* * *
Понятное дело, обо все этом оставалось лишь строить догадки. Но через пару недель стало ясно, что одна из догадок точно была неверной – целью таинственного убийцы явно был не только отец Карди. Еще один священник был убит таким же образом едва ли не на другом конце Италии. И опять утро его смерти началось с розы ниоткуда у Лоренцо на груди. И опять о покойном ходили нехорошие слухи. Этого подозревали во взятках и торговле водкой прямо с заднего крыльца храма. – Это гнев богов! – заявил Секай на втором общем сборе. – Препятствовать ему нельзя, пусть он свершится! – Каких таких богов, дитя, – качал головой Монтанелли. – Бог един, и лишь Он может решать, кому суждена смерть. Тут могут орудовать только прямо противоположные силы. На что указывают и две эти одинаковые розы. – И при чем тут вообще ты? – возмущалась Инфинити. – Вот не дай Бог, он к тебе подбирается. Или одержим тобой и кладет все эти жертвы на твой алтарь. – Вообще-то, – напомнила Жюли, – это пока даже в серию не объединяют. Серия от трех считается. Может, этот случай с первым и не связан, мало ли что… – Может быть, – вздохнул Монтанелли. – Но я чувствую, что этим все не закончится. И если этот убийца, кто бы он ни был, хочет добраться до меня – пусть лучше прямо ко мне и приходит. – Если он сюда припрется, – с вызовом заявила Ровена, – мы всем миром его завалим и скрутим! Секай молчал, его глаза, как обычно, не отражали ничего внутреннего.* * *
А общественность тем временем бурлила. В Сети вовсю делали ставки на личность следующей жертвы. Компромат сыпался, как из рога изобилия. Церковь начала собственное расследование, конечно, покрытое завесой тайн, но Монтанелли узнавал о его ходе раньше многих, благо, у него были свои информаторы. Конечно, официально он не должен был иметь доступа к этим данным – как-никак скоро двадцать лет как расстрига. И поэтому же не мог официально сделать хоть что-то. Рассказать, например, про розы. Из-за этого Лоренцо мучила совесть. Кардинал Мулкахи на свой страх и риск неофициально разрешил ему быть в курсе всех событий, мальчишки-посыльные исправно носят нужные сведения, а он в ответ даже не пытается помочь, пусть даже словом, а не делом! Но, с другой стороны – а важно ли это? Эти две окаянные розы, подарки явно не чистых сил? Может, это и не связано с убийствами в Италии? Может, это просто в целом над миром сгущается тьма, и только молитвы и будут спасением? А тут еще в крайне узких церковных кругах прошла информация, что обе жертвы умерли от единственного удара в сердце чем-то острым и тонким. Прочие раны нанесены уже посмертно. Это означало, что убийцей мог быть и человек, не обладавший столь уж огромной физической силой. Достаточно быстроты и ловкости. И еще нужно хорошее знание анатомии. Ну или везение. В любом случае этот факт очень сильно расширял круг подозреваемых. Вся Италия бурлила от слухов и паники… И тут случилось третье убийство. Не в Италии – в Мексике! Но совершенно с тем же почерком, не позволявшим, однако списать все на каких-то подражателей, ведь никому постороннему подробности известны не были. И третья роза. Три случая – уже серия, даже если на таком расстоянии друг от друга. Полиция и церковь спешно проверяли передвижения всех покинувших Италию после второго убийства. А меж тем в далеком мексиканском городе все погрузилось в траур. Погибшего падре обожали, особенно юные служители церкви. Он считался образцом благочестия и духовной красоты. – А его-то за что?! – именно это было главным вопросом, обсуждавшимся на третьем сборе – уже более расширенным составом. – Я бы скорее спросил, – бойко начал Юлиус, – за что его так боготворили и почему так убиваются. Нет, понятно, бывают личности, которые для отца духовного сделают все, независимо от его собственных качеств… – И это не то чтобы плохо, – подхватил Эмилио. Оба посмотрели на Монтанелли – и быстро отвели взгляды. Потому что дальше было не о нем. – Но ведь всегда найдутся и те, кто станет этим злоупотреблять! – глаза молодого отца Черулло влажно заблестели, будто от непролитых слез. И не сразу, но он продолжил: – Если ты боготворишь кого-то, обожаешь, то не заметишь его порочности, ничто от него не воспримешь как зло. И ему не придется ни принуждать тебя, ни запугивать, ты сам позволишь все, да еще и за счастье это сочтешь! Я боюсь… и я почти уверен: каждый из этих, сейчас