Панацея.

Гет
NC-17
Завершён
222
автор
bookworm-s бета
Размер:
25 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
222 Нравится 18 Отзывы 55 В сборник Скачать

Ода об одном на двоих.

Настройки текста
Примечания:

От края до края, от ада до рая — один невесомый шаг. Меня пеленали, меня разлучали, меня обращали в прах. И вечность земная, и вечность святая ковала из боли пути.

Алиот Каф

      Всё было по-чужому или даже диковато. Микасу не трясёт, хоть и холодно, а сама она в одном давно постиранном тонком платье. Перед глазами плывут тёмные круги, хоть и присутствует неровное освещение единственного бра. Её грудная клетка была как у мертвеца: почти не поднималась.       Действительно странно.       Почему она не слышит удар капель о пол, что стекали по коже стен её одинокой камеры. Не слышит хрипоту осеннего ветра за стеклом окна. И не слышит голоса Эрена и Армина, что давно стали далёкой помехой. Микасе словно не важно, без разницы и, конечно же, плевать, пле-ва-ть. Ей никак. Просто никак.       Эрен. Армин.       Восемь лет да тринадцать лет.       Их жизнь оказалась вогнанной в рамки.       Её жизнь вогнана в рамки.       Она будет вновь вдвоём со своим одиночеством.       Весть о короткой жизни своих близких людей принесла боль, и она наступила Микасе на горло: было трудно дышать. Верхний слой кожи губы разодран, а на ладонях кровавые царапины от собственных поломанных ногтей. Спустя пару часов боль словно достала своей огромной когтистой лапой все органы, оставив пустое место в животе и рёбрах. Микасе стало никак. Её крылья погасли да силы иссякли, словно из организма достали важный жизненный элемент.       [Может, и правда достали]       Микаса не хотела ничего, начиная от еды, заканчивая банальными разговорами с… друзьями. Микаса только сейчас заметила, что её платье уже серого цвета, вместо когда-то белого, — половая тряпка, что уже вытерла всю поверхность тюремной камеры. Женская кожа стала бледной и испитой, показывая только синие полоски выпуклых вен. Волосы который день запутаны и грязны (повезло, что у Микасы короткая стрижка: меньше — как бы глупо это не звучало — п-р-о-б-л-е-м).       А, да. Эрен.       Он вечно убегает от неё — она ведь не поспевает. В детстве удирал в разгар бойни мелкой ребятни, но кто ж знал, что во взрослой жизни эта черта всё также будет в сохранности. Хотя о чём она — эта «печать» на характере Эрена всегда будет такой его, что, казалось, отними это у мальчишки, он разучится дышать.       Микаса со звуком стукнулась затылком об холодную стену (но даже голой кожей она не чувствовала эту низкую температуру) и поджала колени к груди, почти до боли прикрыв глаза: только бы не видеть ничего.       В любые моменты Эрен за справедливость, за слабых, но она знает, что он так рвётся именно за своих — за свою родню. Какими бы не были враги, её брат расшибётся со скалы, но уничтожит их. Ей-то не знать. И этого Микаса отчасти сторожится: боится Эрена и его ярую гиперзащиту семьи, ведь в этом у него нет тормозов. Но она всегда будет на его стороне. Наверное. Она надеется.       Микаса ведь не может по-другому, так ведь?       В любом случае Эрен умрёт за своих близких.       Армин умрёт за своих близких.       Микаса не наивная: понимала, что это возможный исход событий. Но когда знаешь дату их надгробья — это уже совершенно другое, и теперь всё стало не возможным, а точным. Тут она ничего не сможет сделать и будет просто смотреть, как утекает жизнь у близких.       Парадиз будет развиваться, а Эрен и Армин будут потихоньку умирать. — Аккерман, приём. Ты меня вообще слышишь?       Раздражённый голос с непривычки больно ударил по ушам Микасы, и она резко разлепила веки, наконец подняв голову на вошедшего. Капитан Леви в идеально выглаженной шинели опёрся плечом о стену и с прищуром смотрел на неё. Прямо за его спиной железная калитка тюремной камеры была открыта нараспашку, а сам мужчина ловко и, как оказалось, шумно крутит на указательном пальце один позолоченный ключ. — Ну? — Что-то… кхм, что-то случилось, сэр? — вышло провально, неудачно, ну, или же неумело: сейчас нет того уверенного и стойкого голоса Микасы Аккерман.       Одна хрипота без намёка на былой холодный тон. Ко всей этой нелепой картине добавились ещё и её сухие губы, что больно потрескались и растянулись от этой попытки заговорить.       Микаса словно разучилась произносить буквы и делать из них фразы. Предложения были кубиками, что неизбежно рассыпались, а она просто не могла собрать их воедино и построить чёртову башню. Просидев здесь где-то неделю — может, чуть больше… она сбилась со счёта на третий день, — девушка слышала только шумы природы за окном и изредка голоса Эрена, Армина и Ханджи (Зоэ приходила сюда, чтобы уточнить некоторые детали в книгах Гриши Йегера). А сама Микаса крайне редко — и то только в начале своих тюремных дней — подавала хоть какие-то звуки жизни. Ей сейчас сложно совладать с собственным неприятно сухим языком: горло першило, никак не имея силы глотнуть слизистый ком, что словно привязан на верёвку и нагло прыгает, как, мать твою, попрыгунчик.       Леви всё это время пристально смотрел на Микасу, будто пытался вычитать какой-то текст на её лице. Секунду спустя он оттолкнулся от стены, положив ключ в карман, — о, боги, наконец долгожданная тишина! — и подошёл к девушке, протягивая ей руку. — Говорю: твоё с Эреном наказание окончено. Подъём.       Микаса с прищуром смотрела на Леви, медленно переведя взгляд на его развёрнутую ладонь. — Я сама справлюсь. — Так понравилась эта камера? — усмехнулся мужчина, не убирая руку. — К чему этот вопрос? — выгнула одну бровь Микаса. — Открой свои глаза, Аккерман, — на выдохе сказал Леви. — Ты не сможешь сама донести свой тощий зад даже до выхода камеры. А мне же остаётся только запереть тебя здесь ещё на парочку дней, пока ты каким-то магическим образом не впитаешь силы из воздуха. Так что зарой своего упёртого осла куда подальше и научись уже принимать помощь.       [Конечно же заметил]       Микаса надеялась как-то глубоко вдохнуть в лёгкие воздух и одним резким движением дойти до выхода. Но такое светит скорее в самых прекрасных снах, а учитывая, что в последнее время снятся ей разные вариации смертей Эрена и Армина, то даже тут, блять, мимо.       Всё резко поменялось, и Микаса не может на это не реагировать. Пустота внутри оставила ей только больное тело. Она почти не ела: желудок даже не просил еду. Микаса почти не пила: иногда вода вызывала рвотные рефлексы. Была бы возможность, она бы и не дышала. Сил не было да и желания, если честно, тоже. Вера в их общее счастливое будущее погасла свечой на ветру. А она, видимо, была этой свечкой.       По правде как-то даже наивно было полагать, что капитан Леви не увидит все угрызения Микасы. Во-первых, сейчас она скорее походит больше на мертвеца, чем на одного из сильнейших солдат в Разведкорпусе (ей-богу, только надгробья и белых лилий не хватает рядом). Во-вторых, это их простое, ну, человеческое, да, — искреннее понимание. Он не удивился, он даже предполагал, что именно так девушка и будет выглядеть. Леви не дурак: знает, что она услышала и какие выводы вынесла.       Микаса снова — на этот раз как-то аккуратно, с опаской — посмотрела в глаза капитана, нахмурив брови в форму «домик». Да, она признала и просила помощь, как маленький котёнок. Пока, конечно, невербально, но хотя бы позволила увидеть.       Мужчина устало вздохнул, аккуратно взял ладонь Микасы и перекинул её через своё плечо, сразу же положив руку на женскую талию. Девушка, встав с хрустом костей на ноги, резко прошипела, ощутив сильные покалывания в ногах, а вскоре — как стопы и икры будто покрылись льдом. Она мысленно усмехнулась, поняв, что капитан Леви даже переоценил её: она и шаг не смогла бы сделать сама, не то что дойти аж до выхода.       Микаса опёрлась всем весом на плечи мужчины, полностью доверившись ему. Леви сделал пару шагов и сразу нахмурился, явно недовольный этим положением. Ноги девушки были словно тряпьё: только и могли протирать пол без единого движения. Он остановился, поместил другую ладонь под колени подчинённой и аккуратно подхватил ту на руки, стараясь не причинять дискомфорт. Она резко пискнула, не готовая к такой открытой помощи от Леви, но всё же положила голову ему на плечо: сил просто не было.       Ей впервой такое проявление внимательности и опять же помощи. Микаса всегда была тенью других, защищая их спины. Вечно шагая сзади, не вставая в центре, где явное внимание. Она всегда идёт за другими, получая немногое. Ей казалось, что большего и не нужно: ну, вот зачем? Видимо, плохо она знала человеческую природу. Сейчас Микаса почувствовала себя чуть-чуть, совсем чуточку важной, такой в центре внимания: о ней заботятся, искренне. Заботятся не на поле боя, пожертвовав собой, а так банально, как бывает у обычных людей, живущих обычной жизнью. Всё-таки ей этого всегда не хватало, не хватает, и, наверное, не будет хватать.       Внезапно с болью и слабостью в ногах к ней пришло ещё и чувство стыда, заставляя на пару секунд напрячься всем телом. Ей стало ужасно совестно: она же готова была там, на крыше, перерезать горло этому человеку, что сейчас так аккуратно несёт её, прижимая к себе. Микаса всегда умела здраво мыслить, но не тогда, когда дело доходит до её семьи. И ей правда стыдно за тот опрометчивый поступок. Она обязательно извинится. Не сейчас, но точно произнесёт эти слова. — Как теперь будешь защищать их? — внезапно спросил Леви, дойдя до выхода. — Вы о чём? — совсем тихо спросила девушка, устало прикрыв глаза. — Ты же у нас личный рыцарь принцесс Эрена и Армина, а в таком состоянии лучшее, что ты можешь сделать — не мешаться своей тушкой под их туфлями. Тебя это устраивает?       Отвечать ей не было никакого смысла. Хоть и хотелось как-то возразить или же любимое — съязвить, но он был прав. Леви знает за какую нить тянуть, при этом не порвав окончательно. — Сейчас они полу-титаны с регенерацией — живее живых; а ты уже могилы им возвела. А то, что тебе глубоко насрать на себя сказывается и на них. Кем бы ни были Эрен и Армин, они всё ещё нуждаются в тебе, — возле её уха прозвучала последняя услышанная фраза перед тем, как она наконец уснула.       В ту ночь Микасе снилась темнота. Ей было непривычно спокойно.       Просто спокойно.

