***
когда он возвращается в здание, занятое портовой мафии, перед этим пытаясь надышаться свежим воздухом у порта как можно дольше, первым делом идёт по заученному пути и долго стоит перед дверью в кабинет босса. тачихара не знает, зачем он здесь, ведь его никто не вызывал: миссия закончилась около часа назад, хироцу уже обо всём доложил, хигучи подготовила отчёт. не решается постучать, словно его что-то терзает, мешая принять верное решение. тачихара так и не смог — он просто разворачивается и уходит вглубь коридора, даже не оглядываясь, но его бьёт сильная дрожь. ему кажется, что в этот самый момент он сделал что-то непоправимое и очень неправильное. его зовут тачихара мичидзо, он является лейтенантом «чёрных ящериц» — одного из сильнейших отрядов портовой мафии. в данный момент — мафиози. в нём есть другой, совсем не тривиальный, более хороший и правильный, и его точно так же зовут тачихарой мичидзо. это его имя, данное с рождения; этот тачихара мичидзо — сержант и пятый член «ищеек» — правительственного отряда специального назначения. этот тачихара мичидзо — двойной агент и солдат, никак не мафиози и не чёрная ящерица. он не понимает, кто он такой на самом деле. не знает, кем он хочет быть больше всего, и эта неизвестность его ужасно пугает. подходит ли он портовой мафии больше, чем ищейкам? или, наоборот, его душа более благосклонна военной полиции, нежели преступной организации? тачихара думает об этом в последнее время очень часто, но никак не может найти ответ. в портовой мафии он свободнее; в ищейках его держит месть, чувство долга и кое-что ещё — это «кое-что» неосознанно (или специально) доводит его до лихорадки. тачихара закрывается в одном из помещений, прислоняясь спиной к двери, хоть и понимает, что сейчас ему лучше отправиться домой. но ноги его больше не держат, он не уверен, что вообще сможет дойти до места, где живёт; до места, где его каждый день за компьютерным столом встречает фотография погибшего брата. было бы лучше, будь он сейчас в штабе ищеек, где мог бы спокойно отдохнуть в отведённой ему, как солдату, комнате. потому что, признаться честно, ему совершенно не хочется идти в пустую квартиру, не имея никого, кто бы его там ждал. тачихара достает телефон. снимает блокировку с экрана и смотрит долгие десять минут. телефонная книжка, где находятся все важные — и не очень — номера: «заместитель командующего», «ублюдок гин» (всё ещё не переименованный), «старик», «анээ-сан», «командир». «дзено-сан (брать только в случае, если никого рядом нет)». тачихара закрывает глаза, задерживая палец над зелёным значком телефонной трубки. и наконец-то нажимает. — алло? — у тачихары сперло дыхание; на том конце начинают молчать, и тачихара не сразу понимает, что от него ждут хотя бы одного слова, чтобы определить, кто звонит. он начинает осторожным «дзено-сан», намеревается сказать что-то ещё, но дзено перебивает его — достаточно мягко, чтобы у тачихары задрожали колени: — а, это ты, тачихара-кун. у меня перестал работать определитель номера, извини. — н-ничего, дзено-сан, я... — он осекается на полуслове, сглатывает. тачихара чувствует себя в ловушке, в которой оказался по собственной же глупости. — я позвонил, как вы и просили. что-то случилось? мне нужно немедленно вернуться в штаб? тачихара слышит, как дзено тяжело вздыхает, и прислоняет телефон к уху сильнее, будто это поможет ощутить каждый его вздох отчетливее. сейчас он выглядит так по-детски глупо, дзено бы наверняка презрительно сморщился. — в этом нет необходимости, я зря тебя отвлек. на самом деле я просто рад слышать тебя сейчас, — дзено прерывается на секунду, размышляя, — мне это было нужно, спасибо. к щекам приливает краска. голос дзено тем временем звучит очень разбито, и это единственное, о чем тачихара сейчас волен думать. обычно спокойный, обычно плавный и саркастичный — но сейчас этот голос душит так, как не задушила бы ни одна верёвка; потому что в голосе дзено слышится боль, рвущаяся наружу агония, которую пытаются скрыть. однако тачихару больше не обмануть. голос дзено усталый, едва слышно, но дрожит. тачихара почему-то уверен, что сейчас дзено пытается улыбаться — сквозь неизвестную тачихаре пелену отчаяния. отчаяния, в котором он никогда дзено не видел. — вы... — «вы, верно, плохо себя чувствуете, хоть и не хотите об этом говорить? очень зря, я мог бы вам помочь!»; тачихара мысленно ударяет себя по лицу. — ладно, неважно, эм... слушайте, дзено-сан, можно вопрос? — какой? тачихара нисколько не думал, прежде чем говорить, и он всегда знал, что это была его дурная привычка. в разговорах с дзено он всегда ведёт себя неуверенно; понимает, что больше не боится его, но в то же время чётко осознает, что боялся. тачихара в мафии выучил одну простую поговорку: кто не рискует, тот не пьёт — и надо отдать накахаре чуе должное за дельную фразу. но тачихаре ещё мало лет, чтобы хотя бы думать о выпивке. ему, правда, сейчас очень хотелось выпить. набраться храбрости, чтобы помочь своему коллеге не только в теории. к сожалению, он не имеет ни малейшего понятия о том, что может поднять дзено настроение, помимо криков страдающих преступников. — я закончил с делами здесь, поэтому могу вернуться. мне хотелось узнать, будете ли вы свободны, чтобы... — тачихара думает, стоит ли заканчивать предложение, и демон на его плече гогочет, что стоит, пока ангел закрывает глаза руками и бьётся в истерике. — чтобы, не знаю, выпить кофе вместе со мной? молчание по ту сторону кажется невыносимо тяжёлым. тачихара слышит, как в углу скребется мышь. — у меня были планы, — наконец-то признается дзено, и тачихара готов поклясться, что сейчас тот прикусил губу. что-то внутри него резко обрывается. — но я не против, тачихара-кун. мне не помешает немного энергии. возможно, сейчас тачихара кажется самым счастливым человеком на планете. его старший коллега думает ещё некоторое время, прежде чем закончить как-то диалог: — береги себя, тачихара-кун. дзено сбрасывает. эта маленькая победа забрала у тачихары некоторое количество нервных клеток, но оно того определённо стоило. на душе остаётся неприятный осадок, однако он имеет хотя бы небольшое право побыть по-настоящему влюблённым прямо сейчас — как солдат правительственного отряда специального назначения. но не как сотрудник портовой мафии.***
