Он никогда на меня не смотрит

Он никогда на меня не смотрит. Нет, смотрит, разумеется, не может совсем не смотреть. Но в его взгляде всегда — протест, вызов, отчаянная непокорность, свойственная лишь гриффиндорцам. Он бы и вовсе не смотрел на меня никогда, если бы мог, но, к его сожалению, нас связывают отношения намного более прочные, нежели дружба. Я — его учитель, он — мой ученик. А потому, он все же смотрит. Думаю, он даже смог бы изобразить меня, если бы обладал талантом к рисованию. Он так внимательно разглядывает складки моей мантии и пуговички сюртука, что мне часто хочется съязвить: — Их столько же, сколько было и вчера, мистер Поттер? В ответ он бы сначала промолчал, глядя куда-то в сторону, пряча издевательскую улыбку в уголках губ, а затем все же на миг удостоил меня взглядом. А я бы, решившись, не сдержался и показал ему все то, скрытое, о чем никому и не следует знать. Душу свою открыл бы. Но ему дела нет до моей души, он думает, вероятно, что я и вовсе лишен ее, как Волдеморт, с той лишь разницей, что у меня хватило ума не создавать крестражей. Да и, в сущности, ради чего? А потому, он бы опустил глаза, запечатлев напоследок носки моих ботинок, а затем так знакомо запустил бы руку в торчащие вихры. Вскинул голову, улыбнулся — не мне, а рыжему Уизли, и вышел бы из класса, нарочно хлопнув тяжелой дверью. А я выдохнул бы рвано и шумно, и внутри все сжалось от боли, и вовсе не потому, что я все это время почти не дышал. На уроке он всегда садится в самом конце, прячась от меня за косматой гривой Грейнджер. Вот только он не знает, что я вижу его всегда, чувствую нутром, кровь моя отравлена им, а противоядие он так дразняще прячет в глубине зеленых глаз, нелепой улыбке, звенящем смехе, и только его неповторимом запахе. Поттер пахнет жаждой приключений, квиддичными матчами, восторгами поклонников. А еще, почти неуловимо — домиком у леса, добрыми сказками, и свежесваренным кофе с молоком… «Мерлин, нет!» — ударяю рукой по столу, отчего чернильница едва не опрокидывается, а эссе третьекурсников осенними листьями разлетаются вокруг. Я не слышал, когда он вошел, но губы привычно бросают, скрывая главное: — Чего вам, Поттер? — стараюсь не смотреть на него. И вновь не выходит. Чуть алые губы расплываются в странном подобии улыбки. — У меня отработка, сэр… — голос его слегка дрожит, и это придает мне уверенности. Смотрю на него решительно и строго. Черная мантия, под ней виднеется небольшой кусочек желтой маггловской футболки. Чьи-то губы (мои?) между тем отрывисто произносят: — Я не назначал вам отработок, Поттер, а потому… — Так назначьте! — выпаливает он, а я не в силах более этого выносить, все же смотрю в его нахальные, смеющиеся глаза. — Давайте, профессор, или… — он замолкает, а затем подходит чуть ближе, и я ощущаю, как кровь приливает к лицу, — или вы боитесь?.. — Флоббер-черви там! — кричу я и трусливо сбегаю в маленький кабинет, надежно запечатав дверь изнутри. Воздух заканчивается почти моментально. Делая над собой усилие, сажусь за стол, обмакиваю перо в чернильницу… Бумажная птичка, похожая скорее на больного динозавра, падает на стол передо мной. Руки дрожат, разворачивая послание. «И если погаснет солнце, я бы хотел встретить конец не один» Без подписи, но она ни к чему. Я знаю его почерк так же хорошо, как свой. Потому и не верю ему. Сердце пытается вырваться наружу. Дышу ровно. Работа всегда помогала успокоиться. Буквы на пергаментах сливаются в одно неразборчивое пятно. Его лицо. Невозможно. Дышать так трудно, что я распахиваю дверь, на миг забыв, что в комнатах не один. Поттер смотрит на меня. Впервые смотрит так, как не должен смотреть. В глубине его глаз домик у леса и подснежники… и солнце. Много солнца. Так много, что мне становится жарко даже в прохладных подземельях. Мне почти больно от его взгляда, но если он сейчас отвернется… Он не отворачивается.