***
Его мотоцикл стоял в гараже, а гараж тот был в трёх минутах ходьбы от «Дырявого котла». Держать верного стального коня в доме было слишком даже для небрежного в быту Сириуса, привыкшего к тому, что оставленный дядькой домовик всё уберёт, поэтому лучший из подарков судьбы хранился в ржавом окружении огромных плакатов с изображением маггловских рок-групп, обнаженных дам, кусков пергамента с заметками и прочим хламом. От своего безразличного отца, проведшего годы и годы в волшебных научных конференциях, он унаследовал талант к трансфигурации, а особенно к зачаровыванию предметов и в перспективе созданию артефактов. И, пожалуй, это было единственное, за что волшебник был благодарен Ориону Блэку, что ни разу не вступился за него перед матерью, любящей дикие семейные традиции и имеющей склонность к преувеличению сыновьих грехов. Бродяга сдёрнул брезент с «Харлея», провел рукой по сидению, бросил аккуратный взгляд на недавно починенный двигатель и, сняв с подножки, вывез из гаража. Десятью минутами спустя он уже хрипел двигателем и плавно поднимался в небо, наложив маггло-отталкивающие чары. Ветер трепал его волосы, норовил забраться под специальные очки, заставлял похвалить себя за вовремя собранную и завязанную на поясе мантию. В небе одиночество казалось Сириусу полной свободой. Свободой, которой у него никогда, на самом деле, не было и не будет. Только он об этом не знал. И знать, верно, не хотел. Блэк летел по небу, присматривался к знакомым пейзажам и опасно повышал скорость. Настолько опасно, что уже в Годриковой лощине едва не врезался в аккуратный белый заборчик, оплетённый покрывшимися багрянцем листьями плюща. Он помнил, как они с мистером Поттером и Сохатым этот заборчик делали летом, когда Сириус сбежал из дому и отчаянно пытался быть полезным, не осознавая, что миссис Поттер не лжет, говоря, что ему рады здесь, как названному сыну и брату. И это воспоминание отдавалось той же пьянящей болью, что и записка девушки, чья тень мелькала в полумраке дома. «Лили. Лили. Лили». Сириус не знал, когда его сердце стало биться в ритме звучания её проклятого имени. Он клялся и божился Джеймсу, что не понимает его увлечения бестактной рыжей сучкой, таскающейся повсюду с прихвостнем будущих Пожирателей смерти, но и сам знал, что каждое слово непонимание было ложью в надежде, что Сохатый бросит затею покорить сердце гриффиндорки. Сам бы Блэк тоже не стал за нею ухаживать, но уже из уважения к другу – не более. Потому, что в остальном Лили Эванс будоражила его сознание каждый день, каждый час, каждую минуту, каждое мгновение, когда откидывала крупные пышные кудряшки за спину, сосредоточено морщила веснушчатый лобик и смотрела укоряющим взглядом зелёных глаз. Она не была идеальной. Она порой была просто невыносимой, но потом делала нечто невероятное и все попытки Бродяги возвести стены заканчивались провалом. Например, в прошлом году она подарила ему пластинку «битлов», которую Сириус искал почти два года во всех музыкальных магазинах, но тщетно. Или свидетельствовала в его поддержку, когда Мальсибер и Эйвери попытались обвинить «этого Блэка» в издевательствах над Мэри Макдональд. Ему тогда почти никто не верил, а бедняга Мэри лежала без сознания. Он вытащил эту девочку из пустого класса, пронёс окровавленную и в рваной одежде до Больничного крыла, после чего сам уснул на соседней койке, ибо стресс выжал его досуха. Друзья поверили ему, но другие ребята, поведшиеся на распущенные виноватыми слухи, – нет. И когда на Бродягу попытался напасть Фабиан Пруэтт, надеясь защитить честь своей пострадавшей девушки, вдруг появилась Эванс и спиной закрыла уже выхватывавшего волшебную палочку Сириуса. Она и не