рыдающих, мальчиков хоть день, хоть час был его единственным. И его клятое обаяние было столь велико, что они его даже не ревновали, не строили друг другу козни… Это ж какой гадюкой в сиропе надо быть, чтобы все у тебя было и ничего тебе за это не было! Все переглянулись с одной и той же жуткой мыслью – неужели Эмилио сам пережил такое? И не пожаловался, не рассказал никому? А ведь сейчас… – Сейчас ведь ищут виновного в окружении того убитого священника, – бесцветным голосом сказала Инфинити. Эмилио грустно кивнул. – Будут таскать этих несчастных парней, которым и так жить не хочется, выяснять, кому и что падре сделал, будут полоскать «убийство на почве ревности», назначат самого безответного подражателем Кровавой Мухи и закроют. А то и на ножи, это ж Мексика! Тут то ли Жюли, то ли Инфинити тихо отметила – мол, это стереотипы и вообще расизм. Но это замечание потонуло в хоре всеобщего согласия. – Но ведь… – подал голос Юлиус. – Проверять надо только тех, кто может добраться из Италии до Мексики, верно? – Даже если так, мексиканская полиция все равно в свое уткнется! – парировал Эмилио. – Ты с ними лично знаком? – решила поинтересоваться Жюли. – Или на старых сериалах основываешься? – Ну… – А поехали туда и сами посмотрим! – Вы, конечно, люди взрослые и вправе решать сами, – заметил Монтанелли. – Но разве там не будет никого от церкви? – Будут. И будут предвзяты, в чем я не сомневаюсь, – ответила Жюли. Упрямое выражение ее лица явно показывало ее собственную предвзятость. Не давая отцу возразить, она продолжила: – Для церкви же главное, чтобы скандала не было, чтобы ничьи грязные секреты не выплыли! Так что пойдут они стенка на стенку! С полицией-то. – А можно и я поеду? От церкви? – у Эмилио блестели глаза. Монтанелли вздохнул. – Тебе тридцать два года, и я тебе указывать не могу. Но кардиналу сообщить придется. – Хорошо. Но при всем почтении к его преосвященству я служу вам и только вам. – О, сын мой, не надо такого, прошу… – И это, – влезла Инфинити, – Эмилио, если ты когда-то пережил… обман доверия, насилие… не молчи. У тебя есть все мы. – А как не молчать об этом? Многим ли решишься рассказать, что тебя домогались, причем нагло и силой? Поэтому я и сбежал из Италии. А про обожание и послушание – этого я в семинарии наслушался. Тут все кинулись его обнимать, и он только успевал уверять всех сразу: – Да не преуспели они! То есть он! Не переживайте вы так, я просто хочу забыть! И это было до церковной стези! Монтанелли подошел последним, где ему было угнаться за молодежью, так и не обнял уже, просто грустно сказал: – Когда я учился, мне кажется, такого и близко не было, куда же мир катится… – Ты просто видел все иначе, – заметила Инфинити. – Тебе твоя святость позволяла хоть над пропастью с завязанными глазами пройти! И при этом уберечься от любой грязи! – Ну ты уж прямо, дорогая… – Ваша супруга права, отец Лоренцо, – серьезно заметил Эмилио. – Ваша стихия – творить добро. Так что грязь-то к вам не пристанет… Но вот что до Кровавой Мухи – это кто-то с возможностями, существенно превышающими человеческие. Все взгляды невольно обратились на тех двоих из присутствующих, которые людьми не являлись. – И почему чуть что, так сразу екаи? – возмутился Юлиус. – Никто из нас просто не может знать столько грязных секретиков по всему миру, это я вам как екай говорю! Секай же только плечами пожал. И все невольно подумали: один, возможно, и может. Хотя, конечно, этот мальчик всегда рассказывает о том, что ему открыто… – Я имел в виду не это, – заверил Эмилио. – И не то чтобы я и правда насмотрелся сериалов и лезу в профайлеры, особенно когда мы имеем дело со сверхъестественным, но соображения у меня есть. Этот преступник, кто бы он ни был, любит отца Лоренцо. Любит так, что ради него убьет кого угодно, да и сам умрет, если понадобится. Лишь бы его заметили, лишь бы его тоже любили… – он повернулся к Монтанелли. – Вы знаете кого-то такого? Живого или, может быть, уже усопшего? – Нет, Боже правый, нет! – Лоренцо заметно побледнел. – Если только… Но нет, она не стала бы делать такое, еще и через сорок лет после смерти! – Вы о моей матери? – напрямик спросила Жюли. – Да, не вписывается, судя по тому, что я о ней знаю. Там было помешательство совсем другого сорта. – А может, мы слишком глубоко копаем? – предположил Юлиус. – Возможно, этот дух с прошлым отца Монтанелли