ххх

      Две недели прошли как взмах ресниц. За это время слова капитана Леви неплохо так отпечатались в сознании Микасы, и она вновь ужилась в привычную рутину.       Пару дней назад разведчики получили торжество в их честь и маленькое густо-зелёное доказательство почётности на шее — их пытались ободрить и возвести героями. Честно говоря, это как поливать стоптанное подошвой растение, — также бесполезно. Но всё равно отрицать очевидное глупо: такое отношение однозначно приятней, чем до возведения Хистории на трон. Сейчас хоть про смерти товарищей воспевают в истории, как о не напрасных, а на живых смотрят, как на недосягаемые звёзды.       Правда, Микасе что до этого, что сейчас на такую огласку плевать.       Мотылёк, сожженный в этом ярком свете.       В последние дни Эрен резко поменял отношения ко всему вокруг. По взгляду читалось просьба оставить, не подходить и не трогать его, словно он аконит. Поначалу Микаса была настойчива, давила словами «семья», «поможет» и «рядом» — не вышло, и стало даже хуже. В итоге она прислушалась к его безмолвным просьбам: не может по-другому. Девушка предполагала, что, возможно, он ведёт себя так из-за ограничений во времени. Звучало бы логично, если б это входило в характер Эрена. А на деле он никогда бы не стал так поникать из-за скорой кончины. Он даже был бы рад умереть, если это означает стать очередным шагом к уничтожению силы титанов. Сейчас Микаса не знает, что у него на уме — он не даёт узнать. От этого в разы обидней, и смесь тоски и боли взболтались внутри.       Микаса решила тоже абстрагироваться от всего произошедшего. Недалеко от штаба есть маленькая полянка, которая медленно начинает возвышаться над землей, становясь холмом, — оттуда хорошо видно начало жилых домов, что образуют эпицентр торговли. Смотря на всё это почти каждый день рано на заре, Микаса невольно вспоминала описания фестивалей в городе с пожелтевших страниц старых сказок.       Контраст колючей травы и нежных цветов приятно трогали голые стопы и ладони девушки, а перелив красочных крыльев бабочек на оранжевом свете солнца ласкал её взор. Было настолько тихо, что Микаса даже могла слышать собственные мысли. Она любила это время, сама не замечая, что начала ждать следующий день ради таких моментов.       И сейчас — не исключение. Снова начинают гореть лучи зари, словно кто-то чиркнул обычной спичкой. Микаса поджала ноги к груди и в руке крутила небольшой лилово-синий цикорий.       Её папа любил гулять с ней на природе. Обычно он колол дрова, а Микаса изучала внешний мир вокруг дома, особенно обожала спрашивать у взрослого названия различных цветов. Так и выбрала самый любимый вид — цикорий. Она задавала наводящие вопросы, а он всегда с флюидами энергии отвечал ей.       «Микаса, ты у меня такая храбрая девочка».       Она оторвала один лепесток.       Папу убили.       Мама же научила Микасу вязать всё, что только та пожелает. Показала свои секретные техники, ожидая, когда её маленький ребёнок вырастет и уже сам будет находить различные механизмы. Ещё Микаса прекрасно помнит, как мама любила фантазировать о её волосах, примеряя взглядом различные прически. Она говорила — нет, даже молила — беречь волосы. Один взмах их заставлял бы мужчин вокруг падать. Видела бы сейчас мама во что превратилась её грешная дочь.       «Микаса, ты у меня такая сильная девочка».       Второй лепесток улетел по ветру вниз.       Маму убили.       Они оставили Микасу одну, даже не сказав, кто она. Почему мама просила не показывать знак их… народа? О чём вообще тогда шла речь, когда само слово «народ» уже вызывало недоумение. А папа что? Почему он говорил быть аккуратной с её фамилией? Кто она, чёрт возьми, такая?       Родители умерли, оставив её одну с бесконечными вопросами.       Третий лепесток упал на траву, не улетая дальше.       Вскоре, когда у Микасы появилась вторая семья, то она неосознанно накрыла полотном горящие вопросы. Смысла не было, ведь ответы безжалостно умерли у неё на глазах. Просто забудет безжизненные взгляды родителей в тот день вопросы. Микаса не обижалась на маму и папу, нет, ну, возможно, совсем чуть-чуть… но даже если и обижалась, то какой уже толк в этом? Видимо, так было легче: жить, не зная, кто ты. Она приняла это как данность. Тогда у неё всё равно появился второй шанс жить обычно.       И титаны вторглись в Шиганшину.       Четвёртый. Пятый.       С ней остались только Эрен и Армин. Микаса давно уже решила идти за ними до конца, вплоть до последней картинки перед глазами. Но…       Шестой. Седьмой.       «Сейчас они полу-титаны с регенерацией — живее живых; а ты уже могилы им возвела».       Микаса вздохнула, прикрыв глаза и положив рядом цикорий с оставшейся половиной лепестков. Что будет потом? Она сражается ради их совместного будущего и она пошла за ними, чтобы когда-то вновь испытать бытовую жизнь.       Микаса резко разлепила веки.       Почему до неё раньше не дошло? Ей просто чертовски обидно. Столько раз счастье забирали у неё из рук. Сколько раз её долгожданное спокойствие улепётывало в догорающий закат.       Вся жизнь сводилась к насилию, всё было из-за насилия. Микасе хотелось спокойствия, как у обычных людей. Она жаждала обычной жизни, обычного отношения, обычных разговоров. Ей не хотелось быть солдатом. Но в данном случае хотя бы, чтобы её не воспринимали сугубо как солдата: заботились о ней, как о близком человеке в обыденных ситуациях — ну, в таких людских ситуациях. Её истерзанному сердцу просто нужен кто-то, но за всё это время никто не смог долго удержать её желание.       Ни мама, ни папа.       Ни Гриша, ни Карла.       Ни Армин.       Ни даже Эрен.       Со временем никого и рядом даже не будет. Её желание такое сложное? Она слишком много просит? Она не заслужила? Тело Микасы налилось свинцом, а между рёбер зудело. Как же ей, чёрт возьми, обидно. Обидно до нервных импульсов в груди, до слезинок на глазах. Обидно, что она чувствовала себя одинокой даже среди людей, а вскоре и физически не сможет никого ощущать подле. — Я сражаюсь и всё равно остаюсь ни с чем. Почему всё так? — ветер унёс её вопрос далеко, так и не дав должного ответа. Снова осталась без них.       И, пожалуй, хорошо, что солнце — единственный свидетель её угрызающих мыслей.       Был единственным свидетелем.

