В моём тихом омуте звери.

В подвале сыро, пахнет плесенью и влагой. Спина болит от сна на тонком матрасе, кости ломит от малого количества движения. Через большое зарешеченное окно проникает солнце, от чего-то оно совсем не греет, наоборот, при виде него становится тоскливее. Вспоминаются дни до Венеции, до чумного доктора, до Птицы. Они с Олегом любили греться на солнце и любоваться друг другом в его лучах. Это было так давно. Вставать с условного места для сна совершенно не хочется, да и какой в этом смысл? Скоро придёт Олег, опять не глядя поставит рядом поднос и уйдёт до ужина. Вспомнить, когда Серёжа последний раз нормально ел не получается, аппетита нет совершенно. Олег приносит иногда таблетки, следит, чтобы Серёжа их проглотил. Серёже всё равно, если Олегу нужно, он хоть с крыши спрыгнет. Счет времени давно утерян, может он тут уже месяц, а может всего неделю. Олег ещё ни разу не произнёс не слова, Серёжа же первое время кричал извинения вслед за удаляющимися шагами. Серёжа плакал, срывал голос, умолял, теперь сил не осталось ни на что. Он на Олега по-прежнему смотрит виновато, Олег же не смотрит совсем. Оно и понятно, ему неприятно, противно. Серёжа лежит на матрасе и пялится в стену, никаких больше развлечений тут не придумаешь. За дверью раздаются шаги, приближающиеся к подвалу. Серёжа даже голову не поворачивает, когда с грохотом открывается железная дверь, Олег подходит ближе, ставит поднос и уже собирается уходить, но что-то привлекает его внимание. Царапины на запястье и лежащий неподалёку от матраса острый камень. Волков злится, ну, где Серый умудрился найти его. Олег наклоняется, поднимает злополучный камень. Серёжа наконец поворачивает голову в его сторону. Замечает, что у Олега в руках, стыдливо отводит взгляд. В один из срывов, когда ещё были силы на эмоции, он отломил кусочек от кирпичной кладки стен подвала, Серёжа тогда ненавидел себя, да и не сильно это и изменилось, он решил, что Олегу будет лучше и легче без него, но камень оказался недостаточно острым. Олег вышел из подвала, громко хлопнув дверью. По щекам Серёжи потекли слёзы, ему было стыдно и вместе с этим страшно, что подорвал доверие, если оно, конечно, было, что очень вряд ли. Поджав ноги к груди, Серёжа пролежал ещё минут пять, пока дверь снова не открылась. Олег медленно подошёл к Разумовскому и сел на корточки рядом с ним. —Руку давай. Серёжа молча протянул ему ладонь, Олег заговорил с ним впервые после Венеции, голос у него был хриплый и совсем никак раньше. “Всё из-за тебя.” Олег достал из кармана бутылёк с перекисью и намочил ей вату. Он аккуратно взял Серёжину руку и принялся обрабатывать раны на запястье. От прикосновений по телу проходили мурашки, сбивалось дыхание. Олег ничего не мог с собой поделать, как бы ему ни хотелось обратного, от Разумовского у него всё ещё подкашивались ноги и бешено стучало сердце. Но шрамы от пуль всё так же не давали спать по ночам, а доверять Серёже как раньше совсем не получалось. Он знал о диагнозе бывшего друга, знал и о том, что вряд ли Серёжа стрелял в него в тот день, но от этого легче не становилось. Серёжа тихо всхлипывал, пока Олег медленно проводил ватой по его запястьям и незаметно, даже как-то нежно, поглаживал его ладонь. От этого, судя по всему, Серёжа должен был успокоиться, но слёзы с удвоенной силой продолжали катиться по впалым щекам. Хотелось обнять, шептать в ухо извинения, уткнуться в плечо и зарыдать, от счастья, разумеется. Но Олег быстро заканчивает и уходит, ни сказав больше ни слова.