никак не связан, просто пробудился, скитался по нашему миру и вот так… привязался? Лоренцо развел руками: – Тогда остается только молиться. – Можно и экзорцистов позвать, – наконец влезла в разговор старших Ровена. – А пока – пап, все те, кто тебя любит, здесь, рядом. Все твои сорок семь швейцарских гвардейцев, или сколько их там было. У отца, кажется, повлажнели глаза. – Я могу пожить у вас некоторое время, – вызвался Секай. – Если эта сущность решит проявить себя снова, я почувствую и дам знать немедленно. – И экзорцистов наших на быстрый набор, – предложила Жюли, – сам-то ты, милый, только увидишь, но ничего этой твари не сделаешь. – Хорошо, так и будет.* * *
Неделя, другая, третья… Однако, в кровавых преступлениях наступило странное затишье. Казалось, преступник решил затаиться. Или переквалифицироваться, причем довольно странно, ибо служителям церкви по-прежнему периодически пощипывали нервы, но теперь уже без кровопускания. Одного священника из маленького французского городка, к примеру, по его собственным уверениям, просто вымазали с головы до ног шоколадом и строго приказали «не быть таким занудой». Это уже явно больше походило на волну народного энтузиазма. И все дружно, хоть и тихо, говорили о том, что вот только бы не попали под это хорошие люди, кем-нибудь оклеветанные… Жюли и Юлиус с Эмилио отправились в Мексику – надо же было заступиться за несчастных мальчишек, убедить их рассказать обо всем, поднять волну, которая смоет эту грязь… Скандал вышел феерический и резонансный. Жюли только и старалась не думать лишь о том, что это ее лучший репортаж. Хотя нет, конечно, от личных трагедий тут не отвернешься. А трагедии действительно были, многие совершенно искренне скорбели о том, без кого их жизнь опустела в одночасье. Для Жюли это было неожиданно, но все же пронеслась мысль – если этому поверят, хотя бы станет ясно, что уж эти скорбящие падре точно не убивали. Говорить с ними было сложно, они были как в тумане, как под гипнозом, до сих пор! И жалко их было, и такое зло брало… У Эмилио куда лучше получалось с ними общаться. Что и неудивительно – ненамного старше и близко соприкасался с тем, что поломало им жизнь. Он убеждал – то что случилось с вами, дело не только вашей общины, такое есть много где, и об этом надо говорить вслух, с этим надо бороться… Но они в ответ лишь просили отыскать и покарать «это чудовище из бездны», лишившее их пастыря. Это им, конечно, тоже пообещали. Не так уж уверенно – кто же мог точно знать, где в следующий раз ужалит Кровавая Муха. Но хотя бы все и правда поняли – преступник «залетный». И сейчас он залег на дно, ибо церковь начала большую внутреннюю чистку, на поверхность всплыло много грязи, и публичности избежать было невозможно. Все надеялись – может, Кровавая Муха на этом и остановится? Добился ведь чего хотел, привлек внимание к теме… Ровена обсуждала это с друзьями детства, близнецами Кинзан. – Все равно, если это и правда маньяк, – заявила Лора, – он не остановится, пока его не поймают. Сейчас или позже – он всегда найдет, кого убить. – Ну хоть не уйдет безнаказанным, – заметил Сандер, – если снова высунется. – А почему вы так уверены, что это именно маньяк? – хмыкнула Ровена. – Или только один маньяк. Это ведь вполне может оказаться какой-нибудь темный культ или просто антицерковная организация, а у них ячейки повсюду! Жаль, конечно, что нам нельзя взглянуть на результаты экспертизы, тут даже Эмилио не поможет… А то хоть знали бы, один человек убивал или несколько. – Ты же сама говорила, – перебил подругу Сандер, – все сошлись на том, что не человек это, а некая сущность. – Или кто-то хочет, чтобы мы так думали. – Ты уверена? – Да. И говорю об этом вам первым, потому что вы-то послушаете, в отличие от остальных… Тех, которые считали, что в Мексике мне делать нечего! Спасибо, что вообще не выгоняли со взрослых совещаний. Но когда же со мной считаться-то начнут? В день совершеннолетия? Ровена обожала родителей, это все знали, тем сильнее сейчас была ее обида. – Ну, тут дата на календаре не решает, ты уж мне поверь, – авторитетно заявила Лора. – Родители, они такие… А твоя теория хороша, но, к сожалению, никак не объясняет появление роз в закрытой спальне! – А вот тут, может быть, прав Секай. Кто-то, дух, божество, какая-то сила, мог взять эту организацию под покровительство и подавать знаки. Это