Until It Hurts

Февраль 1987 г. Негромко постучав, светловолосая девушка осторожно приоткрыла дверь. Хозяин комнаты, удостоив гостью лишь беглым, хмурым взглядом, вернулся к чтению книги. Блондинка грустно улыбнулась, не смутившись того, что внимание ей уделяла лишь идеально прямая спина сидящего за столом брюнета. – Интересная книга? – спросила она, рассматривая знакомую, до боли идеальную обстановку. Кровать, большой шкаф с множеством самых разных произведений, включая те, что не на японском языке, несколько светильников, плакат с внутренним строением человека – никаких излишеств. И почти ничего не указывает на то, что здесь живёт семилетний ребёнок. – Полагаю, что да, – ласково усмехнулась, так и не получив ответа на свой вопрос. Осторожно присела на край кровати, наблюдая за сосредоточенным профилем мальчика. Точнее, пытавшимся выглядеть сосредоточенным. Глаза то и дело косились на гостью, и в итоге брюнет поднёс книгу к лицу настолько близко, что читать её было совершенно невозможно. Зато теперь его было не видно. Этот совершенно ребяческий, но такой милый жест заставил девушку беззвучно рассмеяться. Её очаровательное, почти кукольное лицо стало ещё прекраснее. Похожая на ангела с преобладавшими европейскими чертами лица (хотя её бабушка была иммигрировавшей японкой), большими голубыми глазами и золотыми локонами она часто привлекала внимание людей. Даже чаще, чем хотелось бы. А вот привлечь внимание одного единственного ребёнка, когда это нужно, была не в силах. – Ты обижаешься на меня, Ринтаро? – вздохнула блондинка. Спустя какое-то время из-за книги послышалось отрицательное мычание. Уже прогресс. – Знаешь, – заговорщически начала она. – Я зашла в тот совершенно запретный магазин сладостей и купила те самые шоколадные кексы с вишней. И ореховой посыпкой. Твои любимые, верно? Над книгой показались два сверкающих лёгкой заинтересованностью рубина. – Ото-сама* не одобрит, – небрежно бросил мальчик и снова скрылся за книгой. Кажется, какая-то японская классика. – Мори-сама – суровый человек, но даже он, я уверена, разрешит тебе побаловать себя в честь дня рождения. Твоя мама пообещала об этом позаботиться. И ещё... Девушка стала что-то искать в сумке под вновь появившимся любопытным взглядом. – Знаю, это не очень оригинально, – она вытащила новенькую книгу, украшенную одной лишь лентой. – Но это одно из моих любимых произведений. Как увидела в книжном, подумала, что и тебе может понравиться. Наконец отложив свою книгу, юный господин Мори все же принял протянутый ему подарок. – «Белый клык», – прочитал он на английском. – О чём она? – спросил мальчик, пытаясь не показывать заинтересованности. – О волках. И людях. Книга художественная, подходит и детям, и взрослым. Возможно, это не совсем для семи лет, но... – Я прочитаю! – возразил он, но тут же постарался придать себе деловой вид. – Уверен, я справлюсь. Блондинка усмехнулась: и как она посмела сомневаться в его способностях. Какое-то время они молчали. Наконец мальчик не выдержал: – Не хочу, чтобы ты уезжала, – выпалил, и, пытаясь скрыть смущение от подобной несдержанности, взял книгу на японском и отошёл с ней к шкафу. «Белый клык» остался аккуратно лежать на углу стола. – Мори-сама посчитал, что ты достаточно взрослый для няньки. – Ты не нянька, а гувернантка. Он уволил тебя, потому что ты разрешаешь мне играть и есть сладкое. Ото-сама считает, это отвлекает меня от занятий, но ошибается. Я выполняю все задания на «отлично»! Девушка в удивлении расширила глаза. Брюнет тоже и сразу испуганно посмотрел на дверь, как будто сейчас в комнату зайдёт сердитый, разочарованный отец. Никто не зашёл. – Я... подслушал. Мне жаль. – Желание знать правду не преступление, Ринтаро, – ласково вздохнула гувернантка. Как же она будет скучать по этому совершенно гениальному ребёнку. Так вышло, что её время пребывания в Японии подошло к концу ещё год назад, вместе с окончанием специальной педагогической практики. На тот момент она уже несколько месяцев работала в доме семьи Мори. К своему воспитаннику, который был единственным ребёнком, она сразу прониклась симпатией. Аккуратный, вежливый, обаятельный и смышлёный не по годам мальчик с невероятными алыми глазами не спешил открываться девушке, хоть и делал всё, что ему велели. Родители, особенно отец, относились к нему как к взрослому, и досуг у него был таким же: занятия, дополнительные занятия, самообразование. Ему было пять. Поэтому вскоре время с блондинкой, проявлявшей к нему искреннее внимание и заботу, стали главной отдушиной для наследника семьи. Она просто не могла его оставить. А глава семейства и не спешил от неё избавиться. Наоборот, предлагал отличную зарплату с проживанием, не желая вновь искать кого-то на эту должность. Но теперь сын подрос, и методы её воспитания больше не приходились господину Мори по вкусу. – Расставаться всегда тяжело, – начала девушка, пересев на мягкий ковёр. Рядом, притянув к себе колени в чёрных, выглаженных брюках, присел брюнет. – У меня в детстве был друг. Лучший друг. Мы понимали друг друга с полуслова. Сад, школа – всегда вместе. И при этом не надоедали один одному. Он был моей родственной душой и... Казалось, нас до конца жизни ничего не разлучит... – она ненадолго замолчала, обращаясь взглядом в прошлое. – Он погиб в несчастном случае пару лет назад... Поэтому она так уцепилась за возможность уехать в Японию. Сбежать от воспоминаний. И теперь зачем-то вываливает их на семилетнего мальчика. «Идиотка», – мысленно хлопнула себя по лицу блондинка. Ринтаро внимательно слушал, изучал девичье лицо во время рассказа. Как эмоции сменяли друг друга. Видел отблеск слёз в голубых глазах. Ему не хотелось, чтобы девушка плакала, поэтому сказал то, что в таких случаях говорят все: – Мне жаль. – Ты сказал это, потому что так надо сказать, верно? – совсем не обидевшись, спросила гувернантка. Мальчик неловко пожал плечами. – Спасибо. Но я рассказала это не для жалости к себе. Суть в том, что близкие люди нередко исчезают из нашей жизни, когда мы этого не ожидаем. И это оставляет след. Но нужно научиться с ним жить и двигаться дальше, без сожалений. Каждый новый человек оставляет после себя нечто, что делает нас теми, кто мы есть. Или заставляет извлечь урок. – Значит, люди продолжают привязываться друг к другу, заранее зная, что близкий может в любой момент исчезнуть, и будет больно. Почему? – немного погодя, недоуменно спросил мальчик. – Хороший вопрос, – чуть сконфуженно сказала девушка. Она боялась, что не очень внятно донесла свою мысль, но маленький гений не только понял, но и поставил её в тупик. – Думаю, большинству просто не нравится быть одинокими. И если один человек уходит, ты имеешь права попытать счастья снова. Если захочешь. – Если захочу? – ...