Смех в многолетней тишине

Сухая ветка падает в костёр. Она с треском ломается пополам. Шипит, разъедаемая пламенем. От этой ветки костёр с гулом ухает вверх. Его отсвет лижет листву, заглушая на секунду трели ночных птиц. В траве стрекочут цикады. Ветер шумит в кронах деревьев, сомкнувшихся над одинокой фигурой у костра. Девушка-шиноби с протектором Конохи сидит на дежурстве, обняв колени, и смотрит в огонь, пока её товарищи спят. Лес вокруг неё – живой. Даже сейчас, глубокой ночью, в нём столько звуков. Только Ясуми их не слышит. Когда-то в её жизни тоже шумели лес и музыка, звучали голоса. А потом на её глазах Кьюби когтистой лапой разорвал отца, и звуки в жизни трёхлетней девочки сделались лишними. Это было так давно – в прошлом десятилетии, целую вечность назад. Ясуми оправилась от потери. Воля к жизни уберегла её от заключения в сумасшедший дом и даже от смерти. Но у всего есть своя цена. И поэтому Асано Ясуми больше не слышит и не говорит. Но совершенно точно не «не чувствует». Хотя в мире девушки нет звуков, покоя в нём тоже мало. Просто у всех проблем – будь то враги, насмешки одноклассников или пьяные скандалы матери – выключен звук. Ясуми сильная. Назло всем домыслам она поступает в Академию ниндзя и даже становится второй в классе. После Учиха Шисуи. Шисуи талантливый. За его спиной стоит опыт клановых поколений − и колоссальный труд. На спаррингах Шисуи, конечно, её побеждает. Но всегда подаёт руку, как достойному сопернику. И − что самое главное − не смотрит с жалостью. Ясуми не нужна жалость. Если в её мире царит тишина, это не значит, что она слабая и бесполезная. Она просто другая, и глупо об этом жалеть. Учиха Шисуи не жалеет. Однажды он приглашает её на спарринг в клановый квартал. Шисуи хочет потренироваться со сверстниками, а из всех них против него может хоть сколько-нибудь продержаться только Ясуми. Итачи растет и подаёт большие надежды, но он всё еще мал. И постоянно занят. Они тренируются до поздней ночи. Идут с полигона потрёпанные и уставшие, но неизменно довольные. Шисуи болтает что-то вслух, Ясуми читает по губам и иногда отвечает жестами. Про себя она думает, что Шисуи похож на солнце. Чёрное, вихрастое, местами побитое. Пригибаемое к земле взрослыми проблемами. Но это солнце всегда и всем светит ярко, почти что огненно. Учиха Шисуи − уставший смертельно, но он всё равно тренируется со странной глухонемой девочкой и провожает её до дома. Ясуми живёт с матерью в однокомнатной на отшибе. Денег в семье немного: какие-то пособия от деревни и то, что куноичи приносит с миссий. Почти всё это уходит на пиво или сакэ. Спустя столько лет мать девушки вдруг не выдержала и спилась от горя. Попытки вытащить женщину со дна ни к чему не приводили. Ясуми устала бороться с чужими демонами. Теперь ей уже всё равно. Поэтому она приходит домой только на пару часов – поспать. И сейчас, возвращаясь с убийственной тренировки, в неизменном молчании следит за губами чёрного солнца из клана Учиха. Шисуи пытается развлечь её какой-то абсурдной новостью, но мысли Ясуми постоянно куда-то ускользают. Наверное, сказывается усталость – от физической нагрузки, от закрытых внутри эмоций, которые прямо сейчас почему-то норовят вырваться из груди. Девушка отчаянно трясёт головой, смазывая точки звёзд перед глазами в одну линию, и концентрируется на словах. Кажется, легендарная Тора опять сбежала… Шисуи рассказывает оживлённо. Машет ободранными руками, часто моргает, и все эмоции даже без звука написаны у него на лице. Ясуми подсознательно сравнивает того Учиху Шисуи, который безжалостно убивает врагов, с этим, который болтает о кошке. Ей почему-то кажется, что настоящий Шисуи – третий – стоит между ними. ...