ххх

      Пару раз в неделю Леви и Ханджи должны быть на совещании в городе, что в итоге — как неожиданно! — затягивалось до раннего утра. В нынешней ситуации Парадизу нужна стальная стратегия, а требует она титанических усилий у вышестоящих солдат. Честно, Леви давно понял, что они в полном, мягко говоря, дерьме: куча разных стран и народов, что одним указательным пальцем на карте могли сделать из острова сплошное арминское море. Ладно, про многих ещё неизвестно, но есть, как минимум, один агрессор в их сторону с «пушками» наготове. От этого всего Леви чувствовал себя грёбанным пауком-скакуном: от штаба до дворца, от дворца в королевский зал, от зала в другой зал (сколько там их, блять, вообще построили?) и только потом обратно в штаб Разведкорпуса. Уходил в город, когда солнце было в зените, а возвращался только на утренней заре. Это его ещё и рано отпускают: Ханджи обычно возвращалась немного позже утреннего подъёма солдат.       И вот он снова, идя в штаб, застал сидящую на траве Микасу. Каждый раз одно и то же. Это уже стало для него традицией: видеть на рассвете не солнце, а вот её. Она всегда сидела вся как по струнке, как клинок, — такой изящный и острый. Если так подумать, то молоденькая девушка, сама того не подозревая, вечно встречает своего солдата с ночной службы.       Леви на секунду нахмурился. По правде звучит как-то чересчур слащаво. Особенно для него.       Он даже сам не заметил, что его взгляд непроизвольно уходит вправо, чтобы им коснуться её длинной тени. У него часто возникали какие-то непонятные порывы подойти к ней. Он надеется, что для того, чтобы отругать эту ненормальную: нечего сидеть одной в отбой у почти самого города.       Ну, вот если не для этого, то для чего?       Леви не хотелось рассматривать другие варианты, делая нежелательные выводы. Порывы проявляются на пару секунд, после чего не покидают выстроенные пределы его сознания.       Леви намеревался снова незаметно пройти мимо неё (Микаса никогда не обращала внимание на чужое присутствие: так поглощена своими грёзами), как услышал, то, что, скорее всего, не должно было быть услышанным: — Я сражаюсь и всё равно остаюсь ни с чем. Почему всё так?       Он замер, всё также стоя к ней спиной, и глядел в тяжёлую, залитую рассветом, даль штаба, пытаясь найти там этот самый, блять, ответ. Леви язвительно усмехнулся, будто всё-таки встретил перед собой ответ на этот вопрос. Кажется, они оба действительно несутся по кругу, а в центре ничего. Он медленно обернулся, смотря на сгорбленную спину девушки. Она положила голову на согнутые колени, продолжая наивно наслаждаться одиночеством. Он по наитию начал подходить к ней (словно неведомая рука ведёт его туда), сразу заметив лепестки, лежащие подле неё. Ей-богу, для него что ли сделана дорожка из хлебных крошек? Леви остановился сбоку от Микасы, словно прощупывая почву ногами. Он победно усмехнулся, когда девушка наконец-то уловила его присутствие: ветер стал каким-то другим, но всё равно не менее приятным. Она в упор смотрела на неожиданного гостя своего маленького «домика». Микаса долго хлопала глазами, глядя на закрытые ширмой эмоции Леви, пытаясь трезво осмыслить, что делать: отдать честь, съязвить, уйти или же всё вместе в такой же последовательности.       [А, может, ничего не делать?]       Леви устало выдохнул и всё же пошёл на поводу порыва, сев рядом. Он с хрустом в колене протянул ноги и коснулся ладонями мокрой от росы травы.       [Всё-таки ничего не делать.]       Мужчина сразу отвёл взгляд на здания города, укрываемые приятно-оранжевым светом. У Микасы появилось ощущение, что он не увидел, не почувствовал, не услышал её: так обыденно с присущим только ему лицом сесть рядом с подчинённой рано утром, словно это пустое состояние воздуха.       Микаса усмехнулась: всё-таки не съязвить не получится. — Оказывается, Вы — романтик, капитан, — уловив вопросительный взгляд Леви, она объяснилась: — Рассветом любуетесь. — Опять твоё больное воображение, — вздохнул мужчина, закатывая глаза. — Обычные законы природы, и воспринимаю это, как обыденность. Вопрос больше к тебе, если делаешь такие выводы. — Тогда почему? — внезапно спросила Микаса, проигнорировав его последнюю реплику. — Конкретней, Аккерман. — Почему Вы здесь?       Леви громко выдохнул воздух через нос и отвёл взгляд на кроны деревьев. Поток ветра ударил им в лицо, заставляя их двоих зажмуриться. Они почувствовали букет разных запахов, начиная от сырого дерева, заканчивая тем самым цикорием. — Потому что мне показалось, что так нужно, — внезапно спокойно произнёс Леви.       Микаса удивлённо глянула на него, выгнув одну бровь. Она невесело улыбнулась и опустила взгляд на лежащий рядом цветок. — Вам или же мне? — Тебе и мне. — Ну, тогда по этой логике Вы должны развлечь меня, раз ещё и первым подошли.       «Всё-таки херовая была идея подойти к тебе».       Леви нахмурился, готовясь к своим не совсем цензурным высказываниям, но, повернувшись к ней, увидел не привычное раздражённое выражение лица, а смешок на губах и благодарность в глазах.       [Вот вечно она так делает]       И весь его настрой испарился, как роса на солнце.       Хорошо, он, как обычно, охотно подыграет. — Развлечься хочешь? — хмыкнул Леви и, заметив кивок с её стороны, продолжил: — Тряпки на втором этаже в конце коридора. — Что? — искренне не поняла девушка, приподняв одну бровь. — Вылижешь столовую до зеркального отражения на полу.       Микаса нахмурилась, сразу не поняв, а потом цокнула, словно забыв незабываемое. — А, ну да. Совсем забыла с кем общаюсь. — И с кем же? — не отводя от неё взгляд. — С чистоплюем.       Леви фыркнул, обдумывая, какого хрена их вообще каждый, к-а-а-аждый раз заносит в такие абсурдные ситуации. Захотел, называется, присесть к ней, а в итоге всё заканчивается, как по прописанным правилам. — А я с наглым отродьем. — А я с грубым коротышкой, — ответила на его взгляд Микаса. — Аккуратней с языком, Аккерман. Ты заигралась.       Интересно, поздно ли уже ему встать и съебаться отсюда?       Странно ещё то, что Леви это не злит, а наоборот — заинтриговывает. Интересен конец истории, особенно в момент кульминации.       Всё это время они смотрели друг другу в глаза, и в них нет вполне, казалось бы, обоснованной злости, нет раздражения за услышанные реплики и нет презрения. Азарт и интерес: им нравилась их «битва», такое приятное ощущение живости внутри избитых органов.       По правде Микаса всегда подсознательно старалась превзойти своего капитана: будь то рукопашный или даже аккуратно почищенная картошка на ужин. Просто всегда. Стремилась к этому, потому что, да, признаёт его. Она же не дурочка, чтобы не видеть и отрицать столь очевидное: он сильней, умней и опытней. Как бы не язвила, суть не меняется. Поэтому она часто следит за многими его движениями, записывая в воображаемый дневник.       Она присутствует рядом с ним молчаливой тенью. Возможно, иногда даже не подозревая об этом.       А он это знает.       Леви хмыкнул и вновь перевёл взгляд на осветлённое утреннее небо. Микаса, ничего не ответив, проецировала все его движения.       Оба похожи. Похожи не банально и очевидно как два члена одного клана, нет, по-другому похожи. Они знают, что у друга друга под рёбрами, какая нота меж струн. Он знает, почему у неё появилась эта утренняя привычка. А она понимает, почему он подошёл сейчас. Такое идеальное место. Никто и не додумается искать их именно здесь.       Они не считают себя спасителями, благодетелями или же — упаси Боже — героями: оба достаточно сделали за своими спинами, и все эти грехи совсем не для таких титулов. Однако у них есть чувства и, как бы не казалось со стороны, эмоции. Есть цели, однако в последние годы они никогда не отталкивались от своего внутреннего крика.       ПриказыПриказыПриказыПриказы.       ЭренЭренЭренЭрен.       Оба похожи: вместе шли по канату, но шли не так как надо.       Приказ Эрвина.       Верёвка каждого из них       Идти за Эреном.       была только у одного человека.       Сейчас как? Будто лампочки их жизни сменили мотив — и им не суждено вновь светиться. — Простите, — услышал тихий женский голос Леви.       