На мою кровать падает лунный свет

      *pov Джисон       Я мог бы с точностью сказать, когда это началось, но даже я не в силах ответить на вопрос, когда всё стало настолько сложным. Однако, давайте по порядку.       Три месяца назад я поступил в магистратуру Сеульского университета. Всем магистрантам на стипендии положено общежитие, как у нас его называют, «повышенного комфорта». От обычного общежития при университете оно отличается тем, что душ и туалет находятся прямо в комнате и расположено оно за пределами кампуса, что позволяет приходить и уходить ни перед кем не отчитываясь. Во всем остальном — самое обычное общежитие. Комната на двоих: два стола, два стула, две кровати, две тумбочки, два шкафа для одежды, крошечная кухня с мини-холодильником, душ и туалет, вот и весь комфорт. Но обычному студенту много ведь и не нужно, тем более, в магистратуре ты либо учишься и торчишь в библиотеке, либо учишься и подрабатываешь. В любом из случаев всё твоё нахождение в комнате сводится к поесть-поспать-снова-пропасть-на-весь-день.       К вопросу переезда из старого общежития в новое я отнесся философски, так как единственное, что меня в целом волновало — это возможность занять кровать у окна, так как, во-первых, мне нравилось наблюдать за жизнью за окном в течение суток, а во-вторых, в старом общежитии моя кровать находилась именно у окна. В остальном… ну еще бы сосед попался более-менее нормальный, потому что даже всего несколько часов в сутки терпеть какого-нибудь неадеквата не особо хотелось.       Видимо, в прошлой жизни я особенно сильно насолил чем-то Вселенной, так как я провалился по обоим пунктам. Когда я со своими сумками вошел в комнату, на кровати у окна уже расположился мой новый сосед.       — Привет, я Джисон. Полагаю, ты мой сосед? — он даже не особо прореагировал на мое появление, лишь поднял на меня глаза и спустя мгновение снова погрузился в телефон.       — Меня зовут Минхо. Даже не думай, что мы подружимся. Не разговаривай со мной.              Хорошенькое начало. Я совершил еще пару робких попыток заговорить с моим новым соседом, попросил его поменяться кроватями, но все мои слова были полностью проигнорированы. Единственным ответом мне было:       — Я же сказал, не разговаривай со мной.

***

      Уже почти к одиннадцати вечера я разобрал свои вещи, поужинал и принял душ. Правда на подходе к душевой меня ждало препятствие в виде моего соседа, который просто молча отпихнул меня в сторону и прошел в ванную первым. Очевидно, это будет не простое соседство.       День был довольно насыщенным, и я почти сразу начал засыпать, не взирая на включенный свет, который мой сосед не спешил гасить.       Проснулся я уже через несколько минут. Причем проснулся от того, что меня отпихнули с середины кровати и под мое одеяло кто-то забрался. Вариантов было немного, но мой сонный мозг не сразу понял, что происходит. Разлепив наконец глаза и разглядев в темноте того, кто покусился на мой сон и мою кровать, я спросил совершенно очевидное:       — Минхо? Какого черта ты делаешь?       — На мою кровать падает лунный свет из окна.       — Я же предлагал тебе поменяться.       — Заткнись. И спи, — с этим он закинул руку мне поперек живота, уткнулся носом в шею и абсолютно невозмутимо собирался отправиться в царство Морфея.        Я, честно, пытался выбраться, но при малейшей попытке он обнимал меня крепче, так что в итоге я сдался и просто заснул.       Проснулся я уже один. Минхо преспокойно собирался на занятия. Вопрос «Какого хера было ночью?» он, естественно, проигнорировал. Как и все остальные вопросы в течение дня — с момента моего возвращения с занятий и до самого вечера. Я снова попытался предложить ему поменяться кроватями, раз уж ему так мешает свет ночью. Но, ожидаемо, в ответ получил лишь тяжелый взгляд, как бы намекающий, что мне стоит заткнуться.       Удивился ли я, когда снова был разбужен ночью проникновением в мою кровать? Ни капельки. Я предложил ему оставаться в моей кровати, а я бы занял его. В ответ — «спи» и цепкие объятия без возможности выбраться. Я, конечно, мог бы дождаться, когда он уснет и просто перебраться в его кровать, но, во-первых, это вообще-то моя кровать, а во-вторых, я засыпал еще раньше него, потому что до его вторжения вообще-то уже спал.       Примерно через неделю я уже просто смирился. Минхо днем успешно представлял на моем месте очередной предмет интерьера (в его понимании — безмолвный), а ночью продолжал врываться в моё личное пространство, так как на его кровать падал лунный свет. Даже когда за окном было пасмурно. Вероятно, это был какой-то изощренный способ выжить меня из комнаты, и я бы с радостью помог ему избавиться от моего общества, только вот все места в общежитии были заняты и съехать мне было некуда. Отчасти и поэтому я смирился. Отчасти и потому, что кроме этих странностей, жизнь с Минхо не доставляла каких-либо неудобств. Он почти все время молчал, если не говорил вполголоса по телефону, был чистоплотным, не водил шумных друзей в комнату. В общем, я смирился.       Спустя примерно три недели нашей такой странной совместной жизни, Минхо впервые не оказалось в комнате, когда я вернулся с занятий. Как оказалось позднее, он встречался с друзьями, чтобы выпить. Конечно же, он не оставил мне по-добрососедски милую записочку с объяснениями. Как я узнал? Нууу…       Он вернулся довольно поздно. И довольно громко. Я проснулся от его возни: в темноте он сначала задел стул, затем довольно шумно забрался в мою кровать. От него пахло алкоголем. Я не удержался:       — Откуда это ты такой красивый? — «красивый» в смысле «нетрезвый», не надумывайте себе ничего лишнего.       — О, Хани, я разбудил тебя? Я немного выпил с друзьями, — «Хани»? я аж поперхнулся.       Он разделся до трусов, уже лежа в кровати: «жарко». Я кое-как смирился с запахом и его возней и попытался заснуть. Но… его рука неожиданно сползла с моей талии в район паха.       — Какого хрена ты твори…ишь? — у меня аж голос надломился, когда он просунул руку мне между ног и довольно ощутимо сжал член.       — Я хочу тебя, — это было последнее, что я услышал перед тем, как он впился в мои губы поцелуем.       Когда я попытался оттолкнуть его и сказать, чтобы он отвалил, я совершенно инстинктивно открыл рот, чем он и воспользовался, скользнув языком между разжатых губ. И застонал. Что помутилось в моей голове в тот момент, я не знаю, но на поцелуй я ответил, за что был награжден новым стоном. Тормоза сорвало окончательно. Мы целовались. Долго. Мокро. И совершенно грязно. Я был возбужден больше, чем когда либо, и его хаотично скользящая по моему члену рука совсем не помогала, скорее раззадоривала еще больше.       