Turnin' up emotional faders Keep repeating self-hating phrases
Вокруг огромная шумная толпа, что не даёт покоя и заставляет руки предательски дрожать, как несколько лет назад после аварии. Алтан извиняется перед инвесторами, с которыми до этого момента общался, коротко говорит Юме, встретившейся по пути к спасительному одиночеству, о том, что ему нужно отойти ненадолго — подышать воздухом хочет — девушка головой качает, но брата отпускает и продолжает прерванный разговор с партнёрами. Холодный ноябрьский воздух ударил в лицо и дал наконец-то вдохнуть полной грудью после душного зала. Ноги гудели от долгого положения стоя и больно покалывали в тех местах, где давно загрубели шрамы. Достав телефон из кармана брюк, Алтан набирает заученный наизусть номер и вслушивается в долгие гудки. Под плотной чёрной тканью пиджака и бадлона ноют ещё свежие шрамы, затягиваясь, и Дагбаев, прижав смартфон плечом, рефлекторно трёт запястья друг об друга, чтобы хотя бы немного избавиться от неприятных ощущений. Пока на том конце провода молчат, Алтан все-таки прекращает мучить кожу, взяв телефон в руку, и теперь уже нервно постукивает ногой по мраморным ступеням, припорошенных тонким слоем снега. Увидь сейчас мама мои шрамы, то подняла бы ужасную панику, думает Дагбаев и усмехается в тишину под шум за закрытыми дверями ресторана, где проходила очередная встреча бизнес-партнёров. Понимал ведь головой, что это ненормально. Ненормально не выходить из своего особняка без надобности, занимаясь делами семейного бизнеса исключительно из дома и выбиваясь за его пределы лишь на важные встречи и благотворительные вечера. Ненормально быть холодным и бесчувственным по отношению к родной сестре, которая осталась единственным родным человеком — родным, но не близким. Ненормально уже который год после аварии и смерти матери ежедневно оставлять на руках порезы, чтобы хоть как-то глушить душевную боль. Резать светлую кожу лезвием и наблюдать за тем, как кровь тёмно-красными каплями выступает из неглубоких ран, что превращались в ровные тонкие шрамы на запястьях. В истерике кричать и разбивать зеркала, чтобы не видеть себя. Закидываться нейролептиками, чтобы успокоиться и вновь вернуть здравый разум, ограждаясь от чувств и собственной слабости. А было ли в его жизни когда-нибудь нормально? На том конце наконец-то слышится шорох, неразборчивые обрывки фраз, короткие маты то ли на арабском, то ли на турецком, и до боли знакомый, едва хрипловатый голос с привычной усмешкой. — Совсем стало скучно, Ваше золотейшество? Алтан откидывает голову на стену позади себя и прикрывает глаза, выпуская в воздух облачко полупрозрачного пара. Так было всегда — если плохо или тяжело, звони Вадиму. В подростковом возрасте, когда после смерти матери младший Дагбаев жил с дедом и сестрой в Гонконге, Дракон был рядом. Ходил видимой такой тенью, шутил часто и временами пошло так, что кончики ушей краснели, забирал его пьяным из клуба, отвозил на занятия в университет и просто был рядом. А после убийства Баатара и недолгой работы на Юму в его услугах перестали нуждаться, и наёмник вновь отправился в свободное плавание, вот только мальчишка не был готов его отпустить, а тот и не особо был против. Поэтому такие звонки стали чем-то постоянным и необходимым. В любое время дня и ночи. И даже если Вадим не отвечал с первого раза, то обязательно перезванивал. Никогда не говорил причины неотвеченного звонка, но и Алтан не спрашивал. Они друг другу, по сути, никто, но без этих разговоров было невыносимо. — Слишком много двуличия и лести, — отвечает Алтан, а на том конце провода тихий смешок слышится. Вопрос задать хочется, да только гордость на горло давит, но все-таки сдаётся от ноющей под рёбрами тоски. — Почему не отвечал? — Небольшая заминка, — от ответа увиливает, а следом шорохи и шум непонятный, не расслышать толком. Они молчат. Только тишина не давит — в ней спокойно. Слышать спокойное дыхание на том конце и самому дышать с ним в такт, не замечая. — Включите видеозвонок, Золотейшество. Алтан хмурится, но камеру все равно включает. Такого точно не было никогда. Как негласное правило. Они могли говорить иногда часами, иногда лишь переброситься парой фраз, но никогда не было видеосвязи. На экране появляется лицо Вадима с привычной ухмылкой. На нем чёрная майка, а поверх накинута тёмная