Всегда есть завтра

— Избавься от него. Лия смотрела злыми глазами и совершенно не шутила. Действительно, не до шуток. Происходящее в данный момент в Полисе, Брут мог бы охарактеризовать как кризис и выхода из него не пока не предвиделось, а причиной кризиса был его друг. — Избавься от него. Он и тебе мешает. Если с Икаром что-нибудь случится — я стану твоей невестой. Подумай. Брут жалобно вздохнул, но молчал. Лия давила на больное, ради неё он был готов на всё и даже больше. — Брут! Он вздохнул ещё раз и попробовал свести всё к шутке. — Я всегда к твоим услугам. Готов стать твоим женихом прямо сейчас. — Как бы себе это представляешь? Я, верная и чудесная невеста, брошу своего возлюбленного только потому что у него теперь медный браслет? Кем я, по-твоему, буду выглядеть в глазах обывателей? Брут снова вздохнул. Только недавно он нашёл в обрывках старых книг фразу и даже уточнил у Главного компьютерах, что такое «париж» и «месса». Фраза гласила: «Париж стоит мессы». Теперь, зная её смысл, он мог бы повторить то же самое, с поправкой. Лия — стоила всего в его жизни. — Избавься от него совсем. Ты понимаешь, о чём я. Каблучки Лии мерно стучали за дверью, а Брут всё так же стоял и вздыхал. «Избавься совсем» — увы, Лия была слишком жестка. Намёк он понял и знал, что подобное сотворить он не способен, но Икар… Икар мешал. — Я же умный, — прошептал он себе, — я должен что-то придумать. Он придумал. План был замысловат, но Икар хотя бы оставался в живых, и это давало Бруту время на то, чтобы сблизиться с Лией со всеми вытекающими последствиями, и при этом совесть и руки были почти чистыми. Хоть Лия и действовала на него, как плотоядная лиана на мышь, но окончательно разума Брут не терял и постарался минимизировать ущерб. — Привет. Икар даже повернуться не успел, а если бы и успел — ничего бы не рассмотрел, глубокий капюшон и маска скрыли лицо Брута, а хлороформ доделал всё, выключив Икара на некоторое время. На шесть минут, Брут всё просчитал. Этого времени хватило, чтобы утащить бездвижное тело с пустой вечерней улицы вглубь домов. Икар стал приходить в себя, но у Брута наготове был шприц с лошадиной дозой успокоительного — Икар продолжил спать дальше. Погрузив тело на небольшую платформу автокара, Брут, трясясь от страха, двинулся в сторону окраин Полиса. Выезжая за черту города и контрольные вышки, он скрестил пальцы на удачу - дальше его познания заканчивались, мир за Куполом был для него чистым листом. Ему удалось чисто логически, путём анализа и вычислений, прийти к выводу, в каком направлении должно быть поселение Изгоев, поэтому, когда вдали показалось что-то похожее на отблески костров, Брут облегчённо выдохнул. Дальше он снова действовал уверенно и чётко. Самым сложным в его плане было — снять браслет, он знал, что всё делает правильно, однако в грудь закладывался лёгкий холодок, не слишком ли много потрясений для бедного Икара, то с платины на медь, протомить в ней два месяца и только бедняга адаптировался, как теперь и вовсе без браслета. Стащив безвольное тело с платформы, он аккуратно и заботливо положил его на небольшой пригорок, подальше от агрессивной флоры, в надежде, что и фауна пройдёт мимо. Переведя дыхание, Брут на прощание похлопал друга по плечу, извиняясь за предательство, а затем достал сигнальный пистолет — «одолженный» из музея Основателей — и выстрелил вверх, привлекая внимание. — Что это было? Бродяге совсем не нравилась такая активность вблизи их лагеря, он вытянулся в струнку, как дикий зверь на охоте и, как зверь же, втянул носом воздух. В следующую секунду он вздрогнул всем телом, а мягкий голос за его спиной сказал: — Кому-то нужна помощь. Эти штуки были на Базе и использовались… Это неважно. Персей, кто-то в беде. Бард подошёл так тихо и мягко, что Бродяга не смог сдержать испуг, однако он быстро вернул самообладание. — А если это ловушка? — Чья? — Этих. Из Полиса. Бард покачал головой. — Не думаю, мой мальчик. Ты ведь как-то говорил, что на охоте полагаешься на знания и интуицию, и она тебя не подводит. Сейчас говорит моя, и она говорит, что это не ловушка, не засада. Давай соберём людей и посмотрим, что там. Бродяге бы поспорить, упереться, но нет, он кивнул в ответ и пошел прочь, но вот та самая интуиция кричала, голосила, что ничего хорошего их не ждёт. Ну и конечно, он первый и нашёл эту липучку из Полиса. — А он не притворяется? — Не думаю. Когда бесчувственного Икара принесли в лагерь, Бродяга, решив, что на этом его помощь заканчивается, пошёл спать, оставив Барда и женщин хлопотать вокруг этого чудика. Утром Бард сам пришёл к нему, и новости были странными. — Слушай, но это же бред. Такого не может быть. Он притворяется, это точно. Бард сидел на грубо сколоченной табуретке и наблюдал, как Бродяга совершает утренний моцион: умывается из ковша, чистит зубы, пытается побриться. — Персей, у нас есть нормальные бритвы, нам прислали из Полиса регулярную помощь. — Видал я этот Полис. Бродяга порезался опасной бритвой, кожу защипало от едкой мыльной пены и настроение, и без того плохое, скатилась в мерзкое. — Я предполагаю, что подобное состояние — реакция на стресс. Жители Купола в некоторой степени, словно тепличные растения и то, что делает тебя сильнее или вовсе не задевает, для них — шокирующее происшествие. Икар был носителем платинового браслета, а теперь, внезапно — медного. Точнее, был носителем медного. Сейчас на нём нет браслета совсем. Бродяга негромко ругнулся - засорился дымоход, дым не вытягивало из землянки, и он начал щипать глаза. — Погаси огонь, — вздохнул Бард, — идём ко мне. Муза тебя покормит, а заодно посмотришь и убедишься, что Икар не притворяется. А потом надо найти Лаокоона и пусть посмотрит твой дымоход. Бродяга хотел было огрызнуться в ответ, что он охотник и разведчик, а не домохозяйка, но вовремя прикусил язык — Бард на это и намекал. Икар смотрел на них и молчал. — Он такой с утра. Муза погладила его по пышным курчавым волосам, и он заулыбался. Бродягу передёрнуло, Муза с тем же выражением лица приручала плотоядного муравья. — Он совсем безмозглый? Бард вздохнул, положил ему руку на плечо. — Я же говорю, ощущение, что это некая форма защитного механизма психики. Видишь? Кто-то снял с него браслет. Возможно, после того, что было, Икар дезориентирован, не в себе, не знает что делать. — Бред. — Возможно. Но он такой с момента, как пришёл в себя и открыл глаза. Не говорит, с трудом понимает, что от него хотят. Неуверенные движения и плохая мелкая моторика. Смотри, если ему дать ложку, он будет держать её кулаком, как ребёнок. Но при этом знает, для чего она нужна. — Точно не притворяется? Безмозглый. Верните его в Полис. Нам не нужен ещё один рот. Бард вздохнул. Его начало раздражать нарочито-пренебрежительное поведение Бродяги. — Перестань. Ты же хороший и добрый мальчик. Нам нужно позаботиться о нём, тот, кто вывез Икара из города, наверняка хотел ему добра. Кроме того, Полис пытается нам помогать, каждый месяц они присылают нам необходимое. Не так уж нас обременит этот лишний рот. Бродяга скривился, его бесили эти подачки от Полиса, именно