Он сразу покосился на профиль девушки и уже приоткрыл рот для ответа, как последовало не менее удивляющее слово: — И ещё хочу поблагодарить Вас. — Читаешь романы? Может, посоветуешь какой-то? — усмехнулся Леви, окончательно развернувшись корпусом к ней. — А это ещё тут причём? — немного раздражительно спросила Микаса опять же копируя его движение. — Пытаюсь дать логическое растолкование твоим безмозглым выпадам-загадкам, — он немного наклонил корпус вперёд, скрестив руки на груди. — Слушай, мы, к счастью, не в предсказуемом сюжете какого-то идиотского романа. Будь добра: ра-зъя-сняй. — Откуда Вы знаете, что в этих идиотских романах? — Микаса воровато глянула на Леви, пародируя поседении слова его голосом. — Аккерман, — грозно сказал мужчина, показывая, что его терпение не вечно.       Микаса усмехнулась, мысленно хваля себя за маленькую победу. Что поделать, когда спорить с ним — одно удовольствие. Это как жемчужное ожерелье, и она нанизывает на эту нить все их встречи. Получается так дьявольски искусно. — Хорошо, только не перебивайте, — как-то тревожно-чутко произнесла Микаса, смотря в его глаза. — Я хочу извиниться за тот случай на крыше. Тогда я ещё не отошла от битвы с Райнером, как следом увидела своего друга детства… — она запнулась и прикусила нижнюю губу, но вскоре продолжила: — Полумёртвым. У меня на глазах умирал мой член семьи, и я не смогла трезво оценить ситуацию… в общем, повела себя некомпетентно и усомнилась в Вашем решении. В итоге чуть не перерезала Вам горло, — Микаса отвела взгляд, не выдержав их откровенного контакта. — Приношу свои искренние извинения.       В отличии от своей собеседницы, Леви смотрел прямо на неё, и с каждым её словом его брови немного приподнимались.       Хорошо, наверное, сегодня ничего больше не сможет удивить его. По правде Леви не злился, да и вообще был впечатлён. Возможно, потому что когда-то в его жизни была похожая ситуация. А, возможно, Микаса была в шаге от победы над ним. Хрен знает, он не сильно хотел копаться в этом маразме. — Ты уже получила за это наказание. — Это другое. Я хотела, чтобы Вы услышали, что мне правда жаль.       «Хотела как обычный человек показать свою неправоту», — добавила в голове Микаса. — Что ж извинения приняты, — приподнял один уголок губы Леви. — В любом случае горло ты бы мне не перерезала. — Вы так уверены? — воровато посмотрела на него. — Я отличаю, когда человек настроен на убийство, а когда просто использует насилие. — Не думаю, что я смогла бы прикончить ка-пи-та-на Разведкорпуса, — согласилась Микаса, легонько кивнув головой.       Леви закатил глаза на ещё одну провокацию от девушки. — Люди в отчаяние и не такое совершают. Когда-то я тоже чуть не прикончил Эрвина, — усмехнулся мужчина, повернув голову в сторону солнца. — А? — Микаса была настолько удивлена, что не смогла произнести что-то более внятное. — Было дело, — устало прикрыл глаза Леви и резко поднялся на ноги, отряхиваясь от прилипших травинок. — Ладно, Аккерман, если захочешь отвлечься, то можешь после обеда прийти ко мне в кабинет. Поможешь с документами.       Микаса удивлённо посмотрела на капитана. — Это приказ? — Приказываю я по-другому, должна уже знать, — немного раздражённо сказал Леви. — А это — простое предложение. — Зачем? Нужна лишняя рабочая сила? — Выключи уже своего солдата, — на выдохе произнёс мужчина. — И идиота ты из меня не сделаешь: я слишком хорошо читаю людей, в особенности тебя: я знаю, зачем ты сюда приходишь, — Леви уже развернулся, но кинул через плечо: — Не опаздывай на утреннюю тренировку. — Вы ещё не спросили за что я поблагодарила Вас, — внезапно выпалила Микаса, косясь на его спину.       Он остановился и громко фыркнул. Леви повернулся к ней боком, сузив глаза. — Сколько раз мне нужно тебе повторить, что я не идиот? Я знаю, за что ты меня поблагодарила, тут разъяснять нет необходимости, — и наконец возобновил движение в сторону штаба. — Может, разъяснять нет необходимости не из-за того, что Вы не идиот, а просто научены сюжетами идиотских романов, — усмехнулась девушка, не надеясь даже быть услышанной.       Микаса вновь осталась одна с лёгким ветром на волосах и последним лучом, что догорает на багряной заре.

ххх

      Каким-то образом рутинные дела Микасы не сопровождались её вечным странником — угрызением. Она всё думала, что делать, из-за какого решения будет меньше всего кусать локти.       «Если захочешь отвлечься, то можешь после обеда прийти ко мне в кабинет. Поможешь с документами». — Чтоб его, — раздражённо сказала Микаса, профилонив последнюю ступень вниз и чуть не упав, если б не её быстрая реакция.       Она на этаже, который так нужен. Осталось пройти четыре двери и свернуть налево. Микаса сглотнула стоящий щекотливый ком в горле и по-кошачьи начала идти туда.       По правде капитан редко просил помочь с документами. Да, редко, но, чёрт возьми, метко. Она засиживалась у него до луны в зените и, частенько не выдерживая, засыпала прямо на стуле. А потом Леви ещё ругался, мол, если уже глаза слипаются, то какого хрена сидела до конца. Микаса в силу своего характера не могла просто бросить незаконченную работу, к тому же она не боится бессонных ночей, просто так внезапно выходит: засыпать, не опирая ничем голову под звуки режущего бумагу пера.       Да, такое приглашение капитана не первое в её жизни, но оно было другим — не как капитан солдату, а как человек человеку. Но оба Аккермана довольно замкнуты, чтобы прямо предложить друг другу совместное время.       Микаса нахмурилась, почти подойдя до дубовой двери. У этой их встречи не было былой мотивации: они просто хотели абстрагироваться или, возможно, помочь разобраться друг другу. Они ведь, чёрт возьми, чуточку, совсем чуть-чуть похожи. Тем не менее Микасе это действительно нужно. Или даже не так. Нужен кто-то, но а если совсем честно, то нужен он — такой же, как и она. Это чисто подсознательно и ментально: с Леви было комфортно, даже будучи его подчинённой.       Микаса попыталась набрать воздух в лёгкие, но весь кислород сбился в ком, мешая вдохнуть аромат чая. Девушка постучала пару раз, что отразилось эхом от голых стен. Микасе казалось, что она ждёт больше получаса, отчего планировала уже скоротать вечер под какие-то рассказы Саши, но внезапное «входите» вернуло к первоначальным планам. Она бесшумно открыла дверь и зашла в кабинет. Её лицо сразу пощипал прохладный ветер, оставляя едва заметные пунцовые следы. — Дверь закрывай, — поднял взгляд Леви на вошедшую и добавил, объяснившись: — Сквозняк.       Микаса кивнула и, захлопнув за собой дверь, прошла вглубь комнаты — дежавю: Леви сидел за столом, активно шевеля пером в руке, с его чашки чая выходил пар, растворяясь в воздухе, и опять, о-п-я-т-ь, было открыто окно. Каждый, блять, раз.       [Сколько уже можно просить закрывать его в её присутствии?]       Девушка резко прищурилась из-за дневного солнца, что так назойливо заглядывало в окно за спиной Леви. Ну да, ему-то нормально, а в её глазах плывут чёрно-фиолетовые полоски из-за этой яркости. — Разрешите закрыть окно, сэр? — вновь тот же вопрос.       Леви усмехнулся и поднял на неё взгляд. Он выждал каких-то десять секунд — издевается, раздумывает или же смеётся? — и с каким-то энтузиазмом сказал: — Закрывай, — и вновь тот же, хоть и запоздалый, ответ.       Микаса с какой-то наигранностью обошла Леви и уже привычно потянулась к ставням, как боковым зрением уловила знакомый лилово-синий цвет. Она повернула голову и смотрела, не понимая, что чувствует. — Цикорий? И как давно Вы, капитан, любитель цветов? — сказала Микаса, не желая прикрывать своё удивление.       Со звуком поставив точку, Леви повернулся и едва заметно фыркнул. У него появилось ощущение, что его подчиненная больше поверит в несуществование титанов, чем в то, что она сейчас смотрит на цветок в его кабинете. — Ханджи принесла. — Вы должны сказать ей спасибо. Сейчас хоть атмосфера Вашего кабинете так не удушает, как раньше, — улыбнулась Микаса, вдыхая резкий запах. — До этого тоже было вполне отлично, — цокнул Леви. — Опять забыла с кем общаюсь, — закатила глаза и наконец повернулась корпусом к капитану. — Удиви, — спокойно произнёс Леви. — С угрюмым человеком. — Чего ж ты тогда к нему ходишь? — хмыкнул Леви, приподняв один угол губы.       Микаса горько улыбнулась, опираясь поясницей о подоконник, и смотрит, смотрит да смотрит совсем, почти что холодно, но с таким своим блеском. И чёрт его знает, что он означает, а Леви и подавно не знает.       