Некоторых людей заменить нельзя. Я не смогла. Брюнет усердно думал. Человеческий мозг и правда сложно устроен. – Что такое родственные души? – припомнил прозвучавшее неизвестное словосочетание мальчик. – А? – Ты сказала, твой друг был твоей родственной душой. Что это значит? Не уставая удивляться внимательности воспитанника, блондинка стала задумчиво говорить: – Универсального определения нет. Это действительно может быть твой лучший друг, или кто-то больший. Человек, который знает тебя лучше, чем ты сам. Понимает тебя и принимает таким, какой ты есть. Не осуждает, когда ты оступился, а... просто остаётся рядом. Он, или она, делает тебя лучше, – сложно объяснить юному гению то, что не поддаётся логике, но девушка старалась. – Точнее, ради него хочется становиться лучше, потому что он вдохновляет тебя на это. Верит в тебя, даже когда весь мир обернулся к тебе спиной, – вдумчиво заглянула в алые глаза. – Если найдёшь свою родственную душу, а такой шанс выпадает не каждому, нужно приложить множество усилий, чтобы не упустить её. Ведь другой такой нет. Это не имело никакого смысла. Мальчик подумал, что услышь подобное отец, тот бы хорошо посмеялся. А у него на лице даже улыбка редко появляется. Сам не понимая для чего, брюнет спросил, пытаясь не выдавать смущения: – Значит, ты не можешь быть моей родственной душой? Девушка мягко, но немного грустно улыбнулась. И как на это правильнее ответить? – Я твой хороший друг, Ринтаро. И это тоже чудесно, не так ли? – он без особого энтузиазма кивнул. – Когда встретишь свою родственную душу, а я уверена, что встретишь, порадуешься, что это оказалась не я. Мальчик недоверчиво хмыкнул. – И как я это пойму? – прозвучало нарочито небрежно. Как будто ему было стыдно, что он вообще подобным интересуется. Попытался прогнать непрошенный образ родителя из головы. – Ты почувствуешь. Просто однажды осознаешь, что рядом с ним или с ней тебе хорошо безо всякой причины. И что ты готов сделать всё, чтобы так было всегда. Снова погрузились в размышления. Уютную тишину прерывал лишь ход секундной стрелки на часах. Девушка бросила взгляд на время. Сейчас вечер. Утром её самолёт, нужно ещё успеть собрать вещи. Нехотя, она поднялась. Мальчик тут же поднялся за ней. – Мы ещё увидимся? – тихо, неуверенно. – Я не знаю, – ответила девушка, не желая произносить однозначное «нет». Попыталась свести к шутке. – Возможно, скоро ты меня и не вспомнишь. – Но я не хочу тебя забывать, – слишком серьёзно ответил мальчик. Деланно весёлая улыбка исчезла с очаровательного девичьего лица. Блондинка задумалась, потом снова стала копаться в сумочке. Вытащила из кошелька потрёпанный бумажный лист, оказавшийся чёрно-белой фотографией чудесной светловолосой девочки в пышном платьице. Напряжённо поморщив лоб, всё-таки протянула её брюнету. – Это был, кажется, мой одиннадцатый день рождения. Меня заставили надеть это платье, но позже оно мне так понравилось, что я не захотела его снимать, – усмехнулась девушка. – Можешь оставить её. Мальчик благодарно кивнул. – Она поможет мне найти тебя, когда я вырасту. Мы ведь всё ещё будем друзьями? – не смотря на серьёзный вид, его голос под конец вопроса дрогнул. Не выдержав, девушка в последний раз крепко обняла мальчика. – Всегда, Ринтаро. В девятнадцать лет, прибыв для учёбы в Германию, Мори Огай узнал, что Элиза Бремер (она же Элис Бремер) скончалась от рака в Гамбурге незадолго до своего тридцатилетия.

***

Декабрь 2011 г., Йокогама Они поссорились. По крайней мере, Эцуко так себя чувствовала. Для подпольного хирурга, вероятно, ничего особенного не произошло. Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Не бывает так, чтобы у людей всё было идеально, какие бы отношения их не связывали. Поэтому Эцуко недолюбливала утопии. Даже порой находила их пугающими. Особенно пугало ожидание того, когда безмятежность канет в Лету. Конечно, у них с Ринтаро бывали мелкие споры по разным поводам, но это было, если можно так сказать, по делу, и ситуация невероятно быстро улаживалась благодаря рассудительности и авторитетности Огая. Сейчас же раз эти качества скорее породили конфликт. Всё началось после фестиваля и продолжалось в течение месяца. Сначала это было незаметно. Просто в какой-то момент они стали меньше разговаривать, язвительно препираться, шутливо флиртовать. Огай всё чаще либо засиживался за работой, либо просто пропадал. Не отчитываясь перед ней, естественно. Прекрасно осознавая, что они не в детском саду, Кавамура не жаловалась на отсутствие внимания. Но в ней было неустанное желание помочь брюнету с чем бы то ни было. Если бы этот гений посвятил её в свои планы. Он продолжал молчать. Буквально. Даже Элис обиженно дулась на отстранённого хирурга и уходила восвояси. Так с каждым днём находится рядом с доктором ей было сложнее. Появилось чувство, будто одно её присутствие его раздражало, хотя он того не показывал. Но зная, с чем иногда приходится иметь дело Мори, она не высказывала недовольства. Сократила тактильные контакты до абсолютного нуля. Потом в её появлении в больнице отпала необходимость. Волчице не давали работы ни внутри клиники, ни за её пределами. Даже пациентов поубавилось, как будто весь криминальный сброд стал к зимней спячке готовиться. В тренировках с Фукудзавой не было острой необходимости, так что и они прекратились. У самурая, как оказалось, и без того было полно забот. Например, постигать азы незапланированного отцовства. Кавамура не знала подробностей знакомства Юкичи с малолетним Шерлоком Холмсом, оставшимся без родителей. Но то, как мужчина строчил ей смс с просьбой дать совет или объяснить действия подростка, знатно веселило её. Да, Серебряный Волк не был знатоком детской психологии. Однако за последний месяц он отправил девушке даже больше слов, чем Ринтаро сказал вслух. Свободного времени было так много, что она взялась за учёбу. Немыслимо. Зато Эцуко помирилась с Широ. На самом деле этот посланный ей небесами человек первый подошел к ней, чтобы извиниться. Ему было действительно жаль. А рыжеволосой надоело врать своему лучшему другу. И когда она по-собачьи подставляла волчью морду под осторожные движения пребывающего в исключительном шоке парня, ей стало намного легче дышать. О второй способности Эцуко всё же умолчала. В любом случае, рассказывать о ней не было необходимости. Парень был так впечатлён, что даже забыл про её подозрительную внешкольную активность, что избавило девушку от необходимости снова что-то сочинять. Юкимура и так был благодарен за раскрытие подобной тайны. И заверил её, что секрет уйдёт с ним в могилу. Она слышала его сердце: это была чистая правда. Эцуко точно не заслуживала такого друга. А ещё рыжеволосая заглядывала в «CHERRY PIE». Можно сказать, она зачастила туда. Приходила после особенно напряжённых дней в клинике, чтобы разрядиться в компании лёгкого на подъём Ноа. Иногда к ним присоединялась доктор Като. Сумев продвинуться дальше бара благодаря знакомству с нужными людьми, Кавамура