*** Поели они, попили, да вопрос мужчина задал:
— Что ж, как расплачиваться будешь? — взирал пристально Арсений на Антона. — А что тебе надобно? — осторожничал, ибо страшно стало от взгляда звериного напротив, кой догола раздевал. Осклабился старший да на уста молодца взор перевёл свой. Десницу протянул да ланиты Антоновой коснулся, поглаживая ласково, как матерь чадо своё перед сном убаюкивает, а Тоша подвох чуял: затрясся весь. — Плоть твоя и будет платой, — заявил он, по нижней усте молодца перстнем большим проводя, кой дыханием Антоновым обжёгся.Тоша отпрянул в ужасе да прикрикнул:
— Меня за связь с еретиком многогрешным да мужчиной иссекут! — в голове его светлой не укладывалось, что растлить его хотят. Вспомнил молодец, как розгами выпарывали за похоть да на кол сажали за дело любое с еретиком. — Иссекут, коли узнают, да я тайну нашу сохраню, — молвил Арсений сладким-сладким гласом, ближе к Антону наклоняясь, дыхание его сбивчивое на устах своих ощущая. — Ты можешь удалиться восвояси, но загрызут тебя волки, да кровожадны они в такое время суток. Выбирай: волки зубастые али крыша над головой, стойло для лошади, хлеб да соль и направление до деревни ближайшей, — смотрел лукаво, упиваясь превосходством своим и растерянным ликом Тошиным. — Неужто ли иного не дано? — с упованием в голосе уточнил он, брови жалостно соединяя. Взял мужчина длани молодца в свои да в очи ему заглянул. Не мог Антон взгляда оторвать, ибо лучились очи напротив светом дивным, к себе взор манили. Заговорил хозяин дома тихо-тихо: — Ну же, отдайся мне, — не нашёл Тоша в себе силы, дабы отказать. Пытался он слово вымолвить, выражая несогласие своё, да не получалось. Дурно стало, да в голове думы путались. Запах дурманил да будоражил как и разум, так и плоть молодца. Вмиг почудился Арсений невероятно красивым: черты лика правильные, зеницы, в коих горело пламя адское, манили, красные уста до безумия хотелось поцеловать. Ощутил Антон тепло дланей старшего да кивнул. Арсений тотчас прильнул к устам напротив, покамест не передумал Тоша, хоть и знал он, что невозможно это, ведь перед чарами его никто не устоит. Запустил десницу в вихры молодца. Шуйцей притянул его за чресла. Антону стыдно было: разумел он, что негоже предаваться ласкам человека пола своего же, но думы заволокло пеленой да хотелось поддаться сим устам, кои умело сминали его, проводя по ним языком. Тоша бы гнал эти желания неправедные прочь из своей головы, да не мог: плоть реагировала слишком ярко, покрываясь мурашками, запахи придавали похоти, язык двигался во рту чужом, лёгкие жадно ловили воздух, да сердце трепетало в грудине. Мужчина терзал его уста, наслаждаясь выдохами рваными да стонами тихими. Старший отстранился, взирая на молодца, ланиты коего румянцем покрылись, будто свёклой он их намазал. Очи Антоновы блестели в полумраке избы, власы растрепались, да уста припухли. Взор Тоша свой отводил, десницей рамо шуее поглаживая, да страсть как хотелось коснуться Арсения вновь, притягивая к себе для поцелуя очередного. Мужчина, будто мысли его прочитав, снова в поцелуй втянул, страстью делясь, коей слишком много было. Он поднял молодца под мышцы да повёл к конику, на перину опуская. Навис сверху, отодвинул воротник свиты Антоновой, язык высунул да провёл по вые, отчего у Тоши мурашки пробежали по всей плоти, а в портах тесно стало. — М-м, какой ты сладкий, — промолвил старший, лысняясь, в зеницы молодца заглядывая, кои большими стали, затмевая собой радужку изумрудную, да прикрылись веждами от блаженства. — Я… я николи не… — еле провестил Антон, толкая Арсения дланями в грудину, но перебил его тот, снова кадык Тошин облизывая, из-за чего не сдержал молодец стона. — Я не ведаю, что делать, — изрёк он, мужчину от себя отстраняя. — Ты ещё и невинен, — он ласково по ланите Антоновой провёл, на скулу переходя. — Не волнуйся, я сам всё сделаю, — склонился старший к Тоше, целуя нежно, на что сразу ответ получил. Арсений снимал с молодца сапоги кожаные, взглядом похотливым сладко пытая. Не мог Антон его