Микасе никто никогда не приказывал приходить сюда да и никто не заманивал сыром мышонка. Она всегда сама, наконец-то опираясь на свои желания. Она делает да говорит, что хочет… здесь. Микаса не знает, как звучит эренская свобода, как выглядит арминское море; не знает, не понимает. Но если постараться предположить, то звучит скорее режущим пером, а выглядит вечно открытым окном. — Я думала, Вы умеете читать людей. В особенности меня. — И? — приподнял одну бровь Леви. — Ответьте на свой вопрос сами. — «Додумайте сами, ответьте сами, делайте выводы, какие хотите». Спихиваешь всё на других? Оказывается ты та ещё трусиха, Аккерман. Я даже слегка разочарован, — на выдохе сказал последнее предложение, прикрыв глаза. — Я не трусиха, — раздражительно пробубнила Микаса. — Думаешь? Ты боишься испачкаться о результат своего доверия к другим. Сидишь в своём замке, не подпуская никого, пока драгоценный Йегер когда-то не заберёт тебя. Да ты самая настоящая трусиха, — нахмурился Леви. — Слышать от Вас такое слишком смешно, — прошипела девушка. — Да Вы такой же. Доверие — что-то слишком непостижимое для Вас. Сидите в своём кабинете, как в гробу, пока не последует приказа выползти отсюда!       Бить в покалеченное место больно, очень больно. Боль напоминает о курьёзности жизни: доверие для простых людей, а они не простые. Доверие для порезов на сердце, доверие для катастрофы, для разрушения идеалов. Доверие для сильных, которым несложно перетерпеть всё это. Доверие для слабых, которые не в силах устоять на тонком льду.       О, нет-нет-нет. Доверие не для них.       Леви зло глядел на подчинённую и медленно поднялся с кресла, приблизившись к ней. Он со скрипом подоконника поставил обе руки в разные стороны от её бёдер и прошипел: — Ты бестактное отродье, что помешено только на Эрене. — А Вы лицемер, что помешан только на приказах. — Тц, даже не шелохнёшься, пока этого не требует Эрен. Хоть раз делала что-то для себя? — Кто бы говорил. Ты же точно такой же.       Леви до боли стиснул зубы, поджав губы и прикрыв глаза. Громкий вдох и рваный выдох, что говорят об одном. Он отошёл от девушки, направляясь к двери. Она сразу обмерла, пальцы озябли. Микаса словно на минном поле: не могла никак двигаться. Если он сейчас уйдёт, то она будет в пустой комнате без никого.       Мама говорила, что Микаса сильная девочка. Это так — самая сильная с ночными тварями под кроватью, и она их не боится. Однако, смотря на его отдаляющуюся спину, чувствует упадок сил.       Она сильная девочка, но не такая как предполагалось, или же он имеет такую власть.       Папа говорил, что Микаса храбрая девочка. Это так — она храбрая на поле за стенами, но не в словах о тайных чувств. Она привыкла игнорировать эти эмоции.       Всё было по-чужому или даже диковато. Сейчас Микасу трясёт, ей ужасно холодно. В далёком сознании она слышит шум разбивающихся стаканов, словно ножка старого стола не выдержала. Её взгляд стал размытым, как через толщу льда. Она так быстро дышала, словно не могла надышаться. Ей страшно. Просто страшно. Никто никогда не мог подарить ей то, о чём были её самые прекрасные сны.       Ни мама с папой, ни Гриша с Карлой, ни Эрен с Армином.       Ей нужен Леви, так сильно нужен.       Она ведь тоже ему необходима, так почему продолжает уходить? Они могут заткнуть голоса скорби и боли друг друга, так почему он сейчас уходит? Никто не поймёт его лучше неё, никто не сможет пережить с ним внутренний конфликт, кроме неё. Микаса видит его недостатки, потому что сама проецирует такие же.       Леви уже протянул руку к двери, как услышал хриплую мольбу: — Не уходи…       Она смотрела на него, как брошенный пёс. Всё горело: между рёбер, в мыслях, в голосе. И когда его рука возобновила движение, Микаса закрыла глаза, чтобы больше не смотреть, как её вновь оставляют одну. Но резкий щелчок замка отрезвил её, оставляя пустоту в мыслях. Она медленно вернула свой взгляд на него. Внимательно следила за каждым новым шагом к ней, как пол приседал под его ботинками и как он сужает свои глаза всё больше и больше. — Ты думала, что я уйду из собственного кабинета, оставив тебя тут одну? — не выдержал язвительного комментария. — Всё выглядело именно так, — раздраженно сказала девушка. — Ты, Микаса, — катастрофа. Ты невыносимая и упёртая, — тихо прошептал Леви, наконец вернувшись на предыдущее своё место. — А Вы, капитан, — та же катастрофа, не менее невыносимая и упёртая, — мягко улыбнулась Микаса, чуть наклонив голову вбок и медленно, со всей присущей ей аккуратностью провела подушечками пальцев по его лбу, убрав чёлку с глаз, — думаю, поэтому мы сейчас и вдвоём.       Леви усмехнулся и едва шевеля губами сказал: — Наверное, — он поднял руку и прикоснулся к красному шарфу на её шее.       Эрен.       Он — главная гаррота на шее, что, кажется, ослабляется. Она думала, что выстоит всё, переборет ради Эрена. Чем дальше, тем ближе к нему — думала Микаса. Но выходила пропасть глубже. Она выстроила иллюзию в их идеальные отношения и сама же в неё поверила. Все её тайные желания теряются от быстрого бега за Эреном — она теряет себя, когда рядом с ним.       Микаса накрыла руку Леви своей, сильней сжав, и повела их ладони, стянув шарф. Девушка с тоской посмотрела на потрёпанную годами ткань, положив рядом на подоконнике. Если он будет на шее, то она окончательно не сможет чувствовать воздух.       Ей хотелось тепла, что не давало все эти годы солнце. Микасе всегда хотелось чистых чувств, как в легендах на пожелтевших листах. Ей хотелось спокойствия, что будет спокойней, чем в безмолвии с природой. Микасе хотелось кого-то, кто видит её как человека. Мама часто говорила маленькой девочке в сложном выборе замереть на один миг и считать удары сердца.       Один.       Хотелось быть свободной.       Два.       Хотелось быть собой.       Три.       Хотелось не быть одной.       Четыре.       Леви.       Она подняла на него мягкий взгляд и спустя пару секунд положила голову ему на плечо. Он сразу замер, никак не двигаясь. Леви такой тёплый, греет получше всякого костра да солнца.       Отношения с Леви прозрачней некуда: такие чистые. Внезапно от таких мыслей ей стало по-доброму смешно. Опять забыла кого описывает: по-другому просто невозможно.       С Леви спокойно. Он всегда подставляет свою спину, всецело доверяя. От его зоркого глаза невозможно что-то скрыть, а только получишь осуждающий взгляд, и потом попадёшь с подвернутой ногой к нему на руки. И сразу легче, спокойней.       Они так похожи: страдают от одного и того же. В их мире — в мире, где только белое и чёрное — друг для друга они были белее белого, когда сами считали себя чёрным пятном. Общее самобичевание, словно пытаются стереть себя с этой земли — так по-людски и так не по-солдатски. Они чувствуют, видят и понимают — ох, как же они понимают! — это в каждом из них. Откровенно говоря, поддержки или же помощи никто и не ждал, не рассчитывал — она пришла неожиданно в виде друг друга.       Сейчас Микаса — обычная девушка, а Леви — обычный мужчина.       И так было и будет всегда, когда они вдвоём.       Да, доверие не для обоих, но парадокс в том, что если кто-то из них взаправду воткнёт острое перо в артерию другого, то оба, кажется, будут не против.       Если уже погибнуть, то от рук друг друга.       Внезапно Микаса почувствовала еле уловимое, а затем более уверенное прикосновение к своей макушке. Подушечки пальцев Леви приятно массировали голову, правда при этом ещё больше запутывая её короткие волосы (от того его пальцы даже немного щекотало от них). Микаса нервно сжимала край подоконника, надеясь не разломать от своего захвата. Он, как и она, не говорил ни слова — и не надо было. Они всё давно сами поняли и только сейчас открыто впустили в себя тепло друг друга.       Спину Микасы начало печь из-за всё ещё открытого окна, но холодные пальцы на её волосах обращали на себя куда больше внимания. Она аккуратно подняла голову с мужского плеча, чтобы вновь пересечься взглядами. Леви сразу же перестал массировать голову, но руку не убрал. Она всё смотрела на него, как сквозь лёд. — Я прихожу сюда… потому что ты мне нужен, — еле слышно промямлила Микаса, поджав губы, — поэтому не уходи. Прошу…       Она боялась его ответа. Боялась, что она всё себе напридумывала: не было никакого совместного времени, не было теплоты и не было общей свободы. Это всё её, как и говорил Леви, — «больное воображение». — Я же сказал, что скорее солнце встанет на Западе, чем оставлю тебя тут одну, — усмехнулся Леви и легонько провёл пальцами по затылку.       