ему не нужно чего-то большего — никогда не было нужно: искренне считая, что живёт в достатке, он не просил запредельного. тачихара знает, что из всего списка доступных вещей желаема ему была только месть, но сейчас он совершенно не понимает, зачем и почему. его чувства до жути противоречивы: одна его часть яро желает уничтожить ту, что ужасно поступила с его братом, другая — отметает прочь все мысли о ней, словно забывая, что жизнь до портовой мафии вообще хоть как-то существовала. какая его сторона вообще мечтает продолжать мстить? он научился управлять своими эмоциями, чтобы контролировать различные ситуации, но сейчас это нисколько не помогает. потому что тачихара, идя в безвольном молчании к штабу правительства, не знает, как именно это должно ему помочь. ищейки были первыми людьми, которые его приняли и от которых даже в силу своей привязанности к членам портовой мафии он не может отказаться; тачихара мичидзо по праву солдат, но не потому, что когда-то желал им стать по собственной воле. «работай на нас и будешь жить», да? тачихара оглядывался на это прошлое, когда оно не могло его отпустить, хотя он сам давно с ним смирился; в этом прошлом его плечи давили чужие руки, сжимали горло цепкой хваткой пальцев в белоснежных перчатках, до этого заляпанных чьей-то кровью, в этом же прошлом ему чуть не выбили ключицу и не сломали ребра только из-за того, что он сам не рассчитал своей силы, пытаясь бороться с теми, кто сильнее. тачихара понимает, что это глупо — недооценивать своих врагов, но он был ребёнком, которому никогда не говорили, как нужно правильно сражаться. и этот ребёнок был вынужден быстро повзрослеть. это неприятные воспоминания, нисколько не сделавшие его сильнее, но сохранившие в его душе чувство страха. страха, с которым он боролся достаточно долгое время для того, чтобы однажды сказать своему мучителю из прошлого: «я не боюсь, больше — нет». сейчас этот мучитель выглядит как фарфоровая кукла, и тачихара не имеет ни малейшего понятия о том, почему человек, казавшийся ранее чистым злом, в один момент может выглядеть таким невинным. тачихара знал, что за маской вечной добродушности скрывалось что-то ещё: тогда он собственными глазами видел, какова она — настоящая ярость, булькающаяся в чужом горле и готовая вырваться наружу скоростным потоком; но человек, от которого исходил запах крови и смерти, улыбался. и именно тогда тачихара понял, что даже улыбчивые люди могут быть опасны. когда человек шепчет успокаивающие слова, он может быть готов лишь в один несчастный миг свернуть хрупкую человеческую шею. за маской дзено была бесконечная пустота: там копился и гнев, сдерживаемый годами, и точно такие же невыплаканные слезы, и тачихара уверенно бы сказал, что дзено никогда не выглядел человеком, ужасно обиженным судьбой и жизнью. на его лице всегда была улыбка, и за углом дзено пытался от неё избавиться, давился ею, словно чем-то отвратительным, и очень часто дрожал. но никогда не рыдал. дзено казался тачихаре куклой, лишенной обыкновенных человеческих эмоций, а потому заменяющей их на что-то, что другим было видеть привычно. дзено был тёплым, он был мягким и спокойным; в редкие моменты — выходил из себя, быстро раздражался, но сохранял рассудок и не действовал необдуманно. и у него была неприятная привычка, отмеченная многими солдатами, даже не входящими в состав элитного отряда, — дзено нравились пытки. ему нравилось слушать, как кто-то кричит, потому что за неимением зрения только это создавало ощущение того, что он не слеп. потому что, слушая чужие страдания, дзено осознает, что прекращает страдать сам. тачихара думает, что дзено намного лучше зрячих; тачихара на самом деле очень им восхищается и понимает, что дзено едва ли в значительной степени старше его самого — дзено всего лишь двадцать два года. эти чувства для тачихары особенные; и он искренне желает, чтобы однажды они оказались взаимными, а не были только недостижимой мечтой, разделенной на двоих: ищейку и мафиози. даже если дзено давно о них догадался, это ничего не меняет, поскольку дзено даже не собирается делать хоть какие-то шаги в сторону тачихары. у тачихары был старший брат, которого он безмерно любил; у дзено есть только эта организация, половину людей из которой он жутко презирает. но будет невежливо сказать, что ему на них плевать. дзено был тёплым, но, по обыкновению, в то же время совершенно холодным. обжигающе-ледяным. именно поэтому тачихара крутится извечно рядом: наивно надеется когда-нибудь заменить того, кто неосознанно заставляет душу дзено каждый раз скулить, разрываясь на куски очередной безмолвной ночью. может быть, дзено заслужил, но даже такая пытка невероятно жестока для него, просто желающего понимания и признания его чувств от человека, на которого ему не всё равно. но дзено проявляет симпатию неумело и обманчиво равнодушно-агрессивно, и тачихара, впрочем, прекрасно понимает, почему того постоянно так яростно отталкивают. но смотреть на это невыносимо тяжело, до ужаса тошнотворно и жалко. лишь только тачихара от своей любви пытается не сгореть, пока его фитиль медленно и молча потухает. лейтенант тачихара более бойкий и уверенный, в то время как сержант тачихара не имеет ни единой возможности подойти к тому, кто ему нравится, ибо ведь как говорят в романтичных стихах: «ничто не вечно под луной». любовь тачихары могла бы быть вечной, если бы он узнал, какому именно тачихаре мичидзо эта любовь принадлежит. он бежал в штаб ищеек, не смотря назад, потому что боялся, обернувшись, в портовой мафии остаться. остаться, случайно оказавшись не мафиози, а сопливым подростком из правительства, мечтающим когда-нибудь вольной птицей на чувствах вместо крыльев взлететь. будет больно после падать вниз, чтобы вдруг понять, что вся эта любовь была неправильной и ненастоящей. это были мысли, за которые ему стыдно; это были мысли, которые не должны существовать, которые отравляли воздух вокруг него, а он никак не мог это исправить. вместе с этим — ноющая боль, не проходящая день ото дня, словно мигрень, заставляющая раскалываться на части голову. после этой мигрени приходила лишь пустая воля: «я хочу, чтобы этого не было, я хочу, чтобы это прекратилось». один тачихара мичидзо любил бесконечно и безвозмездно, этот тачихара мичидзо всё верил и надеялся и, покуда в нем не было той нужной свободы, был заперт в клетке, зная, что его чувства колючие, словно тёрн. второй тачихара мичидзо не любил, но он правдиво делал вид, что любит — потому что такой была мечта первого; этот тачихара мичидзо превратил в песок цветок, не сумевший распуститься в той мечте, которой не суждено однажды сбыться. их двое: один — ищейка, и ищейкой он был по праву стремления знать правду, он был ею, потому что хотел жить, хотел быть тем, кто почтит память погибшего брата путем смерти ангела; второй — мафиози, и мафиози он стал путем того же желания, однако ни один тусклый свет не способен полноценно светить в кромешной тьме. тачихара мичидзо не знал ни одного себя. тачихара мичидзо — настоящий или подделка, но ни один человек не способен узнать, какой именно, даже если он сам не имеет понятия о том, кто он такой. и почему тогда дзено сайгику, которого так любят, стремится получить желаемую, недостающую ему любовь от того, в чьих мыслях никогда не было ни единого намёка на взаимность? почему дзено сайгику, в упор не осознающий чужие чувства, но знающий о них всё, продолжает биться о скалы бескрайнего равнодушия человека, что не замечает его так же, как сам дзено не замечает тачихару? почему дзено сайгику желает лживой любви взамен настоящей? (или он давно понял, насколько тошнотворной бывает та явь, созданная усилием отчаяния того, кто агрессивно желает проснуться?) почему дзено сайгику спотыкается о