Снежный ангел

— Здравствуйте, у меня бронь на домик…  — Да, мистер Дикон, я вас узнала, — заулыбалась милая портье… — А можно…  — На обратном пути, обещаю… — мягко перебил я девушку. — А пока, пусть мой автограф останется на документах, и не более.  — Хорошо… — растерянно кивнула девушка, заполняя документы. Наконец, она протянула мне ключ, и с улыбкой произнесла:  — Приятного отдыха, мистер Дикон. Я вышел из главного здания и неторопливо направился к нужному бревенчатому домику вниз по заснеженной тропинке. Снег приятно хрустел под ногами, навевая теплые мысли ни о чем. Альпы. Куда ни глянь, кругом заснеженные вершины и невероятная, первозданная тишина, в которой можно утонуть. И среди этой тишины все еще звучит далекое-далекое эхо его голоса. А может, он просто в моей голове… № 39. Когда-то, Фредди, листая путеводитель по курортам Швейцарии, пришел в восторг от того, что в этой маленькой курортной деревушке есть шале с таким номером. И, разумеется, ему страстно захотелось туда поехать на уикенд. Я был не против. Собственно, я никогда не был против его идей — они как-то слишком гладко вписывались в то, что любил и я наедине с ним… Я успел порядком закоченеть, когда, наконец, открыл ключом пахнущую сосной и смолой дверь и вошел в дом. Пустота, царившая в доме, стихийно поглотила мое сознание, и я тот час пожалел, что приехал сюда. Зачем? Я и сам не знал… За последний год мои поступки стали для меня совсем не ясны. Я просто думал о нем. Снова и снова. Я даже представляю, что сказал бы мне он в той или иной ситуации и мысленно прислушиваюсь к его воображаемому мнению. Как глупо. Я прошел в гостиную и огляделся. Все осталось по старому, как и тогда, много лет назад. Тот же пушистый ковер, те же глубокие кресла, в которых можно утонуть и уснуть, тот же тяжелый дубовый стол, та же гитара на стене… Старая подруга… Я не удержался, улыбнулся ей, как родному существу. Больше всего мне нравился в этом шале настоящий камин. Кто-то уже заботливо заготовил дрова, и мне осталось лишь его зажечь. Я бросил сумку на диван, стянул куртку, оставаясь в теплом свитере и брюках. Достал из кармана элегантную золотисто-бежевую зажигалку с гравировкой — иероглифами. Привычно погрел в руке. Спустя десять минут камин уже во всю весело трещал, и комната стала постепенно наполняться уютным теплом. Занимался вечер. По-морозному кроваво-красный диск солнца лениво заползал за горизонт. Стремительно темнело. Я взял со стены гитару, по-турецки уселся перед камином на медвежью шкуру и уставился на огонь, задумчиво проводя пальцами по струнам. Люблю огонь. Могу вечно смотреть на причудливый танец ярких языков пламени… А еще в них я вижу его. Он — огонь, который меня греет… Потому что проще нельзя…  — Дорогуша, просто живи и наслаждайся жизнью, черт возьми! — сквозь года слышу я озорной голос. Потому что время в обрез… Потому что все еще есть… Ты любил жизнь как никто. Я вздохнул и заиграл ту мелодию, что пришла мне в голову тогда, но она так и осталась мелодией без названия. Просто моей. Просто нашей. После всего я все еще здесь… ***  — Фредди, что ты делаешь?! — Фредди вдруг, заливаясь смехом, падает с узкой, надежно протоптанной тропинки на пути к лесу, на спину в глубокий снег, и начинает вытворять нечто странное ногами и руками.  — Снежного ангела, дорогуша! — солнечные блики играют с пайетками его теплой замшевой куртки. Вороные пряди резко контрастируют с мерцающим мириадами бриллиантов снежным ковром. Я люблю, когда Фредди дурачится, но улыбаясь одними губами, я почему-то думаю о том, что он без шапки. Вон нос уже покраснел до состояния морковки. А он все безмятежно барахтается на мягком снежном покрывале, жмурясь от яркого солнца.  — Простудишься! — пытаюсь я воззвать к его рассудку. Бесполезно.  — Иди ко мне! — широко улыбаясь, протягивает он руку. Пытается вглядеться в мое лицо, но растопыренная ладонь невольно передвигается чуть левее, защищая карие глаза от солнца.  — Ну, нет! Вставай, тебе нужно беречь голос, — наклонившись к нему, я накрываю его голую покрасневшую ладонь своей ладонью в кожаной перчатке, с твердым намерением вытащить оттуда и немедленно отогреть. Теперь Фредди может не опасаться солнца. С ролью тени я справляюсь куда лучше, чем с ролью спасателя.  — Дики, не будь занудой! — хохочет он, и, переплетя свои пальцы с моими, рывком валит на себя. И вот мы уже хохочем вместе. А, правда, это же так весело, черт возьми! Мои ладони утопают в глубоком снегу по обеим сторонам его лица. Он совсем близко и смотрит на меня так, что у меня в очередной раз перехватывает дыхание. Фредди тянется ко мне, вытягивая губы трубочкой, но вместо поцелуя я почему-то щупаю губами его нос. Ну конечно, ледяной.  — Ты совсем замерз…  — Да и плевать! Поцелуй меня. Он всегда поступает по-своему. Но и я тоже оказываюсь прав. Почти всегда. *** Фредди раздет, укутан в несколько одеял и тяжелый плед, добрая порция горячего грога выпита, водка употреблена по двум назначениям — для растирания и, разумеется, внутрь, лекарства дисциплинированно приняты, градусник подмышкой установлен. Весело потрескивает камин передо мной, заглушаемый надсадным кашлем, традиционными, чуть пьяными ругательствами и моим мерным бренчанием по струнам. Я сижу на шкуре по-турецки, обнявшись с гитарой и облокотившись на диван.  — Твою мать, охуенный получился отпуск! — скрипуче возмущается Фредди. К чести будет сказано, закутал я на славу, так что пусть теперь попробует выбраться — точно свяжу.  — Я же тебе говорил, — бормочу я, не прерывая своей игры. Но Фредди как всегда нарушает мои коварные планы, выпростав одну руку из-под пледа. Он кладет ладонь мне на голову и ласково поглаживает по волосам. Хочется мурлыкать, честно слово.  — Занятная мелодия, — хрипло замечает он, зарываясь в мои пряди, то убаюкивающе пропуская их между пальцами, то щекотно играя с ними, словно на воображаемом пианино.  — Тебе нравится? — поднимаю я голову, чтобы взглянуть на него. На смуглых щеках играет болезненный румянец, и я даже сквозь плед ощущаю его жар. Точеная холодная ладонь мягко соскальзывает по щеке, чуткие подушечки пальцев дотрагиваются до моих губ.  — Что-то в этом есть, — согласно опускает он длинные черные ресницы и тут же снова заходится сухим кашлем. Я, забыв про гитару, вскакиваю на колени перед ним и тянусь за градусником. Фредди перехватывает мое запястье, и, хватая ртом воздух, хрипит:  — А не все ли равно? Я и так знаю, что высоченная, судя по тому, как меня ломает.  — И что ты предлагаешь? — я сосредоточенно пытаюсь вырвать руку, но Фредди крепче стискивает запястье, держа пальцы прямо на моем пульсе. Участившемся, к слову сказать.  — Забирайся ко мне, — подмигивает Фредди. Другой рукой он, изловчившись, вытаскивает градусник и, не глядя, засовывает куда-то за диван.  — Что? Ты с ума сошел! — сердито возражаю я.  — У меня температура, и к тому же ты влил в меня, не иначе с испуга, сразу грог и водку, так что мне можно, — простужено смеется Фредди и настойчиво тянет меня к себе.  — Мы просто полежим, — сдаюсь я, и он тут же гостеприимно распахивает передо мной плед. — У тебя руки холодные, я их отогрею и тут же уйду. Ну конечно. Просто полежим. Кого я обманываю? Когда это с Фредди можно было просто полежать?  — Да-да, — усмехается он, тоже не особенно веря в мои слова и лукаво улыбаясь. — Джонни, а ты одетым собираешься меня греть? Я не согласен. Я смущенно улыбаюсь, опустив ресницы, раздеваюсь до трусов.  — Все снимай, — низким, и оттого невыносимо бархатным голосом командует Фредди, с удовольствием наблюдая за мной. — Я хочу, чтобы мы были на равных условиях.  — Есть, сэр! — я шутливо отдаю честь. Белье падает на пол и я, ежась, забираюсь под ворох одеял к Фредди.  — Ох… пламенно, — выдыхаю я.  — Нравится? Все для тебя.  — Жарче, чем в аду… — улыбаюсь я, целуя Фредди в пылающую щеку. Фредди тихо смеется, уютно прижимая меня к себе. Мои голые ступни касаются его колючих носков, голова покоится у него на плече, и я просто утопаю в этой усыпляющей жаре, бессознательно играясь пальцами с завитками волос на груди. А может, и правда, в этот раз удастся просто полежать. Не тут-то было. Фредди берет мою руку и мягко тянет вниз.  — Фредди, ну тебе же нельзя… — вяло возражаю я.  — Мой друг с тобой не согласен, — хрипло мурлычет Фредди. — Просто поласкай его. Мне кажется, я никогда не смогу ему отказать… Я поглаживаю нежную кожу живота, дразняще водя пальцами по густым, жестким завиткам на лобке, намеренно еще больше возбуждая. Наконец, обхватываю ладонью его успевший затвердеть член.  — Ох, малыш, как же я хочу тебя… — стонет Фредди. — Почему-то в тысячу раз сильнее и мучительнее…  — Это все температура… — шепчу я, приподнимаясь и находя его губы, при этом продолжая грубовато, как Фредди любит, поглаживать его член. Они такие же обжигающие, как и их хозяин, у них вкус алкогольной пряной горечи, что просто сводит с ума, и я выдыхаю. — Коричный мой…  — Твой, — стонет в губы Фредди и мягко надавливает на мой затылок. — Сделай это, малыш… Я понятливо улыбаюсь, но торопиться не собираюсь. Последовательно долго ласкаю подбородок, каждый миллиметр нежной, смуглой шеи, чуть тронутой щетиной, жестко покусываю ее, оставляя красноватые следы. Фредди вскрикивает, и лихорадочно зарываясь в мои волосы, стискивая зубы, выдыхает:  — Твою мать… знали бы они все, что ты за фрукт на самом деле… мучаешь, как самый настоящий садист, засосы ставишь…  — Не узнают… никогда не узнают… ведь ты скроешь следы моего садизма своими роскошными волосами… всегда скрываешь, — тяжело дыша, усмехаюсь я, и перехожу на грудь, щедро одаренную природой темными, жесткими завитками. — А я останусь все тем же тихим и скромным пай-мальчиком, вот увидишь. — Сука, вот же сука! — хрипло хохочет Фредди, обнимая мою голову и прижимая меня к груди так, что мне не хватает воздуха. За это я прикусываю его напряженный сосок больнее, чем следует и он, вскрикнув, отпускает меня.  — То-то же… — бормочу я, откидывая свои пряди со вспотевшего лба и продолжая играть языком с его соском, одновременно другую отрывая от напряженной плоти, и подушечками ее пальцев водя по второму соску. Фредди недовольно мычит, и упорно тянет мою руку к члену, но я не даюсь, возвращая пальцы обратно к соску.  — Дики, нарываешься, — хрипло рычит он.  — Ничего ты мне не сделаешь, Мелина, у меня есть преимущество — я здоров, а, следовательно, сильнее, — нахально заявляю я.  — Это мы еще посмотрим, — многообещающе шипит он. — Давай, возьми в рот мой член. Его рука властно надавливает на затылок, я из принципа сопротивляюсь, и между нами некоторое время происходит борьба. Наконец, Фредди выдыхается, его рука слабеет, и он снова заходится кашлем.  — Что? Плохо? — тут же подскакиваю я.  — Дай мне попить, пожалуйста. Во рту пересохло, — жалобно просит он.  — Конечно, конечно! Я сейчас! — я скатываюсь с постели и мчусь на кухню за чаем на травках. Не глядя, зачерпываю ложкой мед, бросаю ложку в чай и несусь обратно.  — Вот, держи. Говорил я, не надо сегодня этим заниматься, — брюзжу я, подавая Фредди кружку, и одновременно подсовывая ему под спину подушки, пока он садится.  — Что за пренебрежительное «этим», Дики? — морщась, возмущается больной, отхлебывая ароматный напиток. — Скажи это громко и четко, чтобы я слышал.  — Ты болеешь, а тебя интересует только то, как я назвал наше безобразие? — улыбнувшись, я удивленно приподнимаю бровь.  — Снова не то определение. Спасибо, милый. Ставь, и идем обратно, — Фредди возвращает мне кружку и падает на подушки.  — Я выполнил свою миссию по согреванию тебя, так что это вряд ли, — я отрицательно мотаю головой и ставлю кружку на камин.  — Я клянусь, если ты сейчас же не вернешься в кровать, я наплюю на свое состояние, встану и пойду тебя ловить, а потом на плече притащу, швырну на эти, мать их, одеяла, и трахну. Ты хочешь этого? — угрожающе рычит Фредди, сверкая жгучими глазами. Я посмотрел на него и вздохнул. Выполнит ведь.  — Ну, хорошо-хорошо, я иду, — закатывая глаза, я вновь забираюсь к нему под плед и придавливаю его сверху своим телом. — Ты этого хотел?  — Именно, — довольно кивает он, крепко обнимая меня так, что ребра трещат. — Ну, так как?  — Что? — я непонимающе хлопаю глазами.  — Не прикидывайся, любимый.  — Ой… Секс, Фредди, секс! Ты доволен?  — Более чем. Между тобой и мной это называется абсолютно точно так же, как и между тобой и Вероникой. — Прозвучало ревниво, капризно и требовательно. Я покраснел. Фредди бил по больному — мне было тяжело принять не только свою измену, но и измену с мужчиной. Я просто делал то, что делал, не думая — был с Фредди. Зная, что если задумаюсь хоть на минуту — и всему этому швейцарскому безумию придет конец. — А теперь, продолжай то, что начал. А то я скоро из-за тебя взорвусь.  — Но…  — Никаких «но»! Будешь меня и дальше бесить — я разозлюсь.  — Как же, напугал. Надо было накачать тебя еще и успокоительным, — тихо ворчу я, опускаясь вниз по обжигающему, гибкому телу Фредди.  — Я все слышу! — усмехается Фредди сверху, и тут же срывается на сладкий стон, когда я, скрывшись с головой под одеялом, слизываю с напряженной головки соленую, тягучую смазку и ласкаю головку. Желая еще чуть-чуть помучить его, я оставляю член и слизываю капли пота с живота, щекотно ласкаю и целую пупок. Фредди недовольно рычит и извивается подо мной, и тогда я обхватываю губами головку и медленно, желая прочувствовать каждую выступающую венку, захватываю весь член до основания. Фредди громко стонет и немного откидывает одеяла, чтобы мне легче дышалось. Свежий, комнатный, сосновый воздух приятно холодит вспотевшее лицо и я, войдя в раж, глубоко и чувственно посасываю член, постепенно увеличивая темп. Я сам уже начинаю получать от этого процесса сумасшедшее наслаждение, и, не сдерживаясь, постанываю вместе с Фредди, вбирая его плоть до горла и глубоко дыша носом. Вибрации моего голоса заставляют Фредди метаться по подушкам, извиваться, прогибаться в спине, стискивая пальцами грубую шерсть одеяла, скребя ногтями по белой простыне. Одновременно, я крепко обхватываю ладонью его яйца и мягко оттягиваю, отчего Фредди заходится громкими, музыкальными криками. Теперь я трахаю Фредди ртом грубо и быстро, чувствуя скорую развязку. Он кажется, хочет меня остановить, хватает меня за голову, но я не слушаю его и моей единственной целью становится заставить Фредди кончить. Мой же член сладко ноет и трется об ткань простыни, пачкая ее смазкой. Я крепче сжимаю губы и увеличиваю темп до упора, сжимая и перекатывая в ладонях яйца. Фредди отчаянно сильно выгибается, рычит, словно дикий зверь, и я вовремя ловлю упругую струю горьковато-соленой спермы. Замираю, держа член во рту, чувствуя, как сокращаются мышцы ствола, пока Фредди бурно и долго кончает, и только потом, когда чувствую, что все, глотаю сперму и оставляю в покое его яйца и член. Фредди затихает и лежит без движения, а я последний раз провожу языком по головке, слизывая еще несколько выступивших капель, отчего он вздрагивает, и поднимаюсь к нему наверх. Кладу голову на грудь и привычно слушаю биение его постепенно успокаивающегося сердца. Я скидываю с себя одеяло до пояса и блаженно позволяю сквозняку приласкать холодком покрытое испариной тело. Фредди же я наоборот накрываю, удовлетворенно отмечая, что в сексе, как ни крути, есть неоспоримое преимущество — мой больной сегодня хорошенько пропотел.  — Ты не кончил, — Фредди лениво поворачивается набок и жарко дышит в мое обнаженное плечо. Я моментально покрываюсь мурашками, и некстати все мои мысли вновь сосредотачиваются на томной, ноющей неге в паху.  — Обойдусь, — с трудом сглатывая, я поворачиваюсь к нему лицом. Мы лежим совсем близко, почти касаясь носами, и смотрим друг на друга. — Мне нравится, когда тебе хорошо. Ты совсем сонный. Отдыхай, Фредди. Завтра ты должен поправиться. У нас еще запланирован лыжный спуск с горы. Я тянусь к ночнику и выключаю свет. Мы тихо-тихо лежим, в темноте друг напротив друга и слушаем веселое потрескивание огня.  — Джонни? — негромко произносит Фредди, жарко, алкогольно дыша мне в лицо.  — Ммм?  — Я тут подумал… Я сейчас сам вряд ли смогу… у меня такая слабость во всем теле, но…  — Что? — я приподнимаюсь на локте, заглядываю в глаза и вижу там танцующих чертей. От этого меня пробирает дрожь. Дики, соберись, это всего лишь огонь. Но признай, взгляд этого парса иногда бывает мистически зловещ. Вот как сейчас.  — Хочешь попробовать? — вкрадчиво произносит он.  — Попробовать что?  — Не тормози, черт возьми! — Фредди прищуривается и черти в его глазах одновременно обнажают на меня свои клыки. Мой, начавший было с трудом успокаиваться, член вновь предательски заныл и напрягся.  — Да что? — и тут до меня доходит и я отрицательно мотаю головой: — Что…? Не хочу, не могу, не сейчас, ты болеешь!  — Можешь, — мягко прерывает он.  — Не могу, — упрямо бормочу я.  — Да ну? — недоверчиво и насмешливо произносит он, в темноте приподнимая бровь. — Дики, я не верю своим ушам! Ты что, испугался моей сахарной жопы? Ну, это уж слишком!  — Да что ты городишь!  — Тогда пользуйся моментом! Я не собираюсь тебя уговаривать себя трахнуть! Вот еще! Думаешь, мне охота? Будь я здоров, я бы и уговаривать не стал…  — Вот и не уговаривай! — Ебля не та вещь, на которую стоит уговаривать, — пошло ухмыляясь, заканчивает он. — Моя жопа тебя никогда не пугала. Точнее, твои пальцы. Так в чем же дело? — Иди ты! Тебе температура в голову ударила! — нервно смеюсь я, вспоминая самые крышесносные моменты, когда я был сзади, мой член терся между его горячих упругих ягодиц, едва удерживаясь от того, чтобы овладеть им, Фредди стонал, я трахал Фредди… Мои пальцы внутри него были довольно часто, а вот член… я не решался, просто не решался, это было так трудно… Я боялся сделать ему больно, боялся себя, боялся после случившегося сдать назад и трусливо спрятаться за юбку Ники… Он же никогда не настаивал до этого момента. Честно говоря, от такого неожиданного, заманчивого предложения я ужасно завелся. Моя голова была против, но тело не хотело слушать. Я все-таки мужик, вдруг вспоминается мне. А влюбленный до безумия, я как-то охотно и с удовольствием ему покорился. Это же так правильно. Так и должно было быть всегда… в другой, более счастливой реальности. Значит, поэтому мое тело протестует и требует принять щедрое предложение?  — Трус, — отчетливо произносит Фредди и демонстративно отворачивается, сбрасывая с себя одеяло. Мой взгляд невольно опускается с гибкой, стройной спины на предмет нашего спора. Не надо, Джон, не ведись, это же самая настоящая провокация. Фредди преувеличенно сладко вздыхает и намеренно прижимается задницей к моему члену.  — Спокойной ночи, любимый.  — Фредди. Заканчивай этот спектакль.  — Ты о чем? — наигранно удивляется он.  — Об этом, — я кладу сухую, теплую ладонь на его обнаженную ягодицу. Фредди тут же ложится на живот и кладет голову на руки. Я осторожно оседлываю провокатора, прижимаясь пахом к его ягодицам. Задумчиво, почти лениво вожу ладонями по его спине, оттягивая напряженный момент, массирую горячие плечи, ложусь на него, прижимаюсь и зарываюсь носом в длинные пряди, вновь поднимаюсь и собираю их в шелковистый хвост, покрываю поцелуями всю, терпко пахнущую спиртом спину, неторопливыми движениями заводя и его и себя все сильнее. Спускаюсь пониже и покрываю упругие полушария, покусываю их, провожу дорожку от поясницы к ямке между ягодицами.  — Джонни… Это пиздец, учитывая, что я весь горю, но мне сейчас как никогда хочется сказать тебе… — хрипло стонет Фредди.  — Что? — я снова ложусь на него, вдавливая член между ягодицами.  — Отжарь меня уже, как следует!  — Боже, Фредди! — меня передергивает от ярости и похоти в его голосе и становится смешно: — Весь мир перевернулся, и все потому, что у тебя температура!  — Сам себе поражаюсь, — дрожа всем телом, вздыхает он и трется ягодицами об мою плоть. — Ну же…  — Фредди, где смазка? — шепчу я на ухо.  — Нихера не помню, — нетерпеливо рычит он. — В последний раз я видел ее сегодня с утра, когда мы резвились, я зашвырнул ее куда-то за диван. Я шарю рукой за диваном и нахожу там баночку, а следом и градусник.  — Хоть посмотрю, что там было… — бормочу я, и на мгновение включаю ночник. Фредди протестующее мычит и прячет глаза в ладонях.  — 38? Это безумие… — я качаю головой, выключаю ночник и снова засовываю градусник за диван. Спускаюсь пониже, окунаю пальцы в баночку и осторожно ввожу два пальца внутрь. Фредди приподнимает ягодицы, с протяжным стоном глубже насаживаясь. Я осторожно растягиваю узкое, невыносимо горячее нутро, подражая движениям Фредди, когда он тоже самое делает со мной, одновременно покрывая ягодицы легкими поцелуями, чутко следя за тем, чтобы ему было не больно.  — Долго ты собираешься это делать? — шипит Фредди в нетерпении.  — Долго. Раз уж я сверху, буду делать так, как считаю нужным. А я не хочу, чтобы ты завтра на лыжах катался с тем ощущением, что иногда испытываю я после твоей любви…  — Неужели я такая скотина? — ужасается он.  — Нет-нет, что ты! Я люблю то, что ты со мной вытворяешь… И потом, ты бываешь таким разным — то нежным, то неистовым, то диким, то домашним… Я люблю тебя и люблю быть твоим… — я размеренно продолжаю растягивать Фредди изнутри, в такт своим словам и чувствую, как мышцы постепенно расслабляются. Он сладко-сладко стонет, начиная получать от моих чувственных, нерезких движений удовольствие. Я добавляю третий палец, и он неожиданно легко входит. Тогда я вынимаю пальцы и осторожно вхожу головкой, а затем и всем членом до основания. Фредди сильнее прогибается в пояснице и протяжно стонет, вперемешку с ругательствами. Он закусывает большой палец, а я собираю блестящие волосы в хвост, ложусь на него, целую вспотевшую шею и замираю, давая привыкнуть, и сам привыкая к новым, невыносимо приятным сдавливающим ощущениям.  — Продолжай, Джонни, я прошу, — глухо шепчет Фредди.  — Тебе не больно?  — Совсем нет… Давай же… Я поднимаюсь с его спины, и никак не могу отпустить собранный в кулак шелковистый, вороной хвост. Мне ужасно хочется схватить Фредди за него, и … нет, Джон, не перегибай палку… Тебе временно дали порулить, помни об этом.  — Делай то, что ты хочешь, — дрожащим бархатным голосом произносит Фредди, неожиданно угадывая мое желание. — Пойми, это все — наше пространство, наши отношения. Мы вправе делать то, что захотим, не идя на поводу у каких-то идиотских стереотипов. Это останется между нами и только. Мы любим друг друга. Нам хорошо, а значит, это правильно. Не думай. Просто делай, черт возьми!  — Это все наше… — шепчу я и уступаю своему желанию. Фредди вынужден откинуть голову назад, подчиняясь моей руке. Я же начинаю чувственно, неторопливо двигаться, сжимая коленями его бедра и получая удивительные ощущения от каждого толчка. Фредди стонет в унисон со мной и, кажется, тоже получает сумасшедшее наслаждение. Тогда я решаюсь увеличить темп и начинаю двигаться резче. Толчок… Еще толчок. Фредди вскрикивает, до боли стискивает в кулаках уголки подушки. Я чувствую, что вот-вот кончу и суматошно глажу вспотевшую, изящную спину Фредди. В неистовстве, в такт каждому толчку лихорадочно шепчу: — Люблю, Фредди, мать твою… как же люблю… — Сильно? — скулит Фредди. — Скажи, пожалуйста, дорогой, сильнее ее? Я должен знать! — Больше жизни, — выдыхаю я. От болезненной честности кружится голова: — Я никогда так не любил. Никогда, что же ты со мной делаешь… Назад пути нет. Я предал жену. Предал Ники. Я предал ее еще тогда, когда позволил ему себя поцеловать. Нет. Хватит врать самому себе. Когда первым сделал это. Он лишь подтолкнул, а я — сам захотел. Я так же я любил его в первый раз. Ничего не изменилось. Становилось только хуже. Больше жизни… Я задыхался от любви, так любил, что хотелось умереть, хотелось валяться у него в ногах, рыдать и умолять о чем-то несбыточном… В последний раз резко вхожу, и не в силах больше сдерживаться бурно наполняю Фредди спермой, одной рукой крепко сжимая его член. Он кончает следом за мной мне в руку, на простынь. Я в бессилии падаю на него и несколько минут мы просто лежим без движения. Изредка потрескивает успевший догореть костерок в камине, надо бы подбросить дров, отстраненно думаю я.  — Надо бы подбросить дров… — слабым голосом озвучивает мою мысль Фредди.  — Я что, сказал это вслух? — смахивая слезы, удивленно спрашиваю я, накрывая нас одеялом, и крепче прижимаюсь к спине Фредди. Его волосы вновь живописно рассыпались по плечам и подушке.  — Ты подумал слишком громко, — хихикает в ответ Фредди. — Слезь с меня, ну же.  — Ну я так удобно лежу, — капризно возражаю я.  — Я слишком давно тебя не целовал. Соскучился.  — Ах, ну если так… — я кое-как покидаю такое любимое тело и подставляю губы для мягкого поцелуя со вкусом лекарств, алкоголя и корицы. Вот бы это никогда не заканчивалось… Кажется, это я произнес вслух. Потому что Фредди тут же ответил, на мгновение, разрывая поцелуй.  — Не закончится. Я всегда буду рядом, помни… А может, я просто слишком громко подумал. *** Я вздохнул и резко открыл глаза. Занималось утро. Оказывается, я так и уснул, сидя на медвежьей шкуре с гитарой в обнимку. Я сорвался с места, поспешно натянул куртку, и как есть, без шапки и перчаток, выбежал на улицу. Захотелось бежать навстречу солнцу, подальше от домика, пока не заколет в боку. И я побежал. Вот и тропинка, по обеим сторонам которой бесконечные снежные покрывала. Я остановился и повернулся спиной к пушистому ковру. Страшно. «…Я люблю тебя…» Я счастливо рассмеялся, раскинул руки, зажмурился и с криком утонул в глубоком снегу, нарушая его совершенство. Приоткрыл глаза. Яркие лучи стегнули по глазам, и я закрыл диск ладонью. Снежинки безжалостно обожгли мои щеки. Невидимая изящная ладонь невесомо коснулась моей ладони, переплетаясь с моими пальцами, невидимая тень надежно закрыла меня от солнца. «Это снежный ангел, дорогуша!..» «Я, наверное, схожу с ума, но ты совсем рядом… Ты здесь, со мной, я могу поклясться…» Повинуясь порыву, я обнимаю себя за плечи и понимаю, что, не смотря на ледяной примятый ковер подо мной, меня заботливо греют. «Простудишься…» Я чувствую невесомое прикосновение к моему носу. Невидимая ладонь ласково сметает снежинки с моего лица.  — Да и плевать! Поцелуй меня… Фредди тоже никогда не может мне отказать. А может он просто всегда поступает по-своему. И это слишком гладко вписывается в то, что люблю и я. В то, что я люблю его… «Я всегда буду рядом… помни.»