Камбала

      В принципе, можно сказать, что это шестое чувство. Вроде того, как солнечный свет падает в комнату через окно, как гудит город вдалеке. Жизнь вокруг него бьёт ключом, светлая и яркая.       Он редко проявляет нерешительность в повседневной жизни, но всё же немного колеблется, глядя на свой телефон. Он смотрит на список задач и думает о том, чтобы взять полный рабочий день. Но это не из-за сложности расставления приоритетов.       Если инстинкт верен — а чаще всего так и есть, особенно с учетом этого человека — ему станет только хуже, когда он узнает, что Чуя специально переставлял местами пункты в расписании только для того, чтобы найти его.       Поэтому вместо того, чтобы взять перерыв, он изменяет свой график, задачи, так, что у него появляется ранняя проверка одной из судоходных компаний рядом с доками*. Это не займет много времени, потому что люди там чуть ли не в штаны накладывают, как только его видят.       Обычно он не принимает небольших взяток, но берет предлагаемое после того, как вселил в людишек страх перед богом. С этими «безделушками» в руке он идет к определенному вольеру в доках — достаточно уединенному, чтобы затопленный труп смог спокойно плавать.       Как и ожидалось, там плавает гигантская рыбина, словно с париком из водорослей на голове. Яркий солнечный свет в сочетании с продолжительностью пребывания в воде делает его цвет лица еще более болезненным, чем обычно.       Дазай не говорит ни слова. С закрытыми глазами и плотно сжатыми губами он вполне сойдет за связанную Офелию*, но вместо букета символических цветов на нём сидят микропланктон и крошечные рыбки.       Раздается нежный шум волн, плещущихся о берег. За ними корабли кричат ​​о своем прибытии и выходе из порта.       Его слова вполне можно рассматривать как часть фонового шума. «В рамках инициативы Портовой Мафии по снисканию благосклонности правительства мы помогаем справиться с недавним ростом загрязнения воды».       На соседнем участке суши он ставит контейнер с едой, вином и сигаретами, которые ему навязали ранее. Дазай не двигается, чтобы скрыть свое присутствие — но даже если он изо всех сил и старался контролировать свое тело, даже вплоть до сердцебиения, у Чуи такой же объем практики и познаний, как и у него.       Просто в случае с Чуей опыт заключается в умении читать даже самые потаенные движения языка тела другого мужчины. Легчайшая морщинка на брови, дрожь мизинца, небольшая задержка его медленного дыхания: Дазай заметил его присутствие даже сквозь туман в своем сознании.       Теперь, когда он знает, что другой ощутил его — и поэтому не будет слишком удивлен, если его выловят — он использует гравитацию, чтобы подобрать какой-нибудь обломок, который дрейфовал у берега, медленно, пока рябь его движений не коснется парящего тела Дазая.       Он стряхивается и кидает носки в сторону. Снимает пальто, кладет его поверх всего остального. При этом он издает достаточно шума, чтобы можно было услышать его приближение, вместо обычных тихих шагов.       Он не закатывает штаны и рукава. На мелководье он ловит рыбку. Обе руки были вытянуты, так что можно поднять одну. Он формирует сеть, из которой достаточно легко уплыть, но голова Дазая падает ему на плечо, когда он подталкивает его к груди.       Большинство рыб будут бороться, когда их поймают. Большинство рыб попадают на наживку и на крючок за пасть. Губы Дазая бледны, его тело достаточно холодное, словно он взял и просто застыл в этот момент.       Скоро он разожжет огонь, чтобы высушить и согреть юношу. А пока он опускает голову, чтобы передать хоть немного тепла, добавить немного цвета на щеки. Губы Дазая дрожат, слегка приоткрываясь, с явным намерением пытаясь поговорить с ним, хотя, скорее всего, у него нет твердого желания.       Им не нужно объясняться друг другу. Не потому, почему он провел здесь свое раннее утро, вместо того, чтобы быть в общежитии Агентства, куда Чуя отвез его вчера вечером после свидания в честь их четвертой годовщины. Не потому, почему он сделал это после того, как Чуя дал ему два набора ключей — даже если они в основном просто символические, зная о навыках взлома Дазая и о том, что они официально встречаются последние четыре года.       