поэтому он ходил охотиться, чтобы полностью не зависеть от столь презираемых им пушистых безмозглых пёсиков. — Ладно. Что ты предлагаешь? Отдать его Андромеде и Каллиопе, чтобы они присоединили его к своей группе малышей? — Персей, перестань глумиться. Пока о нём будет заботиться Муза, а я подумаю, что можно сделать, как вернуть его в нормальное состояние. Бродяга пожал плечами, развернулся к выходу из землянки, ему было абсолютно всё равно. — Почему ты такой? — с упрёком в голосе спросила Муза. — Неужели тебе его не жалко? Бродяга сплюнул, в горло набилась пыль от старых шкур, которые он пытался рассортировать, выбрать менее повреждённые плесенью и старостью и развесить на просушку. Ими устилался пол землянок, чтобы защититься от влаги и холода. Бродяга не очень любил эти монотонные дела - копошиться в вещах, раскладывать, мыть - бродить и охотиться было интереснее. Но ведь каждый из Изгоев должен вкладываться по мере возможности в жизнь их общества. — Какой "такой"? Не нужен мне этот ваш чудик. Раньше был не нужен, а сейчас и тем более. Муза! Следи за ним! Краем глаза он выхватил, что Икар, до этого задумчиво бродящий неподалёку, углядел что-то в земле, наклонился и потянул, выворачивая что-то большое и опасное. Бродяга оттолкнул Музу в сторону и бросился к нему, подозревая, что этот везунчик обнаружил старинную мину-ловушку. Такие попадались редко, но Бродяга был знаком с этим разрушительным подарком от предков. Бард сказал, что это мины, охраняющие Базу. Бродяга в это не вникал, но он уже знал, как они выглядят и сколько жизней могут унести. Бросаясь к Икару, он как можно сильнее толкнул Музу, чтобы ее не задело взрывной волной, в голове не было ни одной мысли, кроме как накрыть телом эту штуку. — Ты совсем что ли? Муза хмурилась, ее чистый лобик прорезали тонкие морщинки. — Не мина, — выдохнул он, поднимаясь с железяки. — Ты чего какой? Вот же. Муза, он поранился, обработай ему царапины, а то ещё столбняк подхватит. Икара он тоже успел толкнуть, тот отлетел на два шага, упал и теперь сидел, озадаченно вертя головой и посасывая палец, из которого сочилась кровь. Железяка оказалась просто железякой. Бродяга покрутил её, поскрёб пальцем, ржавчина хорошо отходила. «Можно, наверное, использовать как противень для хлеба», — рассеянно подумал он, не слушая, как Муза охает, причитает и ругается. — Пойдём-пойдём. Да что ж такое-то. Персей, он с утра был такой послушный, а сейчас — не слушает меня и не идёт со мной. Бродяга вздрогнул и хотел было рыкнуть, чтобы она его так не называла, но упёрся взглядом в Икара, который стоял рядом, посасывая палец. — Иди, давай. Иди с ней, — буркнул он и слегка пихнул его в плечо. Икар стоял и смотрел на него своими чистыми, ясными и невинными, как у ребенка глазами. Бродяга чертыхнулся, ему это начало не нравиться ещё больше. Он посильнее стукнул кулаком в плечо. Икар сделал шаг назад, но и только. Уходить он не собирался. — Что за шутки…. Убери его! Бродяга с ненавистью смотрел на Икара. Бард долго и нудно говорил о том, что если ему комфортнее в обществе Бродяги, то нужно мальчику помочь, возможно это ускорит его реабилитацию, и он всё вспомнит или, хотя бы, начнёт разговаривать. После этой речи его назначили нянькой Икара. Общественный совет, что б его. Прямо всё, о чем Бродяга мечтал. Слов нет. — Иди сюда. Садись. Сиди здесь. Жди меня дома, я приду позже. Понял? Понял? Икар кивнул, и Бродяга облегчённо вздохнул. Вот и славно. Он оставит его в землянке, а сам пойдёт по делам. Например, в лес пойдёт, проверить ловушки и поискать спелые яблоки. Бродяга мерно шагал, не думая ни о чём. Яблоки это здорово, яблоки он любил, яблоки и детям полезны, нужно собрать и принести в поселение. Тут он настрожился, поднял голову. Повернулся. Так и есть, за ним шёл этот ненормальный: спокойное, безмятежное лицо, пустой взгляд. — Иди домой! Икар догнал его и встал рядом, взгляд из бессмысленного стал вопросительным, мол, чего встал и орёшь? Бродяга на всякий случай, зная, что не поможет, стукнул его кулаком в плечо. Не помогло. — Я тебя ненавижу, — бессильно сказал Бродяга, понимая, что яблоки ему искать придётся в компании полоумного. — Пошли уже. Почти неделю Бродяга держался, но сейчас сорвался: толкнул Икара так, что тот упал, и принялся мутузить его кулаками. Не то чтобы больно, нет, на это у Бродяги уже не было сил, скорее по инерции тыкал кулаками, стараясь выплеснуть свою злость. Попутно он ещё плакал, глаза застилала влага, и он прерывался, чтобы утереть слезы, а потом до него дошло, что Икар не только не сопротивлялся, но даже не делал попыток вырваться, пока он свои сопли размазывал. От этого стало ещё горше. Дожил. Это же как на Музу напасть, беззащитную и добрую ко всем. — Я так больше не могу, — простонал Бродяга, сидя на полу землянки, рядом с Икаром, который терпеливо ждал, что же дальше. Бродяга всю неделю нянчился с ребёнком, иначе и не опишешь. Икар умудрялся неправильно брать ложку — та самая мелкая моторика — а потом ещё и перемазаться во время еды. Приходилось либо помогать ему поесть, либо и вовсе кормить, чтобы потом не умывать и не вытирать мокрое лицо. Икар не мог справляться с пуговицами и молниями, поэтому приходилось водить его в туалет и ещё караулить за дощатой дверью, хорошо хоть сам штаны снимал. Икар не соглашался ни на шаг отходить от него и поэтому про походы в лес дальше опушки и полное уединение — пришлось забыть. Бродяге было очень тяжело, он привык к одиночеству, к своим мыслям, к тому, что должен только себе — и вот сейчас рядом с ним постоянно находился беспомощный Икар, для которого простые человеческие действия были проблемой, а посему он требовал постоянного участия и внимания. Бродяга попытался сдать его в их детскую группу, вопреки указаниям Барда и Совета. Закончилось всё плохо, Икар толкнул Каллиопу, испугал детей, бросившись за Бродягой. Уже через десять минут собрались все обитатели поселения, кто был неподалёку, да и как не прийти, когда дети голосят и рыдают, Каллиопа ругается, не щадя ничьих чувств и ушей детей, а Андромеда ей вторит. Бродяга чуть не сгорел со стыда, когда Бард отчитал его самого передо всеми, как маленького. — Тебе доверили этого человека. — Да пойми ты! Не нужен он мне, не нужны мне эти хлопоты. — Нам нужны. Мы хотим позаботиться о новом члене нашего общества. — Вот и заботьтесь! — заорал он и бросился прочь. Он мог не оглядываться, знал, что Икар, как привязанный, потрусил за ним. Бродяге пришлось мириться с соседом, потому что и на ночь Икар не уходил. Он вообще не уходил. Приходилось делить с ним маленькую землянку и присматривать, присматривать. Это утомляло, раздражало, бесило. Хотелось просто побыть одному, без ответственности за другого. В общем, когда он сорвался на Икаре — на секунду он почувствовал себя лучше, а потом понял, в какое дерьмо себя втянул. Это было отвратительно, бездушно, наверное, граждане Полиса вели себя так же, эгоисты и лицемеры. — Прости. Икар всё так же прозрачно-хрустально смотрел на него. Бродяга снова закрыл лицо ладонями. Невыносимо. Как теперь с этим жить. Он всегда хотел