вытерпеть, поэтому отвёл взор свой, на что мужчина тихо усмехнулся. По дому ходил старший без лаптей, поэтому снял с себя он носки и с Тоши. Развязал кушак червлёный на свите молодца, снимая всё вместе; расстегнул пуговицы на вершнице, избавил Антона от неё и от сороцы да портов с исподними штанами, освобождая плоть юную, показывая все её красоты. Тоша отвернулся, не смея смотреть на себя, потому что похоть это, что с отрочества ему твердили, а Арсений длани свои протянул, изучая мягкость кожи девственной. — Тебе нужно себя отпустить, — изрёк он, вперивая взгляд, пропитанный желанием сладострастным, в зеницы напротив, в коих хлесталась жажда близости неимоверная. Перед мужчиной лежал молодец, плоть коего мелко подрагивала. Хотел старший раскрепостить его, поэтому коснулся члена, обхватывая десницей да начиная двигать ею. Антон распахнул очи свои, внимательно на Арсения глядя. Чужды ему были ощущения эти странные, связанные с органами, название коих в народе и произносить-то было негоже. Мужчина продолжил дланью шевелить, доставляя Тоше блаженство, вместе с сим вдыхая запах плоти молодца и облизывая перси его да чрево с чреслами. Антон, не смея сдерживаться боле, застонал, отпуская себя, чему был старший несказанно рад. Длань, дарящая удовольствие, неизведанное ранее, исчезла так же неожиданно, как и появилась. — Я… нет, умоляю, верни, — просил самым жалостным голоском, извиваясь на перине, будто змей, вот только искусителем тут был не он. — Прекрасный мой, неужто и вправду не ведаешь, как люди любви предаются? — поинтересовался Арсений, бровь поднимая в удивлении искреннем, в Тошу взгляд вперивая с непониманием. — Разумею, да только не принято говорить о таком. Матушка с батюшкой… — не успел он домолвить, как перебили его: — Нет их здесь. Тут волен ты глаголить всё, что вздумается, даже самые развратные вещи, — снял он с себя вершницу, сороцу да порты с исподними штанами, оголяя торс да член, кой явно был пуще, чем у молодца. Осклабился Арсений да потянулся за склянкой с маслом льняным. Открыл да налил себе на длань малую толику, размазывая по перстам. — Раздвинь пехи, прекрасный мой. Молодец повиновался, раздвинув пехи, кои придержал мужчина за глезны. Старший приставил указательный перст к Антонову нутру и ввёл. Всё больше и больше внутрь погружал, отчего морщился Тоша. Каждое движение лёгкими приятными покалываниями отдавало. Арсений не спешил, постоянно шептал что-то отвлекающе похотливое. Когда же попривык молодец, добавил мужчина перст средний. На грани с болью было неприятно Антону, да терпел он, понимая, что к чему. Через время некое три перста в Тоше были, да готовил он себя к пущему. Старший вытащил их, размазал остатки масла льняного по члену собственному, навис над молодцем, в очи ему заглядывая, да двинул чреслами, отчего скривился Антон, дёрнувшись чуть. — Чш-чш-чш, прекрасный мой, — взял он длань Тошину в свою да поднёс к устам, оставляя поцелуй. «Лишился я целомудрия», — осознал молодец, что терзало изнутри, да думы его противоречивы были плоти, коя мурашками покрылась. — Молю, буть аккуратнее, — попросил Антон, заглядывая в очи напротив, где только больше желания стало от слов его. — Конечно, прекрасный мой, — провёл Арсений ласково по Тошиной скуле, да взгляд его не выражал искренности. Арсений начал двигаться, склоняясь над молодцем, вновь облизывая и исцеловывая выю его. Переплёл с ним персты и ускорился, после чего начал Тоша звуки наслаждения издавать, когда задевал член точку сладкую внутри. Блаженство на лике молодца отображалось очами прикрытыми да языком, кой по пересыхающим от дыхания частого устам проходился, смачивая их. Желал Антон ближе быть, поэтому переместил руки на выю мужчины, в кольцо сплетая, да пехами торс его обхватил. Старший по-своему сей жест воспринял. Ухмыльнулся, схватил Тошу за чресла, больно сжимая и кожу оттягивая, да начал грубо в плоть юную вбиваться. Он резко входил и выходил из нутра молодца.Антон не ожидал такого, но не оставил Арсений ему выбора, плотью своей к перине прижимая.