мне представляется не столь важным. Хотя, конечно, мотать нервы папе не лучшая идея. – Сказала она и захотела в Мексику, – хмыкнула Лора. – Уж тогда от нервов крестного точно ничего бы не осталось. Там же все эти парни со своим противным мачизмом, которым не объяснишь, что мы не обязаны по первому взгляду задирать перед ними юбки. – Отвратительно, конечно! Но в интересующих нас кругах все мальчишки зачарованы… да что там, просто отравлены покойным падре, как его, такое сахарное святошное имя… Анхелем де ла Крусом, вот. Эта тварь и за гробом их отпускать не желает! – глаза Ровены гневно сверкнули, даже пальцы скрючились, напоминая птичьи когти. – Ой, – Сандер сейчас, кажется, не на шутку испугался подруги детства. – Ты себя видишь? – Да что такого, – со смешком заметила его сестра, – просто очень злая Ровена, и кто ее осудит, кроме этих несчастных? – Уж если им так надо по ком-нибудь сходить с ума, – продолжала Ровена, – могли бы и, например, по мне! Может, тогда вылечились бы, наконец! – С ума сошла? – фыркнула Лора. – Там же их целая толпа, и что им, за тебя стенка на стенку идти? – Ну зачем, – засмеялась Ровена, на глазах становясь прежней, беспечной и озорной девчонкой. – Я бы их объединила и повела за собой, стала бы символом… Знаете, что сейчас вспомнила? Как недавно мы были в Италии и нам рассказывали про Феличе Ривареса – мол, даже охранники в тюрьме были влюблены в него, как в женщину! Вот что-то такое. И опять глаза ее странно сверкнули – отчаянно, почти безумно, но всего на секунду, словно кто-то пару раз щелкнул выключателем. Несколько минут царило молчание, и вдруг в полной тишине послышался голос Сандера: – Погодите-ка… Кто-нибудь помнит подпольную кличку Ривареса? – Овод, – хором сказали девчонки. – То есть что… – начала Ровена, – Кровавая Муха не просто муха, а определенная? И первые две жертвы были убиты в Италии, можно предполагать, что… – Эта твоя возможная организация, – подхватила Лора, – творит все в его память и его именем. – Возможно. Но розы… Он что, их самолично доставляет? Нет, я понимаю, это логично, Овод – наше семейное предание, можно сказать, но… – Ровена не договорила, только глаза сверкнули откровенной ревностью. – Ты чего? – засмеялась Лора. – Ты как кошка, которая увидела, что к хозяину другой котик крадется и требует гладиться! Что – это мой папа и нервы я ему буду мотать исключительно сама? Ровена выругалась по-итальянски, очень длинно и цветисто, с упоминанием доброго десятка святых. Почти чужим голосом, почти с чужим лицом. – Однако, не сходится, – Сандер невольно поежился от этого зрелища. – Если бы это дух Ривареса так чудил, Секай бы засек его давно. – Секай, между прочим, – Ровена потихоньку успокаивалась, отвлекалась на другое, – очень упирал на то, что это промысел Божий! Ребята, в самом деле, если он говорит, что ничего не видит, как мы можем это проверить? – Ты хочешь сказать, они заодно? – ахнула Лора. – Сообща строят планы? Может, у них и списки заблаговременно написаны? Ну нет, надо пойти и разобраться! С этим согласились все. Правда, двинуть разбираться прямо сейчас было бы неразумно. Стоило действовать тихо и так, чтобы в курсе был только коварный Секай. Ни в коем случае нельзя было пугать родителей.* * *
Пришлось дожидаться удобного момента – вечера, когда уже ясно было, что родители не выйдут из спальни до утра, а Секай невозмутимо стоял у стены, отражая глазами последний свет. Кажется, он даже понять не успел, в какой момент очутился в весьма плотном окружении. – Ну? Признаться ни в чем не хочешь? – Они не заслуживали жизни. Никоим образом. Особенно этот последний. Я сам его нашел и направил к нему возмездие. – И многих ты еще собирался найти? – Думаю, поискал бы – нашел бы немало. Но пришлось сказать Риваресу затаиться. Если бы не я – он бы нападал вообще на всех подряд, на каждого встречного священника, но мне удалось направить эту ненависть в то русло, за которое мир должен быть благодарен. Сразу после первого убийства. Не верите – поищите информацию о Карди, здесь у Ривареса личное. Они пересекались в свое время. – Ох… – Ровена резко втянула в себя воздух, как будто сердце кольнуло. – К-Карди, подлая к-крыса Карди! Это он попрал тайну исповеди, прикинулся подпольщиком, из-за него юного Артура выпустили из тюрьмы с клеймом предателя, это Карди первый начал убивать душу мальчика и