руками талию и прижался к спине бушующего человека, рискуя остаться и без глаза, и без жопы.       — Чего это он? — пробормотал Рома, сделав на всякий случай шаг назад, чтобы не попасть под раздачу.       — С похмелья. Жень, присядь, пожалуйста, — Лёша развернулся, утягивая парня за собой, и, подведя к стулу в прихожей, быстро и с силой надавил на чужие плечи.       — Странно. В коктейли подмешали что-то? — Марина обратилась скорее к Роме, котрый тоже топтался в нерешительности на лестничной площадке.       — Не, ребят. Тохан не мог…       — Так ты всё-таки знаешь этого бармена?! — Мильковский подскочил со стула, ища взглядом что-то, чем можно было замахнуться в качестве угрозы.       — Жень, вы ложку нам вчера отдали. Вот, мы вернуть хотели. У вас там уже коллекция намечается вроде. Я бы назвала её «Предметы на случай, когда все поводы поебаться оказались слишком скучными».       — Дай сюда! — потребовал Мильковский и, выхватив пластиковый предмет, угрожающе выставил его перед собой: — Ты знаешь того бармена.       — Жень, давай мы успокоимся, пожалуйста, — Лёша вскинул руки вверх, словно признавая поражение. Чёртовы рёбра. Они снова на виду и снова действуют обезоруживающе.       — Да, тебе бы корвалола выпить. Мне помог, — пожал плечами Рома, но Мильковский уже ничего не слышал.       Женя завороженно протянул руку, касаясь кожи, скрывающей рёбра и уже успевшей замёрзнуть в квартире без отопления.       — Ребят, вы серьёзно невовремя, — быстро пробормотал Бочкарёв, чувствуя как мерное дыхание начинает сбиваться, но рук не опустил.       Рома с Мариной замерли на пороге, явно пребывая в шоке от столь близко происходящего гейства. Этим утром они были готовы, казалось бы, ко всему, но судьба преподнесла сюрприз. Теперь, вместо обычно обескураживающего парней визита, Рома с Мариной совершенно случайно стали обладателями отвисшей челюсти и инфаркта.       — Лёш? — шепнул Женя. — Ты такой красивый.       Парень не заметил, как выскользнула и глухо стукнулась об пол пластиковая ложка, равно как и не осознавал, что теперь обе руки оглаживали голый торс человека напротив, который держал руки над головой в знак поражения этому странному утру.       — Ребят, зайдёте завтра, договорились? — Бочкарёв наконец ожил и, бросив быстрое «ну, пока», захлопнул дверь.       Происходящее далее осталось в квартире с, как оказалось, очень тонкими стенами и в ушах соседей, прижавших стеклянных стаканы к обоям из любопытства.       Очень недоброе утро было исправлено.