Он целует его прямо в губы. Их молчаливое понимание в большинстве случаев очень глубокое. За исключением легкой дрожи на лице, которая сближает их губы, Дазай не целует его в ответ, не пытается заставить себя говорить.       Он медленно отходит обратно к берегу, чтобы не шокировать организм другого из-за разницы температур. Лето бьет по городу с флуоресцентным* весельем. Он несет Дазая, словно принцессу-вампира, которая не выносит солнечного света.       Дазай не такой уж и худой по сравнению с годами, когда он считал еду необязательной для существования, просто строительным блоком потребностей человеческого тела. Но он все еще слишком легкий, особенно для сильного человека. Кончики его пальцев сжимаются сильнее, словно он всего лишь туман, который ускользнет из рук, если на секунду его отпустить.       — Сегодняшний улов, — бормочет он, ставя Дазая на берег. — Я не поеду с тобой в Киото, так что тебе придется придерживаться моего запланированного пункта назначения.       Закрыв глаза юноши, он позволяет своему голосу стать нитью, охватывающей его, чтобы напоминать о своем присутствии. Он держит ритм ровным и спокойным. Даже сдирая мокрую одежду с чужого тела. Даже когда он разворачивает белые полосы бинтов, обнажая кожу, самую обширную запись его жизни, его преступлений и добродетелей.       Шрамы от миссий, где он разрабатывал самые эффективные планы, огнестрельные ранения, полученные когда он оттолкнул Чую в сторону, потому что хотел быть тем, кто примет атаки на себя. Те, что от ножа, нанесенные сами себе.       — В прошлом существовала знаменитая дорога для перевозки свежих морепродуктов через горы в Киото…       Даже в прошлом люди жаждали того, что бывает редкостью, не жалея проблем в получении вещей, которые чаще всего были вне досягаемости. Печально известная дорога для скумбрий протяженностью более семидесяти километров, и пойманная рыба перевозится в тяжелых контейнерах, наполненных рассолом. Сначала на спинах носильщиков, потом лошадей, когда они стали распространёнными.       — Перевозят их в течение ночи, и к тому времени, как люди достигают Киото, солевой раствор делает с рыбой всё как надо.       Он использует гравитацию, чтобы перетащить несколько плавников, а затем поджечь их зажигалкой — крошечный костер только для них двоих. Сейчас не ночь, но это единственное пламя, похожее на маяк, ведущий их в путешествие.       — А потом домочадцы смогут полакомиться традиционной скумбрией на завтрак.       Дазай уже полностью раздет — мраморная статуя с телом принцессы и душой, усыпанной колючками шиповника. Чуя поднимает пальто, слишком большое и длинное для него. Он всегда носил то, что достаточно велико, используя негабаритный плащ, но с тех пор, как он познакомился с Дазаем, он выбрал одежду, соответствующую своему размеру.       Он обволакивает Дазая тканью, плечи тому точно подходят. Застегивает пуговицы и затягивает пояс, будто делает татаки из макрели*.       — Жареная скумбрия, вроде как, является одним из основных продуктов традиционного завтрака, — говорит он, кладя юношу себе на колени, и они вдвоем смотрят на огонь. С ровным дыханием Дазая, медленно согревающим его шею, он позволяет пальцам вычесывать водоросли из его волос, вытирая пряди руками.       Он продолжает говорить о многих несущественных вещах.       О попытке Анэ-сан обучить Верлена икебане*. Новейшем предприятие Кадзи по созданию лимонной бомбы, которое каким-то образом сумело произвести революцию в штаб-квартире. Отчаяние Акутагавы из-за того, что его заставили отправиться в очередную поездку к горячим источникам, ухудшившееся, потому что Гин обратился за помощью к Ацуши и Кёку. Новом меню в кафе около дома, очень креативно включающем цветы персика.       Он не упоминает лишь о последней попытке самоубийства, их годовщине, договоренности, когда Дазай не хочет отказываться от своего места в общежитиях Агентства. О том, что Дазай относился к своему дому как к отелю, а не как к месту, в которое можно было бы полностью переехать.       Он не упоминает о местонахождении двух ключей, которые дал ему. Во-первых: чтобы сохранить сейф, в котором хранятся его документы, удостоверяющие личность, в том числе его семейный реестр* с его подписью. Во-вторых: специально засекретить то, что его классифицировали бы как угрозу для города, требующую всех возможных средств для уничтожения.       