посетила несколько подпольных боёв. В окружении ревущей толпы, крышесносного аромата пота, крови и алкоголя, а также дерущихся в просторной клетке-арене самых разномастных личностей Эцуко... не было дискомфортно. Волк всегда бодро вскакивал и чуть ли не хвостиком вилял, когда они в очередной раз спускались в подвальное, звуконепроницаемое помещение в предвкушении нового зрелища. О своём новом увлекательном времяпрепровождении она подпольному хирургу не рассказала. Не потому что думала, будто он этого не одобрит. Она знала, что не одобрит, но мужчина бы никогда не запретил ей их посещать. Хоть Мори и обладал громким званием её «опекуна», он не сковывал свободу её действий. А сейчас ему, вероятно, и вовсе не до рыжеволосой. Поэтому и не рассказала. В таком экстремально шатком положении прошёл ноябрь. Наступила зима. И хотя с неба не упало ни снежинки, весь город окунулся в предпраздничную суету: украшения, музыка, множество людей в торговых центрах, ищущих подарки к Новому году. Они с Элис временами гуляли по моллу, покупая, к удовольствию блондинки, исключительно сладости. В благодарность девочка поделилась с ней тайной о том, что равнодушный к сладкому доктор имеет запретную слабость к одним конкретным кексам. Их Эцуко и решила купить ближе к самому празднованию. В прошлом году она, помнится, просто легла спать. Первый Новый год без семьи. Они не были так близки с Мори тогда, поэтому она решила остаться дома в компании телевизора и еды на вынос. Без праздничного настроения. В этот раз как-то само собой подразумевалось, что они будут праздновать вместе. Не будет же Огай работать, в самом деле. Кавамура, поддавшись неведомому порыву, купила тёплое праздничное кимоно глубокого, тёмно-синего цвета с золотистыми узорами цветов и журавлей. Девушка собиралась надеть его тридцать первого декабря. Они могут поесть незамысловатых блюд, приготовленных кем угодно, но точно не ей самой. Мори обязательно съязвит по поводу её наряда, но после непременно сделает ей самый лучший комплимент из возможных. Элис будет уплетать конфеты за обе щеки. Потом, после ста восьми храмовых ударов, они выйдут на улицу и будут гулять до восхода солнца. А назад доктору наверняка придётся нести блондинку на руках, ибо она слишком устанет. И он с удовольствием сделает это. Каким бы пугающим Мори Огай не представал в глазах окружающих, ему не были чужды обычные человеческие радости. Эцуко знает. Но вселенная любит бить её под дых. Рыжеволосая решила внести атмосферу праздника и в клинику, украсив кабинет главного врача. Вряд ли пара гирлянд подорвала бы его авторитет. Даже главная медсестра поставила на первом этаже небольшую декоративную ёлочку, а санитар и вовсе ходил в шапке Санты. Огай и бровью не повёл. Впрочем, её действия тоже не порицались. И так, как доктор Мори был скорее задумчивым, чем напряжённым, Эцуко заговорила про праздники. Ответом ей послужило молчание: он её не слушал. Весь месяц он её не слушал. Не грубил, не отчитывал, не злился. Как будто её вообще не было. И девушка... Ну, она Эцуко Кавамура, она не будет молчать вечно. Тогда она с вложенным в каждое слово раздражением и колкостью поинтересовалась, что такого занимает думы доктора последний месяц, что он ведёт себя откровенно по-хамски (она сдержалась, чтобы не сказать по-свински). Впервые за долгое время удивлённые рубиновые глаза осознанно на неё посмотрели. И мгновенно подёрнулись льдом. Он говорил холодно, размеренно, как если бы отчитывал импульсивного нестабильного подростка. Ах, точно! Эцуко не могла повторить идеально ровного тона хирурга, но голос не повышала. Поэтому её реплики походили на смесь змеиного шипения и хищного рычания. Это звучало бы жутко для других. Но Огай от её слов никак в лице не менялся. И в какой-то момент... – Я не сделала ничего, чтобы заслужить такого отношения. – Извини, прекрасная Эцуко, что я не ставлю твои эмоциональные нужды на первое место в списке своих приоритетов. «Её эмоциональные нужды». Она замолкла. Прям резко, с совершенно опешившим лицом. Потому что это было обидно. Девушка всматривалась в адские омуты, но в тех даже черти напряжённо притихли. Что она хотела увидеть? Сожаление? Раскаяние? Он ведь это не серьёзно... Сверлила взглядом с выражением: «Эта та часть, где ты извиняешься». Но ничего не происходило. Ринтаро бы извинился. А заведующий подпольной клиникой доктор Мори Огай смотрел на неё с отстранённым ожиданием. Видимо, с ожиданием того, что она уйдёт, и больше не будет напрягать его гениальные извилины. Она ушла. Ушла не хлопнув дверью, а оставив ту открытой настежь, чтобы хирургу пришлось сделать усилие, встать и закрыть её самостоятельно. Взяла отпуск. Официально, насколько это возможно. До следующего года. И вот теперь шла по нарядной Йокогаме, прислушиваясь. Сейчас город звучал прекрасней, чем когда либо. Его голос заглушал обиду, не позволял проронить не единой слезинки. Она не будет плакать из-за Мори Огая. Возможно, ей стоит сделать футболку с этой надписью. Хуже обиды было осознание, как наивно она предвкушала наступление праздника. Она. Спланировала. Чёртов. Новый. Год. Что ж, по крайней мере, она сможет выспаться. Возможно, Элис кинет Огая и присоединиться к рыжеволосой за поеданием вкусностей. Девушка безрадостно хмыкнула: нет, не кинет. Гудок машины заставил её дёрнуться. Сигналили не ей, но Эцуко обнаружила себя стоящей рядом со светофором. Она так задумалась, что пропустила три зелёных света. А задуматься было над чем. Куда ей идти? Чем люди занимаются в отпуске? Не идти же ей домой и делать домашку. Как вообще можно задавать домашку в канун праздников? Чёртово японское образование. Радует только, что важные тесты перед последними каникулами в её жизни закончились в ноябре. А Кавамура, вероятно, в ближайшее время поскользнётся и сломает ногу. И пусть только доктор Мори не сделает ей праздничную справку по возвращении на работу. С опасно предвкушающей улыбкой девушка направилась в ставший почти родным бар. У неё появилась идея. ••• Следующие две недели прошли в таком темпе, что у Эцуко не было возможности напрячь свою голову мыслями о подпольном докторе. За это она должна была поблагодарить своих уже почти бизнес-партнёров Рэй и Ноа. У рыжеволосой ушёл примерно час на то, чтобы убедить владелицу подпольных боёв допустить её до них. С Ноа получилось быстрее, так что пятьдесят минут из шестидесяти он был её адвокатом. Опасения шатенки можно было понять. Пусть они и стали друзьями, но девушка всё ещё находилась в ближайшем окружении доктора Мори, и, очевидно, была не просто у него на побегушках. После заверений о том, что это место находиться в конце списка приоритетов мужчины (где-то перед её эмоциональными нуждами), и фразы девушки, что ответственность за себя она несёт сама, Като дала добро. И посмотрела на неё так... продолжительно. Наверное, увидела в её глазах