— Просил же я, ах, тебя, а-ах-ккуратым быть, — простонал он на ухо, очи жмуря и персты на пехах поджимая от блаженства, особенно когда проезжал член внутри по стенке передней. — Прекрасный мой, я не божился, — дышал мужчина тяжело, еле слова сии выговаривая. Двигался он беспорядочно резко да грубо местами, отчего шлепки раздавались непотребные по избе. Тоша уж скулил и хрипел боле, нежели стонал, чреслами подмахивая, на член насаживаясь, лишь бы глубже он входил. Пот проступил на виске его, кой слизал старший, языком проводя да на скулу переходя. Ощутил молодец, как приятной судорогой низ чрева сводить начало. Арсений взял член его в длань да начал двигать ею, выю Антонову нацеловывая, коя всё не давала ему покоя. Сам мужчина получал необычайное наслаждение от того, что властвовал над девственным юношей, кой так сладко стонал да извивался под ним. Радовался старший, ибо лишил он Тошу невинности и сейчас мог делать с молодцем доверчивым да плотью его всё, что душа пожелает. Арсений водил десницей по члену Антоновому, чувствуя, как растекается тепло по плоти. Тоша прогнулся в спине, высоко застонал, прикрыл очи и излился себе на чрево да перси. Мужчина продолжал входить в нутро его, больно кусая уста зацелованные, после чего вышел, и жидкость брызнула на молодца. Антон по перине блаженно растёкся, восстанавливая дыхание своё, а старший припал к его чреву да слизал всё семя. Ежели до сего думал Тоша, что предавание любви с мужчиной — это самое страшное непотребство в житии его, то то, что вытворил сейчас Арсений, было похотью звенящей в чистом виде.Мужчина улёгся рядом, молодца к себе притягивая, да длань в вихры Антоновы запустил, лаская макушку да власы перебирая.
— Ты такой прекрасный, — прошептал он, в ланиту Тошу целуя. Очи у молодца закрывались. Не заметил он, как в сладкую дрёму провалился, ощущая рядом дыхание обжигающее да вес плоти чужой.***
Проснувшись, не разумел Антон, где он находился. Воспоминания в голову ударили, да тут же стало Тоше неприятно от того, что сделали с ним. «Меня растлили, унизили, — с горем осознал он. — Кому я такой нужен? Порченый».Поднялся молодец с коника да одеваться стал, ибо негоже нагим ходить по дому. И в своём, и в чужом негоже.
Тотчас появился в проходе Арсений, отчего дёрнулся Антон. Глядел он на Тошу ласково, с любовью в зеницах. Не было боле той похоти неусмиримой, было лишь желание заботиться. — Уже проснулся? — молвил мужчина с такой присущей ему ухмылкой на лике. — Как спалось? — Недурно, — неуютно стало здесь молодцу. Сам не ведал он, почему отказать вчера не мог. Пленил его старший чарами, морок навёл, в чём уверен был Антон. — Думаю, что надобно тебе перед дорогой дальней подкрепиться, — предложил он, да почувствовал Тоша запах сладкий, пропитавший весь дом. Чрево на это довольно заурчало, что не скрылось от Арсеньевского слуха острого. — Пойдём, я уже на стол накрыл. Молодец неохотно встал да на дрожащих пехах, шатаясь, последовал за ним. Сел на стул да на мужчину глядел. Со спины казался он безобиднее бабочки, да успокоился Антон слегка. — Испей, поможет это, — поставил старший пред ним квас свекольный — известное блюдо русское от похмелья, да рядом хлеб и кашу пшённую. С недоверием посмотрел на него Тоша, так к яствам и не притронулся. — Ешь-ешь, не отравлено, — заявил он, ближе пищу к молодцу двигая. Подумал Антон, взял миску с квасом да поднёс к устам своим. Выпил, после чего ложку десницей схватил да масло в каше перемешал.Наблюдал Арсений за тем, как ел Тоша. В зеницах его тоска плескалась да вздыхал он горестно.