рубашка от военной формы. Экран на мгновение мутнеет и теперь на нем виднеется золотой восход на морском побережье, после чего там вновь Вадим с довольной улыбкой. — Если хотел удивить, то не получилось, — Алтан бровь приподнимает, голову наклонив, и смотрит на глаза серо-зеленые, в которых искры россыпью святятся. — Нет. Просто на рассвет посмотрел, красивый ведь, а потом про тебя вспомнил, — в голос ни капли фальши, лишь грусть будто бы едва-едва слышна, но на губах привычная улыбка. — Мне тоскливо без тебя. Ругать себя поздно, слова уже сказаны. Алтан выдыхает шумно и в последний раз смотрит через экран на Вадима, прежде чем сбросить звонок. Он глаза закрывает и быстро-быстро моргает, чтобы избавиться от предательской влаги, готовой побежать по щекам. Только не успевает — одинокая слеза катится по лицу и короткий всхлип вырывается из груди. Дагбаев моментально пальцами смахивает её и глубокий вдох делает. Приводит себя в порядок и возвращается в ресторан, вежливо улыбаясь партнёрам и вливаясь обратно в разговор.Holdin' on so tight to this status It's not real, but I'll try to grab it Keep myself in beautiful places Paradise is in my hands
Алтана все знают как наследника чертовой империи Дагбаевых, его боятся и уважают. С его мнением считаются и прислушиваются. Юма доверяет ему, как когда-то Баатар доверял ей самой. Алтан злится, что на его плечи легла эта ответственность. Злится, что он наследник и обязан нести это всегда. Злится, что руки связаны даже после смерти деда, а сделать он ничего не может. Алтану от себя противно. За закрытой дверью в ванной он тихо скулит, сидя под ледяным душем, и смотрит как алые капли падают на белоснежный кафель. Он заливает их после перекисью настолько сильно, что на глазах выступают слёзы от боли. Он выпускает пулю очередному конкуренту в лоб, а ночью просыпается от кошмаров и видит вновь перед глазами мёртвое тело матери и свои зажатые ноги, слышит собственный крик о помощи и ненавидит себя, громко крича от разрывающей боли в сердце в тишине особняка.I can't see me cry Can't see me cry ever again
С того вечера они не разговаривают месяц. Алтан рвётся позвонить, но из раза в раз стирает заученные цифры и отбрасывает телефон в сторону. Каждый день Алтан проживает по одному сценарию — проснуться ночью после очередного кошмара, до звонка будильника просидеть на кровати, смотря в одну точку, провести весь день за документами или поездками на встречи, связанные с бизнесом или благотворительностью, совершенно забыв о еде, вернуться домой, влить в себя бокал вина, пока успокаиваешься после очередного изматывающего дня, пропадая до поздней ночи в оранжерее наедине со своими растениями, принять душ, нанести среди прошлых порезов новые и завалиться спать давно за полночь. А порой забивает на все собою же установленные правила и весь день никуда не выходит, выгоняя всю прислугу из особняка. Скитается по нему призраком с чёрными вихрями кудрявых волос и в шёлковой пижаме, топает подошвами тапочек с плюшевыми мордочками дракона Мушу — подарок Вадима на восемнадцатилетие Дагбаеву перед самым его отъездом — «У вас все есть, Вашество, а по дому вечно босиком ходите, не дело». Уходит в оранжерею и сидит на диване, укутавшись в плед. С забытым после смерти матери трепетом листает альбом с фото, что женщина вела с любовью, и каждый раз замирает на том самом фото, оглаживая края фотографии. Алтану на нем шестнадцать. Он в до жути большом ему чёрном пончо с золотым орнаментом цветов по краям сидел, сложив ноги по-турецки, на траве с огромной энциклопедией в руках и рядом с ним находился в точно такой же позе Вадик, в точно таком же пончо, как у него, только его было в оттенка гренадина с тёмным силуэтом дракона по краю — своеобразные сувениры, сделанные для них на заказ, от матери, приехавшей из Доминиканы. С того дня, когда Алтан впервые спустя несколько лет после той аварии открыл альбом, он понял, что любит этого наглого, делающего все по-своему, с полным отсутствием понимания понятия субординация наёмника. Вот так просто. Дагбаев прошёл все стадии принятия, прежде чем спокойно реагировать свои чувства и хранить их в своём сердце. Но каждый раз чувствовал, как по щекам текут слёзы, когда он невесомо обводил пальцами Дракона на фотографии.Please patch the line Need a 911, can you patch the line?