желание забыться и, тем более, держаться подальше от больницы. И поняла. Мудрая женщина. За эти дни Эцуко участвовала в пяти боях. И все пять выиграла. Девушка не сообщала друзьям, что она эспер. Но заживающие царапины, на которые доктор Като накладывала повязки для видимости, говорили сами за себя. Хотя сильно подозрительными её драки не выглядели. Сначала ей подбирали относительно равных соперников, потом более опытных. Так сказать, постепенно увеличивая сложность. И волчице доставалось по-настоящему: сотрясение, сломанные рёбра, о многочисленных ушибах лучше молчать. Это вышло далеко за рамки тренировок с Юкичи. И оно всё того стоило. Волк был доволен тем, что ему не надо сдерживаться. Просто заходился в экстазе. Настоящая битва до крови. А удовлетворение волка передавалось и ей. Сила и свобода дарили опьяняюще ощущение. Но Эцуко не позволяла зверю зайти слишком далеко, не допускала летальных исходов. Уж этот поводок девушка держала крепко. В свободное время она частенько засиживалась в квартирке Ноа, где они в основном пили и танцевали под зажигательную то ли индийскую, то ли арабскую музыку. Парень любил подобный колорит. Даже хмурая докторша могла снять с себя маску и расслабиться в их компании. Чаще только они собирались в «Пироге», куда после боёв заваливалась вся толпа. Как сегодня. – Они тебя недолюбливают. – Недолюбливают? Какой это цвет, горчичный? Ноа состроил язвительную мордашку. Эцуко не осталась в долгу. Да, ещё одно открытие месяца было в том, что этот весёлый парень с проницательным прищуром был эспером. В Йокогаме, вероятно, вообще была самая большая плотность одарённых на один квадратный метр. А у Эцуко уже глаз был намётан на всякого рода «необычности». Вот она и приметила, как с виду беспечный Ноа подолгу может сосредоточенно наблюдать за людьми в баре и улаживать конфликты до того, как они начались. Поэтому она подсела за барную стойку со спрятанным под ней же ножом, чётко думая, как воткнёт его парню в руку, но никак это не показывая. Для проверки, конечно. И тот стал коситься на неё настороженно, даже опасливо. А потом она продемонстрировала ему нож и прямо спросила, не эспер ли он. Очень сильно некультурно выругавшись, Ноа рассказал про способность «Калейдоскоп», позволяющей видеть ауры людей. Эмоции, намерения, или даже отношения между двумя людьми, если те стоят рядом. И каждый цвет ауры имел своё значение: красный – опасность, зелёный – отвращение или презрение, голубой – грусть, и т. д. Не сошёл с ума парень только потому, что научился фокусироваться на конкретном человеке, а не видеть цвета постоянно. Теперь он фокусировался на тех, кому Эцуко успела надрать зад. – Скорее оранжевый. Очевидно, к непонятной девчонке, которая не без труда, но побеждает «заслуженных» бойцов, уважением не спешили проникаться ни сами бойцы, ни зрители, которые ставили на своих любимчиков деньги. У рыжеволосой тоже собралась фанбаза, но людей в ней было значительно меньше. Эцуко посмотрела на кошку удачи в слишком большом новогоднем колпаке и поскребла ей нос. Ей всего-то нужно выпускать пар время от времени. Девушке всё равно на покалеченные эго взрослых мужчин. Психологическое унижение волка вообще не будоражит. Но людям же нужно кого-то винить в своих проблемах. – Минуточку внимания, – неожиданно громко произнесла Эцуко, заставив Ноа дёрнуться. В баре стало тихо, все перевили любопытные и язвительные взгляды на девушку. «Как в школе», – эта мысль заставила её расслабиться. А дальше слова полились сами собой. – Многие из здесь присутствующих очевидно недолюбливают меня. Особенно ты, Ящер, ты ведь спишь и видишь, чтобы мой позвоночник переломать, – прыткий и имеющий довольно крепкий удар мужчина усмехнулся. Он был второй её победой. – И я понимаю. Я знатно подкосила вашу прибыль. И вероятно, ранила ваши чувства, – послышалась пара смешков. Доктор Като и Ноа в ожидании переглядывались. – Мой отец, Тэкеши, – неожиданно перевела тему Эцуко, сама от себя этого не ожидая. – Он был таким же простым жителем Йокогамы, как и вы все. Делал всё, чтобы его семья ни в чём не нуждалась. Делал... разные вещи. Эти бои помогают выжить вашим семьям, вам самим. Не подохнуть в мире, где иметь медицинскую страховку не является общедоступной привилегией, – в зале некоторые медленно кивали. – Каждый выигранный мной бой – заслуга, в первую очередь, моего отца. Он умер, и прошло уже достаточно времени. Но я здесь благодаря ему. Жива, здорова. Мне не нужны выигранные деньги, зато нужны доктору Като, чтобы она могла оказывать медицинскую помощь тем, кому она необходима, – доктор Като утвердительно кивнула. Эцуко сама это заявила в самом начале их договорённости. Толпа одобрительно зашепталась. – Нам с ней повезло, правда? – спросила и подмигнула шатенке. Раздались согласные возгласы. Рэй весело отмахнулась от приобнявшего её Ноа. – Я здесь новенькая, Но я не враг, – спокойно закончила Эцуко. – Надеюсь, и вы это поймёте. Приподняла бутылку вишнёвого пива напоследок. И уже собиралась сесть обратно... – За Тэкеши. Рыжеволосая удивлённо посмотрела на Ящера. Тот ей кивнул. А дальше имя её отца стало разноситься со всех уголков бара. – За Тэкеши! За Тэкеши! Все эти люди пили за её отца, не знав его ни дня в их жизни. И Кавамура была благодарна каждому из них. Эцуко обернулась на поражённо улыбающегося Ноа. Увидела поддержку в глазах Рэй. Три бутылки вишнёвого пива звонко соединились в воздухе. ••• «Абонент, которому вы звоните, временно недоступен. Пожалуйста, перезв...», – мужчина слегка раздражённо прервал автоматический голос, сбросив звонок. Огай чувствовал себя очень... неопределённо, стоя во дворе дома Эцуко и безуспешно пытаясь до неё дозвониться. Соседка девушки, излишне любопытная старушка с хронической бессонницей, любезно сообщила, что Кавамура ушла вчера днём, и с тех пор дверь её квартиры ни разу не хлопнула. Сейчас было одиннадцать ночи. Эцуко два дня не ночевала дома и отключила телефон. Нет, брюнет совсем не волновался. Кажется. Она позвонила бы ему в случае чего-то важного. Несмотря на произошедшее, набрала бы его в первую очередь, верно? Элис в его голове ехидно усмехнулась. Почти три недели от рыжеволосой не было ни слуху, ни духу. Брюнет и не ожидал, что волчица быстро забудет обо всём и придёт в клинику как ни в чём не бывало. Он знал, что гордость не позволила бы. Поэтому мужчина сосредоточился на первоочередных задачах, навалившихся на него вместо новогодних подарков. Тех, о которых лучше не говорить вслух. Но если раньше огненный вихрь густых волос маячил на периферии, или девушка просто проводила время с Элис, чем блондинка любила похвастаться, то сейчас её не было вообще. Маленькая бунтарка даже не была на связи, хотя у них была договорённость оставлять телефон включённым при любых обстоятельствах. Возможно, «отпуск», на который отправилась рассерженная волчица, не входил