шипы, каждый раз зная, что это причинит ему боль? каждый раз пытается, понимая, что ничего не получится? не хочет даже прислушаться к тому, о чем говорит мечтательное сердце чужое, искренне и наивно надееющееся хотя бы раз оказаться замеченным? тачихара не знает. тачихара ничего не понимает. и медленно, кажется, умирает. — мне так жаль, дзено-сан, так жаль... боже, просто простите меня, простите... — шепчет он в бреду, идя по пустынным коридорам штаба, до которого бежал без передышки; его дыхание хриплое, прерывистое, тачихара зачесывает мокрые волосы назад и роняет устало руку после. — пожалуйста, простите. это то, что обжигает его, пока он смотрит на бесцветные номера на серых дверях. то, что в его собственном мире не имеет значения; тачихара, однако, слепо полагает, что от этого имеется толк. растерзанному сердцу после будет абсолютно всё равно, кто же наконец заберёт его, оставив у себя. — мне так... так... — что-то случилось, тачихара-кун? тачихара подпрыгивает на месте, вздрагивая; поворачивает голову в сторону звука и встречается взглядом с дзено, стоящим в паре метров от него. вид у него отвратительный, неважный: бледное лицо осунулось, тачихара заметил тёмные круги под глазами и понял, что старший коллега уже давно не спит нормально; у дзено медленные движения, он ходит подобно кукле, привязанной к деревянной дощечке нитками. тачихаре его жаль. но тачихара знает, что не имеет никакого права его жалеть. дзено ненавязчиво поправляет рукава формы, явно зная, что на него бесстыдно смотрят. ему неуютно от этого, догадывается тачихара. — дзено-сан, — произносит он вместо ответа на вопрос, — простите меня. — о чем ты? ты ничего не сделал, тачихара-кун, — дзено улыбается, но его улыбка фальшивая и блеклая, и, пока она продолжает таковой оставаться, тачихара не думает больше ни о чем, кроме как о желании просить прощения снова и снова. за то, что он не может сделать эту улыбку счастливой. в груди болезненно ноет и сжимается, ведь ни одно его слово не будет достигнуто чужих ушей, даже если он попытается открыть рот, чтобы описать свои опасения и чувства. — ты, случаем, не заболел? я почти не чувствую твой сердечный ритм. — я в порядке! — для пущей убедительности, говоря это, тачихара и сам силится улыбнуться. вздыхает, понимая, как это тошнотворно-трудно и бессмысленно, ведь дзено все равно ничего не увидит. он лжет, и дзено это прекрасно знает, но молчит: лжец не должен обвинять во лжи точно такого же лжеца. — а вы? выглядите тоже нездорово, дзено-сан. вы вообще сегодня спали? дзено неопределённо кивает головой: должно быть, это означало «да», но после он все же машет рукой, имея в виду то ли «может быть», то ли полноценное «нет». тачихара со временем перестаёт вникать в его действия. дзено и сам вряд ли понимает, что сейчас вообще пытается донести. тачихара сглатывает, прочищает горло, прежде чем напомнить о том, что они хотели выпить кофе вместе. тачихара не хочет осознавать, что дзено сейчас, скорее всего, откажет, несмотря на обещание. он выглядит как человек, не способный даже вспомнить о том, чего ранее хотел. как человек, которому в один момент сломали всё, чего он таким упорным трудом долгие годы добивался и ради чего каждый день задыхался. — кофе, — протянул дзено, смакуя слово так, словно слышит его впервые в жизни, — да, кофе. я буду в своём кабинете, тачихара-кун, если будет желание, принеси всё туда. к сожалению, сейчас у меня не то настроение, чтобы преодолевать расстояние в пару метров до кофейного автомата, — дзено смеётся. после его лицо вмиг становится серьёзным, без тени прошлого смешка на искусанных губах. — и то, о чем вы хотели поговорить срочно... ну, сообщение. — тачихара машет телефоном близ своего лица. — видите, я даже вернулся. — конечно, — кивает дзено, — мы обязательно поговорим об этом после кофе. атмосфера становится все более паршивой, и дзено устало вздыхает. он разворачивается по-военному на пятках, желая покинуть коридор, однако тачихара, вмиг оказавшийся подле него, резко хватает его за руку. дзено не поднимает головы, напряжённо хмурясь, но совершенно не пытаясь вырвать свое запястье из-под чужих пальцев. они молчат долгие пару минут, потому что не решаются о чем-то поговорить. тачихара просто держит его за руку, не желая отпускать, и внутри его грудины сердце практически не бьётся; он рвано выдыхает — дзено повторяет за ним, а когда наконец-то снова пытается уйти, тачихара сжимает пальцы на ткани сильнее. в этом жесте всё его отчаяние, которое умоляет: «пожалуйста, давайте постоим так ещё, дзено-сан». дзено не может дышать. дзено еле держится на краю пропасти, одной ногой водя узоры по бескрайней пустоте. тачихара замечает: у дзено дрожат плечи. чужая форма под рукой тачихары тоже дрожит, и он удивлённо поднимает взгляд, всматриваясь в то, как скривилось лицо дзено из-за слез. он не хотел плакать, но тачихара его заставил. он не хотел кричать, но тачихара ему приказал. он не хотел выглядеть слабым в пустом коридоре, где никого, кроме них, нет, но тачихара знает, что это лучше, чем давить осадки своей боли в одинокой комнате, продолжая улыбаться сквозь обиду и гнев. они молчат. но крики дзено слышны даже в густой тишине. тачихара подпевает этой мучительной душевной агонии, потому что это единственное, что звучит у них одинаково. — я... — дзено стискивает зубы, остервенело мотая головой. — боже мой, я выгляжу сейчас так непристойно и нелепо, не правда ли? невыносимо пытаться улыбаться, когда всё внутри пылает от боли. дзено чертовски не нравится быть слабым и беспомощным; он проходил это множество раз — и каждый раз ненавидел загнанного в угол ребёнка, каким он когда-то был. он живёт в такой агонии долгие годы — и эта агония сжигает черствую душу дотла, ибо яркий огонь, приносящий страдания, никогда не был спасением; в пожаре умирают бабочки. дзено вырывает свою руку с такой яростью, что мог бы её вывихнуть. у тачихары побаливают пальцы, однако он практически не чувствует этой вязкой колики. — никогда не делай того, о чем после можешь пожалеть, тачихара-кун, — угрожающе прошипел дзено, растирая место, за которое его до этого держал тачихара. — ты увидел то, чего никогда в жизни не должен был видеть, поэтому впредь имей в виду, насколько это большая ответственность — держать при себе моменты слабости другого человека. в бушующем море скорби тачихаре отродясь не было места. только потому, что это море принадлежало не ему. — когда собираешься сделать нечто глупое, прежде подумай, будет ли данное действие рациональным решением, поскольку никогда точно не предугадаешь чужую реакцию. — дзено поворачивает голову к тачихаре, и без зрения точно зная, где находится его лицо. — в следующий раз ты можешь лишиться руки и больше не рассчитывать на моё хорошее отношение к тебе. ты ведь меня понимаешь, тачихара-кун? навевает болезненными воспоминаниями. тачихара скованно кивнул, и только тогда дзено уходит, скрываясь за поворотом. последнее, что тачихара видит, — кусок его темно-зелёного плаща.***