подозревала, что сделала для него и какие чувства закрепила. А он с тех пор пропал. И, кажется, навсегда. Блэк нервно выдохнул и слез с мотоцикла, припаркованного во дворе. Где-то вдалеке громыхнуло, и он ужасно пожалел, что не взял с собой брезента, но прокатил железного «коня» до навеса, после чего лёгким небрежным движением вскочил на крыльцо, одновременно вытаскивая из большого нагрудного кармана изрядно потрёпанный букет. Терзать дверной звонок не пришлось: по-видимому, услышавшая хрип байка, молоденькая миссис Поттер отперла дверь и застыла при виде растерянного и явно похмельного друга. Она была в домашнем синем платьице в мелкую клеточку и белом фартуке. Волосы были собраны в аккуратный пучок на затылке, и Сириус про себя тихонько завыл, понимая, насколько бы ему хотелось захватить любимую алую ленточку с золотистой окантовкой двумя пальцами, чтобы рыжие кудри мягко опустились на хрупкие плечи девушки. Вместо жеста запретного он лишь криво улыбнулся и протянул букет: – Привет, Эванс, – он прошёл внутрь дома, когда девушка приняла подарок и оторопело отошла, давая ему дорогу. – Уже давно Поттер, Бродяга, – привычно парировала Лили, захлопывая дверь. В ту пору они все ещё были свободны, в ту пору ещё никакой поехавший кретин не охотился на невинное дитя. Да и дитя самого не было в проекте, ведь у одного была стажировка в Аврорате, у второй – в Гринготтсе на должности будущего ликвидатора проклятий, у всех разом – война и Орден Феникса, где за фасадом благочестия прятались вигиланты, стонущие от боли потерь. Пока же отдыхавшая на выходных рыжая волшебница услышала шипение с кухни и опрометью бросилась туда, пока друг выправлял мантию и разувался. Суп, видать, норовил сбежать. Луковый, на вкуснейшем бульоне с травами. Сириус его обожал и мог съесть три порции подряд, хоть никогда обжорой не слыл. Даже на школьных пирах, где стол ломился от божественных блюд по рецептам Хельги Хаффлпафф, он продолжал есть с надменной, безразличной и чуточку брезгливой миной рождённого аристократом, как бы рьяно того не отрицал. Но за столом Лили Поттер он превращался в голодного борова, раздражающе чавкающего, жадно откусывающего испеченный теплый хлеб и тянущегося жирными руками за сконами. И Блэку было ни капельки не стыдно, ведь глядя на это его лучший друг хохотал до упаду, а кудесница, сготовившая чудный ужин, тепло улыбалась. И уже за это молодой человек был готов на любую шутовскую выходку. – Как прошёл день? – Сириус прошёл к столу, у которого суетилась юная миссис Поттер, и потянулся было к прикрытой белой салфеточкой вазочке с булочками, как вдруг получил по руке чистой плошкой. – Сначала руки помой! И ради всего святого: сними ты запыленную мантию! Сириус, ну тебе же не пять лет, а ведешь себя иногда… – закудахтала рыжая. Даже в такие моменты она оставалась милой сердцу. Её глазки блестели, на переносице залегала первая морщинка, веснушчатые щечки заливались румянцем, а в худощавом теле – нечто особенное. То, что заставляло не воспринимающего всерьёз девичьи угрозы Блэка трепетать. То, из-за чего он послушно прошёл в коридор, где аккуратно повесил мантию, а потом в ванную, где тщательно вымыл руки с душистым лавандовым мылом и вытер собственным полотенцем, заведенным специально на случай ночевок. – Эванс, вот скажи: ты и с детьми будешь такой занудой? – насмешливо произнес Бродяга, плюхаясь в милое клетчатое кресло, которое когда-то любил занимать Флимонт Поттер, пыхтя трубкой и составляя очередной список ингредиентов для нового зелья «Простоблеск». Он вытащил из кармана джинсов портсигар и через секунду закурил. Вопреки всем законам логики, курить на кухне Поттеров было можно. Но только ему и