в список этих обстоятельств. Хирург знал, что перегнул палку. Эцуко действительно не заслужила такого отношения. Жалкие осколки того, что осталось от его совести, с каждым днём сильнее впивались в его и без того перегруженный мозг. Посчитав, что сможет с этим жить, мужчина никак не отвлекался на это. Три дня. Его не трогало мрачное возмущение объявившей бойкот Элис. Неделя. Тишина кабинета помогала сосредоточиться, как и отсутствие вопросительного, обеспокоенного взгляда. Две недели. «Абонент временно недоступен...» Напряжённо усмехнулся. Как мелочно и беспечно было отключить телефон. Что ж, Эцуко не маленькая. Он не будет за ней бегать. Три недели. «Абонент временно недоступен...» Только у этой девушки хватает смелости его игнорировать. Бесстрастно глядя на переломившийся в его руке карандаш Огай признал, что его, возможно, волнует абсолютная неизвестность о том, что происходит с Эцуко Кавамурой. И не радует её отсутствие в стенах клиники. Ему бы стоило поручить кому-нибудь приглядывать за девушкой. Но он даже об этом и не подумал сначала. Возможно, и хорошо, что не подумал. Тэкеши не раз рассказывал ему об особенности обострённого звериного чутья определять слежку. Подобный жест ещё больше взбесил бы Эцуко. Ждать, пока своенравная девушка объявиться в январе, хирург не собирался, поэтому отправился к волчице домой, уповая на то, что в такое время она будет у себя. Не была. Существовало не так много людей, с которыми Эцуко любила свободно проводить время. Хоть в девушке и было что-то, что располагало к себе совершенно разных людей, предпочитала она всегда компанию самых близких. Фукудзаву можно отбросить. Едва ли Эцуко так надолго задержалась в компании Серебряного Волка. Был ещё школьный лучший друг. Но каникулы Эцуко начинаются только после Рождества, исключительно символичного в Японии, а рыжеволосая едва ли посещала учебное заведение, учитывая, что сегодня среда. Оставался последний вариант. Самый нежелательный. Припарковавшись возле бара, Мори беспрепятственно прошёл внутрь. Чтобы не обнаружить ни одного из трёх возможных искомых лиц. Людей вообще было мало – значит большинство внизу. Праздничный сезон никак не притуплял у людей желание помахать кулаками и заработать на этом. Его также беспрепятственно пропустили в подвальное помещение. «Познакомил на славу», – подумал хирург, проходя в шумное, душное помещение. Слегка брезгливо скривив лицо, он медленно прошёл позади беснующейся толпы, наблюдающей за очередным боем. Тот его мало интересовал, да и за многочисленными спинами ничего не разглядеть было. Поэтому доктор никогда не горел желанием приходить в это место – грязно, громко и бесцельно. Деньги? Он знал множество других способов их достать. А уж удовольствие от подобных зрелищ и вовсе сомнительно. Кто же знал, что сегодня он пересмотрит своё мнение, касаемо последнего пункта? Доктор Като, вправлявшая чужое плечо в «перевалочном углу», заметила его раньше, чем он успел приблизиться. У неё было около четырёх секунд на моральную подготовку к разговору. – Я бы сказала, что рада тебя видеть. Но мы оба знаем, что это не так, – отправив пациента восвояси, произнесла женщина, вынужденно повышая голос. Взгляд карих глаз как всегда напряжённый, но не пугливый. Рэй периодически переводила его в сторону клетки с бойцами. Огай приподнял уголки губ. – Эцуко Кавамура. Невысокая, рыжая, слегка стервозная. Помнишь её? – в ответ женщина слегка улыбнулась и кивнула. Огаю не понравилась эта улыбка. Посерьёзнев, он задал самый лаконичный вопрос: – Где она? Като с пару секунд будто пыталась прочитать его мысли, но в итоге беззвучно хмыкнула и кивком головы пригласила следовать за собой. Прямо в беснующуюся толпу. Перед шатенкой люди уважительно раздвигались, но от шоу старались не отрываться. Посмотреть там было на что. В этом Мори убедился, когда они остановились у основания залитым белым светом рингом. То, что подпольный хирург предполагал подобный вариант развития событий, не значит, что он не смог поразить его в своём осуществлении. За клеточной стеной рыжеволосая девушка только что заставила своего подкаченного соперника ненадолго потерять ориентацию одним хуком с разворота. Подпрыгнула, вцепилась в решётку над головой и ударом обеих ног втолкнула мужчину лицом в боковые прутья. Мори даже не поморщился от раздавшихся над ухом криков зрителей, будучи полностью сосредоточенным на знакомой фигуре в центре арены. Кроссовки, черные, облегающие стройные ноги лосины и свободная серая футболка без рукавов, открывающая в меру рельефные руки. Длинные волосы затянуты в высокий хвост, пара вылезших локонов давно отросшей чёлки прилипла к шее от пота. Всмотревшись внимательней, брюнет заметил в рыжих волосах хаотично окрашенные синие пряди. Уголки губ девушки чуть приподнимались в ухмылке, тело потряхивало от бегавшего по венам адреналина и дофамина. А ещё глаза – горящие самым ярким светло-зелёным огнём предвкушения, полные сосредоточенности на противнике и без капли сомнения в них. Невероятно, но в этом гадком по всем параметрам месте Мори Огай стал свидетелем одного из самых эстетически прекрасных зрелищ в своей жизни. Противники снова сошлись. Несколько ничего не значащих уклонений, и поднявшаяся для удара нога рыжеволосой была перехвачена стальной хваткой мужчины, после чего ему удалось опрокинуть её и нанести удар по лицу. Голова Эцуко дёрнулась в сторону, теперь на щеке красовалась большая кровоточащая ссадина, а нижняя губа лопнула. Огай нахмурился. Он хорошо осознавал, что подпольный бой не игра в песочнице, да и подобный синяк исчезнет уже сегодня. Но ему определённо точно не нравилось, когда его Эцуко причиняли вред. Даже если вышеупомянутая добровольно на него подписывалась. Безрассудная Окаминоко. Противник не спешил наносить новый удар, а лишь вскинул руки и прошёлся по кругу, собирая похвальные возгласы зрителей. Это дало рыжеволосой время сплюнуть собравшуюся за щекой кровь, подтереть тыльной стороной ладони губу и снова стать в стойку. Когда мужчина попытался перехватить её поперёк талии в попытке опрокинуть, волчица совершенно неуловимо изогнулась, обернулась вокруг крепкого тела ногами и, крутанувшись, сама опрокинула его. Оба бойца тяжело дышали. Похоже, бой продолжался уже значительное время. – Хм, наши соперники не желают принимать поражение. Нужно их взбодрить, как думаете? Огай узнал парня. Кажется, его звали Ноа. Так этот совладелец ещё и конферансье на полставки. Со всех сторон послышался стройный хор голосов: – Ледяной душ! Ледяной душ! Ледяной душ! И что это должно... Встроенные в верхние прутья клетки вентили открылись по дистанционной команде, и на ринг многочисленными разбрызгивающими струями хлынула вода. Судя по тому, как вздрогнули оба бойца, действительно ледяная. Мужчина сквозь стену воды пошёл на Эцуко тараном и с силой вжал её спиной в решётку. Голова