быть свободным, независимым, не похожим на жителей Полиса, связанными браслетами, он думал, что свобода — это показатель достоинства. А что теперь? Избил ни за что того, кто не отдаёт отчёта в своих действиях. Стыдно. — Ладно. Икар. Ты, ты вот что. Я буду о тебе заботиться. Слышишь? Ты, конечно, ни хрена не понимаешь, но это неважно. Вот я клянусь, я тебя не обижу и никому не позволю сделать это. Ладно. Я, может и волк, но я и человек, и не такой, как те, в Полисе. Легче не стало, но Бродяга, дав слово себе и Икару, стоически сносил тяготы. Кроме того выяснилось, что если заниматься полезным делами на благо поселения, хоть те же шкуры перебирать или воду таскать, то Икару становилось скучно; и потом можно сдать его Музе, и пока та сюсюкает с ним и расчёсывает ему кудри, можно на часик сбежать в лес. Но не дольше. Потом Икар начинал беспокоиться и искать его, снова круша и роняя всё на своём пути. А на время кормления можно прийти к Барду, и тогда помогать орудовать ложкой Икару торопились и Бард, и Муза. Бродяга подумал, насколько же он был дураком, сразу не сообразив, будто ему одному навязывают Икара. Хоть главной нянькой при этом чудике оставался он, но все ему спешили помочь. — Я думаю, он видит в тебе наставника, опекуна, поэтому рядом с тобой чувствует себя наиболее комфортно. Почему не я? Сложно сказать. Помнится, у него был друг, там, в Полисе, возможно сейчас всё в его бедной голове перемешалось, и он видит в тебе его. А может быть... Может его привлекает твоя дерзость, а? — Отстань. Барда слушать можно было бесконечно, он умный и всё такое. Но неужели теперь до конца жизни Бродяга будет исполнять свою клятву? Икар бессмысленно улыбался, и от этого Бродяге становилось тошно, но он вспоминал, как пытался его избить, и снова волна стыда накрывал его с головой. То, что жизнь штука непредсказуемая — это Бродяга знал и без всякого философствования. Если бы он знал, какой ужас испытает — ни за что бы не пошёл на речку. Но не бывает худа без добра, это он тоже усвоил. — Сиди здесь. Чёрт, ты всё равно сидеть не будешь. Икар. Я вернусь. Я быстро. Он и правда вернулся быстро, только проверил сети и обратно. Икар в этот раз послушался, а возможно, его заинтересовали яркие цветы. Бродяге показалось это отличной идеей, посидеть на берегу, чуть отодвинуться от Икара, смотреть на воду и, представляя, что ты один — предаваться мыслям. Икар был занят разглядыванием цветов. Бродяга бросил на них короткий взгляд, чтобы убедиться, что они безвредны. Отличный отдых. Он так и сделал, чуть отодвинулся и тут же потерялся в мыслях и воспоминаниях. Полис? Вот что для них сделал Полис? Каждый месяц присылает подачки? Здорово. Но почти каждый месяц город отбирает у них по кусочку безопасной земли, той самой, что они выбрали для себя, той самой, что обрабатывали своими руками, делали пригодной для проживания. Они вырубали хищные деревья, сражались с мутировавшими насекомыми и животными. Они, а не город. Это их земля. А город — тянул свои щупальца, выживая их дальше и не давая осесть и спокойно жить. От их первого поселения они удалились уже на добрые пятнадцать, а то и двадцать километров. Город же — разросся на десять километров. Численность Изгоев сокращалась. Полис забирал себе всё, выдавая подачки. Полис забрал его маму. Бродяга сглотнул поступившие к горлу слёзы и тут же - привычно - стал думать о хорошем. Да, забавно, что он, свободный, совершенно независимый волк и станет такой вот нянькой. Хотя, присматривал же он в детстве за Музой. Она была такая забавная и непоседливая. Любила везде лазить: овраги, деревья, кажется она с детства была одержима мечтой о полёте. Стоп! А где этот ненормальный? Он вскочил, предчувствуя плохое, Икара рядом не было, на опушке леса тоже. Бродяга наконец посмотрел на реку, уже коря себя за то, что не нужно было оглядываться и терять время, а потом, стягивая на ходу высокие ботинки со шнуровкой, разрывая шнурки и ломая о них ногти, бросился в воду. Как он доплыл до тонущего Икара, не дал им обоим пойти ко дну и как вытащил на берег — Бродяга помнил слабо, почти не помнил, выбрался он из последних сил. На берегу его тут же вырвало речной водой, и он выключился на несколько минут. Может быть он провалялся бы и дольше, потеряв много сил, но кто-то сильно тряс его за плечо. Бродяга разлепил глаза и увидел склонившегося над ним бледного Икара. Судя по бледности, тот тоже получил чистку желудка речной водой. Взгляд Икара был очень беспокойным и осмысленным и речь, впрочем, тоже. — Ты кто? Кто я? Где мы? Там, на берегу, Бродяга понял, что не сможет не то что объяснить, но и вообще сказать что-то большее, чем: «Иди ты в жопу, ненормальный». Икар не обиделся. Он удивлённо опустился рядом и задумался. Бродяга, полежав ещё несколько минут, собрал волю и силы в кулак, медленно встал и, пошатываясь, пошёл к поселению, приглашающе махнув рукой. Так в молчании они и дошли до землянки Барда, к которой Бродяга отправился в первую очередь. — Персей! Ты что... Ты что, пытался его утопить? А почему ты босой? Ой. Вы что, чуть не утонули? Муза соображала быстро, она юркнула в землянку — греть воду, чтобы заварить чай на травах. На её причитания вышел Бард. — На. Получи своего любимца, — процедил Бродяга, к которому наконец-то вернулся дар речи и вообще силы, чтобы двигать не только ногами, но и челюстью. — Он зачем-то полез в воду, а этот дурацкий Полис их не учит плавать. Еле вытащил. А потом в его чудесных мозгах перемкнуло и он заговорил. — О, — только и сказал Бард, внимательно разглядывая Икара, который отвечал любопытным и таким же внимательным взглядом. — А я — пошёл за ботинками, я их у речки оставил. Бродяга хотел гордо и красиво покинуть их, но тут силы снова оставили его. Хотя Икар был почти одного роста с ним, чуть ниже, но крепче, массивнее и тяжелее. Бродяга очень-очень устал, вытаскивая его из воды, его потянуло вниз, на землю, он отчаянно зевал и тёр глаза. — Это нервы, — сказал Бард, — и физическая усталость. Сынок, давай-ка занесём его к нам и уложим. Бродяга хотел было встать, выругаться, но не вышло: когда Икар подхватывал его под плечи, чтобы поднять — он уже спал. Икар не помнил ничего. Бард нашёл с десяток объяснений, почему так произошло, но самой любимой теорией была теория «защищающегося мозга». Бродяге было всё равно, он проснулся в своей землянке и, спустив ноги с самодельного топчана, обнаружил стоящие ботинки. — Я принёс, — негромко сказал кто-то. — А… — Тебя тоже. Ты так крепко спал, а у Барда так тесно, в общем, я подумал, что если я тебя донесу осторожно — то ты не проснёшься. Ты и не проснулся. — А. У Икара было всё то же спокойное и немного отстранённое выражение лица. Бродяга окинул его взглядом и вздохнул. Ну, допустим, сопли и задницу ему вытирать не надо, но какого чёрта он делает в его землянке? — Приходила Муза и принесла тебе еды. А ведь он даже не понимает, что это не его дом. Выгнать его невозможно, да и жалко. Может и заговорил, но ведь всё равно дурной, бед натворит. Бродяга вздохнул, потёр небритый подбородок и решил, что сначала поест, а проблемы будет решать