Джеймсу, которые покупали уж очень душистый и приятный табак у периодически заезжающего в Годрикову лощину старины Баттона, страдавшего редкой болезнью и в свои девяносто пять выглядящим на все тридцать пять. Более того: изредка, когда Сохатый был на дежурстве, Лили просила одну самокрутку и затягивалась сама. Это был их маленький секрет, и Сириус ни за какие деньги мира не поведал бы о нём. Хотя бы потому, что выдал бы себя со своими дрянными чувствами сразу же. Ведь Джеймс был проницательным и смышленым малым, пусть по нему и не скажешь. Ведь это могло бы разрушить их дружбу. Навсегда. А уж если бы он узнал о том, насколько другу нравился его вид в клетчатой рубашке, то всё пошло бы прахом окончательно. Так что… – Разумеется, буду, – Лили медленно подошла и щёлкнула пальцами в немой просьбе дать ей одну. Блэк повиновался, при том думая, что смотрит на неё по-дружески. Так, что она ничего и не заметит. Так, что не узнает, как сильно его будоражили её изгибы в этом простеньком фланелевом платье в клеточку. А ещё как опьяняет вид самокрутки в её капризном ротике и то, как она тянет за узелок ленточки, распуская волосы. «Сучка, – пыхнул про себя Сириус, – а ты поехавший кретин, хотящий девушку друга. Да и самого друга, если быть честным». – А на вас с Джимми и Питом я просто тренируюсь. Очень полезно, знаешь ли, три раза в неделю забегать к вам с Хвостиком проверить чисты ли ваши носки, а потом нестись домой, где Джимми доел кастрюлю супа, хотя я надеялась, что его хватит на целую неделю... – сетовала девушка, сев на подлокотник верхом и рассматривая свою уютную кухню. Каким-то образом здесь всегда царил идеальный порядок. Сохатый как-то восхищался тем, как жена умудряется убирать в процессе готовки, а Бродяга думал, что Лили была просто гениальной ведьмой и на этом всё. «Недаром же волосы рыжие, а глаза – зелёные», – с тоскливо-надменной улыбкой думал Сириус. Рассматривал её узкую сгорбленную спинку и корил себя за то, что заметил: доверчивая Лили была совсем уж домашней в этом платье и без бюстгальтера, не подозревающей, что впустила в дом даже не блудливого пса, а самого настоящего хищника. Пусть даже этим хищником она могла управлять с помощью одного лишь щелчка пальцев. Он положил руку в дюйме от её круглой попки, и откинулся на спинку кресла, выдыхая дым в желтоватый от слабого танца огня на свечах потолок, прикрывая глаза и понимая, что сидел бы здесь вечность в мучительной близости к ней. – Ты меня даже не слушаешь! – вдруг почти сердито воскликнула Лили, и Сириус едва не разразился благодарностью, что она разрушила этот момент. – А что тут слушать? Ты же всегда ругаешься, но всё равно любишь нас, – хохотнул Бродяга, сбрасывая пепел в стоящую на маленьком столике рядом пепельницу. – Даже когда мы тебя уломали устроить вечеринку в доме твоих родителей. Два года назад, когда они всей честной компанией только-только закончили Хогвартс, Сириус предложил устроить праздник честь этого, а Джеймс согласился, как всегда, и они пошли уговаривать Лили, у которой родители уехали куда-то на целые выходные. Кажется, это был конкурс садоводов, и они туда повезли свои гортензии. Тогда пиво лилось рекой, дом разрывало от песен «Creedence Clearwater Revival», повсюду был дым сигарет, была опробована «пыльца фей», все скопом валялись на полу, а потом: – Нам тогда здорово влетело от Туни, – тепло улыбнулась молоденькая миссис Поттер, сделав последнюю затяжку и передав окурок, чтоб Сириус утилизировал. – Она так и не научилась веселиться. – Можно подумать ты бы научилась, если бы не мы с Сохатым, – хохотнул Блэк. – И, вообще, ты кормить злую собаку собираешься, а? – Можно подумать я просто так написала, что