Ножницы

Два лезвия, соединённых меж собой, как начало и конец. Чтобы что-то уничтожить, нужно что-то создать. Чтобы что-то создать, нужно что-то уничтожить. Таковы правила этого мира, впрочем, и всей жизни. И мои ножницы этому подтверждение. Они с лёгкостью разрезают ткань, принося разрушение. А потом ткань сшивается заново, так, с помощью разрушения происходит созидание. Основа всего в жизни, мире и в чём-либо ещё. Они с лёгкостью разрезают кожу и плоть, принося разрушение. А потом приходит чувство удовлетворённости, так, с помощью разрушения происходит созидание — оно даёт мне лёгкость, чувство зависти, ревности или мести утихает. Мэй это красный, цвет мести. Её я убила потому, что мстила. Мику это зелёный, цвет ревности. Её я убила потому, что ревновала. Рин это жёлтый, цвет зависти. Её я убила потому, что завидовала. Кай это синий, цвет печали. Его я убила потому, что была уже опечалена. Однако, я должна сосредоточиться на своей работе. Рука крепко сжимает ножницы. Ножницы, окрашенные в красный цвет. Если их заточить, то они будут резать лучше. Но разве они не всегда были острыми? Чувство заблуждения туманит мой разум. Зачем я запятнала свои руки кровью невинных — что нельзя было сказать о Кае — девушек? Они ведь не были ни в чём виновны, просто жили своей жизнью. Нет. Они были виноваты. Их вина в том, что они… А что они? Они ничего, никто, ничто. Ничего не значили в моей жизни. Однако, я всё равно убила их, потому что захотела. Это было моё мнение, желание, решение и действие. Ведь только я могу указывать себе. Тело Кая лежит в моих ногах. В руке всё ещё сжаты ножницы, металлическая ручка уже нагрелась. Кимоно красного цвета 「мести」, оби зелёного цвета 「ревности」 и кандзаси жёлтого цвета 「зависти」. Синий же — цвет 「печали」. Стоит ли мне сейчас уходить отсюда? Ведь наверняка меня поймают, осудят и казнят, я уверена в этом. Судья Гато Окто холоден и твёрд, значит пощады я точно не заслужу. И ладно, терять мне нечего. Я отомстила семье Мироку за смерть семьи Судо. Жизнь за жизнь, я не принимаю другого мнения. Пальцы машинально сжимают и разжимают ручку ножниц, так, будто у меня нервный тик. Хотя, кто знает, может это так и есть, я не смогу ответить. Могу ли я убить себя, выставить всё как несчастный случай, как очередное убийство? Я наклоняюсь к Каю и на мгновение прикасаюсь горячими губами к холодной коже лба. Кай словно спит, если не обращать внимание на рваные раны на теле, из которых всё ещё течёт кровь. Тёмно-красная, густая, она пропитывает собой ткань одежды. Красиво. Я переворачиваю ножницы, и концы лезвий упираются раскрытую ладонь. Рука чуть дёргается, и я тихо вскрикиваю, а на тонкой коже остаётся небольшой след, две царапины от лезвий, ничего страшного. Острые. В конце концов, лучше так, чем быть опороченной казнью. Откинув волосы с лица, дабы видеть лучше, я провожу кончиками ножниц по ткани, понемногу усиляя нажим. Разрезы на кимоно появляются так же, как и разрезы на коже, но я не обращаю внимания и продолжаю. Мне совсем не больно. Кровь уже хлещет из открытых ран, а я всё продолжаю резать, не чувствуя боли совсем. Колени чуть-чуть дрожат, руки тоже, я закусываю губу не то от экстаза, не то от чувства удовлетворённости своими же действиями. Снаружи раздаются довольно знакомые голоса. Да, я знаю их, эти мужские голоса слишком знакомы, но я не прекращаю. Всё ещё провожу лезвиями по коже, отчего ран становится намного больше, чем было раньше. Но я не могу быть раскрытой. Рука крепко сжимает ножницы, я совсем не боюсь. Я ничего не боюсь. Ведь, в конце так и должно быть? Ладони полностью покрыты свежей алой кровью, ещё такой тёплой. Моей. Зачем я это делаю? У меня не осталось ничего. Ни семьи, ни друзей, ни цели. Я просто пустая оболочка, получившая своё. Месть свершилась, а дальше ничего. Пустота. Решающий миг — и лезвия полностью вонзились в грудь, а я, обессиленная, падаю на землю. Огонёк в глазах постепенно затухает, и я уже не слышу окружающих звуков. Почему? Потому, что не осталось ничего в этой жизни, которая больше похожа на смерть. Ах да, я ведь никогда не натачивала свои ножницы. Никогда. Всегда ли ножницы были такими острыми?