Влюблённая вдова

Чёрная вуаль закрывала лицо, а руки обжигал таинственный свёрток. Коринна почти что, бежала — и спотыкалась, едва различая тропу в темноте. Безветрие — вековые деревья поднимались вокруг неподвижно. Сквозь кроны призрачно лился свет полной луны. Сухие опавшие листья шуршали от каждого шага. А может быть, это и не листья шуршат. Тропинка змеилась и уводила в туман. А в душе разливался обжигающий холод. Коринна замерла перед упавшим стволом. Там, дальше — шуршит. И это уже не она. Частые, лёгкие шажки прошуршали неподалёку и стихли. «Вилли, Вилли, Вилли, — про себя Коринна твердила имя почившего мужа. — Вилли». Горящие красные глазки метнулись во тьме. — Вилли, — прошептала Коринна одними губами. Хотя скорбела совсем не о нём. Туман заполонили мелкие тени. Серые, тонкие, и каждая едва по колено Коринне. Шелестящие голоса всплывали из тишины. Пора, они здесь. Коринна размотала свёрток и бросила под ноги чёрную ткань. В центре пентакля зловеще сверкнул «Флорентиец» — на легендарный бриллиант упал свет луны. Шелест голосов разрезали писклявые вопли, и тени бросились врассыпную. Звезда в окружности сделана из ольхи. Она… защитит? — Свобода, равенство, братство, — прошептала Коринна. Тени вновь собирались, опять шелестели. Громче и, кажется, злобно. — Я принесла. — Принесла, принесла, — прошипели в ответ. Одна из теней вышла вперёд — нечто сморщенное, согбенное. Коринна попятилась. Дрянь жутко, неуловимо похожа на Вилли, каким он был перед смертью. — Братство, равенство, свобода, — сипло протянуло оно. — Идём с нами. — С нами, с нами, — твердили другие тени. Их много, не меньше десятка, и они приближались. Из тумана за серыми спинами проступали очертания дольмена. — Вилли, — шепнула Коринна. Она дрожала, едва ли, не выпуская пентакль. Тварь протянула ей костлявую руку. Жёсткие, будто мёртвые, пальцы коснулись её ладони. Гадость вцепилась до боли. Всё, назад пути нет. Тени окружили её, и Коринна послушно шагнула туда, куда вела её тварь. Шаг — и туман окутал её с головой. Коринна им захлебнулась, утонула в мертвенном холоде. Она замерла, хоть чудовище и тянуло идти. Лунный свет пронизывал зябкую дымку, и в ней угадывались черты скорбного ангела на надгробии. Склоняясь над плитой, он распростёр крылья, увитые плетьми вьющихся роз. — Я знаю, чего ты хочешь, — зашипело чудовище и больно толкнуло Коринну к могиле. Она споткнулась о шипастые ветки у себя под ногами, но не выпустила пентакль. Пока он у неё, они не посмеют ей навредить. — Но цена высока! — Я согласна. Шип поранил лодыжку, будто обжёг, но Коринна не вскрикнула. Она шла по лестнице к ангелу, и ступеньки от каждого шага крошились. Серые тени ступали за ней и стрекотали, пищали, визжали. Коринне становилось всё холоднее: вокруг витало дыхание смерти. Сознание тонуло в нём, отключалось. Без мыслей Коринна легла на плиту. Ангел теперь склонялся над ней, как оплакивал, и чёрные розы у него на плечах мерно качались, с них сыпались капельки влаги. Коринна лежала навзничь. Тонкое платье промокло насквозь, мокрые волосы налипли на лоб. Голоса шелестели все в один такт, твердя и твердя на латыни: — Чтобы огонь от искры изначальной разгорелся в сердце у него. Лишь один раз. Они могут позвать его из могилы. Коринну прохватил ледяной ветерок. Тёмная фигура в треуголке и длинном плаще вышла из мрака. Полупрозрачная, сгусток теней, она колебалась у подножия ангела — и это не Вилли. Это тот, о ком одинокими ночами мечтала Коринна. Она сжимала кольцо из ольхи. Он здесь. Он пришёл, но она не готова подпустить его ближе. Мелкие тени бесновались, визжали. — Цена высока! Твари кишели у самой плиты. Прикасались к рукам и лодыжкам, дёргали за подол и вуаль. Коринна чувствовала их бессильную ярость. — Мы исполнили договор, — шипели они. — Твоя очередь! Исполнили: он ждёт, и времени у него лишь до рассвета, а что же Коринна? Её пальцы разжались, и пентакль бесшумно выпал. Его подхватили несколько пар костлявых маленьких рук. Тень колыхнулась и медленно двинулась к ней. Призрачный плащ клубился, как дым. Глаза вспыхнули под треуголкой адским огнём. В душе Коринны разгоралось желание. Она подавалась навстречу ледяным рукам и не замечала, как когти впиваются в кожу, оставляя порезы. Дьявольские глаза выпивали душу до дна, но Коринна наслаждалась каждым их взглядом. Это ведь он, он способен выходить из могилы — только к ней. Коринна хваталась за его плечи, и серый дым сочился сквозь пальцы, обволакивал, укрывал. Затягивал в вечный холод и мрак. Свистящие вопли, мелькание теней — всё слилось и пропало. Коринна