той предусмотрительно наклонилась вперёд, избегая нового сотрясения. Они были близко. Так, что Огай мог разглядеть гусиную от холода кожу Кавамуры. – Мне даже жаль портить это милое личико, – заговорил её противник, но слышала его только Эцуко. Он предплечьем давил ей на горло, второй рукой обездвиживая корпус. – Сдавайся, красотка. Даже если два человека являются закадычными друзьями в жизни, на ринге они соперники и только соперники. И нужно биться либо пока один ни сдастся, либо, что происходит гораздо чаще, пока один не вырубит другого. Эцуко нравился такой подход. – За красотку спасибо, но это вариант не для меня, – пытаясь отвести чужую руку от лица, проговорила волчица. Вода перестала заливать ринг. – Я сильнее тебя. – А я злее, – она наконец добралась до болевой точки и зажала, выворачивая расслабившуюся руку в сторону. Ребром второй руки ударила по горлу. Мужчина с округлившимися глазами отпустил Эцуко и отошел на пару шагов. Не успел он опомниться, как рыжеволосая вдарила по приводящей мышце бедра. От резкой боли борец опустился на колено, дав рыжеволосой возможность опрокинуть его на спину, зажав шею ногами. Чтобы перекрыть доступ воздуха. Победить его же оружием. Всё никак не сдающийся мужчина смог развернуться, подхватить девушку за бёдра и подняться. Тогда Эцуко вновь обхватила верхнюю решётку. Та стала скользкой из-за воды, но благодаря бинтам на руках, необходимых для защиты костяшек, рыжеволосая держалась крепко. Одними ногами развернув парня к себе спиной, со всей оставшейся силой напрягла ноги. Спустя несколько секунд противник расслабленно выпал из её хватки. Эцуко спрыгнула рядом с бессознательным противником. Бой окончен. Она победила. Кто-то радостно взревел. Кто-то в расстройстве застонал. Но как минимум половина толпы стала дружно скандировать: «Вол-чи-ца! Вол-чи-ца! Вол-чи-ца!» Волчица. Лаконично и по сути. Эцуко не вскидывала руки, не кричала победно. Лишь с хищной полуулыбкой рассматривала поверженного противника. Мокрый хвост сбился, и девушка сдёрнула резинку, позволяя волосам разметаться по плечам и спине. Влажная кожа девушки блестела в белом электрическом свете, футболка потемнела от воды и плотно облепила подтянутый торс, привлекая к себе взгляды даже разочарованных проигрышем зрителей. Хотя ничего излишне откровенного в виде девушки не прибавилось, Огай отметил, что тихо наслаждающаяся победой Эцуко, прошедшая кровь и ледяной душ, была вторым эстетически прекрасным зрелищем в этом месте. И по настоящему привлекательным. С кровью на лице, растрепанными мокрыми волосами и в центре бойцовского ринга Эцуко была красивой. Что-то в ней изменилось. Словно звериная сущность ещё сильнее проявилась в девичьем облике. Непокорность, свободолюбие, опасность сквозили в каждом движении рыжеволосой. И в дерзком взгляде фисташковых глаз, направленном прямо на доктора. ••• То, что после произошло в баре, было до боли абсурдным. Переодевшись в квартирке Ноа, где девушка иногда оставалась ночевать, со всё ещё влажными кудрями Эцуко спустилась к во всю веселящемуся народу. И сразу выхватила знакомую фигуру, расположившуюся за барной стойкой. С бутылкой вишнёвого пива. Абсурд. – Поздравляю с победой, – абсурд. – Что тебе надо? – Ты не отвечала на телефон. Я волновался, – Эцуко вздёрнула бровь. Абсурд. Но ей хотелось просто спровадить чёрт знает сколько расшатывающего её душевное равновесие мужчину подальше. И побыстрее. – Люди отключают телефон в отпуске. Чтобы начальство неожиданно не побеспокоило, – без капли язвительности ответила девушка. Доктор прожигал её изучающим взглядом. – Тем не менее, вот она я: жива, здорова, счастлива. Можешь идти. – Давай поговорим, Окаминоко. В более тихом месте, – тон доктора не был просящим, но и не повелительным. Скорее примирительно предлагающим. – Давай, – рыжеволосая улыбнулась. – В январе. Огай вздохнул. Синяки под глазами мужчины стали больше с их последней встречи. Кавамура подумала, что лучше бы он потратил время на сон, чем на... это. – Я никуда не уйду без тебя, Окаминоко. Ты ведь понимаешь это? Мы поговорим сегодня. – Не уходи. Веселись. Пей. Заводи знакомства. Возможно, ты даже найдёшь здесь ещё одну Эцуко, с которой можно поговорить, – беспечно сказала девушка и отошла в другой конец бара, к сидящей на кожаном диванчике компании. «Другая Эцуко. Абсурд». Мори, в принципе, и не ожидал, что всё пройдёт легко. Прикрыл глаза. К стоящей напротив бутылке даже не притронулся. Хмыкнул, поражаясь самому себе. Он проложил ковровую дорожку из своей гордости до этого бара, и теперь как отчаянный старшеклассник ждёт, пока популярная девушка обратит на него внимание. Абсурд. И зачем? С ней ведь действительно всё в порядке. В компании новообретённых друзей, с новым хобби и вполне довольная жизнью. «Сам виноват», – брякнул голос Элис изнутри. А то он не знает. Снова глянул на Эцуко. Она не пыталась выглядеть показательно счастливой и безразличной. Стояла со скрещёнными руками в обтягивающем зелёном свитере и серых джинсах, спокойно слушая розоволосую собеседницу и время от времени изгибая губы в улыбке. Интересно, что будет, если он закинет её на плечо и унесёт отсюда? Исключительно, чтобы поговорить. «Скандал, будет. Громкий», – продолжал причитать детский голосок. Оторваться от созерцания девушки его заставили сначала алкогольное зловонье с боку, а потом опустившееся на плечо липкая рука. «Придётся нести пальто в химчистку», – с желанием отрезать эту самую руку, буднично подумал Огай. Он с любезной улыбкой обернулся к нависшей над ним особью мужского пола. За его спиной маячило ещё две такие же. «Да. Дай мне повод», – мрачно пронеслось в голове брюнета. Он не мог видеть напряжённо наблюдавших за ним зелёных глаз, но чувствовал их. А потом был... Ну, абсурд. ••• Выйдя на улицу, Эцуко яростно натянула на себя коричневую отцовскую дублёнку, ставшей её верхней одеждой на постоянной основе. Морозный воздух неприязненно холодил кожу головы, но шапку она с собой не взяла. Ничего, потерпит. Сзади послышались шаги, заставившие её не менее яростно развернуться в немом ожидании. Доктор выглядел расслабленно и пребывал, кажется, в приподнятом расположении духа. Как будто минутами ранее он не вырубил двух амбалов и не приставил третьему скальпель к горлу. Те, конечно, сами нарвались, но... «Что скажешь, Окаминоко? Что мне с ним сделать?» – Я слушаю, – глухо прорычала девушка. – Пойдём в машину, Окаминоко. Не хватало ещё, чтобы ты застудила свою чудесную головку. Кстати о ней, – взгляд прошёлся по ярко-синим локонам. – Новый стиль? Мне нравится. «Дыши, Эцуко. Главное дышать». Просто невероятно. Сначала прогоняет, а теперь нагло приходит и уводит с вечеринки, как излишне обеспокоенный родитель. Да ещё и угрожая чужой жизни. Зачем это всё? Извиниться, ему жаль? Нет. Мори Огай никогда не жалеет о своих действиях. Хочется вернуть свою ручную