по мере поступления. — Я тут прибрался немного. — Угу, — отозвался Бродяга, тщательно пережёвывая дары Музы. — Мне просто рассказали, как ты обо мне заботился, был моей нянькой, я тебе так благодарен. Что-нибудь нужно ещё сделать? «Угу, свалить отсюда», — подумал Бродяга, но предпочёл промолчать и отрицательно помотать головой. — Да, извини, ты же ешь, а я тут с разговорами. Бард сказал, что ты много сил потерял. Ты меня спас! Я просто не могу представить, насколько ты благороден и самоотверженен! Бросился меня спасать. Я перед тобой в вечном долгу. «Ещё чего! Мне только этого не хватало!» — мысленно проорался Бродяга, но снова предпочёл молчать и потом — это как-то было слишком, слышать от Икара, какой он благородный и всё такое. Как оказалось, выставить Икара со своей территории — невозможно. Он и правда считал, что делит землянку с Бродягой на законных основаниях. Открыть рот и сказать, что ему тут не место — Бродяга не мог. Ага. Как теперь рассказать, что он не благородный и самоотверженный, а просто очень зол на всё? Бродяга думал, что раз мозги у этого чудика встали на место, то он отлипнет от него, но — нет. Почти ничего не изменилось, кроме того, что не нужно было Икара кормить и умывать. Да и потом, польза от Икара была. Он убирался, перетряхивал шкуры, мыл посуду, научился у Музы готовить, даже починил дымоход и сделал новый навес при входе в землянку, у самого Бродяги руки не доходили до такой мелочи. Спал он по-прежнему в землянке Бродяги и ходил везде за ним всё так же, даже когда его не звали. — А мы куда идём? — На разведку. — Хорошо. Икар, получив точный ответ, тут же замолкал и точно повторял всё, что делал Бродяга: если тот перепрыгивал пенёк — Икар тоже прыгал; если он нагибался и подныривал под веткой — Икар тоже наклонялся и нырял под ветку. Бродяге это даже нравилось, это — правильное поведение в лесу, но нельзя же всё время так, Икар всё так же постоянно был рядом. Это бесило. — Сейчас мы совершим обход до тех холмов. Там поселились какие-то животные, я пока не понял, мутировавшие или же из старого мира. — Откуда ты знаешь, что было в старом мире? — Книга, — неохотно признался Бродяга, — книга у Барда. Там есть рисунки животных. Я смотрю, сравниваю. Если каких-то животных нет — я рисую и Бард вспоминает, видел ли таких в старом мире. — Ты умеешь рисовать? Бродяга сердито шикнул на него, призывая к сдержанности в лесу, мало ли кто тут бродит, от живности — до людей. За всю жизнь он дважды сталкивался с чужими, и ему это не понравилось. Один сразу захотел его убить, второй же оказался заблудившимся разведчиком какого-то далёкого племени. Бродяга показал ему Полис и соврал, что он сам из города и в нём полно оружия. Разведчик предпочёл сразу сдаться, добровольно отправился к Правителю, получил свой браслет, паёк и счастливую жизнь. — Слушай, да не ходи ты со мной. Икар послушно замер. Бродяга помялся. — Ты домой дойдёшь? Мы недалеко ушли. — Дойду. «А ведь он меня не понял, — с досадой подумал Бродяга, — завтра опять попрётся со мной. Надо сказать доходчиво». Но, вернувшись вечером, войдя в тёплую землянку и натолкнувшись взглядом на не менее тёплую улыбку Икара и готовую еду, решил, что поговорит обо всём завтра. — Слушай, не ходи со мной в лес. На речку. Никуда за мной не ходи. Какой толк? Вот зачем ты мне? Икар слушал внимательно, склонив голову, рассматривая что-то под ногами. Бродяга начал тут же его жалеть, а от этого — ещё больше злиться. — Ты взрослый человек, ну, не помнишь ни хрена, но башка-то на месте. Займись чем-нибудь. Вон, иди, Муза с тебя глаз не сводит. Она тебе в пятый раз перескажет тебе, кто ты есть, точнее был. Бард там что-нибудь насвистит. Иди, а? Ты понимаешь, я тебя не усыновлял и ты мне не нужен. Я просто помогал, потому что ты прилип ко мне и ходил хвостом. Мне деваться некуда было. Ну уж сейчас-то можешь уже сам по себе быть. Жить. В смысле, тебе и жильё своё нужно. Если надо — я помогу. Короче, ты это. Икар поднял глаза, кивнул и молча пошёл к Музе, которая, словно чуя неприятности, уже бродила неподалёку. Бродяга крутанулся на месте от злости и широко зашагал в сторону леса. Этот Икар! С первой минуты появления, когда у него ещё мозги были, Бродяга чувствовал, что от него будут одни неприятности и вот, пожалуйста. То Музу чуть не судили из-за него и его дурацких крыльев, то теперь ходит дурак дураком. «Так Музу — не из-за крыльев, а из-за тебя», — шепнула совесть. Бродяга застонал. Невозможно избавиться от этого парня, ощущение, что по-прежнему шагает за ним след в след. Постоянно в его голове. А вечером, после удачной проверки капканов и ловушек, он наконец-то встретился со своими «волками». Их было немного, Изгои не могли похвастаться многочисленностью потомства, но почти вся молодёжь признавала авторитет Бродяги. Не вся. Кто-то держался стариков и их мировоззрений, типа сидеть надо тихо, не показывать своего возмущения Полисом, не спорить с ним и убегать от него. Ну или как Бард, искать другой путь, не конфликтовать и искать выходы из создавшегося положения. Бродяге всё это не нравилось, он объяснял соратникам, что Полису они ничего не должны, а вот Полис им — более чем до фига должен. Должен не только за забираемые земли, но и за жизни родных. — А ты что здесь делаешь? Бродяга сегодня был доволен собой, они с «волками» обсудили их дело, их совместную месть Полису и решили, что скоро пробьёт их час. Муза стояла обнимая себя за тоненькие плечи, ёжилась. — Икара искала. — Погоди. Он же с тобой остался. — Да-а. Мы поговорили, он был очень расстроен, сказал, что всем нам мешает, особенно тебе, а тебя он огорчать не хочет. Потом я его видела — он сидел у вашей землянки. А дальше — всё, пропал. Я не могу его найти. Я боюсь, что он решил вернуться в Полис. Я же ему рассказывала, что он оттуда. Бродяга застонал, зарылся лицом в ладони — нет это слишком. Этот честный дурачок решил, что для всех помеха и пришёл к выводу, что устраниться — это отличное решение. «Ты же этого хотел», — шепнул внутренний противные голосок. «Да, но не так же, — ответил он сам себе, — он наверняка заблудился в лесу. Ох, Икар, ну что же ты. Ну ты как всегда». — Я соберу ребят, — бросил он вслух, — мы прочешем край леса. Далеко не пойдём, ночью это опасно. Иди домой, скажи Барду. Два часа они бродили по лесу и звали Икара. — Далеко в лес не заходим, — предупредил Бродяга, — не хватало потом ещё и вас искать. Икара они не нашли. На сердце у него стало тяжело. Шансов у чудика дойти ночью до Полиса было мало, он не знал дороги, он точно заблудился, а в ночи какой-нибудь енот-мутант или плотоядное дерево могли обрести неожиданный ужин. Завтра они, конечно, продолжат поиски, но уже только ради того, чтобы подтвердить догадки, что его уже нет в живых. — Ты чего в темноте шарахаешься? Я всё равно проснулся. Сейчас зажгу свет. Бродяга, войдя в землянку, подпрыгнул от неожиданности, а Муза за его спиной и вовсе взвизгнула. Загорелась керосиновая лампа и в её жёлтом свете появилось сонное лицо Икара. — Ты будешь есть? Я…. Бродяга не дал ему договорить, он сделал шаг и крепко обнял, прижал