Ей было достаточно. Она услышала то, что хотела. Оба дышали, а всё, что кроме, — считай, ничтожество. Микаса чувствовала нервные импульсы в груди, смотря на такого желанного для неё человека. Чёрт, она же никогда не делала то, что хотела сама, а Леви… а он — открытое окно, что было всё это время в её распоряжении. Стало легче дышать этим воздухом: она сейчас свободна, как и хотела. Леви ей позволяет всецело всё, как и она ему.       Она больше не тень и сейчас она не солдат.       Микаса даже не сразу заметила, что с ним она обретает то, что давно потеряла — себя.       Он не обещал ей уничтожить всех титанов до единого, не обещал показать солёные озёра, огненные воды да холодные пустыни. Нет, больше не было никаких многогранных обещаний. Было так, как нужно — просто. Так чертовски просто, что Микаса почувствовала себя маленькой девчонкой рядом с ним.       Леви пообещал быть рядом. Пообещал не бросать.       Звучит как прекрасная ложь, что капает мёдом на уши. И Микаса бы не поверила никому другому, но это был Леви; Леви, что страдает от одного и того же, что и она. Оба слишком похожи.       Мужчина убрал руку с её головы и опёрся ладонями на подоконник, располагая их близко к её бёдрам. Ей кажется, что она может почувствовать его нужное тепло.       Внезапно вся возможная уверенность ударила в голову Микасы. Сейчас оба ни в ком другом так не уверены, как в друг друге. Она медленно протянула свою ладонь и положила ему на затылок. Немного прошлась пальцами по голой коже, создавая контраст тёплой и холодной температуры, и следом нежно накрыла выбритую зону волос. Микаса улыбнулась, увидев на его лице неподдельный интерес.       Что ж, вот и сигнал от него.       Она внезапно надавила рукой на затылок Леви, заставив нагнуться ближе к ней — нос к носу, дыханье к дыханию.       Микаса всё время была взаперти, в условной комнате, построенной ею же. Он отпер дверь, следом протягивая руку, как в тот день в темнице. Только сейчас она зарыла свою упёртость и поддалась искушению. Микаса не устанет повторять: Леви нужен ей сейчас, в будущем и всегда.       Ей казалось, что именно она притягивает его за затылок, заставляя быть ближе. Вначале именно так и было, но вскоре поняла, что Леви сам стал нависать над ней. Микаса расслабила руку и на выбритых волосах начала нежно водить пальцами непонятные круговые движения. Откровенно говоря, она никогда не была уверена в своих действиях, как сейчас.       Микаса прикрыла глаза и прислонилась своим лбом к его. Она мягко улыбнулась и тихо, словно звук ряби, прошептала: — Разрешаете, капитан?       Сказать, что Леви опешил от такого ничего не сказать. Он внимательно всматривается в непривычно расслабленное лицо Микасы. Мужчина и дальше бы не понимал выпад Микасы, пока та всё-таки не открыла глаза, немо объясняя всё. И он увидел их привычное, такое общее — азарт и усмешку. И весь его ступор испарился, как роса на солнце. Он, как обычно, охотно подыграет, ведь как же ей идёт их обмен язвительностями. — Идиотина, — фыркнул Леви, закатывая глаза. — Давно же разрешил.       Что-то еле уловимое мелькнуло между ними. Вроде, оба высказали свои «за» на дальнейшие действия, но они слишком, так долго смотрели в глаза друг друга, словно читали там сонеты о них же. Уже давно выяснилось по их совместному опыту, что у Микасы меньше всего терпения, что сказалось и в данный момент. Она, поддавшись вперёд, обхватила своими устами его верхнюю губу и сразу отстранилась, довольно улыбаясь. Леви никак не удивился и не изменился в лице, всё также наблюдая за Микасой. Она же переместила свои руки ему на плечи, на этот раз притянув уже всё его тело к себе. — Даже в такой ситуации не выключаешь свои игры, да, Микаса? — усмехнулся Леви, по-хозяйски взяв двумя пальцами её за подбородок. — Может, ещё скажешь, что тебе это не импонирует? — приподняла одну бровь девушка, всё это время говоря на выдохе. — Одно Ваше слово, капитан, — и я прекращу.       Леви прищурился, касаясь взглядом её лица, и приподнял уголок губы. От него правда веяло жаром, как от сотни костров. Он ничего не ответил, но, если честно, и не надо. Леви притянул за подбородок Микасу и резче, чем она делала до этого, прикоснулся к её губам. Второй поцелуй вышел более пылким, особенно, когда Леви надавил большим пальцем на её подбородок, заставляя приоткрыть рот. Микаса, заведённая происходящим, игриво сопротивлялась легонько прикусывая его за язык, на что он устало выдыхал через нос, задевая жаром её щёку.       Микасе кажется, что она всё это время жила в ожидании. Ждала «сейчас». Ждала его.       Они столько потеряли, чтобы потом обрести; их убивали, чтобы в эту секунду воскресить. Они — Аккерманы. Они живут в мире, где их считают запрограммированными искусными машинами, однако прямо сейчас оба держат в руках слишком живое и слишком горячее, как для тех, про кого слагают басни о присущей только им холодности.       Микаса, решив, что сейчас пока что хватит игр, всё же ответила на его поцелуй, сразу почувствовав своими губами его усмешку. Да, не всегда же она будет неприкосновенной в том, чего, казалось, ждала всю жизнь. Микаса не помнит, когда в последнее время чувствовала себя так правильно и нужно. То, с какой настойчивостью они целуются, что в уголке её рта образовалась слюна; то, как по-хозяйски Леви переместил горячие руки на её бёдра, двигаясь к талии, что солнце за спиной казалось чем-то ледяным. Правда Микаса настойчиво выталкивала чужой язык, чтобы уже самой проникнуть в его рот. Что поделать, даже сейчас ей хотелось показать власть, и Леви позволяет это. Конечно же, только в этот момент позволит. Она развела ноги ещё шире и обвила ими его торс, заставляя быть в более пикантной позе.       Леви захотелось взглянуть на неё — увидеть, понять, ощутить как она. Микаса рада происходящему или же потом будет жалеть? Лучше заранее обойти это минное поле. И он немного отстранился от неё и глаза Микасы сразу открылись для него. Она смотрит по-другому — томно, и при этом… улыбаясь. Да, Микаса улыбается так красиво, нежно, и, видит Бог, она такая только с ним.       Всё это время её глаза и губы соревнуются за его внимание, но Леви всё же опустил взгляд вниз и заметил в уголке её губы стекающую его (или же её; чёрт знает) слюну. Он усмехнулся и большим пальцем аккуратно вытер насухо. Леви хотел уже убрать ладонь с женского лица, как Микаса, воровато смотря в его глаза, прикоснулась своими губами к его верхней фаланги, а следом медленно провела языком по небольшому участку кожи. Видимо, она такая дерзкая и наглая не только на словах.       Леви когда-то слышал от других солдат, что девушки в армии обладают прирожденной страстью. Откровенно говоря, звучало как полная несуразная хрень. И, смотря на такую Микасу, его предположения были точно правдивы. Только она может быть настолько страстной и смотреть на него так, словно он самое важное для неё, и больше никакая другая девушка в армии.       Микаса уже хотела сказать что-то насмешливое, но внезапно руки Леви расстегнули верхнюю пуговицу на её рубашке, а его губы были уже в районе нижней челюсти. Девушка сдавленно промычала, чувствуя прохладный ветер от оставленных им же мокрых следов. Леви не церемонился: покусывал, зализывал и резко прикасался влажными губами, вкладывая всю возможную страсть. Микаса сама настойчиво вжимала его своей ладонью на чужом затылке в район своей шеи и из-за ощущений сжала его волосы в кулак, уже не заботясь о том, что ему может быть больно. Хотя даже если и было сейчас Леви было глубоко плевать: он не намерен отвлекаться на что-то вне неё, особенно, когда она так трется об него, подставляясь под ласки.       По правде Микаса думает, что от всего происходящего она захлебнётся в их реке бушующих чувств. То, как Леви продолжал расстегивать её рубашку, подпуская холодный ветер к голой коже; то, как он оставляет красные следы, намереваясь заполнить всё женское тело собой; то, как он раскрыл её подобно карте и бесстыдно вводил пальцами по всем местам, — да, Микаса жаждала его также, как и он её.       