В какой-то момент, разорвав поцелуй, Минхо выскользнул из кровати, метнулся к своей тумбочке и, добыв что-то наощупь из ее недр, вернулся обратно. Для нетрезвого человека он двигался слишком аккуратно, но я был слишком возбужден, чтобы как-то это анализировать. Всё это он проделал настолько быстро, что я не успел остыть и охотно принял его обратно в объятия.       Непостижимым для меня образом он, не прерывая нового поцелуя, развернул нас так, что я оказался сверху. Между его разведенных ног. Он извивался подо мной, потираясь о мой пах своим возбуждением. Чертов Ли Минхо стонал подо мной так, что все порноактрисы нервно курят в сторонке. Примерно в тот же момент мы остались без одежды, а в моих руках оказалось то, что он принес из своей тумбочки, — смазка и презервативы (вероятно, в темноте мои чувства обострились настолько, что я это понял, даже не имея возможности увидеть).       — Возьми меня-ах. Пожа-ах-алуйста, — горячечный шепот на ухо, и я растерял последние остатки самообладания.       Вероятно, на утро это станет огромной ошибкой, но сейчас, здесь, с этим невероятным мужчиной, умоляющим взять его, — я не мог сопротивляться. И пусть мои знания о сексе с мужчинами ограничивались теорией и одной, так и не доведенной до конца, попыткой, я стремился свести все неприятные ощущения к минимуму и доставить максимальное удовольствие Минхо.       Приготовившись к длительной аккуратной растяжке, я был обескуражен тем, с какой легкостью один мой смазанный палец скользнул в него. Словно… словно у него уже был секс сегодня или… или он готовился. Может игрался с собой? Додумывать было некогда, потому что Минхо нетерпеливо заерзал и стал тихо хныкать, не получая того, что хотел. Со вторым пальцем возникло легкое сопротивление, но его реакция — запрокинутая голова, тихие стоны, судорожно сжимающие мои плечи пальцы — говорила, что я могу продолжать. Когда с растяжкой было покончено, я снова испытал сомнения, но Минхо, отчаянно цепляющийся за меня и просящий поторопиться, сметал мои барьеры один за другим. Я раскатал латекс по члену, размазывая по нему остатки смазки, и, приставив головку ко входу, легко нажал, одним слитным движением войдя до конца. Замер на несколько секунд, давая Минхо привыкнуть, пока он не двинулся нетерпеливо подо мной, веля продолжать.       Это была долгая ночь. Долгая и жаркая. Мы оторвались друг от друга, когда забрезжил рассвет. Я, абсолютно обессиленный, избавился от презерватива и свалился на спину рядом с Минхо, а он, едва шевелясь, подкатился под мой бок и привычно закинул на меня руку, уткнувшись носом в шею. Заснули мы оба мгновенно, несмотря на сбитые простыни и влажную постель.       Чего я ожидал после этой ночи? Ну я глупо надеялся, что мы хотя бы разговаривать будем. Наивный. Когда я проснулся в беспорядке одеяла и простыней, Минхо уже готовил себе завтрак. На мое робкое приветствие он даже не обернулся.       Я бросил взгляд на часы и меня безумно порадовало, что сегодня выходной. Я выбрался из кровати, принял душ, сменил постель. Минхо выглядел так, будто ничего не случилось. Он не казался смущенным, злым или что там люди испытывают после случайного пьяного секса? Он по-прежнему меня игнорировал.       Я выбрался из общежития, чтобы прийти в себя и подумать. Айс-американо пробудил мой мозг и подсказал единственное логичное решение — Минхо игнорировал меня, потому что ничего не помнил. Либо помнил, но для него это не было трагедией и он не видел ничего особенного в произошедшем. Окей, кто я такой, чтобы навязываться? Тоже буду делать вид, что ничего не было. Нашим легче.       Если честно, я не ожидал, что этой ночью Минхо снова заберется в мою постель. Причем он сделал это даже раньше меня, хотя обычно дожидался, когда я лягу и только потом изображал из себя печенега, захватывающего территорию. Он преспокойно что-то читал в телефоне, лежа на «своей» половине. Так как «моя» часть кровати находилась у стены, мне пришлось перебираться через него, но он даже от телефона не оторвался, дождался, когда я улягусь, отложил телефон и привычно обнял меня.

***

      Минхо снова пришел нетрезвым примерно через неделю после первого случая. Ударился об обувную полку у двери, чертыхнулся, отчего я и проснулся, собственно. Прошел прямо к своей кровати, я уж было подумал, что он вопреки обычаю ляжет спать там, но он лишь открыл ящик тумбочки, порылся там, достал что-то (когда он разложил это на моей тумбочке, я понял что именно он достал), разделся, побросав одежду на свою кровать, и забрался ко мне под одеяло. От него снова пахло алкоголем.       — Хани, ты же не спишь? — он прижался своим пахом с явным возбуждением к моей ноге, начал поглаживать мой живот, опуская руку всё ниже. — Хани?       Я подумал было притвориться спящим, но его действия вкупе со всплывшими в голове образами с прошлой подобной ночи решили всё за меня, и я ощутил нарастающее возбуждение. Так что к моменту, когда его рука скользнула к моему члену, я уже был достаточно тверд, чтобы это не укрылось от его внимания. Одним движением я подмял его под себя, передвинув к середине кровати, и впился поцелуем в его раскрытые губы. В этот раз все происходило даже быстрее, чем в прошлый. Мне хватило пары жадных мокрых поцелуев, чтобы завестись окончательно самому и довести его до задушенных всхлипываний вперемешку с просьбами «сделать уже что-нибудь».       Он снова оказался почти подготовленным и на растяжку ушло всего несколько минут, чтобы я с необузданной страстью (Да, у меня к чертям срывает крышу от него. А что вы мне сделаете?) мог одним движением войти в него. Он стонал и извивался так, что я боялся, что на шум могут прийти соседи.       Изменилось ли что-то на утро? Да ни черта. У меня стали закрадываться смутные сомнения, что у него сексомния или что он абсолютно не контролирует себя под алкоголем, или напивается так, чтобы ничего не помнить на утро. Однако в оба раза он не действовал, как совершенно пьяный человек, скорее наоборот, все его действия были четкими и аккуратными (а об полку для обуви я, например, и при свете дня абсолютно трезвым споткнуться могу). Тогда какого черта происходит? Ответа на это вопрос у меня не имелось.       Что-то меня возмутили все эти мысли и я, зная, что меня в очередной раз проигнорируют, предложил Ли оставаться в его кровати, хотя бы когда он пьян. Неожиданно он прореагировал — оторвал взгляд от телефона и недоуменно поднял брови, словно вопрошая «с чего бы это?»       — Потому что от тебя пахнет алкоголем и ты шумишь, — ну не говорить же ему «потому что ты игноришь меня после секса».       — Пахнет алкоголем? Окей, учту. Но что-то я не помню, чтобы ночью ты жаловался на… шум, — когда он это произносил, он сощурил глаза и интонацией выделил слово «шум» так, что все сомнения насчет его памяти наутро после алкоголя сами отпали. Он помнил и, судя по выражению его лица, помнил всё очень хорошо.       