Икара к себе и уткнулся в его пушистые волосы. — Ты… Вы чего? Муза не отставала и тоже бросилась обниматься. Бродяга прижимал Икара и понимал, что это его самый дорогой человек и у него таких дорогих не было давно, наверное, только мама. Через минуту его благое настроение пропало, он выпустил из объятий Икара, подцепил Музу за плечо, слегка встряхнул и рявкнул: — Как ты это объяснишь? Мы искали его в лесу! Мы думали, что он пропал, погиб! — Ой, — Муза округлила рот и прикрыла его рукой, — ой, я подумала, что он ушёл. Икар сидел такой грустный и я подумала, что он ушёл. Я потом подходила и искала, пару раз окликнула, мне никто не отозвался, и я не догадалась заглянуть внутрь. — Меня не было, — медленно сказал Икар, начинавший догадываться, что что-то произошло, и он был тому причиной. — Я выходил за яблоками. Помните, они оставались в общем хранилище. Ты же их любишь, — Бродяга мотнул головой, сейчас он любил всех и готов был признаться во всём, — ну вот. Я запёк их. Они были слишком кислые, и я запёк их для тебя. Они стали вкуснее. — Всё, ребят, я больше не могу. Бродяга сел на свой топчан, подпёр кулаками голову и замер, разглядывая что-то на полу. — Ну я это, пошла, — пискнула Муза, — скажу всем, что всё в порядке. Бродяга нашёл в себе силы посмотреть ей вслед и снова уставился на пол. Икар сел рядом, осторожно коснулся раскрытой ладонью его плеча и тут же убрал её, словно опасаясь, что Бродяга будет ругаться. — Да вот уж фиг, — ответил Бродяга больше своим мыслям, чем Икару, — всё, никуда я тебя не отпущу. За тобой глаз да глаз. Икар сидел рядом, Бродяга чувствовал тепло его тела и боролся с желанием снова его обнять. — Спасибо, — вдруг выдохнул Икар и сам заключил его в объятия. — Прости. Я понимаю, что мешаю тебе, но у меня нет никого кроме тебя. — Да ты чего… Икара уже было не остановить. — Мне рассказали, как ты был добр ко мне и заботился, когда я был беспомощным, и сейчас ты помогаешь мне. Мне немного сложно. Когда я с тобой — мне кажется, что я обретаю себя, ту самую утерянную часть, которую не помню. Мне кажется, ты был со мной всегда. Нет? — Ну, ты чего, — смущённо сказал Бродяга, не пытаясь вывернуться из кольца рук Икара, — не, не был. Ты из Полиса, а я из Изгоев. Два разных мира. Слушай, я не помню, говорил или нет, но я просто свинья. Я вовсе не добрый, это всё Бард тебе заливает. А я вот, вот. Вот я даже ударил тебя и даже не раз. Ну тогда. Когда ты, ну это. В общем был безмозглый. — Я и сейчас такой же, — вздохнул Икар и опустил руки. Бродяга мысленно застонал, во-первых, ему нравилось, что его обнимали, во-вторых — стыдно, ой, как стыдно. — Короче. Извини. Но с сегодняшнего дня, ночи, будешь докладывать, куда пошёл, даже если в туалет. Я не хочу тебя терять. А ты, всё-таки, давай, учись быть самим по себе. В голове Икара стоял туман, неоднородный в своей плотности, что-то он представлял себе более ясно, а что-то так и оставалось загадкой. Его жизнь началась на берегу речки, когда он, извергнув из себя зеленоватую воду, осознал, что дышит, мыслит, существует, а рядом с ним дышит ещё кто-то и даже стонет. Он увидел возле себя измученного человека, лежавшего без чувств и подумал, что человек удивительно худ и измождён. В ту же секунду в голове возник вопрос: а как выгляжу я, а кто я? Ему объяснили, кто он, но память отказывалась возвращаться, и пришлось поверить, что он знаменитый талантливый изобретатель, провинившийся перед родным городом и теперь, по причинам неизвестным даже его нынешним покровителям, он живёт не в нём, а среди людей, которые отвергли город. Чуть позже туман, заволакивающий его голову, стал уходить, и он смутно стал вспоминать, что когда-то у него был близкий человек или даже два. Он помнил, что кто-то стоял рядом, сжимал его плечо и радостно смеялся, но он не помнил ни лица, ни повода для этой радости. Люди вокруг знали о нём больше, чем он сам, ему приходилось слушать, верить и сопоставлять. — У тебя был друг. Ну такой, очень хороший. Ты говорил, что он для тебя важен, вы были близки с детства, — втолковывала ему Муза. — Я ведь сама мало знаю. Ты как-то сказал, что друг хороший. Икар не помнил. Он не помнил и то, как о нём заботился Бродяга. Персей. Худой, злой, с горящими странным светом глазами и очень внимательный к нему. Муза рассказала и то, что Бродяга сначала был против него, а потом смирился. — Мы ему, конечно, помогали. Но, знаешь он какой, если что решил — всё. Не свернёт. — Наверное, я ему очень мешал, — нерешительно сказал Икар. — Да, — простодушно отозвалась Муза, — но уж если он решил — не отступится. Икар старался отблагодарить за заботу о себе, ему это казалось правильным, тем более, что Бродяга, забывая о себе, служил людям. Он был вечным исследователем и прирожденным вожаком. У Икара возникало ощущение, что он когда-то давно уже был с ним знаком, возникало воспоминание, что Бродяга уверенно кладёт ему на затылок ладонь и гладит по голове. Но это воспоминание Икар отметал как ложное, ладонь в воспоминаниях была широкой и мягкой, ладони Бродяги были узкими и заскорузлыми. — Давай ещё раз. Ты осознал себя в тот момент, когда Персей вытащил тебя из реки? Но до этого ты не помнишь ни того, как жил у нас, ни тем более, как жил в Полисе? Икар беспомощно развёл руками. С Бардом они проговорили это с десяток раз, и ничего не менялось. Память не возвращалась. Бард, оказывается, был сведущ в медицине, и сам Икар удивлялся, что знает такое слово «медицина», и что оно значит. Бард сказал, что это хороший признак, значит мозг просто защищается и убирает неприятные воспоминания, что со временем Икар всё вспомнит. Икар хотел ему верить, но — увы, он даже имени своего не вспомнил, пока ему не сказали. Он расспрашивал Барда, что же такого неприятного могло случиться, и услышал интересную историю. Большой город, браслеты, люди. Он не мог поверить, что это происходило и происходит с ним, и слушал как занимательную историю, вымысел — со стороны, наблюдая за сюжетным ходом и не идентифицируя себя, как её участника. Сейчас он не чувствовал себя гением, учёным и жителем Полиса. Он знал, что здесь и сейчас он с Изгоями, что рядом заботливая Муза, мудрый Бард и Бродяга. Усталый, злой, внимательный Бродяга. К нему тянуло и рядом с ним было спокойно, а ещё нет-нет, да и возвращалось то странное ощущение, что Бродяга был с ним всегда. — Давай ты сегодня не со мной? Я так не могу. Мы же говорили. Ты всё время со мной, а я так — не могу. Икар поразился, ему казалось, что два дня не ходить вместе с Бродягой в лес или на реку — это много. Он бы не вынес одиночества. Хорошо ещё, что Бродяга возвращался усталый и позволял о себе заботиться. Точнее, ему это даже нравилось, он признался в этом. — Я тоже хочу в лес, и я тебя почти не вижу. Ну пойми, мне без тебя очень, — он задумался, подыскивая нужные слова, — не так. Понимаешь, с тобой — всё так. А без тебя — не так. Бродяга повздыхал, что-то побурчал про избалованных полисян, потом сдался. — Ну, пошли. Только мне интересно, кто нам ужин будет готовить, когда мы вернёмся? Я хотел дойти до дальней вешки. Там у меня стоит