превращать его… вот в это! Руки скрестились на груди, всколыхнувшейся смехом – чужим, безумным, жутким. – Где Риварес? – дрогнувшим голосом спросила Лора. – Здесь. Ответ прозвучал на два голоса, и обвиняющий перст Секая уперся в еще сильнее сжавшиеся на груди руки. Ровену начала бить дрожь. Девушка еле смогла выговорить: – Мы… делим одно тело? Давно? – Столько, сколько ты живешь, – бесстрастно сообщил Секай. – Но явно – только после поездки в Италию. До того я его не чувствовал. – А теперь сочувствуешь? – Да, но главное – я не хотел ломать жизнь ни тебе, ни твоим родителям, к чему вам такая правда? Я старался! Я даже смог остановить убийства так, чтобы никто не понял, не узнал… – Но мы все равно узнали. И как мне теперь жить прикажешь? Мне пятнадцать лет! А на руках уже кровь троих! – Но не твоей же волей, даже если в его власти было унести твое тело аж в Мексику. А что ты знаешь – так это потому что Риварес себя в руках не держит. Подпольщик он неплохой, но по натуре – артист погорелого театра! Если гореть – то ярко, а если вонзить клинок из тени, так непременно провернуть лезвие в ране! Он говорил, а Ровена всем существом чувствовала и понимала: да, правда. Да, так. И все в основном вокруг одного человека. – Вот поэтому розы, – она не спрашивала, а утверждала. – Он хочет, так хочет, чтобы отец его вспомнил! А я… Я не хочу! У меня счастливая семья, а прошлые жизни должны оставаться в прошлом, так что… Тут реально не обойтись без экзорциста! Они всей толпой перебрались на кухню и уже оттуда позвонили Хейзелю Гроссу. Тот обещал быть скоро и с Гатом, а то и с отцом Джастином. В ожидании все сидели как на иголках. Впрочем, Ровена не только сидела – кромсала толстыми ломтями холодное мясо, бросала на хлеб и пожирала с жадностью изголодавшегося бродяги. В устремленных на нее взглядах виднелось удивление – никому из присутствующих сейчас бы кусок в горло не полез. Нет, ну синьорина Монтанелли никогда не страдала отсутствием аппетита и за столом не жеманилась, но чтобы вот так… – Что вы на меня так смотрите? Мама веганит, папа постится, а вот я расту! – Да не в этом дело! – произнесла Лора в явном ужасе. – У тебя же глаза синие! Голос ее дрожал, и, кажется, она всерьез собиралась схватиться за сердце. – Радикальненько, – протянула Ровена. – Но ненадолго, пусть и не мечтает. – А если его изгонят, куда он денется? – вдруг спросила Лора. Все переглянулись, но ответил Секай: – Покоя ему не будет, это я точно могу сказать. Разве что экзорцисты примут какие-нибудь чрезвычайные меры. – А может… Не надо чрезвычайные? – вдруг воскликнула Лора. И все поняли, что на лице ее не только ужас, но и восторг. – Можно, себе заберу? – Что?! – выдали все. Ровена, кажется, не своим голосом. – Я, кажется… Да нет, не кажется, а точно! Я люблю его, ясно? Вот как есть! Прямо не сходя с этого места… Сандер повертел пальцем у виска, Ровена подавила вторую личность и заявила: – Вот сказала бы я – главное, от меня его забери! Но так же нельзя, тебе ж разве надо такое счастье? Лора не успела ответить. – Извините, что без стука, – Хейзель появился словно из воздуха и, как всегда, с Гатом. – Мы тут посоветовались, и я решил, что не стоит беспокоить отца Джастина, справимся сами. А, собственно, в чем проблема? – Я же уже объяснял, – Секай закатил незрячие глаза. – Юная Ровена одержима духом по линии предков. Сами смотрите. Хейзель подошел поближе. И Ровена тоже смотрела – сейчас не своими глазами. И видела. Так, как видел Риварес, – мужчину за тридцать пять, которому, видно, заняться больше нечем, кроме как корчить из себя жеманного подростка и носить дурацкие облачения с женскими рюшами… Еще полагает, что его будут слушаться мятежные духи! Да кого он напугает своей школьной латынью (сам Риварес, если постарался бы, выдал бы тираду и получше) и нелепыми телодвижениями! Хейзель тем временем отметил: – Не совсем наш профиль, наши клиенты обычно чужие тела не занимают, лезут только в головы. Попробую, конечно, выгнать… Гат, превращайся! Верный слуга в ответ вытянулся еще больше – хотя, казалось бы, дальше было некуда – и обернулся полосой яркого света, вдруг распавшейся надвое. На два пистолета, сами собой прыгнувшие к Хейзелю в руки. Молодящийся священник попробовал с шиком подбросить их и поймать, аки бандит или пират, вышло, понятно, не очень. – Дай сюда, я не могу на это смотреть! – не