***
Кто-то ругался на него. Тряс. — Просыпайся, гадина, — раздавался голос. — А не то я… я… В голосе слышались слёзы. И плевать. Ему-то какое дело. — Ты не можешь… просто взять и… очнись, сволочь! Нахалка. Блин. Мелкая засранка, не могла она оставить его в покое? «Иди надоедай даочжану», — подумал он, но слова почему-то отказывались произноситься. Чего а-Цин вообще к нему прикопалась… Позабытая мысль мелькнула в голове. С лёгким удивлением он осознал, что ещё жив. Но когда приоткрыл один глаз, луна куда-то пропала. Он на неё уже не смотрел. — Хм, — сказал он. А-Цин моментально отскочила. Послышался лязг меча. Он повернул голову и увидел, что она наставила на него Шуанхуа, и меч трясся так же сильно, как и она сама. — Побереги силы, — сказал он. — Серьёзно. — Он отвёл взгляд и поискал глазами луну. — Где даочжан, — резко спросила она. — Умер, — ответил он и услышал резкий вздох, будто это он ударил её мечом. Сердце заходилось в груди. Как у кролика, у того, которого он однажды держал в руке и чувствовал, как тот дрожит. А потом он свернул ему шею. — Ты… ты его убил, — сказала она. Он выдохнул тихое, болезненное «ха». — Он сам себя убил, — сказал он. — И меня. Просто медленнее. — Небо затянуло облаками. Наверное, луна пряталась за ними. — Это ведь ты, да? Ты сказала Сяо Синчэню. Она судорожно вздохнула. — Я увидела, что ты творил. «Увидела». Ну да. Логично. Снова захотелось рассмеяться. — И пошла жаловаться. Молодец. Ты тоже виновата. — Если бы он мог пошевелиться, он бы её за это убил. За то, что она всё испортила. Она и Сун Лань. Всё было хорошо, пока… пока… Ну. Что. Сожалеть уже поздно. Хотя он ни о чём и не сожалел. Ну, разве что не стоило рассказывать Сяо Синчэню про его Цзычэня. Может, сдержись он, и всё было бы хорошо. — Нет, — гневно сказала а-Цин. — Это ты виноват. — Плевать, — ответил он. Сил на спор не хватало. Крови не хватало тоже. — Всё равно я собирался его вернуть. Но. Мда. Он закрыл глаза. Разговаривать надоело. — Постой, — сказала а-Цин. — Погоди, постой, что? Мир медленно пошатывался, плавно смещался вперёд-назад. Наверное, как-то так ощущали себя младенцы, те младенцы, которых укачивали, по крайней мере. Какая глупость. — Сволочь, — сказала а-Цин. — Эй, урод, в смысле ты собирался его вернуть? Так вообще можно? Блядь, как же она надоела. Неужели нельзя было оставить его спокойно подыхать? — Сюэ Ян, — сказала она, и слышать своё настоящее имя, произнесённое её голосом, было так странно, что заставило сосредоточиться. Она снова подошла совсем близко, всё ещё сжимая в руках Шуанхуа, но не наставляя на него, и остались бы у него силы, было бы так легко повалить её на землю, или сломать шею, или… а. Какая разница. К тому же Сяо Синчэню она нравилась. Почему-то. С его мнением стоило считаться. Лично он считал это очень великодушным решением со своей стороны, хотя его всё равно бы никто не оценил. — Ты правда… — сказала она. Жуткие белые глаза блестели, покрасневшие. Плакса. — Ты правда можешь вернуть даочжана? — Ага, — ответил он. — Ну. Я хотел. Уже не смогу. Стану каким-нибудь… мстительным духом и буду жить в похоронном доме до скончания веков. Советую уходить, пока я жив. Я-то решил, что не буду тебя трогать, но не уверен, что потом это вспомню. Как же ему было холодно, просто пиздец. Как в речке, в той речке, куда они ходили мыться, куда он сбросил Сяо Синчэня, а тот вынырнул и смеялся, смеялся, смеялся. Сяо Синчэнь, рыдающий кровавыми слезами и ведущий острым, таким острым лезвием Шуанхуа по своему горлу. «Я так устал, даочжан», — подумал он. — Ты бы до меня не добрался, — сказала а-Цин. Голос у неё дрожал. — Хм. — Он снова прикрыл глаза. Всё равно она не говорила ничего интересного или важного. — Подожди, — сказала она. — Подожди, постой. Нет. Открой глаза, сволочь, посмотри на меня, ты правда, ты действительно можешь… Пальцы у него онемели. Он знал, что будет дальше. Много раз наблюдал, как ускользает из людей жизнь. Тело потихоньку