волчицу? Да, больше похоже на правду. Осознал, что упустил её из своего вида, и теперь она беспрепятственно гуляет, где хочет. Появилась свободная минутка в плотном графике, и теперь можно вернуть контроль в свои руки. «Ведь ты жить не можешь, без того, чтобы всё контролировать, Ринтаро? Что ж, ты сам обучил меня правилам этой игры». С непроницаемым лицом, но источая недовольство каждой клеточкой своего тела, рыжеволосая пошла прямо к знакомому серебристому седану. Вот только остановилась у водительской двери, а не пассажирской. Вытянула руку в ожидании. Доктор Мори остановился напротив со снисходительно-подозрительным видом. – Ты хотел поговорить в тихом месте. Я знаю такое, – выжидающе потрясла рукой. Он знал, что она умеет водить. Даже права в начале осени получила. Но ведь это не просто так. Какой подвох его ждёт? Достав из кармана ключи, мужчина перебросил их волчице. Это было справедливо: девушка вышла из бара, поддавшись ему. Теперь очередь Огая идти на уступки. Они ехали молча. Выехали из жилых кварталов, покрутились, дабы объехать несколько пробок, и теперь свободно ехали прямо по автостраде, выезжая на мост Йокогама Бэй. Обычно путающаяся в построении и обнаружении маршрутов любого толка Эцуко не выглядела ни капли растерянной или озадаченной. Сосредоточилась на дороге, полностью игнорировала присутствие мужчины. – Есть хоть один шанс, что ты расскажешь мне, куда мы едем? «Что такое, Ринтаро? Не нравится неизвестность?» – Не доверяешь мне? – с холодной усмешкой проронила, даже не взглянув на него. Мори (в который раз) устало вздохнул, уверенный, что на любой его ответ у девушки найдётся колкость. Повернулся к окну, рассматривая ночную Йокогаму, ещё более яркую от обилия праздничных светодиодов. Прикинуть даже приблизительно, что взбрело в голову Эцуко, не представлялось возможным. По ту сторону моста было великое множество «тихих» мест. Рыжеволосая действительно была плоха в ориентировании на местности. Но эта дорога была вызубрена наизусть ещё в пять лет. Почти каждый день – одни и те же виды из окна, сосредоточенная, но воодушевлённая мама. В отличие от хмурой рыжеволосой девочки, которая предпочла бы оказаться подальше от... Ботинок сильнее вдавливал педаль газа. Медленно, настойчиво. Огай невозмутимо наблюдал за растущими показателями спидометра, полагая, что Эцуко решила отвлечься и насладиться скоростью на практически пустом мосту. Но мост кончился. А скорость продолжала расти. Едва ли подобная бунтарская выходка способна вывести его из равновесия. Брюнет хмыкнул. 120 км/ч. Штрафа он не боялся. Машина была зарегистрирована на ныне почившего человека. На него выйти невозможно. Волчица это тоже понимала. 130 км/ч. Руки девушки вцепились в руль, черты лица заострились. Огай перестал смотреть куда они едут, сосредоточивший на рыжеволосой. Какой у неё там водительский стаж? – Возможно, стоить сбросить скорость, Окаминоко. 145 км/ч. «Ехали в машине... Мама пыталась помириться... Голубая вспышка... Авария», – ненавязчиво вспомнился рассказ Эцуко. Два варианта: либо это месть, и девушка проверяет его доверие, а заодно и нервную систему на прочность. Либо она медленно теряет контроль. 160 км/ч. Поправка: быстро теряет контроль. Он попытался было дотронуться до рыжеволосой, но стоило ему наклониться в её сторону, она дернула пальцами одной руки, на которых тут же заплясали голубые всполохи. Мужчина оказался вжат в сиденье без возможности пошевелиться. Косившиеся на него зелёные глаза на секунду вспыхнули золотом. – Если ты хотела меня проучить, Окаминоко, у тебя получилось, а теперь снизь скорость, – голос продолжал быть спокойным, но сердце... Возможно оно билось быстрее, чем нужно. 170 км/ч. «Не доверяешь мне?» Редкие постройки были разбросаны вокруг. Многоэтажек поблизости не наблюдалось. Только одно крупное здание чуть поодаль. Дорога перед ними резко сворачивала вправо. На такой скорости это не вывезти. «Не доверяешь мне?» Он больше не пытался достучаться до Эцуко. Она либо знает, что делает, либо они разобьются. Оставалось лишь довериться. В раз синие путы перестали давить на Огая. Эцуко вжала тормоз в пол и крутанула руль, заставив машину с визгом развернуться на девяносто градусов. По инерции она могла и перевернуться, и просто врезаться во что-нибудь. Водительский стаж девушки действительно не позволял выписывать таких кульбитов. Зато позволял «Восточный ветер». Поэтому практически спокойно седан вернулся в состояние покоя, подсвечиваемый синим мерцанием. Встав относительно ровно, рыжеволосая заглушила двигатель. И посмотрела на Огая примерно таким взглядом, с каким он выходил из бара. Мужчина тоже смотрел прямо на девушку. Почти ничего не выдавало его напряжения и тихой злости. Но Кавамура их видела. Вот прикрыл глаза, вероятно, считая до десяти. Он ведь наверняка знаком с дыхательным мастерством Фукудзавы. – Тебе это совсем не нравится, правда? – безэмоционально сказала Кавамура, внимательно рассматривая лицо напротив. – Терять контроль. Кровавые рубины сверкнули в темноте салона. Но прежде, чем доктор ответил, Эцуко выскочила из машины и продолжила путь к одной ей известной цели. Естественно, не дожидаясь его. «Эта девушка сведёт меня с ума», – обречённо вздохнул Огай и поспешил нагнать волчицу. Он определённо не представлял, что попытка примирения с Эцуко приведёт его на пустой открытый каток. По крайней мере, мужчина понял, куда они приехали. Тем самым крупным зданием оказался спортивный центр Йокогамы. Здесь были собраны всевозможные удобства для взращивания юных талантов в различных областях. Почему сюда, Эцуко? Рыжеволосая больше не выглядела раздражённой, яростной или даже безразличной. Просто спокойной. И Мори тоже стало спокойно, несмотря на недавнюю выходку. Он опёрся руками о бортик катка рядом с девушкой. И ждал, зная, что первой говорить будет именно она. – Я была неожиданным ребёнком, но любимым. И мама хотела вложить в меня как можно больше всего, сделать единственную дочь такой, какой сама не была, – погрузившись в воспоминания, начала рассказывать волчица. – Красавица, отличница, спортсменка – такой она меня видела. Вот и записала на фигурное катание, когда мне почти пять исполнилось. Её мечта, – помолчала. Потом со смешком фыркнула: – Я его ненавидела. Всё было небезнадёжно, пятилетняя Эцуко неплохо держалась на льду. Хоть тренер и утверждала, что у меня энергия пули, а грация слона, из этого могло получиться что-то стоящее. Просто скользить по льду и делать трюки мне тоже нравилось. Но не ради каких-то спортивных достижений. Мне не нравилось проводить свободное время на тренировках, вместо того, чтобы кататься на качелях, или гулять во дворе, или читать. Не нравилось, что было запрещено есть сладкое, жареное, мучное, да вообще всё, – девушка всплеснула руками. Мори понимающе приподнял уголки губ, но Кавамура смотрела точно на лёд. – Но я