Леви уже полностью расстегнул рубашку, успев пару раз запутаться в пуговицах из-за прикованность внимания к другому, и сбросил с хрупких плеч. Он оставил последнюю отметину на ключице и немного отстранился любуясь своим произведением искусства. Леви оторвал взгляд от её груди, что была пока что в бинтах, и взглянул на её лицо. То, что он видит, запомнит, пожалуй, на всю жизнь. Микаса сама не отводила от него взгляда, учащённо дышит, словно задыхалась, глаза её — звёзды, что не нуждаются в солнце, а щёки немного пунцового цвета или от смущения, или от возбуждения — неважно. Сейчас перед ним сидит открытая только ему, прекрасная только для него, живая только перед ним, настоящая Микаса Аккерман. Леви ликует, пробует самый лучший алкоголь и смотрит на картину получше любого творения природы. Так должно быть, так давно должно было быть: пока что полуголая Микаса в его кабинете на подоконнике.       Девушка так сверкает своими глазами, зазывая к продолжению, а он, как дурак, повелся на женское очарование. Микаса игриво-медленно провела языком по своей верхней губе и, словно с наигранной ненавистью, схватила Леви за рубашку, заставляя упасть всем телом на неё — такая приятная тяжесть мужского торса. Она сразу начала легонько кусать и горячо дышать в ухо, двигаясь губами вниз к груди (по его же недавнему направлению на её теле), следом расстёгивая уже и рубашку Леви. Ну а что он думал? Микаса до этого сдерживала свои руки, что так болели от желания прикоснуться к такому сильному, к такому желанному и к такому чертовски нужному Леви.       Она почувствовала, как с каждым её поцелуем он всё сильней напрягается, на секунду затаивая дыхание, и как его крепкие руки сильно сжали её ничем не скрытую талию. Микаса не понаслышке знает о его умении сдерживаться, и сейчас, откровенно говоря, он довольно неплохо себя показывает — похвально-похвально. Правда, ей-то проще: она никому никогда не кричала о своей стойкости и сейчас позволяет себе то, о чём были только её самые смелые и развратные сны.       Микаса продолжала целовать его шею, оставляя уже свои пунцовые отметины, при этом ощущая вибрацию от его хриплых вздохов. Она водила, иногда царапая, своими холодными пальцами по его голой груди и прессу: Микаса сама не заметила, когда уже успела полностью расстегнуть его рубашку, — ну, тем же лучше. Одним движением скинула былую чистую рубашку на пол, словно она «вообще ни о чём». Микаса легонько усмехнулась, когда увидела на его коже маленькие мурашки от холода.       Ничего — согреется.       Теплом укутает тело и душу.       Микаса хотела уже провести пальцами по плечу Леви, словно пощекотать, как он немного отстранился и взял её за подбородок. — Ненасытная, — низким голосом прошептал ей в губы, отдавая тёплом от воздуха.       Микаса от этого голоса, от этого взгляда прикусила губу, чувствуя как что-то щекочет да царапает в организме; такое ощущение, что не бабочки, нет, — пауки, что плели различные картины из паутин.       Леви усмехнулся, видя, как девушка перед ним вздохнула от эмоций, и вновь поцеловал её только на этот раз невероятно нежно. Казалось бы, холодный человек, что отдаёт таким тёплом и нежностью. Только Микаса вновь хотела отдаться ему в поцелуе, как промычала ему в губы, почувствовав, как Леви почти снял бинты на груди. — Что? — он отпрянул от девушки, азартно смотря на неё. — Думала, что только тебе всё дозволено? Жаль огорчать, Микаса.       Наверное, глупо было так издеваться над ним. Всё же Леви всегда будет единственным, кто сильней, проворней, опытней и хитрей. Хоть это ограничивает по времени в слове «пока что».       Микаса сильней впилась своими ноги в его спину, когда почувствовала мужские руки и губы на уже ничем не сковывающей груди, и через рвущийся голос хмыкнула, когда между её ног тёрлось явное мужское возбуждение. Она вновь хотела как-то съязвить, но Леви не дал, водя своими губами по столь чувствительным местам на груди. Микасе казалось, что она могла бы увидеть пар от собственного дыхания, настолько у неё горело всё внутри, сжигая этих самых пауков.       И почему они всё это время так долго сидели и просто заполняли грёбанные отчёты?       Леви знал, куда прикоснуться, неважно руками, губами или же языком, — художник, что знает своё произведение искусства получше себя самого. Он целовал, где нужно, прикусывал, где требовалось, показывая, как сильно он нуждается в Микасе. Леви слышал, чувствовал и видел всю её отдачу: как она царапала его плечи, специально или нет — неважно; как она соблазнительно шепчет — специально же, чёрт возьми, так шепчет — его имя, оттягивая на языке; как она ластится к нему, подобно кошке, — всё это до нервных импульсов в конечностях возбуждало до предела.       Если у стен есть уши, то пусть скажут, сколько раз они повторили имена друг друга.       Леви внезапно схватил Микасу за ягодицы и заставил сильней прижаться к нему. Девушка пискнула и, не успев ничего сказать да спросить, услышала хриплый голос: — Ты слишком хороша для того места.       До Микасы дошёл смысл сказанного, когда она услышала скрип соседней двери и увидела, куда несет её Леви — в свою комнату. Этот жест окончательно дал понять Микасе всю серьёзность происходящего. Он, такой отстранённый, держащий дистанцию со всеми, ведёт её в свою комнату, чтобы ей было хорошо.       Для него всё это тоже важно.       По правде о спальне капитана Леви слагали неслыханные басни: что там нет кровати, а лишь мешки разного чая или же что там нет шкафа, а только ведро со швабрами — в общем всякая несуразная хрень, которая уместилась в голове Конни. Никто там не был, а она вот прямо тут, потому что Леви ей доверяет и переживает о её комфорте больше, чем о своём.       И именно поэтому Микаса сейчас на его белых простынях, вся такая открытая только для него.       Леви навис над ней, без капли стеснения разглядывая её пикантный вид: волосы небрежно запутаны, губы приоткрыты и влажны, обнаженная грудь учащённо подымается, а металлические глаза сверкают на лучах солнца и, кстати, грозно смотрят на него из-за того, что он так нагло отстранился. Леви усмехнулся и прошёлся рукой по внутренней части её бедра, при этом немного сжав почти у самого чувствительного места, добившись её удовлетворённого мычания. Микаса всё ещё хмуро смотрит на него и вскоре притягивает его к себе для очередного поцелуя. Руки Леви в это время не стояли на паузе: сильно мяли красивые бёдра, ягодицы, грудь, стремясь не проигнорировать никакой участок её тела, и вскоре уже начал расстегивать бесячие штаны, намереваясь доставить ей больше удовольствия.       Он хочет дать ей то, что никто не смог — доверие и спокойствие рядом с ним.       Правда, Леви всё ещё не понимает, что давно уже имеет это всё.       Микаса сквозь поцелуй улыбнулась, снова почувствовав своим бедром его стоящее возбуждение, но вскоре громко простонала, когда Леви засунул несколько пальцев в её нижнее бельё и коснулся её прямо там, кто никто никогда не прикасался. Раньше мысли Микасы о том, что кто-то будет так её трогать, вызывали порывы с разбега удариться головой об стену, только бы не думать о таком. Однако реальность не так грязна, как в фантазиях.       С Леви всё не так.       Все больные принципы и законы пошли под откос благодаря ему.       Он — сбой, после которого всё полностью перезагрузилось.       Микаса резко промычала и сжала до белёсых отметен его плечи, когда почувствовала внутри ловко скользящий палец. Она неосознанно опрокинула голову и ещё больше задрожала, когда Леви воспользовался её положением и вновь приблизился к её шее, оставляя поверх старых пунцовых следов ещё одни и надеясь запечататься не только в её коже, но и полностью под ней.       Собственник.       Это же бессмысленно.       Микаса становилась потихоньку его в первый же их вечер, так называемых, отчётов.       Хотя она благодарна ему за эти «отчёты». Так они смогли узнать себя в друг друге — такая простая истина.       Леви, вновь закончив терзать её шею своим языком, перешёл на вздымающуюся грудь, словно действительно боясь, что в первый раз упустил какой-то небольшой участок кожи. Микаса, почувствовав уже второй палец, сжала губы и зажмурила глаза, издав тихое гортанное мычание. Леви, услышав такой звук, оторвался и взглянул ей в глаза, переживая сделать больно.       Боли уже хватает в этом мире, ей и так довольно мало места раз она ищет места в глубоких уголках сердец людей.       А между ними этому чувству уже нет места.       Вместо боли, у них только самое тёплое и самое сокровенное.       Уловив бесячее затишье, она разлепила веки и глянула на Леви. Он на пару секунд замер, смотря на такие красивые глаза не из-за цвета, а из-за неприкрытой нежности, что была адресована именно ему.       