— Пойду, пожалуй, а то и так задержался я у тебя. — Не хочешь ли остаться? — смотрел он с надеждой да лукавством на молодца, кой желал уйти отсюда поскорей. — Спасибо за хлеб да соль, но не могу я боле здесь находиться: дрова до дяденьки я так и не довёз, да должен был вчера ещё, — объяснил Антон, свою свиту надевая да кушак завязывая. Проводил его мужчина из избы. На пороге остановил, притянул к себе да поцеловал. Сминал его уста, кусал, оставляя следы кровавые на прощание. Языком в рот залезал, вкус Тошин запоминая. Жался всей плотью своей, отпускать не хотел, да пришлось.Молодец отстранился, взор свой стыдливо отвёл, да спрятать румянец на ланитах не удалось.
— Кобыле твоей с утра я сена накосил, — осведомил его старший. — Благодарю тебя, — направились они к стойлу. Взял Антон лошадь за повод, вывел её да оседлал. — Там, за рекой, найдёшь ты деревню, — указал он перстнем своим в даль. — Ехать версту. Оттуда уж найдёшь ты путь к дяденьке своему. — Благодарю за всё, — опустил Тоша голову свою, смущаясь. Взял Арсений длань его в свою, сжал и поднёс к устам своим, целуя. Смотрел он на него нежно да с трепетом. — Точно не надумал остаться? — поинтересовался ещё раз мужчина, с упованием на молодца глядя, кой головою помотал, выражая твёрдость решения своего. — Что ж, — очи его сверкнули хитро, да сам он улыснулся загадочно, — ежели захочешь ты найти меня, то позови на помощь Духа лесного, — ещё раз обласкал он длань молодца, после чего отпустил.Развернулся Антон на кобыле, дёрнул узду да ускакал восвояси, покамест провожал его старший взором своим.
Игрался Арсений. Смешна была ему наивность Тошина. Волки — уши его, а соколы — очи. Скотина любая нашепчет ему, Духу лесному, где молодец, да встреча их неизбежна будет. Антона не отпустит, приберёт к себе. Слишком хорош он, слишком невинен. Такой славный, такой кроткий. Красивый до умопомрачения. Не знал Тоша, что на себя накликал: в сердце мужчины он попал. Да значило это, что житие его прежним не будет.***
Всю дорогу обдумывал молодец произошедшее с ним в избе. Арсения вспоминал. И вроде счастлив был Антон уехать оттуда, да всё равно тоска на сердце была, словно оторвали его от чего-то важного. Удивительно вынослива стала кобыла, будто зачаровали её. Мчалась без остановки уже три часа, да еды и питья так и не потребовала.*** Приехав в деревню, осознал Тоша, что здесь именно дядя его Дмитрий проживал. «Как же заплутал я так? — недоумевал он. — Видать, с пути я сбился, не там обогнул».
В деревне было всё как всегда: детвора резвилась, с горок снежных скатываясь, мужики рыбачили в проруби, да бабы в избах готовили. Подъехал молодец к дому Дмитрия, где жил дядя с женою своею Катериной да детьми, завёл кобылу в стойло, потрепал её по гриве да воду в корыто налил, морду животного к ней опуская. Взглядом окинул просторы зимние, вдохнул глубоко воздух морозный да к избе направился. В сени зашёл, дверью громко хлопнув, чтоб хозяев предупредить; снял свиту свою да сапоги.Вышел к нему мужчина да воскликнул:
— Батюшки! Кого с ветром зимним к нам занесло! — смотрел он удивлённо, да добро.Пришла Катерина да коснулась плеча мужа своего в жесте ласковом.