ничего не говорила. Продолжала набивать синяки на катке и исправно делать уроки, так что уже в первом классе я знала больше сверстников. Мне не хотелось расстраивать маму. Стараться преуспеть во всём мне казалось чем-то само собой разумеющимся. А потом мама стала более занятой, и больше времени со мной стал проводить папа. Заметил моё подавленное состояние. И я всё ему рассказала. Он в тот же день скупил мне полкондитерской и отвёл на колесо обозрения. Родители знатно поскандалили. Они часто ругались из-за меня. Хоть и в разводе были, но воспитывать меня хотели оба. Ну, а я была папиной дочкой. И на фигурное катание больше никогда не возвращалась. Отношения с мамой стали напряжённее, но она со временем отошла. Мне дали большую свободу в отношении учёбы и личного времени, которое я любила проводить в полицейском участке, – усмешка сменилась грустной улыбкой. – Всё стало хорошо. И тут фисташковые омуты обратились на мужчину, проникая, казалось, ему в душу. – У тебя не было того, кто забрал бы тебя с катка, Ринтаро? Он растерялся. На секунду, но Эцуко что-то в нём пошатнула. Глянул на идеально ровную поверхность льда. – Был. Но не долго. Девушка понимающе поджала губы и кивнула. Брюнет был благодарен, что она не сказала пресловутое «Мне жаль». Хотя если бы сказала, то сделала бы это не потому, что так надо. После встречи с сэнсэем и его загадочных напутствий, Эцуко много думала. О разном. О Ринтаро, преимущественно. О том, как он стал тем, кому Нацумэ «отвёл определённую роль». Гениальный, желающий держать всё под контролем стратег, перфекционист, который ставит свои цели даже выше физических потребностей. Добровольно ушедший на войну, вместо воплощения своих амбиций в мирной обстановке. Человек, умело сменяющий маски и почти не раскрывающий истинных чувств. Вообще не показывающий своих искренних чувств. Как там говориться, все проблемы из детства? Однажды Эцуко стало интересно, почему Мори стал врачом. Тот сказал, что продолжил дело отца. А потом задала попутный вопрос, хотел ли он стать кем- то другим, странно помолчал и ответил: «Нет». И всё. Она не знала ничего о семье подпольного хирурга и не спрашивала. Зато представила, кем бы она была, если бы Тэкеши не вытащил её из персонального детского ада. Картинка складывалась. Оставалось убедиться. Молча Эцуко перескочила через борт и встала ногами на лёд. Поскользила на пробу. Неплохо, но всё равно в ботинках хуже, чем на коньках. Внешний каток использовался только зимой. Чаще всего тренировки проходили внутри центра, на крытой площадке. Но и этот лёд редко пустовал. Профессионально она может и не занималась, но выбраться зимой на публичный каток было чем-то обязательным. Рыжеволосая молча делала сильно упрощённые версии поворотов и прыжков, не отъезжая далеко от бортика, откуда за ней неотрывно наблюдал подпольный хирург. Был его черёд говорить. Аккуратные скользящие шаги стали приближаться сзади. Эцуко замерла. – Я присоединился к Портовой Мафии. Теперь я официально врач организации. У неё хватило достоинства не навернуться на льду от резкого разворота. Но на всякий случай девушку тут же придержала рука в чёрной перчатке. Это было не то, что бы шокирующим. Просто неожиданным. И многое объясняло: странные появившиеся дела, частые отсутствия. Вот только это не... – Это не оправдывает моих слов, – продолжил Огай. – Я был груб. И прошу за это прощения. Алые глаза смотрели на неё серьезно, со смиренно склонившими головы чертями. Волк внутри задумчиво повёл мордой, не выявив фальши. Девушка поджала губы трубочкой. – И не скажешь, доктор Мори, что ваш опыт извинений довольно скуден, – брюнет беззвучно хмыкнул. – Извинения приняты... к рассмотрению, – она задумчиво отъехала спиной, чтобы не задирать голову. – Ваше великодушие не знает границ, госпожа присяжная, – слегка улыбнулся. Эцуко хмыкнула. Но тут же снова нахмурилась. – «Всё уже меняется. И мы в самом центре этих изменений». Так ты говорил. Почему просто не рассказал о Мафии? Во время той критической недели, когда мужчина оказался на волосок от гибели... Тогда стало очевидно, как близко Эцуко подобралась к нему. Ближе, чем он ожидал. И Огай пообещал себе разобраться с этим. И решил проверить, может ли он удержать девушку подальше от себя. Остановиться вовремя. Учитывая, где он сейчас находился и что делал, не может. Или не хочет. А Эцуко показала, что с ней можно либо полностью, либо никак. Что ж, он мог себе это позволить. – Хотел довести всё до конца, для начала. Круг моих обязанностей, как и возможностей, теперь несколько шире. Ни к чему тебе было забивать себе этим голову перед праздниками. Кстати, какие у нас там планы на Новый год? Скрестив руки, Кавамура вздёрнула бровь. Доктор Мори определённо что-то недоговаривал, но... Девушка разберётся с этим позже. Пора было признать: она соскучилась. – Элис была права, – нарочито задумчиво протянула рыжеволосая, проезжая мимо заинтересованного мужчины. – Ты идиот, Ринтаро, – с сокрушённой нежностью вздохнула. Её мгновенно ухватили за руку, и, прокружив на месте, притянули к мужской груди. Черти в карминных омутах авантюрно потирали лапки. «Вот же...» Додумать ей не дал вид ночного неба над головой Ринтаро. И падающие оттуда белые хлопья. Эцуко заворожённо смотрела на... – Снег. На губах непроизвольно появилась широкая, радостная улыбка. С видом маленького ребёнка рыжеволосая закружилась вокруг своей оси, подставляя лицо снежинкам. Огай был готов поспорить, она боролась с желанием высунуть язык. – Снег, Ринтаро! – она резво оказалась рядом, вновь давая мужчине прокрутить себя. – У нас будет снег на Новый год! От созерцания такого долгожданного снегопада её отвлёк... смех. Негромкий, расслабленный и совершенно искренний смех Мори Огая. Эцуко поражённо взглянула на мужчину, в свою очередь безмятежно смотрящего на неё. Едва ли девушка раньше слышала такой смех с его стороны. Секунда – и они снова рассмеялись. Вместе. Снег продолжал падать. «Да, Элис была права». ••• – О чём задумался? – спросила шатенка, протягивая чашку горячего чая другу. Ноа благодарно кивнул, возвращая внимание причудливо кружащимся в воздухе снежинкам. О чём же он задумался? За двадцать семь лет в «Калейдоскопе» он успел повидать множество аур. Но чаще всего одарённый любил разгадывать отношения между людьми. Двое могли сколько угодно друг друга обманывать, но окружавшие людей цвета, доступные видению лишь его зоркого ока, не врали никогда. Чёрная аура – взаимная ненависть, пурпурная – страсть, белая – нежность. Молодой эспер выяснил значение каждого цвета, каждого оттенка, о существовании которых он даже не догадывался. Но парень понятия не имел, что значила искрящаяся, золотая аура, весь вечер сопровождавшая подпольного хирурга и рыжеволосую волчицу, стоило им оказаться вблизи друг друга. Ни малейшего понятия. – Да так, – наконец выдохнул. – Ни о чём особенном.