На этом наш разговор собственно и закончился, так как после осознания, что Минхо был достаточно трезв, чтобы понимать что и с кем он делает, кроме как сказать «Оу, окей. Тогда… Окей» и скрыться за дверью ванной, больше я ничего сделать не смог.       Какое-то подобие ответа на интригующий меня вопрос появилось у меня пару дней спустя, когда вечером я обнаружил Минхо в моей кровати полностью голым, лишь прикрытым одеялом, а на тумбочке были разложены смазка и презервативы. Сам же мой сосед с абсолютно невозмутимым лицом скроллил ленту в соцсети. И да, он был трезв, что означало, что он все-таки «учел» мое замечание о запахе алкоголя.       Похоже, у него просто недостаток секса в жизни, а я под руку подвернулся. И был, очевидно, не худшим вариантом, раз он хотел секса со мной даже трезвым. И знаете, я не то, чтобы был против — Ли Минхо чертовски горяч, в постели весьма отзывчив на ласки, да и инициатива в целом исходит всегда от него (а кто я такой, чтобы сопротивляться открытому предложению секса?).       В общем, я щелкнул выключателем, погрузив комнату почти в полную темноту, пробрался к кровати, ориентируясь на единственный источник света — телефон моего соседа. Когда я опустил одно колено на кровать рядом с Минхо, он поднял ко мне освещенное экраном гаджета лицо, и в его глазах читалось чистое возбуждение. В следующую секунду щелкнула кнопка блокировки и на миг наступила полная тьма. Раздался легкий стук телефона о поверхность тумбочки, а затем вокруг моей шеи обвились руки.

***

      Я могу бесконечно рассказывать о нашем совместном проживании с Минхо в то время. Но больше не могу оставаться бесстрастным. Я не могу точно сказать, когда все усложнилось. Помню только, что всё вроде было, как обычно: он полностью игнорировал меня в течение дня, а ночью становился ласковым котом. Он либо нежно обнимал меня, забираясь в мою кровать, либо втягивал меня в страстное сумасшествие. При этом в его отношении ко мне не менялось абсолютно ничего, изменилось моё восприятие происходящего. С каждой проведённой вместе ночью я всё больше привыкал к нашим странным… Вот как это назвать? «Отношениями» я это точно назвать не могу.       В общем, однажды, обнимая его сонного, ластящегося ко мне после секса, я поймал себя на мысли, что мне безумно нравится прижимать его стройное тело к себе, зарываться пальцами в волосы, вдыхать запах его шампуня. Сначала мне казалось, что мой организм просто выбросил в кровь эндорфины после пережитого оргазма и я не могу трезво оценивать происходящее. Поэтому, постаравшись забыть об этом неуместном чувстве блаженства (а как еще, если на утро я стану снова предметом интерьера?), я просто отключился. Но…              Но те же эмоции захлестнули меня, как цунами, когда он сказал «Заткнись и спи». На этот раз это ни капельки не было связано с сексом: он долго готовился к занятиям, а я как ни сопротивлялся усталости, все же заснул раньше. Поэтому, когда он забрался в постель и прижался ко мне, мелко дрожа и закидывая на меня ледяные руки и ноги, чтобы согреться, я проснулся и начал ворчать. Тогда я и услышал это «заткнись и спи». Оно показалось мне таким родным, теплым и …любимым (?), что я просто притянул его ближе, уткнулся носом в его макушку и стал проваливаться обратно в сон. Вот тут-то я и поймал себя на том, что его грубость кажется мне милой, а сам я улыбаюсь, как дурак. Не, серьезно, я осознал, что улыбаюсь, как дурак, в ответ на его грубость и прижимаю его ледяное тело ближе, чтобы согреть. Сон как рукой сняло.       Я никогда не был так близок к истерике, как в тот момент. Мне хотелось одновременно смеяться и плакать, потому что я не по-детски влип. Вы только представьте: влюбиться в человека, который игнорирует тебя днем и использует по ночам. А мне и представлять не надо.       В ту ночь я так и не смог уснуть. До утра я смотрел на подсвеченные уличными фонарями потеки дождя на окне и думал. Много думал. Много и безуспешно. Ни одной стоящей мысли так и не пришло в мою голову. Как выпутываться из этой ситуации для меня так и осталось загадкой. Под утро я все-таки отрубился, так что не видел, как Минхо покидает кровать.       С той ночи всё изменилось. Нет, внешне всё осталось по-прежнему — я так же позволял Минхо спать в моей кровати, обнимать меня во сне и использовать моё тело. (Нет, я не буду строить из себя бедного и несчастного, которым пользуются по своему разумению без его согласия. Будем откровенными, я в сексе с ним принимал не последнее участие. Но!) Изменился я сам. Моё отношение к происходящему.       Вероятно, это началось раньше, но после того, как я осознал свои чувства, ночные объятия стали более теплыми и необходимыми, секс приносил больше удовольствия (ведь это был секс с любимым человеком), а игнор… Игнор ранил всё больше. Каждая неудачная попытка поговорить становилась очередным острым ножом, врезающимся в бедное влюбленное сердце. И я сейчас даже не утрирую. Каждый раз, когда в ответ на мои слова — любые, пусть даже «привет» по возвращении в комнату — я слышал только тишину, я буквально физически ощущал, как где-то в груди невыносимо колет, а потом еще в течение некоторого времени отдает тупой болью. Но попыток я не оставлял.       Знаете, очень часто в любовных романах, в дорамах, герои говорят о своих неразделенных чувствах и употребляют фразы вроде «днем я еще стараюсь держаться, но ночью я не могу скрыться от боли». У меня же было что-то вроде «наоборот». Днем я постоянно испытывал боль, но ночью я чувствовал себя нужным. Я внушил себе, что нужен Минхо. Хотя бы ночью нужен.              Из-за того, что с каждой проведенной вместе ночью мои чувства становились всё сильнее, днем я становился до ужасного чувствительным. Но мы же гордые, мы не можем показать насколько нам больно. Поэтому я жил по схеме: «я что-то говорю — меня игнорируют — я отворачиваюсь или ухожу, чтобы не показать слез». Вы бы могли посмеяться надо мной: вроде мужчина и ревет, как девчонка, от неразделенной любви. Можете посмеяться, я, вероятно, даже не обижусь. Мне и самому порой смешно.       Дошло до того, что слезы от несправедливости стали наворачиваться даже ночью. Он обнимает меня так нежно-нежно, и по моей щеке скатывается слезинка. Хорошо, что ночь и не видно. Хорошо, что он уже спит и не слышит, как я шепчу «люблю тебя».       