приготовила пирог! – фыркнула в ответ Лили. Она встала и быстренько прошла к духовке, после чего вытащила оттуда свой ароматный шедевр, от которого в животе гостя совсем не аристократично заурчало. С готовностью солдата Сириус вскочил и подбежал к ней, уже пытавшейся отмерить так, чтобы и ему, и пришедшему завтра Джеймсу хватило. – Ну-у, Эванс, не жадничай, – насмешливо бросил Блэк, опираясь поясницей о высокий рабочий стол. Он бы с удовольствием бы съел другой пирог прямо на этом столе, но. – В конце концов, у меня нет своей Эванс, чтобы готовила мне, как ты Сохатому. – У тебя была Марлин. И чем это всё закончилось, а? – раздраженно отозвалась рыжая. Пару лет назад он встречался с её лучшей подругой, Марлин Маккиннон. Та была боевитой и резкой шотландской бестией, отказавшейся от стереотипной клетки, но с удовольствием потребляющей скотч. Он то адское пойло терпеть не мог, из-за чего они ссорились на каждой вечеринке. Ну, и потому, что терпеть компанию нелюбимой девицы, с которой он встречался только чтоб забыть другую, было довольно сложно. Вот только Лили этого всего не знала и не должна была знать, что понимал и Сириус, и Марлин, случайно узнавшая во время одного из скандалов и закрепившаяся в знании, когда после примирительного секса он назвал её именем лучшей подруги. Не сговариваясь, они молчали, а сама причина их расставания думала, что друг её мужа – козёл, разбивший хрупкое сердечко Маккиннон изменой с барменшей из «Дырявого котла». И, пожалуй, оно к лучшему. – Она сама виновата: не порть она мне нервы по сто раз дню и не занимай мой мини-бар своим дрянным скотчем, может бы и наладилось всё, – пожал плечами Блэк, получая свою тарелку с пирогом и уклоняясь от подзатыльника. Через мгновение он уже вовсю жевал угощение под аккомпанемент душеспасительной проповеди. Отчего-то Эванс никогда не могла пройти мимо несправедливости. Особенно, когда та касалась девушек. Однажды она съездила Поттеру по голове учебником по зельеварению, когда тот сказал, что из женщин никудышные игроки в квиддич, за что ей благодарили и аплодировали Мэри, Марлин, и даже пара слизеринок, смотревших только на своего капитана, соблюдавшего традицию «никаких девочек в слизеринской сборной». Сириус же тогда отчасти понял, почему эта девочка нравится некоторым ребятам. Почему Джеймс за ней таскается. Почему он сам никак забыть не может… – …согласись: ты ведь тоже часто вёл себя, как осёл, – этот возглас и внимательный взгляд зелёных глаз вывели Блэка из увлечённого облизывания пальцев после съедения пирога, словно бы так он продолжил феерию вкуса во рту. – Эванс, а, Эванс, а ты знаешь, что у тебя глаза, как у нимфы? – он откинулся на спинку стула, надеясь, что флирт, как всегда, собьет с девушки весь боевой настрой, но она всё так же стояла перед ним, уперев руки в боки, чем вызвала лишь удручённый стон. – Послушай, я знаю, что Марлин – твоя лучшая подруга, и ты переживаешь за неё, но беда в том, что наши отношения долго бы не прожили. Это всегда был вопрос времени, учитывая, что она никогда не слышала и не думала слышать, что я ей говорю. Получилось после выпуска – класс, хотя я бы хотел даже раньше, но не хотел лишать себя секса, так что… – он развёл руками. – Ты омерзителен, – фыркнула Лили, после чего круто развернулась и пошла ставить вазочку с подаренным букетом на подоконник. Он знал, что молоденькая миссис Поттер из благополучной британской семьи инженера, образцовой домохозяйки и выпускницы Оксфорда, но не собирался строить перед ней того, кем не являлся. В первую очередь потому, что не для того сбегал из дому, во вторую – потому, что не хотел врать девушке, которая то самое враньё на дух не переносила. – Это