Правильность

      У Короля в рыжих волосах оседали цветы, гладкой нежностью покрывая густые пряди – это единственное, что Ариэль точно помнит из детства, в тихих лабиринтах со временем теряются даже песни матери, оставляя за собой блеклый туман с нечёткими образами, а она все цепляется за них, несогласная с собственным взрослением.       Ей каждый раз достается отдельное пожелание доброй ночи – самая юная Ариэль строптиво не желает смешивать свой голос с хором сестер, ожидая мрачности взгляда и особо низких нот в сильном голосе, когда остальные бросают на неё раздражение взгляды, а отец дарит несколько минут королевского времени.       После подобного она единственная смотрит на него без неловкости или стыда во взгляде, прямо выдерживая тяжесть его присутствия, хмурит брови и выдергивает подбородок, до смешного непокорная, и Тритон уверен, что с ней он ещё намучается.       Из окна её покоев каждый вечер падают цветы, не отыскав седину его волос.       И, если прислушаться, отстранить от себя извечный шорох водных потоков, вместе с ними оседает и тихий голос.       Под властью остатков воспоминаний она облачается в цвета своей матери, почти точно угадывая с оттенками – Тритон может вытерпеть многое, и манеры и движения, когда он намеренно отводит от неё глаза, за горло удерживая всё, что болезненно напоминает о прошлом.       Только у Ариэль такие же волосы – свободная от гребней и украшений копна огненными побегами пляшет вокруг её силуэта, играя золотыми всполохами наружного солнца, когда она осторожно касается его плеча и в который раз просит прощения, хотя на дне светлых глаз без сожаления пляшут демоны.       Когда Ариэль находит старую шкатулку, трепетно держа в ладонях, пряча от остальных – её захлёстывает бурным потоком, вырывая когтистыми пальцами громкий плач из глубин нежного горла, и далёкая мелодия рассказывает ей о прошлом.       А затем сильные пальцы смыкаются на девичьем локте и водоворот схлестывается над её головой вместе с закрытыми ставнями, отрезая гневным взглядом отца и его громким голосом от всего остального, что нежным светом горит снаружи дворца.       Она кричит ему в лицо, неуважительно и злобно, отказывается спускаться к ужину и ломает в пальцах ракушки, до кровавых пятен сжимая осколки, и тогда над ладонями её тонким дымком вода окрашивает в алый.       Он сам приходит к ней, распахивает тесную клетку, приказывает, и за длинным столом, намеренно отстранённая девочка ловит ресницами собственные слёзы, выворачивает столовыми приборами кусочки салата, так и не раскрыв рта.       Где-то на границе воспоминаний и воображения раздробленной мозаикой выстраивается образ – в нём Тритон добродушно смеётся на её красочные ответы о происходящем за день и голос его разносится громогласно и мягко, когда Ариэль отчаянно жестикулирует, пытаясь эмоции превратить в слова.       Она тяжело моргает и опускает лицо – теперь здесь только тусклый блеск стали на высокой спинке во главе стола и молчание, пока Ариэль пытается понять что-то важное, свернуть эмоции в липкий ком – они пересекаются всё реже, и это смешно, ведь не может же она думать, что Король должен столь необходимые минуты своего времени, и без того разделенного на семь макушек.       – Я просто хочу, чтобы все было как раньше, отец.       Но так не получается.       И Ариэль всё же отступает, сжатая за горло десятками правил, послушно держит дистанцию, заворачивается в манеры и порядки.       И поёт ему по ночам.