Я начал мечтать о том, чтобы он нашел себе кого-нибудь и перестал приходить в мою постель. Мне было безумно плохо и больно от одной только мысли о том, что кто-то другой будет находиться рядом с ним, кого-то другого он будет обнимать. Но. Сам я был слишком слаб, чтобы прекратить эти болезненные недоотношения. Чтобы хоть немного облегчить свои страдания, я стал до самой ночи засиживаться в библиотеке, готовясь к занятиям там. В выходные проводил время с друзьями или гулял по городу. Это создавало иллюзию, что у меня все хорошо. Сами посудите — благодаря нахождению вдали от Минхо я не страдал из-за болезненных уколов в сердце от его игнора, а по возвращении почти ночью в комнату получал порцию нежности.              Вероятно, я бы еще долго занимался самообманом, но один из моих друзей заметил, что я уж слишком налегаю на учебу и стал выглядеть весьма болезненно.       В тот день я по-новому взглянул на себя в зеркало и, заметив, как отражается на мне эта нелепая влюбленность, понял, что так продолжаться больше не может. Считайте меня слабаком, но да, я решил попросту сбежать от проблемы и отправился к коменданту общежития. Естественно, я получил отказ: нет свободных комнат.       Но комендант ведь не последняя инстанция. И общежитие у университета не одно. Следующим стал директор студгородка. В принципе, ответ был тем же: мест нет. Я уже задумался о том, как выпросить у родителей деньги на аренду квартиры, но директор подсказал мне решение — найти такого же студента, которого не устраивает его сосед (вы же не думали, что я расскажу ему правду? мы всё ещё в Корее!) и поменяться. Комендант был вынужден согласиться, только если поиском другой комнаты я буду заниматься сам.       Я не могу сказать, что это было просто. Всё-таки с начала учебного года прошло больше двух месяцев, и все либо ужились со своими соседями, либо уже поменяли жильё. Удача улыбнулась мне спустя четыре дня бесплодных поисков.       Не буду уверять, что я легко решился на переезд. Весь вечер я раздумывал, сомневался, соглашался с тем, что это лучшая идея, снова начинал сомневаться, но всё же убедил сам себя, что так будет лучше. Минхо я естественно ничего не сказал. А смысл? Он бы всё равно проигнорировал.              Именно этой ночью Минхо, будто о чем-то догадался, вел себя немного странно. Я бы сказал «ничего не предвещало». Сначала он забрался в постель и обнял меня, словно собирался просто спать. Но спустя несколько минут, уже засыпая, я ощутил, как он покрывает поцелуями мою шею. Сбросив остатки сна, я немного повернул голову в его сторону. Почувствовав ответную реакцию, он перешел с шеи на линию челюсти и составил дорожку из полу-поцелуев полу-укусов до моих губ. Я вложил в этот поцелуй все свои чувства, ведь это наш последний раз. Я не могу сказать точно, но в какой-то момент мне показалось, что он понял. Он замер на секунду, оторвался от моих губ, заглянул в глаза, словно мог что-то увидеть в темноте. Но я не дал ему додумать мысль и притянул обратно.       Я оставлял поцелуи на каждом миллиметре его восхитительного тела, я гладил и ласкал его, как никогда прежде. Я видел, как закатываются его глаза от удовольствия. Я с восторгом наблюдал, как он плавился в моих руках. Несколько раз я замечал, что он замирает, пытаясь вглядеться в мое лицо. Что он пытался там найти? Что бы это ни было, я не мог допустить, чтобы он догадался, а потому дарил ему всё новые ласки, заставляя выгибаться от наслаждения и не допуская связных мыслей в его прекрасной голове.       За всё время нашего совместного проживания я не слышал от него столько слов, как в ту ночь. Большей частью это был бессвязный шепот на пике блаженства, но всё же. Я словно был вознагражден за каждый миг страданий.       Он уснул, слишком измотанный, даже чтобы укрыться. Я накинул на его обнаженное тело одеяло и выскользнул из кровати. Мне потребовалась холодная вода и несколько минут в одиночестве, чтобы заново собрать себя после такого обнажения чувств.       Когда я вернулся в комнату, Минхо беспокойно ворочался в постели. Забравшись на свою часть кровати, я осторожно притянул его ближе, позволив себе еще раз обнимать его. Минхо приподнялся и сонно пробормотал «Хани?»       — Тщщ, я здесь, спи, — я запустил руку в его волосы, почесывая голову пальцами. Минхо тут же прижался еще ближе, уткнулся в мою шею носом и тихо засопел.       Я поклялся себе, что эта ночь станет последней, когда я плачу.       Ли всегда просыпался раньше и покидал постель еще до того, как я открывал глаза. Но видимо судьба решила либо поиздеваться надо мной, либо сжалиться и подарить мне зрелище спящего Минхо. Я проснулся едва рассвело и обнаружил себя в сложном переплетении рук и ног: он во сне цеплялся за меня всеми конечностями. Я немного полежал, впитывая в себя образ такого Минхо — умиротворенного, близкого.       Скорее инстинктивно, чем по какой-то другой причине, я притворился спящим, когда заиграл его будильник и он зашевелился. Отчего-то мне не хотелось дать ему понять, что я любовался им спящим. Он быстро, будто не хотел меня будить, отключил мелодию и осторожно начал выпутывать меня из своих объятий (то есть вот так он делал каждое утро?). Собирался он практически бесшумно (ей-богу, кот).       Когда сработал мой будильник, я просто отключил его и перевернулся на другой бок. Я предупредил своих друзей-одногруппников, что буду переезжать и не приду на занятия. (Да, и в этом вопросе я решил сбежать от проблемы и перенести свои вещи, когда Минхо не будет в комнате. Ему всё равно, а мне так спокойнее: не буду надеяться, что меня захотят остановить).       Спустя минут тридцать я услышал, как Минхо убирает посуду и собирает сумку. Он зачем-то остановился у моей кровати. Потом легонько толкнул меня.       — Ты вставать на занятия не собираешься что ли? — погодите, это что, голос Минхо? Он что, разговаривает? Со мной? Так, Джисон, соберись, не показывай, что ты удивлен.       — Не, нехорошо себя чувствую, пропущу сегодня, — я пробурчал это из-под одеяла, вероятно он ничего не понял, но от кровати отошел. Видимо, мой ответ его удовлетворил.        Дверь за ним захлопнулась, и только после этого я нашел в себе силы встать.       Не помню, как умылся и позавтракал тем утром. Плохо помню, как собирал вещи, — всё происходило, словно во сне. Парень, с которым я поменялся комнатами, был менее отягощен вещами и воспоминаниями, а потому весь его нехитрый скарб уже был собран в один чемодан и только дожидался, когда тот вернется с занятий, чтобы переехать.       К часу дня я, наконец, вернулся в комнату за последней сумкой. Не удержавшись, остановился, чтобы оглядеться здесь в последний раз. До возвращения Ли оставалось еще часа три, поэтому я позволил себе немного зависнуть у его шкафа, вдыхая его запах, пробежаться пальцами по книгам, вспоминая, как он готовился к занятиям, низко склоняясь над столом из-за плохого зрения. Почувствовав, что еще немного и я передумаю, спешно покинул комнату. Вот и всё.