удержался Риварес. И одним прыжком гибкого, легкого девичьего тела оказался рядом с этим недоразумением. – Вы что, стреляться собрались? – вскрикнула Лора. – Хоть бы на улицу вышли, что ли… – пробормотал Сандер. – И правда, идем, девчонка в рясе, покажи, как ты расстреливаешь демонов! – захваченная Риваресом Ровена сжалась внутри в ужасе – и непонятном восторге. – По стволу каждому, шесть шагов, один выстрел! Все высыпали во двор. Хейзель решительно протянул пистолет сопернику: – Держи. И кстати, чтобы не сильно потом расстраивался, – Гат на самом деле никогда меня не ранит. Так что вперед! Стреляй первым, разбойник! Ровене доводилось палить только из рогатки. Так что сейчас она впервые по-настоящему испытывала это пьянящее чувство родства с оружием. Есть только оно, продолжение руки, и враг в прицеле. Ни сомнений, ни сожалений. Целился Риварес прямо в лоб, со всей холодной ненавистью к родной католической и, кажется, к любой церкви вообще. Выстрел обещал быть снайперски точным, но в миллиметре от цели пуля вдруг вильнула в сторону и бессильно упала на землю. – Ну я же говорил! – торжествующе провозгласил Хейзель. – Никогда Гат не будет служить врагам! Ровена чувствовала, как этот афронт прямо-таки подрезал Риваресу его прозрачные крылья. И вдруг поняла – сейчас стрелять будут уже в Ривареса. Точнее, в нее, как в нынешнюю оболочку. А вот у нее-то никакого чуда в запасе нет. Разве что вот это сбрендившее чудо, которое еще и подначивает: – Давай! Прямо в сердце! Что, не можешь? Если твоя вера хоть что-то значит, то девочке Ровене ничего не будет, ведь так? Давай, неси возмездие во имя Луны, ух как тебе идет! Рука Хейзеля напряглась – и дрогнула. Лора молнией метнулась вперед, сбила ошеломленную Ровену с ног… и прижалась губами к губам. – Что здесь происходит? – пронзительный голос Инфинити был слышен еще издали. Видимо, их с Лоренцо разбудил выстрел, и теперь оба выскочили во двор в халатах. Мать Ровены, конечно, опередила отца, пыталась что-то разглядеть и нервно, неумно шутила: – Что, Хоакин Мурьета прискакал мстить убийцам своей семьи? – Поймали Кровавую Муху, как я и обещал, – ровным голосом сообщил Секай. – Но вы теперь поймете, почему я до этой ночи молчал. Лора не реагировала ни на что, не в силах оторваться от Ровены. Монтанелли созерцал происходящее диким взглядом, и Хейзель поспешил пояснить: – Дух, тот, который совершал все эти преступления, – он здесь. В теле Ровены! И боюсь, что с момента ее зачатия. Просто ждал случая проявиться. Я пытался его изгнать, но побоялся навредить вашей дочери. То, что делает ваша крестница, это самодеятельность, никто не знает, работает ли подобное, но уж точно это от души! И в самом деле было от души. Настолько, что Ровена – а вернее, Риварес, который сейчас управлял телом – явно проникся. В этом теле он никогда еще не чувствовал себя так здорово. Лежать под кем-то совершенно к тебе неравнодушным, но при этом о тебе не забывает, переживает, желает тебе самого лучшего… И губы сами начинают отвечать, а руки медленно обвивают шею, гладят спину… Мгновение растягивалось, как капля густого сладкого меда, но Лора вдруг вздрогнула, отстраняясь от разгоряченных губ. – Ну что… Посмотри в глаза! Твои все еще синие, но такой мирный, так красиво… Вставай, тут еще не все тебя видели! – приподнялась и протянула руку своему новоиспеченному возлюбленному в теле подруги. Монтанелли и Инфинити смотрели в ужасе, а Риварес со знакомой усмешкой повернулся к отцу – дважды отцу. – Вот так, падре. Не получилось забыть, что у вас был сын, а не только дочери? Вы приговорили меня к смерти, но даже так не вышло от меня избавиться. Кто теперь у вас еще есть? Почти все разъехались, разбираются с тем, что я сотворил с гнусным де ла Крусом. И кстати, швейцарских гвардейцев было двадцать семь. – Ар…тур… – Лоренцо не упал только потому что Инфинити поддерживала, а вскоре подошли и Сандер с Секаем, потом уже Гат. – Я знаю, ты не можешь простить меня, но, клянусь, я бы понял все… Почти все. Если бы ты просто пришел ко мне и сказал… все это! Но ты зашел слишком далеко, ты захватил Ровену, ломаешь ее жизнь! Если так пойдет и дальше, ты просто уничтожишь ее саму, ее душу! – Мне бы этого не хотелось, и я серьезно, у вас получилась отличная девчонка. Только вот все повернулось так, что вы можете встать перед выбором. Или один ребенок, или