Алтан просит не приезжать сестру, когда та заводит разговор о его дне рождения. Заверяет, что все в порядке и просто хочет побыть один, ссылаясь на большое количество дел с документами по поводу заключения сотрудничества с новыми компаниями, врет Юме — давно все решил и уладил. Он отпускает всю прислугу, оставаясь в особняке один, за исключением охраны на территории. Сидит на диване у горящего камина пока за окном землю окутывает белоснежное покрывало. В руках телефон с набранными цифрами. По телевизору, работающему на фоне, меж попсовых хитов звучит знакомый голос — любимая Вадимом до одури Леди Гага. Одновременно хотелось заплакать и засмеяться. А ещё застрелиться. Пожалуй, замечательная идея. Никакого управления семейным бизнесом и никаких проблем. Почему вообще этот злой рок судьбы пал по его душу. Сестра ведь действительно этим горела и решительно была настроена продолжать начинания Баатара, держать под прицелом каждого, кто попадёт в поле ее зрения, и готова спустить курок, чтобы избавиться от неугодных ей. А Алтан бы спокойно мог заниматься цветами в своей оранжерее. Или вообще уехать куда-нибудь к морю, купив там себе уютный домик на побережья и быть счастливым в своём одиночестве. В коридоре слышится, как открывается и следом закрывается входная дверь, после чего вновь наступает тишина. Алтан хмурится, запахнув полы чёрного шелкового халата, и поднимается с дивана максимально бесшумно, чтобы золотые наконечники нерасплетенных кос не ударялись друг об друга, подхватывая лежащую на камине катану, а мысленно себя ругает за то, что так и не научился стрелять и не обзавёлся пистолетом. Особняк окутан вечерним полумраком, нарушаемым карминовыми лучами уходящего закатного солнца. Алтан бесшумно ступает босыми ногами по тёмному паркету, крепче сжимая рукоять в руках. Заметив мелькнувшую тень в коридоре, Дагбаев в несколько шагов преодолевает разделяющее расстояние, и резко выйдя из-за угла, приставляет лезвие катаны к чужой шее. — Ваше золотейшество, ну правда не знал какие цветы вам нравятся! Меч с грохотом падает на пол, чудом не задевая босых ног. Перед ним стоял Вадим. В куртке нараспашку и букетом белых гладиолусов. С удивлённо распахнутыми серо-голубыми глазами и нечитаемым выражением лица. Тот хотел было что-то сказать, но был грубо прерван. — Замолчи. Тишину коридора нарушает звук звонкой пощечины. Алтан переступает катану, хватает ошарашенного Вадима ладонями за лицо, притягивает его к себе и припадает к чужим губам в отчаянном поцелуе. Не замечает горьких слёз, что катятся по лицу. Не замечает, как предательски дрожат вновь пальцы на точеных скулах. Не замечает, как сводит ноги и ноют шрамы. Чувствует, как крепкие горячие руки сжимают его талию и прижимают к широкой груди. Чувствует, как бешено бьется собственное сердце и сбивается дыхание. Чувствует, как к горлу подкатывает ком, а глаза открыть становится страшно. Алтан не помнит, как они добираются до его спальни. Алтан не помнит, как срывает с Вадима одежду, оставляя ее на полу комнаты. Алтан не помнит, как оказывается под Драконом полностью обнаженным, как Вад целует каждый сантиметр его тела. Верить в происходящее совершенно не получается. Дагбаев выгибается в пояснице, сжимая пальцы на сильных татуированных плечах, прижимается к Вадиму, что медленно вжимает его тело в кровать и осыпает поцелуями шею, тяжело дыша в такт хриплым стонам Алтана. От накрывших с головой эмоций и ощущений перед глазами от так и не сошедшей влаги мутная пелена, а под рёбрами разрастается огромным пламенем любовь. Алтан не верит, но видит, как его заботливо вытирают влажным полотенцем и после затягивают в теплые объятия. Алтан не верит, но видит, как Вадим переплетает их пальцы и с грустной улыбкой смотрит на его шрамы на запястьях, ничего не говорит, лишь целует каждый из них со всей нежностью. Алтан не верит, но видит, как Вадик трется об его макушку носом и заправляет выбившуюся кудрявую прядь ему за ухо. — И я очень соскучился, золотко, — произносит Вадим и искренне улыбается, с щемящим в сердце взглядом смотря на Алтана и поглаживая ласково по линии скул. — Только ты скажи, я с цветами-то угадал? В Вадима летят всевозможные самые лестные слова, пока он смеётся и кутает в мягкое одеяло Алтана, обнимая. Алтан не говорит заветные три слова. Алтан не слышит их в ответ. Алтан целует Вадима и с уверенностью может сказать — его любят в ответ.