***

      *pov Минхо       Когда я вернулся в комнату, забежав по пути в аптеку (не знал что именно скрывалось за его «нехорошо», поэтому взял всего понемногу), моему удивлению не было предела. На кровати Джисона восседал какой-то парень и разбирал вещи из чемодана. Какого …?       Путем недолгих расспросов я узнал, что это мой новый сосед. А где старый, блин? Переехал. Да что за хрень? Почему именно сегодня?       Вероятно мою реакцию стоит объяснить. Я всегда был человеком необщительным. Более того, люди, которые много болтают и производят излишний шум, в целом меня раздражают. Я люблю тишину. Вот только в этой моей особенности кроется одна загвоздка. И эта загвоздка — Хан Джисон.       *два месяца и три недели назад       С поступлением в магистратуру пришлось переезжать в другое общежитие. В старом у меня была отдельная комната по договоренности с комендантом. С комендантом этого общежития договориться не удалось. Поэтому сейчас я сижу на своей новой кровати в новом общежитии и слышу раздражающий шум:       «Привет, я Джисон. Полагаю, ты мой сосед?» — мало того, что он шумел, занося свои сумки в комнату, он еще и разговаривает. Громко разговаривает. Мама учила быть вежливым, да и обозначить границы надо:       «Меня зовут Минхо. Даже не думай, что мы подружимся. Не разговаривай со мной» — я совершил ошибку, подняв на него взгляд, но это рано или поздно все равно бы произошло, так что…       Знаете, когда люди описывают любовь с первого взгляда, они обычно говорят что-то про то, что их сердце как-то там неровно забилось, дыхание прервалось и прочая сопливая ерунда. Я же почувствовал будто из меня разом вынули все мысли, а потом затолкали их обратно в голову, предварительно хорошо перемешав. Я будто одновременно думал сразу обо всем и ни о чем конкретном. Ну и прочая сопливая ерунда в дополнение. Но я почувствовал не любовь. Не-а. Вы чего? Меня накрыло почти неконтролируемое вожделение. Я хотел его каждой клеточкой тела, которое буквально трепетало от мысли «Хочу, чтоб он взял меня. Желательно прямо сейчас».       Он что-то еще мне говорил, а у меня мало того, что белый шум из-за мыслей в голове, так я еще прилагал все силы, чтобы не смотреть на него снова. Потому что… Ну блин, потому что. Он же просто собрание всех пунктиков из списка идеального парня, во всяком случае его внешность. Я был согласен даже терпеть весь производимый им шум за возможность просто смотреть на него. И пускать слюни, да.       Уже спустя пару часов я выделил из разбегающихся мыслей воспоминание о том, что он просил поменяться кроватями, а мне, если честно, абсолютно без разницы, где спать. Но согласиться на его просьбу через столько времени было бы чертовски глупо, да еще и заговорить при этом самому, первым, — ни за что. Он решит, что я полный придурок. (И кто сказал, что он уже так не решил?).       Пока он копошился, разбирая свои вещи, я усиленно делал вид, что мне интересно только то, что происходит в моем телефоне, а для того, чтобы не спалиться, иногда проводил пальцем по экрану, чтобы он не гас. На самом деле же я никак не мог сосредоточиться на том, что делал, — мой взгляд все время возвращался к моему соседу. Его плавные движения рождали в моей голове такие картинки, что, не обладай я уникальной особенностью не краснеть от смущения, выдал бы себя сразу же.       Вероятно, вас интересует, какого же хрена я продолжал вести себя как кусок идиота. А вот это моя вторая особенность — защитная реакция моего мозга. Во-первых, я видел этого Джисона впервые, кто знает, может он самый лютый гомофоб Сеула или всей Кореи? Во-вторых, даже если это было не так, я не мог надеяться на взаимное влечение (потому что вдруг он, упаси господи, натурал?). Ну и наконец, когда он только вошел, я сразу же нагрубил ему, поэтому, начни я неожиданно вести себя иначе, он бы что-то заподозрил, и — смотри первые два пункта. Короче, мой мозг активировал защитную функцию. И я решил для начала просто понаблюдать за ним.       Он разбирал свои вещи (которые, кстати, ни на каплю не показывали в нем каких-либо радужных наклонностей), постоянно то поднимаясь на носочки, то наклоняясь, что привело к неожиданным последствиям, учитывая, что я никак не мог оторвать от него взгляда. Последней каплей стало то, что он снял с себя футболку и шорты, собираясь в душ. Мой мозг сказал: «Пока, разум! Привет, возбуждение!», последнее, что помню, — я, стремительно заливаясь краской (кажется, впервые в жизни), отпихиваю его от двери в ванную и просто прячусь там, слыша его гневные восклицания за дверью. Я, блин, взрослый, совершеннолетний парень, возбудился, глядя на то, как под кожей соседа перекатываются мышцы, когда он снял футболку. Почувствовал себя подростком с неконтролируемыми гормонами. И да, мне пришлось мастурбировать в душе, чтобы избавиться от стояка. А вы знали, что человек не может краснеть в одиночестве, даже если ему максимально стыдно? Человек краснеет только в присутствии других людей. Но я, обладая способностью скрывать смущение, ласкал себя в душе, вызывая образ своего соседа в воображении. И краснел. Откуда знаю? Чертово зеркало в ванной. Почему не запотело? Ледяная вода, ну.       Пока он был в душе я почти успокоился. Во всяком случае, мне удалось убедить себя, что это так. Джисон вернулся из душа. В полотенце. В одном чертовом полотенце на бедрах. Я не знаю, как мне удалось не умереть прямо на том месте. Когда он уже улегся в кровать и начал засыпать, я все еще не мог выкинуть образ его полуголого тела из головы и откровенно боялся выключать свет и закрывать глаза. Всё же мне удалось убедить себя, что ничего страшного (читай «постыдного») не произойдет и я тоже отправился в постель.       