И вдруг он смеётся. Коротко, но так живо. Ясуми отчётливо слышит перелив его низкого голоса, чуть грубый выдох и ясный, как струна, смешок. Это первый звук, который она почему-то слышит спустя десять лет тишины. Осознание приходит в уставший мозг не сразу. Короткий, всего лишь секундный смех звенит в многолетнем мире тишины тонко, но полно. Мама, когда была трезвой, рассказывала, что так звучит фурин. Девушка замирает, пропуская Шисуи вперёд. Глядя в его широкую спину с моном клана Учиха, она отчаянно пытается ухватиться за этот звук как за путеводную нить, которая выведет её к обычной жизни. Но ничего не выходит. Смех растворяется в тишине отголоском детства и превращается в воспоминание. Шисуи, наконец, замечает, что девушка за ним почему-то не идёт. «Что-то случилось?» − он мгновенно оказывается рядом, осторожно кладёт на плечо ладонь − она обжигающе горячая, − заглядывает в глаза. Ясуми видит, как напрягаются под рубашкой его мышцы, чувствует на своей коже тёплое дыхание, прикосновение − и снова слышит смех. Когда он рядом, ей хочется слышать. «Я слышала, как ты смеялся» − произносит она одними губами. Учихи хорошо читают по губам, поэтому Шисуи быстро отмирает. И улыбается. «Это же замечательно! Может, к тебе вернется слух. А там ты вспомнишь, как говорить», − он с улыбкой треплет подругу по волосам и вдруг добавляет: «Мне очень хочется услышать твой красивый голос». А Ясуми хочет вечно слушать, как он смеётся. Всю оставшуюся дорогу до её дома они молчат. Шисуи почему-то взял её за руку, и теперь, задумавшись, гладит большим пальцем худые костяшки. Каждый из них думает о своем. Шисуи − о клане и о том, как Ясуми научится говорить так же хорошо, как драться. Ясуми − об очередной попойке матери и о том, как ей не хочется отпускать руку Шисуи. Как будто, если она это сделает, всё произошедшее этой ночью окажется сном. Они не спешат, но всё равно доходят до дома девушки слишком быстро. В окнах комнаты на втором этаже горит свет, из них слышатся пьяные голоса и ругань. «Ты... Точно хочешь туда идти?» − спрашивает вдруг Шисуи. Он никогда раньше так не говорил, и сейчас это выглядит немного странно. Ясуми качает головой и легко сжимает пальцы вокруг его ладони. Проснувшийся глубоко внутри страх одиночества придаёт ей сил. «Я хочу пойти с тобой». И Шисуи понимает её без слов. Его комната оказывается маленькой и очень чистой. Футон, два шкафа − с книгами и с одеждой − низкий столик и окно. Родители Шисуи спят в другой части дома, потому что его отец после войны часто кричит во сне. Ясуми сидит на широком подоконнике и смотрит на лунный круг. Большой и изжелта-белый, он похож на шарик данго. Данго − сладкие, но смех её чёрного солнца − слаще любого лакомства. Это солнце, не будь уставшим почти до смерти, устроилось у окна с каким-то свитком. Они больше не говорят, но в этой общей на двоих тишине им обоим комфортно. Ясуми очень хочет спать, но боится закрыть глаза – и проснуться. Шисуи не боится ничего. Поэтому он вдруг в сердцах бросает свиток на футон и тянет задумавшуюся девушку за рукав косодэ. Ясуми неловко соскальзывает с подоконника и падает прямо на него − и издаёт при этом удивлённый полувздох-полухрип. Лёжа на коленях у Шисуи, обескураженная и совершенно удивленная, Ясуми смотрит круглыми глазами-кусочками янтаря в его озорные глаза и от неожиданности раскрывает рот. Она едва не вскрикнула – только отвыкшие за годы молчания голосовые связки не позволили ей перебудить весь дом. Просто потому что наглому чёрному солнцу вздумалось пошалить. Глядя на подругу, Шисуи не может сдержать смех. И снова его короткий, но такой искренний смешок бьёт колокольчиком в самый центр. Ясуми вздрагивает всем телом. Янтарь в её глазах загорается от сузившихся зрачков, а где-то внутри стремительно зреет, грозясь вырваться наружу, волна из шока, смущения и паники. Но её тут же сводят на нет тёплые, крепко обнимающие руки. Ясуми дышит тяжело − от духоты, звуков и близости друга голова идёт кругом, как от сакэ. Ей дурно, ей хочется сбежать или хотя бы сделать глоток ледяной воды. Но Шисуи держит крепко, надёжно, и не спешит её отпускать. В его объятиях паника магическим образом растворяется, и Ясуми быстро обмякает. От переизбытка эмоций и убийственной тренировки сон становится непреодолимым, и девушка больше не сопротивляется. Проваливаясь в мир грёз, она смутно чувствует, как её бережно укладывают на футон, как проводят солнечно-тёплыми пальцами по щеке, мажут губами от уголка губ к виску, и слышит знакомый, поразительно чёткий шепот: «Ты больше не будешь жить в тишине». Где-то на периферии звучит смех. И многолетняя тишина Асано Ясуми разбивается на тысячи осколков.