ловушка, и ещё там заприметил мутировавших землероек. Это такие метровые зубастые слепыши, очень бестолковые, а вследствие этого — агрессивные. Это я их назвал землеройками, на самом деле — я понятия не имею, кем они были раньше. Слепые и агрессивные — жуть. — Муза обещала помочь с едой. А вообще я уже собрал нам еды в дорогу и кое-что на вечер тоже останется. Икара невозможно было сбить с толку такими мелочами. Он настроился сегодня провести день с Бродягой и точка. Он же видел, что Бродяге скучно без него, но при этом Бродяга норовил сбежать в лес, где шарахался в одиночестве и брать с собой отказывался. Это противоречие было для Икара непонятным, он чётко знал, что ему хочется быть рядом с людьми и конкретно — вот с этим человеком. Всегда. Они договорились, что будут чередовать коллективные походы на охоту и разведку, но Бродяга всячески старался увильнуть. Неужели он так ему противен? — Полно же дел, все нуждаются в твоей помощи, и ты любишь всем помогать. Вот займись. Чего ты со мной попрёшься. Икара сложно было сбить с толку, он отрицательно мотал головой, так, что прядки-пружинки выбивались из стянутого «конского хвоста», и напоминал об их уговоре. — Ты не умеешь ходить по лесу. — Ты же учишь. — Ну да. Он не мог объяснить, почему его тянуло к Бродяге, но с ним было хорошо и спокойно. Правильно. Бродяга был самым интересным человеком среди всех Изгоев: умный, скрытный, упорный и ужасно добрый, поэтому всегда притворялся злым. О последнем, Икар догадался не сразу, но догадался. Например, когда Муза о чём-нибудь его просила или другие Изгои, сначала Бродяга ругался, доказывал, что все хотят какие-то глупости, в процессе этих убеждений и разговоров выспрашивал подробности и отказывал. А потом уходил и молча выполнял просьбу, да ещё с таким видом, что поблагодарить его у людей язык не поворачивался. Икар этого сначала не понимал, а потом, когда Бродяга пришёл исцарапанный и как всегда злой, потому что потребовалось наловить птиц для одомашнивания — предыдущих скосила неведомая болезнь — и нужно было по кустам наставить множество силков — он тогда и понял. Положил ему руку на плечо и горячо поблагодарил за его работу и старания для всех, Бродяга посмотрел на него усталыми и совершенно мокрыми глазами, вот-вот разревётся. Икар понял, что Бродяга — слишком добрый, но считает доброту слабостью, во всяком случае для себя, и тщательно её маскирует вечной злостью. Он обнял Бродягу, и тот даже не ворчал и не сопротивлялся. До дальней отметины, до которой намечал путь Бродяга, они дошли без приключений. Икар давно научился определять и прокладывать безопасный путь в лесу, но сейчас Бродяга устроил ему «экзамен», который он не провалил. Шли хорошо, с одним привалом на обед. — А что такого в этой твоей дальней вешке? Чем она важна для тебя? Бродяга пожал плечами. — Я хочу найти место, куда Изгои могут уйти подальше от Полиса. Безопасное и достаточно далёкое. Но переход будет с детьми, поэтому нужно выучить тропу, чтобы минимизировать все опасности. Я разбил территорию на квадраты и исследую каждый, сравниваю безопасность, отдалённость и безопасность пути. Но, можешь считать это несбыточной мечтой, а так оно и есть. Мы не сможем уйти. Например, найдётся тот, кто скажет, что не нужно уходить, а жить поближе к Полису и ждать от него подачек. Тут потрясённый Икар молча схватил его за руку, указывая другой вдаль. — Вот же… Да, это они. Тихо. — Землеройки? У них норы? Они… они… ужасны. Всего метр в холке, покрытые плотной гладкой шерстью, словно панцирем, с мощным передними лапами и широкими клыками, они несли в себе угрозу. Слепые, а точнее безглазые морды, облепленные землёй, вызывали отвращение. — Они нас видят? — прошептал Икар. Бродяга приложил палец к губам, а затем показал на уши, нос и изобразил у себя под носом усы. Икар пригляделся и увидел, что морда животных утыкана волосками, вибриссами, которые словно жили отдельной жизнью, извивались и трепетали. В лес они отходили почти на цыпочках, не дыша. — Ты не видел их, когда они набрасываются на жертву. А набрасываются они на всё. Видел клыки? Они лапами и клыками — землю роют. Но и дерутся ими, — прошептал Бродяга, хотя им удалось отойти на значительное расстояние. — Если они такие опасные, зачем мы здесь? — Земля. — Что? — Я был по ту сторону. Видишь? Вон там пригорки, потом там ещё один лес. А дальше — ты не представляешь, как там хорошо. Там дальше поля, река, там гораздо лучше, чем там, где мы сейчас живём. Я хочу найти безопасный путь туда. Там было бы замечательно. Давай отойдём подальше, боюсь, они нас услышат. Икар раздумывал над сказанным, это отзывалось в нём чем-то знакомым. Помогать людям. Да. Ведь так и должны жить люди, помогать друг другу. — Землеройки очень опасны? — Да. Они словно безумные, бросаются на всё, что движется. Видел какая плотная шерсть? Её даже когтистые лапы хищников не всегда продирают. Всего метр роста, но метр безумия и слепой ярости, буквально. — Они хищные? Бродяга задумался. — Зубы у них, как у грызунов. Но, поверь, клыки острые, и нападают они на всё. Ладно. Давай возьмём влево, хочу посмотреть, есть ли возможность их обойти. Дальше они шли молча, и Икар обдумывал сказанное. — Если они землеройки, то живут под землёй, верно? Ты находил их норы? Почему именно в этом месте у них высокая плотность проживания? — Ты где таких слов нахватался? Шучу. Не знаю, Икар. Я сюда доходил два раза, сейчас третий. Пытаюсь наблюдать и искать выход. Икар не сдавался. — А что если, те холмы — это их жилища? — Тогда — плохо. Слишком близкие и опасные соседи для будущего поселения. Икар снова задумался. Мозг предлагал разные варианты, но не будучи охотником, он не знал, стоило ли их озвучивать. Бродяга запнулся за торчащий корень и Икар подхватил его. — А вот если бы я с тобой не пошёл, ты бы нос разбил. Бродяга ухмыльнулся, но ничего не ответил. — А если, — нерешительно начал Икар, — если сейчас проверить эти холмы, а не обходить их? — Как же? — Огонь. — Хорошо же, что мы вдвоём пошли. Во-первых, тебе это в голову не пришло. Во-вторых, одному такое не провернуть. Бродяга отмахнулся, он был занят сооружением костра. Они не хотели поджигать траву, оставив это на крайний случай. В их план входило напугать зверей огнём и дымом, а пока те будут отрезаны от холмов — совершить вылазку и посмотреть, нет ли там нор и других признаков того, что эти горы-недоростки — прибежище землероек. — Ну что, пошли? Икар торопливо потянул Бродягу, ему не терпелось обследовать холмы, его гнал зуд исследователя. Холмы оказались не норами, это обрадовало Бродягу, но огорчило Икара. — Но где они тогда живут? Почему здесь их так много? — Ой, не пофиг ли? Нужно подумать, как их обойти. В будущем мешать не будут. — Не согласен, — не сдавался Икар, — возможно в будущем они могут стать причиной провала. — Ты заговорил, как люди из Полиса. — Но я же из Полиса. Бродяга замолчал, потом вздохнул и сменил тему. — Ладно, пошли обратно. Пять часов сюда и столько же обратно. Вернёмся затемно, но хотя бы не в лесу ночевать. В этом проблема, мы не можем задерживаться. Все мои пути, и