другой. – Ты совсем не изменился, – вмешалась Инфинити. – Все тот же подросток, которому все должны! Вот только одного ты не понял. Любви и тепла здесь хватит на всех. Никого не обделят, и нет причины пытаться забрать все себе одному! Поверь, я сама через все это прошла и давно переболела, и тебе пора. Не мсти, успокойся, мы тебя примем. Только дай Ровене жить ее жизнью. – Да как, если у меня даже тела нет? Ответить на это Инфинити не успела. Потому что через секунду принялась усиленно моргать, не веря собственным глазам. И было отчего! – Ну вы даете, – слова были самые простые, прямо в ее собственном духе, а вот голос нездешний, такой мог бы греметь из-под небесного свода. И выросшая перед ними фигура тоже явно к простым смертным не принадлежала. Сияющая женщина в полупрозрачных одеждах. – Что, Артур, не можешь ты раствориться в своем новом воплощении? Хотя сначала спрошу Ровену, дай уже слово девочке. Как тебе делить тело с другой личностью? Глаза Ровены снова стали карими, лицо приобрело привычное выражение. – Что и говорить, иногда забавно. Но больше не хочу. Честно. Мне эта «Ранма пополам» на постоянной основе никуда не уперлась. И уж тем более убивать я никого не подписывалась. И вообще, у меня тут, между делом, первый поцелуй украли! Она посмотрела на Лору, и обе начали ужасно краснеть. – Извини, – опустила глаза подруга. И тут же повернулась к богине. – Вы что же, готовы дать Риваресу новое тело? – Похоже, придется, ведь так всем будет проще. Конечно, если Артур согласен! – Согласен ли я? – голос стал голосом Артура прежде, чем глаза успели изменить цвет. – Разумеется! – Ну и молодец. Жалуйся, если что не понравится, – и богиня щелкнула пальцами. Ровена тут же ощутила, что ее покинуло всякое чужое присутствие. И перед компанией появился молодой парень утонченной внешности, как со старинной картины. Копия Лоренцо в юности, разве что на лице не отметины даже, а легкие тени от былых шрамов. И все те же синие глаза. – О да, – выдохнула Лора чуть слышно. Но пока Артур видел только отца. Который с трудом приходил в себя, но уже готов был открыть объятия. И дочери, и ему, первому плоду греха. Богиня исчезла, не дожидаясь благодарности. Инфинити гладила ошарашенного мужа по руке, без слов напоминая ему – я рядом, я тебя не оставлю. Сандер вполголоса произнес: – А Ровена? Ей же ничего не будет, верно? Ну, за этих троих убитых, хоть они и гады. – Не будет, – заверил Артур. – Никак не докажешь, что это была она, точнее, ее физическая оболочка, и сама она ничего не помнит об этом. А я все еще юридически не существую. И где орудие убийства – знаем только я и Секай. Да, падре, ваша старшая дочка как-то подарила вашей младшей мизерикордию, но больше Ровене ее не видать, увы. – А на свете столько злых людей, – картинно вздохнула девочка. – Жюли так сказала, когда дарила, кажется, какого-то французского классика процитировала. Ну и ладно, – вдруг добавила она, – рогатки еще никто не отменял!* * *
На том все и кончилось. Загадочные убийства прекратились. Эмилио Черулло так и не вернулся из Мексики. Его там так полюбили, что не захотели отпускать, и он занял место убиенного де ла Круса. Отца Эмилио обожали не меньше, чем предшественника, вот только запретную черту он никогда не переходил. И никто, ни один человек, и помыслить не мог о том, что на самом деле под обликом обожаемого всеми святого отца скрывается девушка. Наверное, правду знал всего один екай, который человеком уж точно не являлся. Этот вообще хранил все тайны мира. Или хотя бы те, рядом с которыми ему доводилось находиться лично. А увеличившаяся семья постепенно притиралась друг к другу и сплачивалась. Ровена и Сандер были в полушаге от того, чтобы пойти на свидание, и это никого не удивляло – конечно, все случившееся сильно напугало Сандера, но и чувства его к Ровене сделало явными – не отвернешься. Она и сама заметила и оценила. И, эгоистично погружаясь в свое счастье, только знай подкалывала Лору: – Ох, ты долго будешь родителей уговаривать, чтобы приняли Артура как твоего ухажера! И то правда, ситуация у Лоры была не из простых. Отцу, положим, все можно рассказать как было, а вот как маме объяснишь, кто такой есть Артур и кем он на самом деле приходится ее боготворимому падре? Впутывать перерождение – оскорбить маму в религиозных чувствах, а не впутывать – значит признать, что Монтанелли успел