Свет от луны падал прямо на мою подушку, но не он заставил меня совершить то, что я сделал дальше, хотя я и сослался на это, когда Джисон спросил меня, какого хрена я делаю. Да, я залез в его кровать. Во-первых, я решил проверить его реакцию, потому что буквально ничто в его поведении не выдавало его ориентации или отношения к геям. А во-вторых… Во-вторых мне просто захотелось, окей? Не смог сдержаться, так сильно мне еще не хотелось прижаться к чьему бы то ни было телу.       Меня одновременно удивило и порадовало то, что Джисон весьма вяло сопротивлялся моим объятиям. Внутри меня всё буквально трепетало от того, что я мог обнимать его и вдыхать его запах. Возможно, я немножко извращенец, но у меня на самом деле крышу сносило от запаха его тела вперемешку с гелем для душа. Я предусмотрительно прижимался к нему только верхней частью тела, потому что в противном случае мое возбуждение от его близости было бы слишком очевидным.              Я проснулся раньше и несколько минут просто залипал на спящего Джисона. Во сне он неосознанно обнимал меня, от чего внутри было щекотное чувство, очень быстро приводящее одну часть моего тела в «заинтересованное» состояние.       От этого мне стало неловко и я аккуратно, чтобы не разбудить (потому что ну его нахрен объяснять свое возбуждение), выбрался из постели, сопротивляясь отчаянному желанию остаться там навсегда. Когда мой сосед проснулся, я усиленно старался не заливаться краской (кто-то должен мне объяснить, почему только Джисон вызывает во мне такую реакцию), но справлялся с этим плохо, из-за чего даже не обернулся, когда он заговорил со мной. То, что при этом он не заметил моих красных ушей, считаю самым большим чудом на свете.       Какая-то глупая мысль в моей голове заставляла меня продолжать делать вид этакого бэдбоя. Вероятно, я просто боялся, что по плещущейся похоти в моих глазах Джисон сможет очень быстро распознать мои не очень «чистые» мысли в его сторону. Тот, кто скажет мне, что это глупо, — сам дурак!       Я продолжал пробираться в кровать Джисона с наступлением темноты. Почему я дожидался, когда в комнате погаснет свет, спросите вы. Потому что при свете я бы стопроцентно спалился темнеющими от возбуждения (из-за близости к желанному телу) глазами и отчаянно красными ушами (потому что все еще немного стыдно, хоть я и научился не краснеть лицом). И продолжал избавляться от возбуждения под душем с его образом в голове. Дурацкий Хан Джисон!       Прошло недели три, как мы жили вместе, когда наступила та самая пятница. По пятницам занятия у Джисона длились на три часа больше, что сподвигло меня разнообразить способы собственного удовлетворения. Я почти дошел до пика удовольствия с помощью руки и пробки-вибратора, воображая, что бы мог сделать со мной мой горячий сосед, когда раздался стук в дверь. От ужаса, что это мог быть Джисон, я слетел с его кровати (да, вы правильно все поняли) и всё, что я успел сделать, — вырубить вибратор и натянуть штаны. Стук повторился, поэтому я пошел открывать дверь, на ходу придумывая, как объяснить помятую постель и свои, наверняка, заметно искусанные губы, и, возможно, звуки, которые он мог услышать. В том числе звук его имени. Но, к счастью (или к сожалею, тут как посмотреть), это оказался не Джисон, а один из моих друзей-придурков, которые в двадцать первом веке забывают о существовании телефона.       Меня пригласили потусить в какое-то новое кафе. Я взглянул на часы и понял, что придется выбирать: либо избавиться от пробки, либо привести в порядок кровать, либо сделать и то, и другое, но при этом с вероятностью в сто двадцать процентов столкнуться с Джисоном, чего я, учитывая мое состояние, естественно, не хотел. Выбрал второе.       Пить в кафе что-то крепче кофе я отказывался до последнего, потому что прекрасно понимал, что может сделать мой неудовлетворенный мозг в сочетании с алкоголем по приходу домой, но… Но.       Вам когда-нибудь приходилось вытаскивать из себя пробку в тесной кабинке туалета оживленного кафе с осознанием, что, вероятно, это единственный предмет, который будет доставлять вам удовольствие в течение длительного времени, потому что ваш чертовски горячий сосед вам недоступен, а на меньшее вы не согласны? Думаю, никогда. А мне даже представлять это не надо. Вот это, собственно, и стало последней каплей против моего сопротивления алкоголю в тот вечер.       Я даже не успел много выпить, как меня накрыла мысль, что, если я не попробую, я так никогда и не узнаю, мой сосед чертовски хорош в постели или просто ударит меня и возненавидит. (Не удивляйтесь несвязности этой мысли, она пришла мне в голову, когда я выпил уже два шота). Я распрощался с друзьями и почти бегом бросился к общежитию. Алкогольное опьянение стадии «еще трезвый, но уже достаточно смелый» настигло меня уже на подходе к комнате.       Мой сосед чертовски горяч. И чертовски хорош в сексе. И проснувшись на утро, я одновременно чувствовал себя на седьмом небе и тянущую боль в пояснице. Но даже это приносило мне счастье. Не гомофоб. И, вероятно, даже не натурал (ну знаете, типа один раз не … ну не значит ничего). Не оттолкнул (ок, пытался, но не оттолкнул же) и отымел так, как мечталось. Даже лучше.       Выбравшись из кровати и пробравшись в душевую, я осмотрел тело и, обнаружив небольшие синяки, не удержался и ткнул пальцем в каждый, чтобы убедиться в реальности. Их реальности. И своей, неожиданно улучшившейся, реальности.       Как общаться с Джисоном дальше, я откровенно не знал. Мне было охренеть как всё ещё немного неловко. И что ответить на вопрос «Доброе утро?» (это прозвучало именно как вопрос)? Для меня оно таким было, это точно, но что думал о ситуации Джисон? Когда он ушел из комнаты, я облегченно выдохнул. Потому что, во-первых, не знал, что теперь делать, а во-вторых, переключиться с воспоминаний без объекта этих самых воспоминаний перед глазами на какие-то адекватные мысли стало гораздо легче. И, блин, всё, к чему я пришел — я буквально соблазнил его, но продолжил вести себя как bad bitch.       