не только мои, завязаны на том, что мы не можем далеко отходить от наших жилищ. Это просто опасно. Мы совершаем марш-броски, рассматриваем, запоминаем и возвращаемся обратно. Пошли. Обратно они шли молча, усталые, Икар раздумывал, что это за странные холмы, возможно ли счастье для Изгоев по ту сторону холмов и почему Бродяга не отчаивается и верит в то, что когда-нибудь они смогут основать новое поселение. Допустим, холмы — это не природное образование, а часть чего-то. Может быть той самой Базы, о которой рассказывал Бард? Но там сейчас Полис. С другой стороны, кто сказал, что База — была одна? В любом случае, нор землероек на холмах нет. А Бродяга — может он и не верит в то, что Изгоям удастся обрести новое будущее, может быть он просто хватается за эту мысль, просто потому чтобы что-то было в его жизни? Убрать купол, дать людям свободу выбора, найти новое место для жизни, место, в котором можно полагаться на себя, а не на технику. — Давай поднажмём. Если поторопимся, то вернёмся как раз с темнотой. Икар, ты меня слышишь? Икар слышал, кивнул головой и снова нырнул в свои мысли. Бродяга окинул его чуть обеспокоенным взглядом, потом слегка пожал плечами. Икар всегда казался слишком спокойным. Ладно, главное успеть вовремя вернуться. Икару нравилось думать, что он всегда жил с Изгоями, потому что то, что рассказывали про Полис — звучало странно, пугающе. Люди в контролирующих браслетах. «Неужели я там жил? У всех разные браслеты, всем позволено разное. Это несправедливо. Неужели я мог там спокойно жить? Это ужасно, невыносимо, бесчестно и я был таким же — бесчеловечным». Икар забывал, что родившись в Полисе, он смотрел на него совсем другими глазами, но сейчас, сейчас ему казалось абсолютно невероятным, что он мог жить там и следовать тем правилам, находя их разумными. «Интересно, — думал он, — кто из близких остался там? Скучают ли они по мне? Заметили ли они моё исчезновение?» Муза рассказывала ему путано и обрывками, так как сама знала приблизительно, догадками, что у него был друг и у него была невеста. «Нет, — у меня не могло быть невесты, — думал он, украдкой оглядывался на вечно хмурого Бродягу, улыбался и качал головой, — нет, нет, Муза что-то путает. Наверное, я был близок с другом. А может… Ах, неважно». Сейчас он был с Изгоями, и у него был Бродяга. Когда они вернулись, Икар привычно загремел щербатыми тарелками, брякнул котелок на печку. Хотя устали они одинаково, он не мог позволить себе расслабиться. Бродяга старается для всех. Тогда он — постарается для Бродяги. Ведь это логично. К тому же, должен же хоть кто-то заботиться о Бродяге! — Я думаю, эти твари живут где-то под лесом, если мы не нашли нор. Скорее всего они роют их в лесу, на том краю. — Ага, — рассеянно отозвался Икар, его мысли были заняты высчитыванием идеальной температуры для разогревания печёной картошки, чтобы и согреть, и не обжечься. — Ты мне всю дорогу об этом твердил, говорил, что это важно, а теперь тебе уже неинтересно? Икар снова улыбнулся. Он не знал, будут ли приняты его чувства, он не знал, как привыкли жить Изгои, он даже уже начал коситься в сторону Музы, чтобы посоветоваться с ней, но в последний момент передумал. Икар вспомнил, что она говорила ему о том, что он — учёный. Учёный наблюдает и анализирует. Он стал наблюдать. Оказывается Каллиопа и Андромеда не просто так ходили везде вместе и занимались общим делом. Хирон и Геракл жили в одной землянке, Ганимед и Зевс же, как раз начали обустраивать свою. «Ага, — сказал себе Икар, — ага» — и только. — Ты вечно такой озадаченный. — Да нет. Я просто, — Икар замялся, — мне просто непонятно. Чем я тебя раздражаю. Бродяга густо покраснел. — Вовсе не раздражаешь. Ну раньше — бесил. Ты был великовозрастным ребёнком и мешался мне. Слушай, да не напоминай ты мне, мне стыдно. Я тогда поступил отвратительно. Икар вздохнул, ему не хотелось доставлять неудобство Бродяге, но, чтобы расставить точки над «ё» — придётся. — Нет, я вижу, что я тебя сейчас раздражаю. Мы с тобой видимся только по вечерам и то, не всегда. Ты не берёшь меня в лес, не ходишь со мной в гости к кому-нибудь. Хотя, ты вообще ни к кому в гости не ходишь. — Вот и подумай над этим, — полусердито сказал Бродяга. Он думал, что они уже обо всём поговорили, и всё он Икару объяснил. Ну как объяснил, прозрачно намекнул. — Не люблю я всё это. — Меня тоже? — Нет, тебя люблю. Но я не могу чтобы вот так постоянно с людьми, сутки за сутками. Я, кажется, тебе уже говорил. То есть, намекал. Икар растерялся дважды, сначала от этого «люблю», прозвучавшего, конечно же, с другим смыслом, а затем от уверенности Бродяги, что он всё объяснил. — Ты говорил, что тебе не нравится, когда я всё время с тобой. Я подумал, что я, я тебя раздражаю. — Не ты, а вообще. Бродяга начал сердиться, и Икар отметил, что он снова начал махать левой рукой, как всегда, когда злился при неприятном разговоре. Забавная привычка. Интересно, знал ли кто-нибудь Бродягу так же хорошо, как он? Знала ли, например, Муза, что часто под утро Бродяге снится что-то такое, от чего он начинает плакать во сне, а утром просыпается с красными глазами и, похоже, ничего не помнит. — Я же понятно тебе сказал, мне тяжело, когда тебя рядом много. — Меня. — Ой, да вообще, всех. Ну что ты, не обижайся. — Ты — одиночка. Интроверт. Икару стало немного обидно и смешно, как он сразу не сообразил. Ведь он думал на эту тему, думал-думал и не сообразил. Какой уж тут гений. Бродяга удивлённо вскинул брови. — К тебе возвращается память? Какими словами разговариваешь у-у-умными. А чего ты смеёшься-то? — Нет, правда? Тебя, как стайное разумное существо тянет к людям, но они тебе быстро надоедают? А я думал, что ты меня не переносишь и поэтому установил расписание, через сколько дней с тобой ходить в лес, чтобы не прибить. Бродяга снова начал злиться. — Не напоминай! Я же сказал, я тогда сорвался и мне — стыдно. А вообще, всё потому, что я люблю ходить в лес один. Кроме того, я не привык, что нужно ещё за кого-то нести ответственность. А второе, что я ещё не люблю, так вот эти вот ваши разговоры по душам. — Я понял, — серьёзно сказал Икар. — Если очень хочется, иди вон, к Барду. Он любит потрындеть про всякое. Там совесть, свобода воли. Икар подсмеивался над собой, ну надо же, не понял такую мелочь сразу. Просто не мог на себя примерить это. Если человек нравится — нужно всегда быть с ним рядом. Это же просто и естественно. В следующую секунду мысли перетекли в другое русло. Он подумал, что сейчас — очень неудачный момент, но если он не сделает этого сейчас, то точно никогда, никогда-никогда этого не сделает. Очень неудачный момент. Но зато он выяснил, что против него Бродяга ничего не имеет. — Ты чего? — заморгал Бродяга, когда он сделал шаг и прижался губами к уголку его губ. — Ты не любишь разговоры по душам. Решил сэкономить время. Бродяга стоял и моргал, потом растерянно оглянулся, словно впервые увидел землянку и сел на краешек своего топчана. Икару страшно захотелось его обнять, взъерошить волосы, чмокнуть в висок, но вместо этого он сказал: — Пошёл, меня просили починить