просто жизнь, Эванс. А мы, парни, все грязные свиньи, пора бы уже привыкнуть, – бросил Сириус через плечо, подойдя к умывальнику и принявшись вымывать руки. Через секунду он схватил двумя пальцами два грибочка с противня, на котором покоился пирог, и, прикрыв глаза от наслаждения, отправил их в рот под осуждающим взглядом подруги-занозы. – Ты просто любишь отрицать свои чувства и отталкивать людей, лишь бы они не сделали тебе больно, как… – начала было Лили, но отвернулась, приобняв себя руками и, видимо, поняв, что зашла на запретную территорию. – Договаривай, – в холодном голосе Блэка можно было бы тушить самокрутку, за которой он потянулся, медленно вытерев руки. – Договаривай, Эванс. Ты же лучше всех знаешь, кто я такой и почему веду себя, как веду. – Как мать, ясно?! – взорвалась в ответ Лили. – И да, Сириус, мне больно! Мне чертовски больно видеть, как ты изо дня в день ведёшь себя, как скотина, хотя ею не являешься на самом деле! – Да что ты говоришь, моя дорогая, – сухо выдал Блэк, щёлкнув через мгновение зажигалкой. – А откуда ты знаешь, кем я являюсь на самом деле, а? Откуда ты знаешь, что в тебе говорит опыт, а не чертов идеализм из всех этих твоих романчиков? Рыжая потупила взгляд и лишь тихо вздохнула в ответ. В этот момент она была такой хрупкой, такой нежной и растерянной, что Бродяга почувствовал себя законченной мразью, которой надо поскорее валить отсюда, пока он не натворил чего. Что и сделал: двинулся к выходу, пыхтя самокруткой, когда вдруг услышал дрожащий всхлипами голос: – Извини, я не права, – Сириус застыл в дверном проёме. Она плакала. Из-за него. Впервые. Девушка, из-за которой он с ума сходил и сделал бы всё, чтобы слышать только её звонкий смех, плакала, расстроенная его колкостями. И этого он, как настоящий гриффиндорец и, чего уж греха таить, аристократ, вытерпеть не мог. Ткнув самокрутку в пепельницу, Бродяга подошёл к Лили и сгрёб её в охапку. – И ты меня прости, – её руки обвились вокруг его талии, отчего молодой человек непроизвольно сжался и позволил себе слабость, ткнувшись в пушистую гриву её волос, пахнущую едой, табачным дымом, чем-то цветочным. Блэк хотел бы, чтобы это мгновение длилось вечно, но вместе с тем понимал, насколько оно мимолетно. И это разбивало его сердце. – Я правда жалею, что обидел твою подругу, но не хочу быть виноватым во всех грехах, пойми. У меня их и без того много, а я нуждаюсь в… – Любви и понимании, – закончила за него уже-давно-не-Эванс. Он бы с удовольствием поспорил, но не сейчас. Не в этот момент. Сейчас он вытащил из кармана волшебную палочку и одним взмахом заставил заиграть приёмник, стоявший на шкафчике со специями. Тот вплёлся в атмосферу легендарной битловской «All you need is love». Какую-то секунду они стояли молча, а потом дружно расхохотались, отлепляясь от друг друга и валясь на диванчик. Такого было нарочно не придумать, не предугадать, а главное – это здорово разрядило обстановку, позволяя обсуждать, чем займутся дальше.***
На столе стояла початая бутылка огденского тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Таких в погребе Поттеров было много, о чём Сириус прекрасно знал, так как впервые они с Джеймсом напились именно там, после чего рассчитывали получить страшнейший нагоняй от почтенной Юфимии Поттер, но та неожиданно решила напомнить, что окончила Слизерин, сказав, что накажет их утро. Наказало. Да так, что: – Мы потом полгода с Сохатым даже на сливочное пиво не смотрели! – Блэк сплеснул руками и сел ровнее, пока немного захмелевшая Лили рухнула на спину в приступе хохота. Он наблюдал за ней с кресла. Её волосы растрепались, глаза были мокрые от слез, она опиралась локтями о диванчик, на котором