попытаться загладить вину и в качестве извинения принести желаемый кофе — это единственное, что тачихара может сейчас сделать, постепенно отходя от шока и ощущения того, что он в очередной раз всё испортил. в портовой мафии действительно с этим было несколько проще: тачихару не столь сильно волновали чувства других мафиози, поскольку люди там обидчивыми не были, а если и были — тачихара предпочитал думать, что ему всё равно. с гин можно поладить, если не надоедать ей, и тачихара умело этим пользовался; хироцу — умный старик, повидавший в своей жизни многое, и как бы тачихара ни старался выглядеть беспечным, не почитающим его подростком, все же не мог в полной мере скрыть свое уважение. однако вести себя насмешливо с ними он не умел. здесь, у ищеек, довольно тяжко, однако тачихара не привык жаловаться. это место является его домом, настоящим домом, где он оказался пусть и по воле нелепого случая, но ныне не может уйти навсегда. не только потому, что из военной полиции априори выхода не существует, сколько потому, что здесь его держат обязанность и благодарность тем людям, что помогли ему осознать в некоторой мере хотя бы часть себя. ту часть, которую он зовет тачихарой мичидзо, что желает отомстить йосано акико за смерть его дорогого старшего брата. с другой стороны, более нет каких-либо причин узнавать об этом тачихаре мичидзо, когда есть вариант тёмного рыцаря, ставшего кем-то отличным от души, погибшей на войне четырнадцать лет назад. правда, не то чтобы это было именно тем, чем тачихара мечтал когда-либо стать. его брат — потрясающий человек, тачихара бесконечно его любил, но ненавидел, когда их сравнивали; люто презираемый собственной родней, был вынужден уйти, потому как никогда бы не смог заменить человека, по которому убивались все его близкие люди. по нему так убиваться не стал бы никто. он разделил свою жизнь на «до» и «после», и то, что было «до», являлось олицетворением его «я» как тачихары-младшего — существа, не имевшего собственного имени. он бы рад поменяться, однако мичидзо, сидящий в глубокой, одинокой тьме, не хочет выходить на свет белых правительственных стен. тачихара держит в руках два стаканчика кофе, надеясь застать в кабинете дзено только его одного; он понимает, что более там никому другому места нет, но всё равно что-то не даёт ему покоя. дзено редко приглашает кого-то именно к себе, точно так же, как и редко соглашается на обыкновенные беседы с людьми, которые ему неинтересны. тачихара в дрожащей радости от того, что является достойным собеседником для дзено, стремившегося заполнить пустоту ещё более густой тенью, чем есть отражение силуэта при фонарях. должно быть, это всё до жути очень странно: тачихара знает расписание дзено наизусть, следует за ним по пятам, словно тот — потерявшая хвост собака; опасно и неправильно, когда эти поступки соответствуют не разуму, а эмоциям. тачихара открывает дверь, наваливаясь на неё боком, — она легко поддаётся и с мягким скрипом пропускает тачихару внутрь помещения. в свете настольной лампы дзено выглядит подобно ангелу, имеющим нимб над головой, и он, подперев щеку рукой, загадочно вертит между тонких пальцев шариковую ручку. безупречный в своей неестественной красоте. когда тачихара проходит чуть дальше, дзено поднимает голову точно на звук и улыбается, почувствовав сливочный аромат сладкого кофе. тачихаре становится стыдно от того, что он прервал усиленную мозговую загрузку и оторвал дзено от работы, но того, по всей видимости, не сильно то тревожит. в конце концов, всё, что было пару часов назад, по-прежнему остаётся секретом между ними. как бочка с порохом, готовая вот-вот взорваться. тачихара улыбается в ответ, ставя стаканчик с кофе на стол подле руки дзено, прекратившей вертеть ручку в разные стороны. — латте, — не спрашивает, а констатирует факт. это скупая благодарность, но тачихаре этого вполне достаточно; дзено вечно берет только данный вид напитка, и запомнить это было довольно просто. однако выражение лица дзено меняется, выражая скорее задумчивую печаль. — что ж, латте, значит, латте. он откидывается на спинку стула, так и не притронувшись к своему кофе. тачихара мало что понимает, конкретно сейчас ему чудится, будто улыбка дзено становится все менее дружелюбной, но он старается делать вид, что всё хорошо — лишь бы не расстраивать его, тачихару. — вы были заняты, дзено-сан? извините, если помешал, просто вы не назначили точное время, и я... я подумал, что было бы неплохо прийти сейчас, — на одном дыхании проговаривает тачихара и замолкает, напряжённо думая, что сказать дальше. дзено поднимает примирительно ладонь, молчаливо прося тачихару расслабиться. — нет, я почти закончил, — отвечает он, вставая со стула, — на сегодня, по крайней мере, точно. не стой столбом, тачихара-кун, ты можешь сесть на диван. тачихаре доводилось бывать в кабинете дзено от силы раза два, и оба этих раза он просто стоял на пороге, дожидаясь, когда дзено заберёт документы и отправит его обратно. на двери бесцветный номер «23», рядом — аккуратные инициалы, указывающие на владельца. никогда ранее тачихара не рассматривал убранство того, что находится внутри, поскольку времени на это у него толком не было. дзено слеп, но это не помешало ему обставить собственный кабинет по ощущениям и воображению. тачихара пытается отогнать мысли о том, что кто-то ему в этом помогал. здесь на самом деле довольно мало места для большого скопления народа, но, вероятно, в этом и заключались смысл и кабинета полезность: дзено ненавидел шум и людей, этот шум создающих. цветок, стоящий на одной из полок шкафа, как-то тоскливо склонил свои листья к самому основанию серебряной вазы. — мне искренне жаль, что я отвлек тебя от миссии по внедрению в портовую мафию. — дзено делает один шаг к шкафу, преувеличенно нежно проводя ладонью по темно-зеленым листьям. — ты что-нибудь узнал? — нет, я... думаю, мне потребуется ещё немного времени, чтобы убедиться точно, — отвечает тачихара, сглатывая тягучий ком в горле. не зная, кого именно сейчас пытается выгородить, тачихара мечется между желанием сказать правду, чтобы убедить в верности и себя, и тем, чтобы просто увильнуть от темы. почему-то очень неуютно и оттого до невозможности страшно, ибо сидит он перед непредсказуемым зверем, не знающим иного чувства, кроме голода. тачихара может хоть сто раз признаться в своей любви к дзено, но никогда при этом не станет отрицать того, что вместе с этим чертовски его боится. он думал, что страх прошёл уже давно, однако сейчас, оставаясь с дзено один на один, как в тот день, тачихара понимает, какую ошибку снова совершает. — во всяком случае, я не могу обсуждать это с вами до окончания миссии, дзено-сан, прежде должен обговорить с командиром фукучи. — можешь не торопиться, глава отряда сегодня занят, — порицательно качает головой дзено, и тон его голоса приобретает яркий оттенок раздражения. тачихара неловко потирает затылок; это вполне в духе командира фукучи — заставлять дзено скрипеть зубами от невозможности всё высказать тому в лицо. — значит, я