висела над могильной плитой в облаке дыма, и оно становилось темнее, плотнее. Лишь редкие вспышки пронзали его — сверкал «Флорентиец» в пентакле, который мелкие твари никак не могли разорвать. Дьявольский взгляд впился в душу. Ольха треснула — порвалась окружность, пентакль расплёлся. Коринна вскрикнула, теряя себя в адском пламени. В воплях прорезался злорадный восторг. И потонул в треске сучьев и рёве мотора. Яркий свет расколол темноту, и тени прыснули в стороны. Старый, обляпанный кюбельваген нещадно давил их колёсами, расшвыривал куски серых тел. Он резко затормозил у растерзанного пентакля. Фары освещали скорбного ангела, розы и постамент, на котором бессильно лежала Коринна. Тьма струйками сползала с побледневшего тела в разорванном платье. По руке текла кровь, капала на ступени. Дверца хлопнула: двое выскочили из кабины. Один нырнул вниз и подобрал «Флорентиец». Второй метнулся к Коринне, на бегу стаскивая кожаный тренч. Он усадил её и закутал, а потом — подхватил на руки и побежал обратно, к машине. — Успели? — тот, кто взял «Флорентиец», вопросительно поднял бровь. — Живая, — второй мелко кивнул. — Убираемся и поживее. Первый собрался за руль, но товарищ схватил его за плечо. — Дай сюда, — он отобрал «Флорентиец» и сунул в карман. — Не дорос. Твари ползли к ним. Разорванные напополам, переломанные, расплющенные, они цеплялись остатками рук, толкались искалеченными ногами. Дрянные мерзко шипели, но люди проворно влезли в салон, и кюбельваген рванул прочь, выкидывая из-под колёс комья грязи. Тепло и тёплые руки… Коринну больно хлопали по щекам. — Очнитесь! — рявкнул кто-то далеко-далеко. Живой голос показался знакомым. Коринна поняла, что чертовски замёрзла, в голове пульсирует боль. — Очнитесь! Новый хлопок по щеке выбросил из вязкого мрака. Коринна рывком открыла глаза. Тут тоже темно, а ещё — трясёт и воняет бензином. Тепло, но не очень-то мягко. — Очнулись? — рявканье превратилось в человеческий голос. Из темноты показалось лицо. Коринна силилась его разглядеть, однако оно расплывалось перед глазами. Она хотела что-то сказать, но получилось нытьё. — Вы кое-что потеряли, госпожа баронесса, но это уже не ваша забота, — проворчало «лицо». Ехидство в голосе окончательно вернуло в сознание. Да и голос до боли знакомый. — Ты… живой? — в изумлении выдавила Коринна. Язык заплетался. Она не могла в это поверить. Коринна звала его из могилы, а он вернулся живым. На старой развалине, в обычном солдатском мундире. Ни погон, ни петлиц, пустые карманы — от кого же он прячется? — Но, как это, Эрих? — Коринна не понимала. Почему он поехал через старое кладбище? — К замку нашего дорогого Вилли только одна дорога, госпожа баронесса, — Эрих широко улыбнулся, прижимая её к себе. Коринна обняла его крепко, насколько позволили замёрзшие руки. Её колотило от ужаса: она сумасшедшая? Она едва не продала душу… дьяволу? Или кому? Кто живёт в проклятом дольмене? И какие дела могли быть у Вилли с этими серыми тварями? — Но на тебя пришла похоронка, — прошептала Коринна, уткнувшись носом в его плечо. Настоящее, пропахшее порохом. Коринна повернула лицо, украдкой взглянув на водителя. Тот обернулся, завистливо проворчав: — Голубки! Это друг Эриха, Руди — склизкий типчик, которого недолюбливала Коринна. — И на тебя, — шепнула она: он ведь тоже погиб. — Канцелярские крысы ошибаются ещё чаще астрологов, моя баронесса, — ласковый шёпот Эриха успокаивал, даже слегка усыплял. Он перебирал её волосы, целуя в макушку. — Я обязательно попрошу Терезу испечь имбирные пряники, — Эрих взял Коринну за руку. — Я знаю, как вы любите их с молоком. Он вспомнил её пожилую кормилицу. — Тебя не было слишком долго, — Коринна сжала его ладонь. — Тереза почила в прошлом году. Разве он об этом не знал? Ведь Коринна писала ему о смерти Терезы. — Тогда я сам испеку. Эрих глядел на Коринну в упор, и её охватило почти забытое чувство. Радость вперемешку с лёгким смущением, от которого покалывает кончики пальцев. Его живые глаза, небольшой шрам у верхней губы и ямочки на щеках, которые всегда вызывали у Коринны улыбку. Она напрочь забыла даже про «Флорентиец». За окном проносилась просёлочная дорога. Кусты разрослись — царапали борта и хлестали по окнам. Луна тихо светила, серебрила деревья. Они стремительно оставались далеко позади. Возле одного покоился смятый остов автомобиля. Какой-то горе-водитель не справился с управлением и угробил свой кюбельваген. — Куда мы, Эрих? — забеспокоилась Коринна. — Руди, куда ты едешь? Дорога давно заброшена. А Руди рулил вовсе не к замку, а неизвестно куда.