возлегала, а её тоненькие ножки предательски обнажились, заставив экс-гриффиндорца на миг залюбоваться. Впрочем, долго любоваться не удалось: – Ты много куришь, Сириус, – рыжая присела, опершись на подушку, и взяла с пола свой бокал. – Бросишь в меня подушкой и загадишь диван – убью. – Ай, Эванс, больно надо то, – хмыкнул Блэк. Пирог, алкоголь, воспоминания и вид её ножек, сделали его чуточку добрее. И ленивей, что уж там. Случись в такой момент рейд Пожирателей смерти – Сириуса бы взяли голыми руками безо всяких мудрёных заклинаний. – Слушай, Эванс, а можно нескромный вопрос? – Ну, попробуй, – с вызовом вскинулась Лили. На неё огневиски обычно действовал противоположно, отчего она становилась настолько дерзкой и яркой, что было тошно, ведь сочетание добропорядочности по жизни и откровенно блядского вида в конкретный момент могли и святого свести с ума. А Блэк был… Блэком. – Джеймс был у тебя первым? – он надменно вскинул бровь, полностью повторив, а то и перещеголяв её мину. Бродяга надеялся, что она смутится, пошлёт его ко всем чертям, подхватится и уйдет спать, оставив наедине с красочными фантазиями, но… – Нет, – молоденькая миссис Поттер пожала худыми плечами, и потянулась было к бутылке, но Сириус её опередил и сам подлил. – Это было в четырнадцать лет с соседским мальчишкой по имени Сэм. Не то чтобы Сэм мне сильно нравился, и я бы хотела, чтобы он стал моим первым, но… стал. Тут уж ничего не сделаешь, – она забрала свой бокал. – А кто украл цветок главного бабника всея выпуска семьдесят седьмого? – в её невозможных глазищах заплясали черти. И – о, Мерлин! – смутился Блэк. – В шестнадцать, с Гвен Маккормак, в раздевалке, – смущенно пробормотал Сириус, отворачиваясь. – О-о-о, и как это было? – Лили сделала ещё глоток и посмотрела на него так, что молодой человек нервно заёрзал в кресле. Вспоминать о первом опыте он не любил, но отказать в ответе почему-то не мог: – Глупо, поспешно и я никак не мог кончить, – хрипло отозвался Бродяга. Он был готов поклясться, что его маленькое рыжее проклятие только что поежилось, но одновременно с этим признавал, что это мог быть всего лишь плод его пьяного воображения. – А потом дядюшка повёл меня в бордель, где я и научился всему, от чего млела твоя подружка Маккиннон, так что предлагаю закрыть тему… – Которую ты сам открыл, – фыркнула Поттер. – Джимми только не говори. Он думает, что был первым и пусть будет так. – Ты не думаешь, что у нас появилось слишком много секретов от него? Лично я из-за этого чувствую себя негодяем, – тут уже наполнил свой бокал Сириус. – Это жизнь, Бродяга. У всех нас есть то, о чём мы думаем перед сном, отвернувшись к стенке и прикрыв глаза, – неожиданно горько произнесла экс-гриффиндорка. Прежде Блэк не слышал, чтобы она так говорила, потом замер в ожидании, боясь дышать. – Я думаю о том, что бы было, не окажись я волшебницей и останься бы в маггловском мире, где мне бы практически ничего не угрожало, а моего мужа не называли бы «предателем крови». Моя сестра, верно, думает, что если бы она пошла работать по специальности, а не зарыла свой ум и амбиции под грудой грязной посуды и белья. Джеймс часто вспоминает родителей и всё бы отдал, лишь бы не было войны, и они были бы живы. Ремус мечтает чудным образом избавиться от внутреннего зверя, Хвостику не хватает уверенности и того, чего есть у вас с Джимми… – она сделала глоток. – На счёт тебя я не уверена, но, думаю, у тебя тоже есть что-нибудь. Так что… – она сделала неопределенный жест рукой, едва не расплескав огневиски на мягкий ковёр. – Я понял тебя, – он ещё раз закурил и уставился на колдографию, с которой улыбались Флимонт и Юфимия Поттер, держа на руках маленького