После той ночи мои фантазии стали еще более красочными, потому что теперь у меня было не только собственное воображение, но и присутствовали ооочень горячие воспоминания. От них становилось безумно жарко, но что-то удерживало меня от необдуманного напора на Джисона (а вдруг у него в прошлый раз было помутнение?). В общем, к следующей пятнице я так извел себя мыслями о моем горячем соседе, что обнаружил себя голым с пробкой-вибратором в одной руке и смазкой — в другой на кровати Джисона. Но остановиться уже не смог. Или не захотел. По иронии судьбы меня снова прервали. Снова мои друзья. К счастью, телефонным звонком, а не стуком в дверь. Надо ли говорить о том, что я снова был ужасно неудовлетворен, когда передо мной оказалась стопка с алкоголем? Стоит ли рассказывать, что спустя два шота я уже прощался с друзьями и двигался в сторону общежития? Хотите ли вы знать, что в этот раз я намеренно пил, чтобы казалось, будто к сексу меня подтолкнул алкоголь?       Я не смогу объяснить, почему мне хотелось, чтобы Джисон думал, что во всем виновато мое нетрезвое состояние. Вероятно, меня пугало, что он может понять. Понять мою одержимость им и его телом.       Рефлексировать наутро после секса уже вошло в привычку. Я снова залипал на спящего Джисона, грелся в его объятиях и мне не хотелось выбираться. Мой взгляд переместился на его припухшие губы, и память услужливо подкинула картинку того, как он глушил поцелуями мои стоны и выцеловывал мою шею. Пришлось спешно покидать кровать, так как в голову пробирались нехорошие мысли разбудить его и продолжить.       Я бездумно пялился в телефон уже минут пятнадцать (картинки минувшей ночи в голове были куда интереснее), когда Джисон подал голос с кровати. Не спал он уже некоторое время, очевидно, потраченное на мысли, которые он и озвучил. «Может ты будешь спать в своей кровати, хотя бы когда пьян?!». От неожиданности я даже забыл, что по правилам (мною же придуманным) я его, вроде как, игнорирую. Я тут значит сижу, смакую каждую секунду нашего умопомрачительного секса, а он недоволен и явно намекает, что не хотел этого. Я возмутился совершенно справедливо, я считаю. Поднял на него взгляд, содержащий всю силу моего недоумения по этому поводу. Пахнет, значит. Шум, значит. А у самого в глазах возмущение от того, что я делаю вид, будто ничего не было. Обидится ведь еще, и не видать мне тогда его шикарного чл. тела. Постарался максимально донести до него, что алкогольной амнезии у меня нет. Судя по забегавшему взгляду и стремительно расползавшемуся по лицу румянцу, а также спешному бегству в ванную, до него дошло.       До меня тоже дошло. Дошло, что алкоголь «для храбрости» мне больше не нужен. И что он не против. И что я могу быть чуть напористее, в том, чтобы получить желаемое. Уже не скрывая своих намерений, я ждал его в кровати всего два дня спустя. А что? Он теперь знает, что интересен мне в этом плане, и это, вроде как, взаимно. Так к чему хождения вокруг да около и робкие намеки в темноте. Даешь осмысленный секс!       Я могу бесконечно рассказывать о том, как мне было хорошо в постели с Джисоном. Даже когда это касалось не только секса. Даже когда мы просто обнимались. Но что-то стало меняться. Ослепленный практически не утухающим желанием, я упустил момент, когда это началось.       Во-первых, секс стал просто крышесносным. Я не преувеличиваю. Джисон выучил каждое чувствительное местечко на моем теле и во время секса воздействовал на каждое из них всеми способами так, что всё, что мне оставалось, — это сходить с ума от удовольствия и умолять его продолжать или остановиться, потому что мне иногда становилось плохо от того, насколько хорошо.       Во-вторых, Джисон стал пропадать. Иногда я не видел его в течение всего дня. Он буквально приходил в комнату только спать. Это заставляло меня скучать и жаться к нему сильнее, когда он все-таки возвращался. Я не понимал, что заставляет меня так реагировать на его отсутствие. Видимо, я стал к нему привязываться. Мне не особо-то хотелось терять охренительного любовника. Мало ли он там на свидания ходит и захочет прекратить наши «отношения».       В-третьих, он стал как-то болезненно выглядеть. Это тревожило меня. Но, очевидно недостаточно.       Потому что теперь стало совсем плохо. Он просто ушел.       Когда Джисон целовал меня этой ночью, в моем животе словно бабочки запорхали. Его губы творили нечто невероятное с моими, словно он хотел что-то сказать. Я честно собирался понять, даже прервал поцелуй, пытаясь увидеть это «что-то» в его глазах. Но, во-первых, комнату освещали только отблески уличных фонарей, а во-вторых, он не дал мне этого сделать, просто развеяв любые связные мысли новым еще более ярким поцелуем. Каждая его ласка этой ночью заставляла меня парить на вершине блаженства, медленно, но верно, сводила с ума. Каждое его действие буквально кричало что-то, что постоянно ускользало от меня, как я не пытался понять. Кажется, я даже спрашивал у него. Но выходило только «Боже, что на тебя нашло?», «Ты такой восхитительный», «Только не останавливайся».       Я уснул совершенно разбитый, но где-то в уголке сознания продолжала вспыхивать мысль, что что-то не так, только измученное тело никак не способствовало ясности ума. Я едва успел закрыть глаза, как меня выкинуло в реальность осознание, что в кровати я один. Мне было холодно и неуютно, пока Джисон не вернулся. Он нежно-нежно обнял меня и сказал «Я здесь». Этого хватило, чтобы мозг успокоился и отпустил меня в царство Морфея.       Когда утром Джисон не встал с кровати вовремя, я забеспокоился. Он сказал, что ему нехорошо, что усилило мою панику. Я, наверное, никогда не был настолько рассеянным на занятиях, потому что абсолютно все мои мысли были заняты Джисоном и мигающей неоновой табличкой в голове «ЧТО-ТО НЕ ТАК».       А теперь вот это. Незнакомый парень. На его кровати. Новый сосед.       То есть Джисон просто взял и ушел, не сказав ни слова? И его «нехорошо», вероятно, попытка избежать этого самого разговора. Первой мыслью было пойти в его новую комнату и убить его поговорить с ним.       