отключалось. Рано или поздно его сердце перестанет биться, и нечему будет течь по венам. Потом откажут лёгкие. Он полностью потеряет сознание. Кишечник перестанет работать. А потом… он не знал, что ощущают мстительные духи. И как быстро ими становятся. Но в качестве плана на будущее идея казалась вполне рабочей. — Сюэ Ян, — прошипела она. Снова его имя, словно ругательство. — Что мне делать? «Меня-то зачем спрашивать», — подумал он. — Блядь, — услышал он её громкий голос, — блядь, блядь, да ты — да ты издеваешься! Сяо Синчэнь бы не одобрил такие слова из уст юной девы, подумалось ему, и вроде как захотелось рассмеяться, но сил на это попросту не осталось.***
Когда он очнулся в следующий раз, кто-то накрыл его одеялом, бок пульсировал болью, а во рту было сухо, как в пустыне. Но, судя по всему, был он до сих пор жив. — Пей, — раздался голос, и ему на лицо вылили воду. Видимо, её пытались налить ему в рот, но промахнулись. Хотя он всё равно умудрился немного глотнуть. Ощущал он себя говном. Хуже. Говном, в которое наступили. — Открой глаза и скажи, есть тут что-нибудь полезное или нет, — рявкнула а-Цин. А-Цин. До сих пор не сбежала? Ну, либо не сбежала, либо он умер, попал в ад и теперь а-Цин будет доставать его целую вечность, что, в принципе, было похоже на правду. Он разлепил веки и увидел размытый силуэт а-Цин, размахивающей у него перед носом пузырьками с лекарствами. Выглядела она полубезумной, и он ей об этом сказал. — А ты на мертвеца похож, — огрызнулась она. — Отвечай. Я… — Она в ярости стиснула зубы. — Я без тебя не справлюсь. Он медленно моргнул. — Вижу, признавать это было больно, — сказал он. Она зашипела. — Заткнись, — сказала она. — Я тут жизнь пытаюсь спасти твою дурацкую, сволочь, чтобы ты мог пошевелиться уже и вернуть даочжана. У него ушло какое-то время, чтобы осмыслить сказанное. А потом ещё какое-то время. — Я перевязала рану, и кровь остановилась… — Логично, — сказал он. Язык прилипал к нёбу. — У меня, вроде, и крови не особо много осталось. Но он не умер. Пока. Да, в этом он был хорош. Умел хвататься за жизнь, когда все вокруг говорили, что лучше бы ему умереть. Так сказал тот мясник, который отрезал остатки его мизинца. «Лучше бы дали ему умереть, всё равно не продержится». — …и тебя трясло, и я принесла одеяло, а теперь-то что делать? Он всё ещё не понимал: как это, а-Цин, да помогает. — Э, — выдавил он. — Воды. Надо воды. И чего-нибудь… не знаю. Чего-нибудь съедобного. — Он попытался зачерпнуть сил из золотого ядра, но ему… было довольно хуёво. И сосредоточиться было очень, очень тяжело. Сощурившись, он присмотрелся к пузырькам в руках а-Цин. — Вот этот, — сказал он, протягивая руку, чтобы ткнуть в нужный. Она моментально отдёрнулась, глядя на него огромными глазами. Да, ладно. Всё правильно сделала. Дурой она не была. Надоедливой, но не дурой. Он уронил руку, и вскоре она осторожно приблизилась и опустила на землю маленький пузырёк. С третьей попытки он кое-как откупорил его непослушными пальцами, а потом осушил залпом, едва не подавившись от мерзкого вкуса. Но голова перестала так сильно кружиться. Ослаб холод, морозящий изнутри. А-Цин так и осталась стоять в отдалении, прижимая Шуанхуа к груди. — Я помогаю, только чтобы ты его вернул, — сказала она. — Да уж я понял, что не по доброте душевной. — Он так сильно устал. Но, может. Может, больше не умирал. — Значит… значит, давай, ты сам сказал, — сказала а-Цин. — Ты вернёшь его. И меня ты не тронешь. А ведь она заслужила. Хренова ябеда. Но Сяо Синчэню она нравилась. Они жили втроём. И должны были жить втроём. Сяо Синчэнь был бы рад, если бы всё осталось так же. Как прежде. Значит, можно было спустить ей это с рук. — Ладно, — сказал он. А-Цин не расслабилась. Но глубоко вдохнула. — Верни его, — повторила она. — Обязательно верни. А не то я… я прикончу тебя во сне. — Голос у неё дрогнул. Сюэ Ян рассмеялся. Стало больно. — Если не справлюсь, — сказал он, — то буду даже не против.