Он просто сидит, грея юношу, продолжая говорить, непрестанно и непоколебимо.       Когда они встретились, Дазай сказал ему, — Ты такая глупая псина, но псина, которую я знаю давно. Было бы странно, если бы ты действительно изменился.       Они уже изменили друг друга с самой первой встречи. Но если Дазаю нужно, чтобы он был маяком, который останется стоять в летние дни и во время штормов, то он может сделать это ради него. Если бы Дазай мог быть тем, кто свел на нет порчу внутри него, то он мог бы быть тем, кто удержал бы его на плаву во время его барахтаний в эрозионных морях.*       Они оставались там даже после того, как тело и одежда Дазая полностью высохли.       Пока не зазвонил телефон Чуи, оповещая о новой работе. Несмотря на своей неприятный характер, Дазай не собирается позволять себе чувства, будто меняет график Чуи и мешает его жизни.       Он мог бы высказать ему очень многое. Он много раз настаивал на том, что он не позволит себе разориться, что они просто идут на прогулку.       Жизнь вокруг бьёт ключом. И Чуя надеется, что это будет продолжаться долго, с ним бок о бок. Если это означает нести на спине эту бобовую скумбрию на собственных силах, пересекать неизведанный путь, поднимая их двоих вверх в гору...       Он готов пойти по этому пути.       — Никогда не пробовал завтрак из макрели, — говорит он с легким смехом, зная, что Дазай уже успокоил демонов в своей голове. — Попробую еще раз на ужин.       Несколько часов вдали друг от друга, чтобы Дазай мог собраться с силами и подумать о розыгрышах, чтобы мог притвориться, что его не смущает и не трогает этот жест.       Вероятно, будет ужасно, и его машина, взорвется, но именно поэтому он выпил сегодня хорошего вина и выкурил хороших сигарет в качестве авансовой компенсации.       — Кто сказал, что вместо этого я не съем слизняка? — Глаза Дазая все еще закрыты. Его руки сжимают пальто рядом с собой, словно он боится, что Чуя заставит его надеть свою одежду вместо того, чтобы ходить по Йокогаме только в пальто.       — Такой слабак, как ты? — Он щелкает по его носу. — Лучше сначала набери массу, прежде чем даже думать об этом. — Пищу, которая у него есть, легко съесть, она не требует сильного разогрева. Идеальная закуска для скумбрии, которая будет занята планированием шалостей.       — Ха-ха-ха*, тогда с нетерпением жду возможности тебе оказаться в моей власти потом. — Губы сложились в трубочку, явно прося, чтобы к их обладателю относились как к принцессе ранним утром.       Он вздыхает, но целует его трижды, прежде чем оттолкнуть его, несмотря на нытье о том, что «принц слишком быстро превратился в жабу».       Чуя некоторое время смотрит на берег, закатывая глаза. Он тушит небольшой костер, и, наблюдая, как Дазай обнимает контейнер с едой, поэтично рассказывая о том, как он собирается его съесть, чувствует, как тепло разрогается в сердце.       И только потом, когда он отнес свою рыбу-принцессу в Агентство и оставил его, пообещав, что вечером приготовит крабов, он понял это.       Его сердцебиение при этом невинном действии повергает его в шок только тогда, когда начинает слишком громко бухать по барабанным перепонкам, заставляя чуть вздрогнуть. Но как только он успокаивается, он понимает это.       Странные щелчки при ходьбе.       Он поднимает ногу, сгибая в колене, чтобы посмотреть, на что он наступил, и что издать этот странный звук.       В далеком воспоминании Дазай сказал ему, — Единственное, что мне нравится в тебе — это твой вкус в обуви.       Он должен был знать, что для Дазая странно настаивать на том, чтобы его несли на работу, а не в общежитие. Не потому, что он сомневается в бесстыдстве другого — просто странно, когда он чувствует ответственность за работу.       Это потому, что его нельзя было отправить обратно в общежитие.       Сверкающий ключ каким-то образом оказался приклеенным к изнанке ботинка.       Ключ от чужого общежития, а это значит, что Дазай не может туда вернуться. Он может представить себе, как он скажет, — Думаю, это означает, что мне придется перебраться туда со слизняком, а?       Он касается ключа.       — Единственное, что мне в тебе нравится... да.       Жизнь продолжается, и для них двоих это завораживающее путешествие.