сделаю это после. кстати... вы ведь хотели поговорить о другом, разве нет? дзено останавливается резко, и вся его спина напрягается. тачихара напрягается следом, сжимая пальцами края своей формы; если он сейчас сказал что-то не то... если он вновь допустил промашку в общении с дзено... тачихара сглатывает и сразу же получает резкий укол в висках — это что-то другое пытается вернуть его в прежнее состояние, наивно полагая, что паника так просто уступит место разуму. тачихара отмахивается от «этого»: не время и не место, чтобы за него заступались; покуда сам тачихара не может совладать ни с собой, ни с ситуацией, почему сможет он? дзено проводит по полкам ладонью ещё раз, а затем поворачивается лицом к побледневшему тачихаре и улыбается — без следа прежних переживаний и горечи. именно так, как дзено улыбается всегда: словно спокойный удав, поймавший в кольцо тела маленькую мышь. эти изменения, произошедшие за пару секунд, ни о чем не говорят тачихаре, но он почему-то счастлив видеть, как улыбка дзено с печально-тоскливой преобразуется в насмешливо-удушливую. быть задушенным ею намного лучше, чем быть утопленным той душераздирающей агонией; море скорби потрясающе, когда в нем никто не плывёт. они оба — уже утопленники. — хотел, — отвечает, пожимая плечами, дзено, — но передумал. думаю, тебе сейчас не стоит задумываться над этим; виделся ли ты уже с тэруко-сан? ни слова про тэтте за весь их диалог. дзено спрашивает про кого угодно, упоминает в своих речах всех и каждого, но намеренно игнорирует хотя бы малейшее упоминание о своём напарнике. тачихара понимает эту жалкую игру без объяснений и подыгрывает: в конце концов, он с самого начала знал, что кроется под этой почвой. знал и всё равно не мог никак смириться; в саркастичном смешке мичидзо различает сочувствие и намеренно игнорирует факт того, что его телу тяжело разрываться на несколько фронтов. тачихаре мичидзо страшно: одна его часть смотрит на дзено как на существо, сошедшее с небес, но это же неземное чувство ненормально; другая часть тянет руки к темноте и, пока тачихара отрубает ей пальцы, между ног катает пистолет. тачихаре мичидзо непонятно: любовь не может быть поделена напополам, любовь не может быть такой откровенной фальшью. и неужели с этим ничего нельзя сделать? — нет, я только вас... только с вами виделся за весь день, дзено-сан, — «только ваш голос был мне важен, дзено-сан» (тачихара втягивает носом воздух); «только ваше присутствие превращает мою жизнь в нашествие синих бабочек» (у тачихары слезятся глаза, из-за боли в груди хочется сорваться). — вы, к слову, так и не выпили свой кофе. вам больше не нравится латте? если хотите, я могу принести но-... дверь открывается так резко, что не даёт тачихаре договорить. и он, и дзено вздрагивают. когда тачихара переводит взгляд на того, кто вошёл, то уши мгновенно закладывает, а в груди вновь вянет колючее алоэ. тягучий ком встаёт поперёк горла, и тачихара молится всем богам, чтобы не разрыдаться от несчастья, потому как... — тэтте-сан, — выдыхает рвано дзено то ли с болью, то ли с гневом, — ты помешал моему разговору с тачихарой-куном, поэтому, надеюсь, у тебя была веская причина прийти в мой кабинет. тэтте не смотрит на дзено, вместо этого рассматривая цветок, рядом с которым тот стоит. тачихаре за дзено невыносимо обидно. он замечает жалкие попытки прикоснуться, то, как хмурится лицо дзено в желании сделать то, чего нельзя; как дзено лишь слегка касается пальцами рукава тэтте — и то, как тэтте яростно отталкивает его ладонь от себя. тачихара становится свидетелем чего-то ужасающего: непонимание и отвращение в глазах тэтте готовы пробить потолок; в любое другое время дзено бы вышел из себя — ибо как кто-то смеет его бить? — но сейчас он молчит, и это молчание угнетает своим смирением. — заместитель командира просила передать, что данные бумаги требуется заполнить незамедлительно, — чеканит тэтте ровным голосом, словно ничего не произошло. — срок выполнения: три дня и дополнительные двенадцать часов. а также я искренне прошу прощения за прерванный диалог, тачихара. он намеренно игнорирует дзено, здесь и гадать не нужно. — отлично, — шипит дзено, наконец-то отойдя от минутного шока; тачихаре кажется, что вулкан в его теле сейчас взорвётся, и это внезапно подкидывает под нос воспоминание о том дне, когда дзено уже горел. огонь беспощаден, сжигая всё на своём пути. — это всё, что тебе было нужно? тогда проваливай! тэтте смерил его холодным взглядом — так, будто пытался вылить на дзено ледяную воду. этого не требовалось: дзено и без того дрожал от переполнявших его ярости и ненависти. — будет некорректно обсуждать твоё поведение при тачихаре, поэтому да, у меня на этом всё. дзено мечется перед сложным выбором: сохранить благоразумие и хладнокровие или дать выход кровожадному желанию отомстить. он разумно выбирает первое и успокаивается, что-то бормоча. — ещё раз извини, тачихара. мне действительно жаль, что ты был свидетелем этого недоразумения. он оставляет бумаги на столе и после выходит, тихо закрывая за собой дверь. дзено устало потирает переносицу, что-то его сильно гложет, и тачихара условно понимает, что именно. опираясь спиной на шкаф, дзено скрещивает руки на груди. — трудно признать это в данной ситуации, однако тэтте-сан прав: ты не должен был этого видеть, тачихара-кун. тачихара чувствует себя утонувшей в пруду рыбой — с учётом того, что рыба утонуть не может. он прекрасно понимает как всю комедийность ситуации, так и её трагичность; во всяком случае, тачихара становится свидетелем подобных событий не единожды: всего лишь одно жалкое выражение лица дзено заставляет его сердце ныть от тоски и бессилия. дзено бы, конечно, не хотел, чтобы его жалели. будучи человеком, которому жалость противна, он быстро гневается, не в силах усмирить поток бушующего шторма внутри себя от любого сочувствия в свою сторону. тэтте редко общается с кем-то напрямую, точно так же — редко передаёт что-то лично сам без приказа; тэтте привык молчать: на неудобные вопросы отвечать молчанием, задевающие фразы, нарочно сказанные, игнорировать, любые провокационные действия оставлять без внимания. дзено в себе совмещал всё сразу — вероятно, именно по этой причине настолько сильно отдалял от себя людей, изначально настроенных на него положительно. тачихара не может быть уверен на сто процентов, но, видя каждый раз одну и ту же картину, он всё-таки делает единственно верный вывод: тэтте отстраняется от дзено лишь потому, что давно всё понял, а невзаимностью ранить куда больнее, нежели острыми оскорблениями. тачихара для себя и других придумал весьма удобную ложь: он делает всё возможное, чтобы в присутствии дзено ему было весело даже тогда, когда на душе могильный холод; даже когда больно — казаться сильным куда выгоднее для человека, влюблённого в кого-то без недостатков. притворяться страшно; тачихара, однако, делает это всю жизнь и должен признать, что по-другому больше не умеет. мичидзо устал от наигранной любви — она как бесконечная игра в прятки: постоянная