Джеймса. Бродяге нравилась она, но сейчас он, по неведомой для себя причине, опустил её рамкой вверх. Проследившая за тем движением, Лили произнесла, садясь на диване ровно: – Я рассчитывала, что будет откровенность на откровенность, раз уж мы тут пьем вдвоем. – Но её не будет, – с нажимом произнес Сириус. Взгляд серых глаз стал неожиданно колким и холодным, хоть он знал, что этим молоденькую миссис Поттер черта с два смутишь. Но, к его удивлению, она не стала лезть в душу, а лишь потянулась и снова щёлкнула пальцами. Он достал для неё самокрутку и на какое-то время они растворились в гулкой тишине и табачном дыму. В конце Лили зевнула и явно намеревалась пойти за постелью для него, но неожиданно даже для себя Сириус преградил ей путь, вынудив сидеть, где сидит. Взирая на девушку сверху вниз, он понимал, что то, что он собирается сделать, может разрушить многое между ними и вообще, но не мог не. Поэтому опустившись перед ней на колени, он прижался губами к острой коленке, рукою обняв тоненькую лодыжку. Затем ещё один. И ещё один. После же выпрямился, сделал затяжку. Он ни перед кем прежде не стоял на коленях вот так. Не считал нужным. Сейчас же пытливо вглядывался в её лицо, ища ответов, терпеливо ожидая реакции и чувствуя себя отъявленным подонком, тискающим жену лучшего друга, который дал ему буквально всё. – Об этом я думаю, отвернувшись к стенке и прикрыв глаза. Просто правда – не более. Бродяга знал, что правда ранит много чаще, чем ложь, но вместе с тем не мог удержаться. Потому, что ему было больно уж несколько лет и не факт, что станет лучше после. Он был не в силах дальше нести это бремя один. И как сильно бы себя не корил, в глубине души понимал, что ни о чём не жалел, ведь сложно вообще жалеть об исполнении давних мечтаний. Чертовски. Иногда это так отравляет, что вся жизнь идёт под откос. Как его, например. – Я тоже. Иногда, – прошептала Лили, подняв голову и устремив взгляд куда-то. В тишине гостиной эти слова прозвучали, как выстрел. Как точка невозврата. Что-то внутри Сириуса было готово вот-вот треснуть, и это что-то было совсем не тем, чего бы ему хотелось. Он был готов обратить всё в шутку, но она вдруг обернула взгляд на него, наклонилась и мимолетно поцеловала в висок, щеку, губы, а потом выпрямилась и прищурилась. – Но мы оба знаем, что это всего лишь иллюзия и что будь вместе мы, а не я и Джеймс, то мы бы разошлись через месяц, а не сидели в этой гостиной, слушая «битлов». – Откуда ты знаешь? – в голосе Бродяги вдруг зазвенело отчаяние. Он не понимал, что между ними происходило сейчас. И, верно, никогда не поймет. Знал лишь то, как горят щеки румянцем восходящей злобы, стыда и ненависти к самому себе, ней и всему на свете. – Потому, что я была бы для тебя плевком в лицо твоей солидной родословной, а ты был бы для меня всем, Сириус, – хрипло и горько отозвалась Лили. На её лице снова замаслились слёзы. – Потому, что я хочу крепкую семью, а с тобой бы её никогда не было и мы оба это знаем. Потому, что этого разговора никогда не должно было быть, но… – Но он случился, – закончил за неё Бродяга с той же горечью в голосе. Она была всегда божественно права в его глазах. И, пожалуй, именно это ранило больше всего. С усталым вздохом он убрал торчащий локон за её маленькое ушко и криво усмехнулся: – Я обещаю забыть обо всём, что здесь произошло сегодня. И я больше никогда тебя не потревожу, милая Лили. Никогда, клянусь. – Спасибо, – всхлипнула девушка. Он обнял её ноги и уложил голову на колени. Они не знали, сколько просидели вот так, но вскоре молоденькая миссис Поттер пошла за постелью для друга, а тот ушёл в душ, думая о том, насколько совершенен и несовершенен этот мир одновременно.