~~~
/2010/
Лукаш иногда может показаться жёстким доминатором, который не даёт партнёру и шага в сторону ступить, но на деле никто не любил Марселя нежнее и трепетнее, чем он. Тем более, что ему был известен один факт, скрытый от посторонних глаз: Шмельцер переживал абьюз. Пару лет назад, на съёмках какого-то забавного командного видео, поляк заметил, как его напарник вздрогнул от резкого взмаха руки рядом с ним, как попытался закрыться, спрятаться. После увиденного, у Пищека что-то защемило в груди и, запустив мыслительный процесс, он пришёл к выводу, что это неспроста. «А так всегда было?» — крутилось у него в голове в тот день. Марсель напоминает испуганного крольчонка с опущенной головой и этим взглядом жертвы, обращённым наверх, словно на него летит огромная хищная птица с выпущенными чёрными когтями, готовясь разорвать его, бедняжку, одним движением яростного клюва, а бежать ему некуда. К тому же немец часто жмётся к Лукашу, как к единственной зоне комфорта на Земле, просит прощения ни за что, а тут ещё и боязнь резких движений, когда поляк толком до него ещё не дотронулся? Слишком. Вечером он появился в дверях комнаты друга с простыми словами: — Можно с тобой поговорить, Шмелле? Марсель, в тот момент уже влюблённый в Лукаша, его голос и манеру произносить сокровенное прозвище, отказать не смог, хоть и слегка заволновался. Пищу по-хозяйски присел на диван и жестом пригласил друга занять место рядом. — Тебя… обижали раньше? До того, как мы познакомились? — начал он аккуратно. — Вроде нет… ну в смысле да, конечно, а кого из нас не обижали? Ты это к чему? — он скопировал взволнованное выражение лица напарника, добавив в него больше недоумения. — Меня беспокоит кое-что, — он резко взмахнул рукой достаточно далеко от Марселя, чтобы у него не возникало ощущения опасности (как казалось Лукашу, не должно было), но тот почти подскочил на месте, а его ладони приблизились к лицу, готовясь создать подобие щита. — вот это. — Ты о чём? — взгляд Шмельцера хаотично забегал по окружающему пространству в поисках объекта такого пристального внимания Пищека. «Неужели он правда не замечает за собой? Или пытается скрыть?..» — подумал поляк и решился на прямой вопрос: — Кто тебя бил? — Я… — Кто посмел это сделать? — Пищу выглядел угрожающе, однако он злился лишь на того, кто так злостно прикоснулся к его Шмелле. Но у Марселя округлены глаза, эти прекрасные большие глаза цвета сумеречного шторма, у него рвётся дыхание, он напуган, он принял это на себя и явно чувствует порыв злости в свою сторону не первый раз. — Лукаш, прости… — Господи, — он мысленно послал ко всем собачьим этот разговор и притянул Шмельцера в крепкие объятия. На коже электрическими волнами чувствовалась его дрожь, а сердце разрывалось от того, как неуверенно он положил руки на спину друга. — я никогда не сделаю тебе больно. И никому больше не позволю тебя обидеть. Никому. Ещё сотня «никому» мягкой волной шёпота омыла слух Марселя. Когда он перестал вибрировать, как неисправная электрическая щётка, Лукаш немного отстранился, положил ладони ему на щёки и улыбнулся, мысленно задавая без конца один и тот же вопрос: «Как такое чудо можно было ударить?» Один раз даже проскочило вслух. Поляк мягко расцеловал всё лицо немца, даря ощущение безопасности и собственной значимости. — Я буду драться за тебя. Один раз и правда подрался. В настоящее время Лукаш гордится тем, как Марсель изменился, как излечилась его душа, какие прочные строения возникли на месте прошлых ран и разломов. И немцем он гордится больше, чем собой.~~~
Но именно в этот момент все мысли затмевает процесс — он занят втрахиванием Шмельцера в кровать, как он и хотел. Связано ли это с абьюзивным прошлым или нет, остаётся загадкой без ответа, да он и не нужен. Марсель любит нежность и контроль с нечёткой периодичностью, Лукаш любит доминировать и учитывать желания партнёра. Марсель отвечает на это глубокой благодарностью, стоя на коленях и с нескрываемым удовольствием наблюдая, как сильные, накаченные, непоколебимые ноги его мужчины начинают подрагивать. — Произнеси моё имя, — шепчет он и, не дожидаясь ответа, по миллиметру в секунду возобновляет начатое. — Ма… рсель… Шме… льцер… — Лукаш едва ли может связно произнести больше одного слога, каждый из которых всё равно срывается на стон, в отчаянных попытках дышать и сохранять вертикальное положение. Виновник этого еле заметно улыбается, пока работает языком, его огромные глаза темны, как никогда, снова смотрят снизу вверх, но теперь наполнены не страхом, а доверием. И желанием извести партнёра до дрожи и бессилия. Похоже, это передаётся половым путём. Марсель знает не только тот естественный факт, что Лукаш будет очень доволен своей дьявольской работой (особенно при виде того, как у Шмелле получается удобно сесть только со второго раза), но также и то, что после такого выступления в исполнении немца он какое-то время будет производить впечатление, будто его самого упорно, без перерывов и пощады имели всю ночь. Хоть на деле всё ровно наоборот. Марселя странным образом радуют обе эти мысли. Всё-таки Пищек — бо́льшая сволочь, высшая из сволочей. С сильным характером и талантом соблазнять одним взмахом светлых ресниц, а ещё настроем убивать за Шмелле и защищать его ценой всего. Он удивительно нежный и чуткий, жёсткий и радикальный, ответственный и порой беззаботный. Марсель стал смелым и говорит это всё Лукашу в лицо, ловя себя на мысли, что он видит многое в себе и часто шутит о том, что смотрит в зеркало. И поэтому — а также ещё по миллиону других причин — он его любит.… каждый, кто сделал тебе больно — покойник укрою тебя пледом, посажу на подоконник залезу под свитер, в самое сердце ты — холодный Дортмунд, но в тебе можно согреться…