Или он просто сошёл с ума.       Звучит правдоподобно.       Леви вновь начал двигать пальцами, а Микаса мычала, подсознательно недовольна тем, что он якобы тут главный, и только она получает удовольствие. Её это не устраивает: дарить ему такие незабываемые ощущения она тоже безумно хочет. Микаса опустила истерзанные её ногтями мужские плечи и повела по груди и прессу вниз, прямо к штанам Леви. Он хмыкнул ей в шею и ударил своим дыханием белёсую кожу, мысленно поощряя её стремление. Микаса знала только базу о сексе и о получении мужского удовольствия, но при этом была полностью уверена, когда прикоснулась ладонью пока что через штаны к паху Леви. Почувствовав, как он сильней укусил её за чувствительную грудь, она поняла, что к чему и дрожащими от возбуждения пальцами начала расстегивать ремень и ширинку.       Приятные звуки снятия одежды, приятные лучи солнца, что помогают им видеть друг друга ясней, приятные запахи только постиранного постельного белья в комбинации с запахами тел — всё это делало обстановку интимней, помогало прочувствовать их желанную близость не только на ментальном, но и на физическом ощущении.       Леви замер, когда тёплые пальцы Микасы слишком быстро оказались у него в боксёрах. Он приподнялся и глянул в такие бессовестные, азартные глаза, на такую победную улыбку, когда он непроизвольно издал мычание от прикосновение женской руки к своему стоящему члену. Знала бы эта женщина на каком блядском он пределе. Ей-богу, он так старательно держит ниточку здравого рассудка, чтобы не перевернуть Микасу на живот и не нарваться на бешеный темп.       Леви не выдержал гортанного выдоха, когда она начала двигать вверх-вниз, особое внимание уделяя головке.       Блять.       Он же хорошо держался.       Видимо, его хвалённая выдержка поступилась своих стен ей.       В прочем, откровенно говоря, давно поступилась, только он умел не выдавать себя, но только не сейчас, когда она так стонет под ним в его ухо.       Он хочет её, а она его.       И так не только в сексе. — Микаса, — хрипло выдохнул Леви, пытаясь дать всю серьёзность голосу, — было бы прекрасно, если ты ещё раз используешь свои мозги и ответишь на один грёбанный вопрос: ты действительно хочешь этого?       И как можно ещё сомневаться в её настрое. Микаса всецело доверяет и ценит человека, что сейчас рядом с ней.       Только он остановился на этом пути, чтобы подождать её.       И теперь они идут вдвоём.       Да, отдельно они идут быстрее, но вместе — дальней. — Если бы не хотела, то не приходила бы к вам заполнять отчёты, — выделяя последние слова, с отдышкой, сказала девушка, даже и не надеясь чётко дать ответ.       Он услышал, убедился. Она точно не пожалеет.       Леви схватил Микасу за запястье, заставляя отпустить уже наконец член и стянул с неё штаны с нижнем бельём, оставляя её полностью нагой перед собой. Он устроился удобней между её ног и навис над девушкой, всматриваясь в непривычный спектр различных эмоций на её лице. Будет что вспомнить в будущем. Леви уже приоткрыл рот, как она прервала непривычно ласковым голосом: — Я не идиотка и знаю, что, возможно, мне вначале будет больно, — она говорила это без смущения, словно она оповестила о совершенно обыденном.       Демоны и то посмущённей были бы.       Мужчина усмехнулся и прикрыл на секунду глаза. Его прямолинейная, бесстрашная девочка, даже не позволяет ему прямо показать своё волнение в такой волнительный для них момент.       Сейчас они даже позабыли о всех тяжких грехах, что когда-либо совершали.       Две тени одних чувств.       Леви накрыл правую ладонь Микасы и переплёл их пальцы, медленно входя в неё. Он не спешил, следил за каждым изменением на её лице. Боль в таком важном вечере была самым ненужным и лишним чувством.       Они приобрели друг друга.       Какая ещё боль может ворваться между ними?       Но Микаса не проронила ни слова. Всё, что она испытывала — дискомфорт и странные новые чувства внизу живота. То ли дело в её физиологии тела, то ли в обильном количестве смазки — опять же неважно. Она кивнула Леви, давая понять, что все его переживания могут исчезнуть — не место им тут. Микаса ожидала уже почувствовать толчки или же услышать скрип кровати, как Леви настойчиво поцеловал её, проведя языком по нижней губе и вошёл полностью в неё, почувствовав ртом вибрацию от её мычания.       Они словно таким способом закрепили свои обещания остаться вместе.       Словно убедили друг друга в доверии и важности. Хотя и убеждаться надобности не требовало.       В мире, где царит хаос и грязь, Леви и Микасе получилось забыться в объятиях друг друга.       Леви начал медленно — насколько вообще способен был — двигаться, пытаясь не дать ей первых больных ощущений. Микаса не понимала, почему он так, чёрт возьми, сдерживается, если ей так хорошо, нет — невероятно. Она крепче сжала его ладонь и свободной рукой царапала его плечи, пытаясь бёдрами подстроиться под его темп и двигаться навстречу. Леви сразу подхватил и стал двигаться резче, острее. Микаса настолько сильно сжимала его руку, что начала бояться за её целостность. Солнце из окна нагло подсвечивала их потные тела, делая атмосферу более развязанной.       Одна тень одних чувств.       Оба настолько погрузились в друг друге, что забыли о тонких стенах. Впрочем неважно, сейчас ничего неважно, кроме них.       Жизнь была на паузе, когда их взгляды пересекались. Такое непривычное ощущение, словно всё вокруг настолько меркло, что солнце в зените было простой погасающей свечой.       Микаса чувствует себя такой, ну, собой.       Леви ощущает свою важность не как в клейме «сильнейшего», а в простом человеческом.       И оба подарили друг другу то, в чём долго нуждались.       Слышно только битьё ножек кровати об пол и женские стоны с мужскими рваными выдохами-вдохами. Микаса сильно прикусила мужское плечо, рвано шепча его имя. Леви свободной рукой притянул девушку за подбородок к себе, чтобы поцеловать в особой страсти. Их языки вели какую-то обезумевшую схватку, отчего с подбородка Леви капает слюна. Микаса, не выдержав, в порыве укусила его за нижнюю губу. — Ле-еви… прошу… я уже…       Договаривать и не нужно было — он сам ощущал, как она внутри сильно сжимала его член, заставляя рычать от такого. Следующее, что он услышал, было удовлетворённый выдох со стоном, что говорил о первой в её жизнь разрядки. А Леви долго ждать не пришлось — выдержка не вечная, особенно с этой ненасытной женщиной. Он почти до боли зажмурил глаза и приоткрыл рот, словно выдыхая весь возможный воздух из лёгких, и, не выходя из Микасы, тоже кончил, в ответ сжав её ладонь.       Они всецело друг для друга.       Оба были потеряны в их грязных реалиях, но всё-таки нашли тепло и забытое утешение в друг друге.       Нашли свою панацею.       Леви всё ещё не выходил из Микасы, пытался отдышаться и опёрся мокрым лбом об её плечо. Они не двигались, только громкие вдохи и рваные выдохи. Спустя пару минут Леви почувствовал, как женская ладонь и пальцы нежно выводили узоры на его спине. Он усмехнулся, поцеловал Микасу в округлый изгиб плеча и просунул одну руку под спину, а вторую под колени, чтобы переместить их в более удобную позу для отдыха.       Микаса лениво приоткрыла глаза, когда почувствовала подушку под головой и объятья покрывала. Она глядела, как Леви сам ложится возле неё, и потянулась к нему, как маленький, беззащитный ребёнок. Он обнял её в ответ, прислонившись щекой к макушке.       Впервые в его комнате не веяло холодом, а стены не давили на сознание. Впервые Леви хотелось остаться в этой комнате.       Стало спокойно и приятно. — Завтра приходить писать отчёты? — внезапный сонный женский голос заставил усмехнуться.       В разговоре она прямолинейная, любит язвить, не скупа на словах; в бою она чёткая, безжалостная, прекрасно устрашающая; в людских чувствах она аккуратная, неуверенная и всегда должна расставлять все точки над «і».       Да, Микаса прекрасна.       В любых ситуациях, в любых мгновениях. — Приходи, — на выдохе сказал Леви и воровато обернулся на неё добавил: — Но не для отчетов.       Микаса мягко улыбнулась ему, получив ответ, что дал завершённую запятую в их отношениях. Её взгляд застыл на нём, как камедь. — Чтобы отвлечься? — Чтобы отвлечься, — кивнул Леви, сильней притягивая к себе.

Они всё одолеют одним только словом. А слово это — «вместе».

Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.