вторично гульнуть еще будучи в сане. Конечно, можно было бы все списать на «мало ли у отца Лоренцо родни в Италии и даже с той же фамилией», но сам-то Артур жаждал официального признания отцовства. Конечно, это признание бросало изрядную тень на репутацию Монтанелли, но что поделать, ведь именно это Риварес объявил когда-то ценой своего спасения от казни. И на меньшем точно не помирился бы. И так уже отец перестал быть священником не потому что Артур того требовал. Хотя, конечно, перестал только формально. Постоянно в доме роился какой-то недоклир и недопаства. И это изрядно раздражало. Причем взаимно. Вот хотя бы тот странный монах, отец Лоры, говорил, делясь сигаретой: – Что такого? Не нравится, что поклонники Монтанелли-доно огород копают, бери лопату и копай сам! – О, Санзо-сама великий специалист по трудотерапии. Для других. Сколько народу пашет на ваш монастырь? – Я там редко бываю. И на свою семью пашу сам, в том числе по дому. Если начинать с послушников, это не пропьешь. А вот меня спрашивают – мол, а что, избранник вашей Лоры не работает? – А вы что? – Ничего. Я просто ответить не успеваю. Лора сразу встает на дыбы, мол, ты работаешь дома! – Ну это же правда. Я пишу не в одно и не в два интернет-издания. А скоро и по стране ездить начну. Так что никто не будет торчать на паперти. – Скажи честно – на что ты готов для Лоры? – На все, разумеется. Она ведь остановила дуэль, фактически взяла в мужья приговоренного к смерти! Но Санзо недовольно сдвинул брови: – Блин, ты ее любишь? Или просто не считаешь себя вправе отказаться? Конечно, когда Лора чего-то хочет – она это получает. Но если получит и расстроится… – Я восхищаюсь ею. Но смогу ли ответить на ее чувства именно так, как она мечтает… Честно говоря, сомневаюсь в этом. Санзо вздохнул. – Что ж, в любом случае, никто не отпустит ее замуж в шестнадцать лет. Время есть. Очень может быть, что она еще переболеет. – И, думаю, так для нее было бы лучше. – Ага. Пошли стрелять по тарелочкам?* * *
«Болезнь», то есть помолвка, тянулась лет пять, все время, пока продолжалось обучение Лоры. В медицинском нет времени на глупости, и родителей, что ни говори, это успокаивало. Вот только результат вышел неожиданным. Именно Артур – и сам бы он никогда не ответил, как же так случилось и когда – со все большим нетерпением считал дни до свадьбы. И сам боялся, что Лора передумает. Вдруг работа ей будет интереснее, чем какая-то злая муха с нестабильным доходом. Работа – и умные, красивые молодые коллеги. Не то чтобы Лора давала повод или специально его этим дразнила, нет. Артур догадывался, что все это обычная паранойя. И, в глазах людей, не совсем уж беспочвенная, но обусловленная внутренними причинами. Лоре часто намекали, что «суженый» ей жизни не даст. На что она только смеялась – мол, пусть попробует. Немножко, конечно, ее это тревожило, но очень здорово оказалось не сводить всю свою жизнь к одному Артуру. Лора надеялась, что это и делает ее такой привлекательной. В самом деле, Артур так и наворачивал вокруг нее круги, не сводя зачарованного взгляда. – Как ты хочешь, чтобы мы поженились? Скажи! – О, я могу выбирать? – смеялась она. – А ты согласишься на все? Даже на церковь? У него на миг покривились губы. Лора видела явственную внутреннюю борьбу. – А ты сама так уж сильно туда хочешь? Это принципиально? – Ну… Я католичка, потому что это красиво. Ни почему более. Брат вон у меня буддист, потому что ему так привычнее и ближе. Так что лично я согласна тупо просто на мэрию. Но с одним условием. Хочу розу. Из тех самых. Но белую. Сможешь? – Разумеется. Дашь мне немного времени? Я съезжу… – Конечно, мы же даже еще день не назначили, а мгновенно ты теперь туда не долетишь. И Артур отбыл в Италию. В те края, что вызывали столько воспоминаний. Вот и знакомая дорога, здание семинарии в Пизе, вот и кусты. Те самые. Здесь почти два века тому падре обрывал цветы, волнуясь, не в силах сказать сыну правду. Сюда пять лет назад вернулся сам он, Риварес, в чужом теле, только что порешив возродившегося Карди и ища значимый символ для отца. И все эти цветы были алыми, Артур это помнил. Все. Откуда же на одном из кустов взялась такая пышная и такая белая роза? Специально для Лоры? Для него? Ради мира в душе, ради того, чтобы отпустить прошлое и все тянущиеся оттуда обиды? Артур не знал ответа. Да и не слишком хотел знать.