борьба за место в тени, потому что ни он, ни тачихара ещё не готовы принять поражение. мичидзо, по правде сказать, давным-давно уже плевать, но он держится лишь ради того, чтобы тачихара понял, что оставаться навсегда без имени невыгодно. это забавно — ничего о себе не знать. дзено понимает эту ложь, более того — принимает; му́ка его душит. — всё в порядке, дзено-сан. — тогда я балерина, — язвит дзено в ответ. — мне хочется получить от него компенсацию за моральную травму, но, вероятно, это не то, чего я вправе требовать. дзено вздыхает, но качает головой, слегка улыбаясь. в его словах слышится отдаленная шутка, и тачихаре немного совестно: зря он не пытается поддержать дзено, стараясь вернуть ему прежнее хорошее настроение. — может быть, это даже к лучшему, что он ушёл без лишних слов, — продолжает он, — сам подумай, тачихара-кун: на один мусор в кабинете стало меньше. тачихара давится воздухом от столь пренебрежительного замечания. думает: «кого вы пытаетесь убедить в этом, дзено-сан, себя или меня?» — и продолжает молчать, слушая только плавный и мягкий голос старшего товарища: — ... жаль, не удалось насладиться твоей приятной компанией; интересно, зачем замкому потребовалась моя печать так срочно? он говорил что-то ещё, мерно ходя по кабинету, а тачихара, вцепившись пальцами в свою кружку с кофе, мелко дрожал, полностью погруженный в омут мыслей, — находясь где-то далеко за пределами реального мира. дальнейшие слова дзено до тачихары доносились лишь частично, не связанными друг с другом обрывками речи. но он пытался внимательно слушать, пусть и всё внимание его сконцентрировано сейчас было на другом. тачихара много думал об этом: о том, что чувствует и чувствует ли вообще, о том, как на него реагирует голос в его голове, принадлежащий одновременно и ему, и не ему; тачихара хотел прийти к единому ответу, однако всё, что ему было дозволено, — только наблюдение со стороны. он бы не жаловался, зная, что всегда перед его взором будет ворох белоснежных волос, гордая походка и улыбка, после которой — сладкое послевкусие свежей мяты на языке. это запредельная фантазия, как и всегда. потому что, во-первых, дзено на него плевать. во-вторых, на самого дзено плевать уже тэтте. довольно нелепая и дешёвая драма, успех которой зависит не от количества зрителей в зале. если бы вся их жизнь зависела только от бессмысленных диалогов о дружбе, любви и счастье, жить стало бы действительно проще; мичидзо смеётся внутри черепной коробки хрипло, язвительно, так и хочет выплюнуть ядовитое: «ну, видишь, в каком дерьме ты сейчас? а я вижу». мичидзо на самом деле просто хочет быть не здесь, а там — в мире тёмной реальности, не имеющей ничего общего с мягкой иллюзией. тачихара ему завидует. ещё и потому, что мичидзо не боится иметь собственного имени, а для обозначения своей личности ему не приходится употреблять лишь фамилию, относя себя к второсортной замене старшего брата. просто мичидзо всегда сам по себе. всегда особенный, индивидуальный. отдельная личность. тачихара так не может. он влюблен в дзено — сильно, бесповоротно, увы, невзаимно; между тем — настолько дорожит покойным братом, что не против стать его лицом. мичидзо от этого даже противно. ведь мичидзо, если так подумать, дзено совершенно не любит — он ему неприятен. но что поделать, если чувство в одном теле нельзя просто так взять и поделить? — да, жаль... — на выдохе произносит тачихара, вставая с дивана. — думаю, мне стоит уйти, дзено-сан, у вас вон дела появились. — конечно, — легко соглашается дзено. — если надумаешь прийти еще, ты всегда знаешь, где меня найти. однако... дзено слепой, но от ощущения ледяного взгляда из-под закрытых век тачихару колотит. он сглатывает; дзено мерно стучит пальцами по локтю, а затем спокойно заканчивает: — всегда помни то, о чем мы говорили, тачихара-кун. я терпеть не могу людей, которые вмешиваются в мою личную жизнь. — р-разумеется, дзено-сан, простите... — иногда выгодно делать вид, что перед тобой всего лишь незнакомец, когда ситуация кажется сложной. дзено пожимает плечами и, отвернувшись, идёт обратно к своему столу. незаметно сбрасывает полный стаканчик с кофе в мусорное ведро. тачихара понимает, что он имеет в виду. и от этого почему-то становится ещё больнее — словно дзено самого себя поставил на ступень ниже, чем он есть, говоря, что он сам ничего не значит ни для мира, ни для людей, в нем живущих. дзено не говорит ничего прямо, однако тачихара догадывается: если он увидит ещё один момент отчаяния своего старшего коллеги, то это следует проигнорировать. слишком просто для человека, не имеющего никаких чувств и эмпатии, и слишком сложно для человека, от них страдающего. тачихара выходит за дверь, словно во сне. и идёт по коридору до гостиной точно так же — как во сне.***
он уже был там, когда тачихара тихо зашел, пытаясь не привлекать к себе внимания. тэтте сидел в кресле с прямой, словно выскочившей из книг про искусство, спиной; со стороны его поза казалась даже напряжённой: он беспокойно стучал ногой по полу, на котором в бесконечном созвездии раскинулись какие-то бумаги и фантики из-под конфет. помятый плащ валялся под его ступнями. тачихара удивлённо вскинул брови, посмотрев на безобразно брошенные обертки: тэтте не был любителем сладкого, ровно как и не был человеком, допускающим беспорядок и любое отклонение от идеального расположения вещей. невежливо игнорировать присутствие своего старшего коллеги, но тачихара был слишком вымотан встречей с дзено, чтобы думать о приличии и неформальной системе семпай-кохай в границах военного положения. он никогда не считал тэтте кем-то значимым для себя; уважал — не более. потому что после всего того, что тэтте наговорил дзено, всего того, что он ему сделал, тачихара мечтает о том, чтобы больше не видеть в своей жизни кого-то похожего. он настолько сильно перенимает привычки дзено и особенности его взаимоотношения с людьми, что это пугает даже мичидзо. тачихаре кажется, что он разочаровывает всех в округе. под всеми он также имеет в виду и себя. а разочаровывать самого себя всегда почему-то очень страшно. тачихара проделал относительно небольшой путь до штаба ищеек — но это всё равно заставило его лёгкие невольно сжаться от нехватки воздуха. прошло много времени с тех пор, как он пришёл, однако ощущение одышки по-прежнему его не покидало. тачихара был солдатом, достаточно натренированным, поэтому такой слабый настрой его организма и тела в целом был просто до безобразия смешным. наверное, скачущий везде и всюду, до боли в мышцах активный и бойкий мичидзо тоже так считал, но у тачихары не было возможности ни убедиться, ни проверить. он с шумом упал на диванчик, на что тэтте резко поднял голову. его внимательный, изучающий взгляд был тачихаре противен: самому себе он казался сейчас лягушкой для препарирования, в которой докучливый врач делал дырки тупым скальпелем. большую часть времени они сидели в назойливой тишине, лишь изредка тачихара реагировал на бесконечное постукивание тэтте по полу вялым