— Ой, Тошенька, — схватилась она за сердце, да озарилось лико её счастьем. Склонил Антон голову да вздохнул тяжело. Разлучили в отрочестве Тошу с родителями. Отправился он, юный, несмышлёный, к дяденьке своему в иную деревню, да была у Дмитрия жена Катерина, коя заменила мать ему. Всегда была нежна она да трепетна к молодцу: кормила, ласкала, заботилась. Вот и сейчас сердце женщины кровью обливалось от вида опечалившегося Антона. Болело, как за сына родного. Мужчина тоже обеспокоен был. — Тошенька, милый, случилась ли беда какая? — брови её сведены были к переносице, да в очах тревога читалась. Уселся Тоша на скамью, да Катерина за ним, приобнимая его за рамы. Дмитрий же ближе подошёл. Думал молодец, поведать ли им о том, что произошло в избе той, расспрашивать ли об Арсении этом. Между ними доверие царило. Мог рассказать запросто Антон что-то сокровенное, не боясь осуждённым быть, однако на сей раз было это порицаемым слишком. — Не томи меня, родненький, — просила она жалостно, места себе не находя от волнения. Он вздохнул ещё раз, с думами собираясь, да начал рассказ свой: — Вёз дрова я вам, да, видать, свернул не туда и в чащу лесную попал. Блуждал долго, аж до сумерек, да потеряв надежду всякую на спасение, увидал вдали избу. Пошёл к ней, да открыл мне мужчина. — Как выглядел? — поинтересовался Дмитрий, ведь мог он знать его, как и всех лесников в округе. — Красавец писаный: власы цвета воронова крыла, скулы, как мечи, остры, уста красные, да под ними клыки, аки у хищника. Очи его, как небо в погоду ясную, да сияли, словно солнце в них уместилось, — переглянулись взрослые, ибо странным им показалось, с каким обожанием описывал Тоша мужчину. — Пленил он тебя красотой своей, — подметила женщина, взгляд свой вниз опуская да морщась недовольно. — Пленил, матушка, — с сожалением неким промолвил он. — А звали как? — вклинился Дмитрий, руки складывая на предрамьях. — А звали, дяденька, необычайно дивно так: Арсений, — прокатил на языке, вновь пробуя на вкус. Отдавало имя это сладостью плода запретного да горечью обиды. — Не слыхал о таком николи, — нахмурился он. Отличался мужчина остротой ума, держал он всё в голове своей, да не припоминал лесника такого в их землях.Продолжил молодец рассказ свой:
— Странным он мне показался сперва, да не придал я этому значения. Накормил он, приютил, кобылу пристроил да обещал путь к деревне наутро подсказать. Оказался он неверующим да многогрешным. Потребовал плату с меня да растлил. — Ишь, что нынче на Руси творится! — воскликнула Катерина злостно. — Миленький мой, родной, — кинулась она в объятия, по макушке Антона гладила, успокаивая. — Натерпелся, бедненький, — услыхал Тоша всхлипы да отпрянул. — Матушка, прошу, не лей слёз зря, — подошёл сзади дяденька молодца, жену к плоти своей прижал да по спине ласкал, утешая. — Да где ж видано это, чтоб мужчина с мужчиной любви предавались? Как грубо поступил он с тобой! Невинную душу опорочил! — Дмитрий почти кричал, будучи в ярости неукротимой. — Дяденька, молю, послушай, — спешил утихомирить его Антон, — наложил он морок, да отказать не мог я. Как бы признавать это не было тяжело да ужасно, однако получил я удовольствие небывалое. — Морок? — переспросила женщина его, от мужа отдаляясь. — Вдруг встретил ты Духа лесного? — со страхом диким посмела предположить она, руки на перси складывая. — Духа лесного? — вспомнил Тоша хитринку в зеницах Арсения да поведение его необычное. Да ведь с самого начала показался мужчина прекрасным не по-человечески. Срастил молодец имя — молвил же старший, что хозяином леса его кличут. Понятно, отчего в Бога не веровал да про Духов лесных глаголил. Оттуда же известно стало, почему зелья различные да травы душистые в избе хранились. Точно обладал Арсений магией, раз молодца приворожил. — Но они же за лесом следят, зверей тамошных оберегают, — смотрел он удивлённо, ибо известно Антону о них только это было, что он и принял за истину. — Нет, Тош, — взгляд свой потупил Дмитрий, да Катерина так же сделала. — Духи лесные могут как и помочь из леса выйти, так и специально запутать тропинки, убив путника, — объяснил он, мысленно Бога благодаря за то, что миновала эта учесть племянника его. — Раз завёл он в дебри меня, то отчего ж я жив остался? — Ох, Тошенька, — женщина заглянула ему прямо в очи, — тела юные для подпитки магии своей Духи лесные используют. Видать, понравился ты ему, иль запас сил своих исчерпал он, — Катерина выставила перст указательный вперёд да наставлять начала: — Благодарить Господа надо за то, что жизнь тебе сохранил. Всевышний всё видит, всех нас оберегает. — Знаешь ли, матушка, понравился я ему. Отпускать меня Арсений не хотел, всё норовил удержать у себя, — женщина охнула, зев свой руками прикрывая. — Что ж будет-то? — кинула она взор свой обеспокоенный на мужа. — Не последняя это встреча, — ответил мужчина угрюмо, руки в боки упирая да головой своей премудрой качая, — ой, не последняя.