Второй — я, блин, обиделся. Потому что какого хрена? Что его не устраивало? Сказать нельзя было? Эта мысль заставила меня насупиться, выбросить пакет из аптеки в мусорку, завалиться на свою кровать прямо в уличной одежде и уткнуться в телефон до конца вечера.       Все остальные мысли пришли ночью. Потому что лунный свет из окна падал прямо на мою кровать. Потому что дурацкий новый сосед, имени которого я даже не запомнил. Потому что спать одному холодно и неуютно. Спать я не мог, вот мысли и проникли в мою голову.       Почему?       Почему ничего не сказал?       Он что, бросил меня?       …       Я скучаю. Я охренеть как скучаю.       Как он себя чувствует? Он выглядел неважно в последние дни.       Почему он так поступил?       Почему он так поступил, когда я понял, что не могу без него?       Когда я понял, что не могу без него?       А почему собственно не могу?       Блин, Хани, зачем ты так со мной?       С каждым новым вопросом на краю сознания все сильнее начинала зудеть какая-то мысль. Какая-то до ужаса знакомая, будто я уже пытался думать ее раньше. Затем я вспомнил, как упорно Джисон отвлекал меня от любых связных мыслей в голове прошлой ночью. Под веками вспыхнули картинки, сознание обожгло пошлыми фантазиями. Быстро отмахнулся от них, так как у меня не было сил отвлекаться на них сейчас. Потом до меня дошло, почему мысль казалась знакомой. Это была вчерашняя мысль, от которой меня так упорно пытался отвлечь умелыми ласками Джисон.       Я всё никак не мог ухватить ее, сказывалась усталость и что-то неясное, постоянно отвлекающее. Какая-то другая мысль примешивалась к чувству тоски по моему соседу. Словно они шли в комплекте. Мысли скакали по черепной коробке, не желая формироваться во что-то связное.       Я видел, как небо на востоке окрасилось бледными рассветными красками. Становилось светлее. Когда взошло солнце, все мысли в голове, словно по команде, рассыпались в разные стороны, а затем стали складываться в осознание.       Во-первых, ужасно, просто невыносимо скучаю по Джисону. Я скучаю, потому что он нравится мне до розовых сердечек перед глазами. Он мне нравится, потому что он очень интересный (даже несмотря на то, что мы почти не общались, это не мешало мне наблюдать за ним), увлекающийся, шумный, красивый, у него прекрасный смех, у него уникальная улыбка, у него самые теплые и нежные объятия, он идеальный сосед, он восхитительный любовник. Об этом подумалось в последнюю очередь. Очевидно, я был настолько ослеплен своей похотью, что не замечал, как влюбился в своего соседа.       А во-вторых, мысль, которую не давал мне осознать Джисон прошлой ночью — он прощался. Он подарил мне самый лучший секс в моей жизни, чтобы попрощаться. (Очевидно, он не догадывался, что я буду с этим не согласен.) Он прощался, потому что ему было больно. Ему было больно, потому что я мудак игнорировал его вне постели. Потому что мудак дурак, да. Он не хотел больше терпеть такое отношение и ушел. Ушел молча, потому что думал, что мне плевать. Но на всякий случай по-тихому, потому что не хотел убеждаться, что мне будет плевать, и делать себе еще больнее. Ему было больно, потому что я ему нравлюсь. Пиздец, отлично просто, да. Хотелось себе врезать.       Договориться с новым соседом Джисона, чтобы он вернулся к своему прежнему соседу (ирония, чтоб ее), заняло у меня два дня. Еще три ушло, на то, чтобы договориться с комендантом. Не обошлось без привлечения связей. И денег, куда без них. «Скачете, как придурки по комнатам, а мне журналы переписывай! Словами через рот разговаривать надо!» — к сведению этого мужчины, я за всю жизнь столько не разговаривал, сколько за последние пять дней.

***

      *pov Джисон       Когда мой сосед, странно поглядывая на меня, стал собирать свои вещи спустя почти неделю, как я переехал, мне бы стоило задуматься. Но, во-первых, я упивался своей несчастной любовью, а во-вторых, мне если честно было почти все равно ведь мне досталось место у окна мы были едва знакомы. Поэтому я просто поинтересовался чего это он, на что получил довольно туманный ответ. Вкратце — он получил предложение о переезде, от которого не смог отказаться, а у меня будет новый сосед, с которым он поменялся. Забавно.       Один сосед съехал, второй должен был заехать в течение дня. В какой-то момент, пока я уходил в мини-маркет за продуктами, в комнате появились пара сумок и коробки с учебниками, но самого соседа не было видно. Ближе к вечеру друзья вытащили меня прогуляться, как я ни пытался сопротивляться. Когда я вернулся, учебники (которые почему-то казались странно знакомыми) уже заняли свои места на полках и втором столе, а сумки исчезли, вещи, очевидно, перебрались в шкаф. Так и в мистику недолго начать верить. До самой ночи я так и не увидел моего нового соседа.       Он пришел ночью, прошел в комнату, не включая свет, тихо устроился на своей кровати. Я услышал его только потому, что дверь скрипнула, когда он ее открыл. Когда он затих, я снова провалился в сон. Ненадолго. Проснулся от того, что кто-то забрался в мою кровать, отодвигая меня к краю.       — Что ты делаешь? — мне только не хватало еще одного Минхо, … чей голос и раздался в ответ на мой вопрос.       — На мою кровать падает лунный свет, — я слышал в его голосе улыбку, когда он устраивался удобнее, обнимая и утыкаясь носом мне в шею.       — Что ты здесь делаешь? — меня почти начало потряхивать от того, что я тут пытаюсь справиться со своими чувствами, а он снова лезет в мою жизнь, чтобы потоптаться по ее руинам, и, очевидно, его это веселит.       — У меня, знаешь ли, пропал сосед. Я без него спать не могу. Жить не могу, — он по-прежнему улыбался, теперь я это не только слышал, но и чувствовал кожей на шее.       — Почему? — я выдохнул это едва слышно, почти физически ощущая зарождающуюся надежду.       — Потому, что люблю его.