раздражением. сам тэтте блистательно делал вид, будто рядом с ним никого нет. он думал о чем-то своём, и тачихаре, признаться честно, совершенно не хотелось знать, в какую степь уходят мысли старшего коллеги. в отличие от спокойной тишины при встрече с дзено, тишина внутри вакуума, где находились только тачихара и тэтте, была очень некомфортной и вязкой. два отдельных мира, тем не менее выглядящих почти одинаково. и что такого, чисто теоретически, дзено смог найти в столь скучном и ограниченном человеке, как суэхиро тэтте? думая об этом, тачихаре хотелось расплакаться, ведь он сам был точно таким же: бестолковым, с однообразным восприятием мира вокруг себя и явно неспособным хоть как-то признать свои чувства и чувства того, кто внутри него живёт. тачихара свыкся с тем, что он больше не один; однако никак не мог принять то, что его немое воодушевление чужой стороной вскоре превратилось в тягучий фарс, состоящий из попыток избавиться от липких пальцев внутри черепной коробки. тачихаре нравился дзено. тачихара смотрел на него долго, не в силах отвести глаза, лишь неловко надеясь, что влюблённый взгляд никем не будет замечен. тачихара боялся притронуться, боялся позвать по фамилии, тачихара на самом деле много чего боялся; самым его сильным — иррациональным, потому что неприемлемым — страхом был отказ. тачихара, правда, уже давно проглотил все надежды на даже трагичное будущее подле дзено. потому он, возвращаясь в портовую мафию и долго-долго плюясь, как гадюка, бесконечно-монотонные минуты вглядывался в свое отражение в зеркале, то ли надеясь выцепить в знакомых чертах кого-то иного, то ли пытаясь убедиться, что вот он — уже вернулся. от отражения его невероятно тошнило. корни волос постепенно приобретали родной оттенок, и мичидзо тогда думал лишь о том, чтобы закупиться краской и вновь испортить волосы рыжим. необдуманное действие, но очень напоминающее то, кем он хотел стать: человеком, отличным от старшего брата. потом появился тачихара — всё ещё отличие от брата, но не полная его противоположность. только тот, кто продолжил идти по его стопам. но вместо поля боя и резиновых дней, проведённых там, у тачихары была армия, изнурительные тренировки с утра до ночи, непрекращающиеся ночные кошмары и он — призрак, смотрящий на него с блеклой фотографии. маленькое прошлое тачихары мичидзо было настолько же загадочным, насколько лёгким для гения являлся кубик рубика. гений — дзено, кубик рубика — все причино-следственные связи, характеризующие как прошлое тачихары мичидзо, так и настоящее. мичидзо терпеть не мог военную полицию. ему в целом не нравилась эта игра в хорошего полицейского; не нравился ни закон, ни то, что за этим законом обычно следовало. ищейкам запрещалось вредить гражданским, мафиози же на это было наплевать. именно поэтому они были друг с другом зачастую не согласны. именно поэтому тачихара мичидзо не знал, кто он есть на самом деле. и есть ли вообще. кто из них настоящий? большую часть времени мичидзо всё равно спал. либо диктовал условия, ехидно скалясь на все недовольства. это довольно привычное чувство, но оттого изнурительное. тачихара бросил беглый взгляд на дверь, ведущую в коридор, откуда он пришёл, и заметил за стеклом проскользнувший быстрой тенью силуэт. тачихара моргнул, думая, что ему показалось. — зачем он это делает? голос неподалёку заставил его вздрогнуть, повернувшись всем телом обратно в сторону тэтте, продолжавшего в своём кресле сидеть всё так же прямо и неподвижно, лишь изредка шевеля ртом. его внезапный вопрос привнес в воздух некое замешательство, но самого тэтте это волновало в последнюю очередь; он догадывался, что ни у кого не найдётся ответа, кроме как у дзено, однако был ли хоть какой-то смысл идти к нему и разбираться? вероятно, нет, и понимание этого было лишь очередной унылой явью. поэтому тачихара сделал вид, будто ничего не услышал. а даже если и услышал, то ему было абсолютно наплевать. — ерунда какая-то. он мысленно согласился с позицией тэтте: вся эта ситуация — действительно просто полнейшая ерунда. тачихара не понимал, как умудрился оказаться прямо в её центре; мичидзо внутри постоянно что-то царапал своими ногтями, выводя из равновесия все мыслительные процессы. болела голова. если бы прямо сейчас тачихара налепил на нос тот самый злосчастный пластырь, с которого начались все его беды, жить резко стало бы легче и как-то по иному, по человеческому. дзено сказал ему однажды очень важные слова: «неважно, кем ты пытаешься казаться, просто всегда будь собой». да, это... это было бы, наверное, просто. только где та самая грань, за которой стояло это пресловутое «нужно быть собой»? тэтте больше не сидел в кресле. тачихара заметил его отсутствие только после продолжительной прострации и витания, так скажем, в облаках. но и было ему в то же время совершенно всё равно, есть ли тэтте в комнате или его нет. тачихара привык неосознанно строить из себя дурачка — даже тогда, когда действительно ничего не понимал. прямо сейчас он не понимал, что пытается рассмотреть в коридоре тэтте. потому что там, кроме давно витавшей в воздухе пыли и белоснежно-больничных стен, ничего не было. тачихара каждый раз ловил себя на мысли, что штаб ищеек больше напоминает ему не секретную базу с кучей военных, а психиатрическую лечебницу: тяжёлый потолок, блистательно вымытый пол, отсутствие лишней мебели и декораций и всё те же гротескные стены болезненного оттенка белого. а ещё бесконечно длинные коридоры с невероятным количеством развилок, однотипные двери с не менее однотипными номерами на них. здесь было ещё более тошно, чем в месте, которое тачихара привык называть своей квартирой, арендованной на деньги правительства. в штабе ищеек его могли ожидать только вялая тишина и изредко ходящие туда-сюда солдаты, среди числа которых затесались и старшие по званию члены отряда командира фукучи. в отряде всего пятеро человек, и все они одинаково одиноки. в квартире его ждала лишь квадратная рамка, внутри которой улыбкой сверкало с серой фотографии лицо старшего брата. больше ничего в этой квартире тачихару не ждало. ему бы хотелось, чтобы однажды там стало оживленнее, чтобы однажды с порога его встречало тёплое «с возвращением». жаль, что реалист мичидзо на корню обрубал неловкие подростковые фантазии, потому что единственное, что когда-либо встретит их с порога — с наибольшей вероятностью — это дуло пистолета. — желаете об этом поговорить, тэтте-сан? — спросил тачихара, нервно комкая форменную рубашку пальцами. — я, конечно, не настаиваю. — благодарю, тачихара, но не стоит. конфликты между напарниками должны разрешаться непосредственно ими. — то есть, хотите сказать, у вас с дзено-саном конфликт? — думаю, он просто не в себе. это вполне в его духе: раздражаться из-за мелочей, а после пытаться выставить виноватым меня. но ничего, я не злюсь. тачихара сжал челюсти от досады. как он может говорить так о дзено?! это же нелепость, это неправда! в ту же секунду тачихаре хотелось сбежать, потому что ему почудилось, словно ещё чуть-чуть — и он