шутку, называется «культиватор», а я даже не знаю, для чего она. Икару пришлось выяснить принцип работы, для чего нужен агрегат, покопаться в старых деталях, в которых Изгои мало понимали, но хранили совсем тщанием, с надеждой «вдруг пригодится». Икара страшно удивляло, что Изгои, отважные люди, выживающие на клочке земли, не умеют чинить технику и обходятся примитивными средствами в своём хозяйстве. — Те, кто умел — ушли, — ответил Бард на его вопрос и его голос чуть дрогнул. — Но перед тем, как уходить, могли бы оставить инструкции, — ответил он и понял, что Бард как-то странно на него смотрит. — Мальчик мой, ушли не от нас, ушли насовсем. Икар смутился, потом сердито подумал, что можно было так сразу сказать — умерли. А потом подумал, что этим он сейчас похож на Бродягу, который всегда сердится на всё, и улыбнулся. — Они просто не успели. Первое поколение Изгоев почти ничего не успело, кроме того, что спасти жизни своих детей. Мало кто остался из первого. Мало кто смог передать знания. Видишь ли, Икар, ты этим вопросом затронул большую проблему нашего мира. Дети. Нам достался этот мир, когда мы были детьми и мало что понимали, но и мы не смогли стать родителями. Да, у нас появились свои дети, но мы не успели их воспитать, передать знания, и вот снова в мире продолжают жить дети. — Икар хотел было сказать, что он, Бродяга, да все вокруг — уже взрослые люди, но Бард остановил его жестом. — Дети, вы все дети. Может быть ты вспомнишь сам, но и я тебе скажу. Полис живёт беззаботно, не думая, наслаждаясь, потребляя. Мало тех, кто созидает. Отчасти в этом вина браслетов, отчасти — никто из тех, что может думать, просто не задумывается. Здесь, здесь мы тоже дети. Да, у нас жестокие условия, мы выживаем, но из-за этого мы тоже живём сегодняшним днём, не строим планы, как взрослые. Разве что, разве что думаем больше, чем те, кто под Куполом. Но давай оставим эту тему. Позже. Вдруг ты сам всё вспомнишь и придумаешь, что-нибудь интересное. Пойдём лучше, если закончил с работой, к Ариадне и Минотавру. Ты ведь знаком с их семейством? Прекрасные люди. Она плетёт сети для нас и циновки, он — знает тысячу способов, как сохранять продукты на зиму и выделывать шкуры животных. — Я знаю их, — медленно ответил Икар, — я придумал для нее станок, который облегчил её работу. — Значит ты знаешь, что у них пятеро детей и это очень весёлые, жизнерадостные люди. Идём к ним, сынок, тема, что ты затронул — слишком печальна. Идём, нам нужно сменить обстановку, а они — всегда рады гостям. — Я думал, ты снова потерялся, — прерывисто дыша, словно после пробежки, сказал Бродяга, кивая в ответ приветствующим его, — ты домой идёшь? — Потерялся? Нет, я… Ах, да, уже поздно. Я задержался. У нас тут спонтанная вечеринка, и я потерял счёт времени. Бродяга сжал зубы и, нехотя, выдавил: — Я думал, что ты ушёл. Потому что — сам понимаешь почему, — и потупил взгляд. Для Икара это стало дороже всех слов и признаний, самый горячий и страстный монолог не мог бы сказать больше, чем то, что сказал Бродяга. Он искал его и пришёл за ним. — Идём, — согласился Икар. Они молча шли в темноте, бок о бок, но когда Икар оступился и чуть не упал, Бродяга — всё так же молча — взял его за руку и не отпускал до самого дома. Они вошли, и Бродяга начал неловко разжигать потухший огонь и ставить котелок с водой. Икар с улыбкой следил за ним, ведь обычно хозяйством занимался он, и он первый старался, чтобы Бродяге было удобно и хорошо. Ведь кто о нём позаботится, если не Икар. — Я, — Бродяга замялся, потом не находя нужных слов, со злости швырнул котелок, расплескав из него воду, — я ждал тебя. Икар зажмурился, потом открыл глаза, подошёл к Бродяге, обнял его и прижался губами к виску, а тот в ответ жадно вцепился, как будто обнимал его в последний раз. — Расскажи мне, — вдруг отодвинулся Бродяга, — расскажи. — Ты же не любишь разговоры по душам. Он потянул за собой Бродягу и они сели, близко, бедром к бедру, Икар чувствовал тепло его тела. Подумав, он рассказал ему всё. — Конечно же, благодарность здесь играет не последнюю роль, но ведь ценят, равняются и любят — самых лучших. Ты — лучший, и я люблю тебя за это. — Вот ещё, — буркнул Бродяга, — сто раз говорил тебе. Мне тебя всучили. Мне деваться было некуда. Икар закрыл ему рот ладонью. — Если бы ты не хотел — ты точно бы избавился от меня. Нет, для меня ты — лучший. Я вижу тебя сейчас, вижу, что ты делаешь. Я не знаю никого великодушнее тебя и добрее. Тут Бродяга сердито укусил его за ладонь. — Всё, не надо мне вот этого тут. Слушать противно. Икар развеселился, не стал говорить, что-то вроде: «Сам просил», — а просто поцеловал его, сначала легонько прижался к губам, потом сильнее, скользнул между ними языком. Внезапно, где-то на периферии мелькнуло что-то похожее на воспоминание, что он стоит и, положив руку на короткостриженый затылок, кого-то целует, того, у кого длинная чёлка и эта чёлка щекочет его лицо. Икар отогнал это ненужное воспоминание и крепче прижал к себе Бродягу, в очередной раз осознавая, какой же он худой и хрупкий. Зато решительный, потому что внезапно, Бродяга отстранился, внимательно посмотрел ему в глаза, встал, задул трепещущий язычок пламени в лампе, вернулся и запустил руки ему под куртку. — Ты что, серьёзно? Бродяга замер и напрягся. — А ты — нет? — Я просто не хочу, чтобы ты о чём-то жалел, — мягко сказал Икар. — Хочешь меня? Хочешь со мной переспать? — Какие же вы в вашем Полисе прямолинейные. — Не знаю, какие там в Полисе, а я — да. А потом, может я не люблю лишние разговоры по душам? Гладя обнажённое тело, Икар думал, что Бродяга весь состоит из острых коленок, ключиц, рёбер и нервов, он вздрагивал под ладонями и в ответ прижимался ещё крепче. Они старались не торопиться, но кажется, оба слишком долго сдерживали себя, поэтому срывались на жадные, торопливые поцелуи и касания. Секса, как такового, у них не случилось. — Как малолетки, — пробурчал Бродяга куда-то ему в плечо. Икара же это совсем не смутило, он устроился поудобнее и начал задрёмывать. Если было хорошо — зачем всё усложнять? Главное, что они уже стали друг другу ближе, они понимают и знают друг друга, у них впереди столько времени. Сквозь дрёму пробилась и другая мысль. — Послушай, а почему ты атаковал купол на крыльях? — Чтобы отключить его, — сердито ответил Бродяга, — чего тут непонятного? Теперь крыльев нет, Музу еле спасли, потому что сдуру попёрлась сдаваться, а ты — тут, без памяти. Последнее, как ты понимаешь, мне даже нравится. Икар усмехнулся. — Слушай, если у тебя есть взрывчатка и в достатке, но нет крыльев, почему бы нам не взорвать контрольные башни? Почему ты об этом не подумал? В ночной тишине было слышно сопение Бродяги и, когда уже Икар решил, что тот заснул, он наконец дал ответ: — Потому что дурак. По периметру Полиса разбросаны башни, но не все из них с генераторами поля, большинство — ложные. Я просто не знаю, какие из них — какие. А на все башни у меня взрывчатки не хватит. — Я кажется, знаю, как вычислить настоящие. Бродяга зевнул, пихнул его кулаком в бок. — У тебя есть план? Завтра и займёмся.