время

Солнце сияющими лучиками бьет точно в глаза, пробираясь сквозь щелки жалюзи. Они шуршат, неприятным металлическим звоном нарушая тишину пустоватой комнаты - колышутся от весеннего ветра. Слышен только звон и размеренный электронный писк. На столе, заляпанном в пятнах, заброшенным бумагой, книгами и прочими предметами, совсем не предназначенными для письменного стола, например, стеклянными бутылками, поверх хлама островком порядка лежал лист. Он был опрятным, не мятым, как другие, аккуратными чернильными буквами сообщал читателю: "Ушел недавно, буду скоро." "Хорошо", - говорит читатель и начинает осмотр комнаты снова. Ему не сложно развернуться здесь, хоть и места мало - небольшая квартирка в стиле лофт, затхла вещами, холстами, пустыми и размалеванными маслом, и пылевыми клубками. Картины везде - они образуют пятнистые коридоры искусства, по которым можно исследовать тускло освещенное жилище. Повсюду обнаженные женщины и мужчины, рыдающие стеклянными слезами на старых полотнах. Их губы, лица искажены горем и радостью, гневом и безразличием, они стоят и сидят на стульях, искореживши свои тела в невообразимых позах. Особенно выделялась проститутка в генеральской форме, совсем ей не по размеру, с волнистыми темными волосами. Она стояла прямо, сжимая рукава куртки, опустив руки по швам, и жевала губу, пухлую и красную, словно кровь. Глаза её слезились, а на щеках застыли капли слез. Из голого тела было видно лишь скуластое лицо, тонкую шею и сиреневые пальцы. На неё невозможно было смотреть долго - казалось, беспомощный взгляд прожигал до самых костей, а сердце захватывал стыд и смущение. Женщина была обнажена намного больше, чем остальные. В углу стоял жухлый зеленый цветок. Фикус среднего роста опустил свои листки, подметая ими паркет, и печально глядел в сторону кровати, на которой всклоченной кучей лежало белье и одежда. От этой кучи несло так удушливо и отвратно, что даже приоткрытое окно не спасало от тихого кряхтения на границе с чихом. Одежда явно нуждалась в стиральной машине и парочке крышек кондиционера с таким же удушливым запахом лаванды. А дальше ничего интересного - подобие маленькой кухоньки, стол да конфорка с чайником; огромное кресло в стиле 40-х с мягкой обивкой грязно-зеленого цвета, которое было завалено книгами и газетами, вырезками из них; дверь в общий коридор с решеткой и раздвинутые в углы квартиры плотные шторы поверх жалюзи. Здесь жил друг. Старый, незнакомый ему друг, который покинул свою комнатку совсем недавно и который вернется ожидаемо скоро. Можно предположить, что он ушел за чем-нибудь съестным на ужин или вновь спустился к специальному автомату с бутылкой, потому что вода в центре древнего города была ужасна. А может он заметил такого же старого знакомого, кем являлся и он сам, в окно и побежал узнавать, как живется на этом свете, как делал всегда, стоило ему увидеть одинокого прохожего на улице, или поехал на своем велосипеде с корзинкой у руля смотреть на закат у побережья? Никто не узнает, пока он не вернется, со смехом распахнув дверь, тут же начиная рассказывать очередную презабавную историю, в которую попал "по воле случая". Клубы пыли липнут к почти просохшему маслу картины с женщиной в генеральской форме.