сорвётся. не сможет уберечь себя от нелепой ошибки, затянет вместе с собой на дно ещё и дзено, который не будет рад безнадежным попыткам его оправдать. тачихара нутром понимал, что частично тэтте прав, но признавать это не хотел; мичидзо же был оскорблен, озлоблен и всё так же упрям — ведь, как бы ни было иначе, одно чувство нельзя поделить пополам. спустя какое-то время тачихара начал думать, что это он — тот другой, которого изначально не должно было быть. что это он — со своей глупой влюблённостью — появился из ниоткуда, пришедший в никуда. что сам он — фальшивый человек со лживой любовью. и он сорвался. тачихара бежал из гостиной, чувствуя, как его спину провожает удивлённый взгляд. это было так по-детски, так глупо, так примитивно! тачихара чувствовал себя ребёнком, которого обидели на детской площадке, а он, не в силах это стерпеть, убежал домой в слезах, чтобы рассказать об обидчиках матери. но тачихара знал, что матери давным-давно было на него плевать. ещё одна монетка в копилку его глубоких психологических травм, повлекших за собой тягостное и напряжённое молчание мичидзо, не спавшего уже двое суток. он был так жалок прямо сейчас. не заметив, как толкнул плечом тэтте, лицо которого выразило всю смесь удивления и негодования, тачихара бежал так быстро, как только мог, и всё чувствовал колотящееся внутри сердце, взывающее к разуму острой, ноющей болью. «ты такой идиот, тачихара мичидзо, просто блеск!» он слышал тот противный скрип зубов, и внутри тотчас же разрослись гниющей лианой раздражение и гнев. тачихара был зол, невероятно зол, и эта злость мешала дышать, застилала кроваво-красной пеленой горящие диким безумством глаза. то, что проснулось в нем, было жестоким и раздосадованным; то, что жило в нем, почему-то в этот момент умерло, бросившись с обрыва, точно раненая птица. но даже птица попыталась бы взмахнуть сломанными крыльями, желая вновь взлететь, потому как умирать всегда очень страшно. он пришёл в себя. именно он остановился подле приоткрытой двери, за которой невнятный скулеж прерывался звонким царапаньем ногтями по полу. тачихара старался вернуться, но насильно был брошен обратно; тачихара бился до крови кулаками о стены, надрывно кричал, срывая голос, и глаза его по-прежнему горели той тоской, вопиющей в пустыне. мичидзо тронул пальцами нос и нахмурился. голова ужасно болела. и он позволил тачихаре взглянуть в тонкую щель между стенами, чтобы тот разделил свою горесть. за приоткрытой дверью было невероятно темно, и лишь луч света из коридора, где стоял мичидзо, позволял краем глаза увидеть то, что скрывалось за бесконечной мглой. мичидзо подошёл ближе, не шумя, стараясь не дышать, но морщась, когда черепную коробку вновь пронзала вспышка боли. там, за потаенным миром страха и страданий, один человек испытывал муки ада. дзено, склонившись над полом рядом со своей кроватью, бился одной рукой, другой — зажимал рот, чтобы случайно не закричать. мичидзо, прищурившись, заметил капли крови, стекающие по запястьям; тачихара содрогнулся, и всё тело обдало холодом. конечно, он помнил всё. помнил, как дзено пытался похлопать тэтте по плечу в знак немой поддержки после очередного неудачного стечения обстоятельств на задании; помнил, как тэтте смотрел на дзено равнодушно и безразлично, не позволяя себя ни коснуться, ни задеть, и эти моменты накрепко задержались в памяти — в следующие поспешные секунды, когда дзено вновь хотел дотронуться до чужой руки, тэтте дернулся, точно поражённый электричеством, развернулся и ушёл. его безразличие было хуже смерти. его отвращение было больнее ударов катаной. то, как обращал на него внимание дзено — с нескрываемым интересом, жаждой, напускным раздражением и едва уловимой симпатией, что выдавали морщинки на его лице, — и то, как смотрел на дзено тэтте — с непониманием, строгой бесчувственностью и лёгкой апатией, — всё это было таким противоположным. в глазах тэтте всегда был замерзший океан хладнокровия, не присущий живому человеку; неумело проявляющий свои положительные эмоции дзено то насмешливо-игриво улыбался, то злобно хмурился, но если бы хоть раз открыл слепые глаза, то даже в них не смогло бы укрыться настоящее желание, так искусно спрятанное под веками. мичидзо, наблюдавший всегда со стороны, потому как не имел права вмешиваться, замечал и слышал всё. и грубые слова дзено, брошенные в сторону тэтте, ибо не мог он обнажить душу, и звонкий удар пощечины. ведь дзено позволил себе лишнее. ведь дзено, никогда не знавший, когда стоит остановиться, за грань дозволенного вышел, превратив терпение тэтте в хрупкое стекло. мичидзо там не был, мичидзо спал. но он помнил страх тачихары, и был этот страх точно такой же, как и тот, что обуял его при первой встрече с дзено. страх смерти. страх перед человеком, который мог одним ударом сломать челюсть. в тот раз это был иррациональный страх перед тэтте, что смотрел на державшегося за красную щеку дзено с той бешеной яростью, толкающей людей на убийство. тачихаре было страшно, потому что он знал, что дзено чувствует этот взгляд. потому что именно тогда дзено сломался, разбился, а ребёнок внутри него, которого он так презирал, задохнулся в громком плаче. но ни одна эмоция в тот день на лице дзено так и не промелькнула. именно сейчас дзено нашёл покой в тёмной комнате среди разбросанных вещей и осколков зеркала; только здесь он мог наконец-то выпустить на волю всё то, что месяцами сковывало его цепями и кандалами, заставляя каждый раз цеплять на лицо вежливую улыбку. «смотри, тачихара, смотри и наблюдай», — шептал мичидзо, гладя его по голове, точно ручного щенка, — притворно-ласково, как и матушка когда-то. лживая любовь. ненастоящая, искусственная. именно такая, какой следовал всю жизнь. делай вид, что ты счастлив, даже когда слишком грустно. делай вид, что ты силен, даже если внутри очень больно. «ты ведь хотел идеальной любви. и что же теперь не так?» будь мичидзо настоящим, он бы предположил, что живущий внутри него тачихара — иллюзия, а у иллюзии, как правило, не бывает никаких чувств. но именно ради этой иллюзии он наблюдает за дзено, и, несмотря на ужасную отрешенность, ему тоже становится горько. дзено носит на лице улыбку даже тогда, когда воздуха в его лёгких из-за мучительной агонии не хватает, но что же сделал ты ради того, чтобы скрыть свои недостатки, тачихара мичидзо? слезы блестят в темноте, дзено устало облокачивается спиной о кровать и кусает губы. он проиграл. «теперь ты доволен?» «о боги, заткнись!» непросто быть самим собой, пока в тебе живёт другой; он хорош, но ему сложно: он влюблен в того, кто никогда не ответит взаимностью, привлечённый другим. замкнутый круг. мичидзо давит в себе смешок; он не тот, он чужой. вся эта ложь — комедийная маска. дзено хрипло просит тачихару уйти, не возвращаться. тачихара, ушедший уже давно, молча закрывает дверь. никаких отныне нелепых фантазий о поцелуях под луной, никаких фантомных объятий, никаких чувств — ничего. снятый некогда пластырь возвращается на законное место. теперь в голове тишина.