###
Не все игры, к сожалению, озаряются счастьем побед. Не все игроки выживают. Если бы все матчи заканчивались одинаково, Лука уверен, их бы тут уже не было. Внимательным взглядом он изучает Эмиля, стоящего в стороне ото всех. Эмиль нервно трогает свои тёмные волосы, проводит пальцами по грязной повязке на лбу. Лука знает: его мысли сейчас о Психологе. Ада Месмер, как и он, и Эмиль, не выбралась из последнего матча живой. Сейчас она в комнате Эмили, получает, наверно, очередную дозу обезболивающего… Лука шипит, дотрагиваясь до собственного пореза на шее. Никто не обещал, что игры будут проходить безболезненно. Эмиль тихо всхлипывает и сползает вниз по стене. — Я не смог уберечь её. Я не смог… Его шёпота, кажется, не слышит никто, только Лука, привыкший прислушиваться к каждому шороху. Он делает глубокий вдох и бесшумно подходит к Эмилю. — Это всего лишь игра. Выживи или будь убитым. Думаю, тебе это чувство знакомо… Здесь твоей вины нет. Эмиль вздрагивает, затихает и лишь через минуту осмеливается поднять на него глаза. Лука старается выглядеть ободряюще. — Нет? Но я не смог спасти мою Аду! «Мою» неприятно режет слух, но Лука не морщится, осторожно опуская руку на чужое плечо. — Такое бывает. Со временем ты привыкнешь терять… В любом случае, как я сказал, это всего лишь игра. Эмиль смотрит на него растерянно, не в силах понять, как его неудачная попытка спасти Аду может иметь под собой оправдание… может быть чем-то нормальным для других. Лука горько улыбается, вспомнив строки из чужого досье. «Безусловное послушание, зависимость и защита…» Ну конечно же. Дверь в комнату Эмили со скрипом открывается, и мисс Месмер выходит к ним с бесстрастным лицом. Эмиль тут же поднимается и спешит к ней, пробормотав неловкие извинения Луке. Лука задумчиво смотрит ему вслед, провожая взглядом вплоть до комнаты Доктора. Эмиль беспокойно говорит Аде что-то, беря тонкие холодные пальцы в свои, отчего Лука вздрагивает и опускает взгляд вниз. На его собственных руках — ещё не застывшая кровь, и кажется, он только что запачкал ею Эмиля.###
Эмиль имеет привычку странно улыбаться, молчать и подолгу смотреть на предметы напротив. Лука читал что-то о маниакальных припадках, агрессивности и потере памяти вследствие лихорадки. Лука наблюдает за собой, за другими людьми слишком долго, чтобы начать сомневаться в правильности большинства их диагнозов. Люди обожают ставить друг на друга клеймо, выносить вердикты и смертные приговоры. Лука не уверен, что всё ещё любит людей. — Ты помнишь своё прошлое? — спрашивает он у Эмиля однажды. Эмиль молчит долго, очень долго, но всё-таки отвечает на его вопрос: — Обрывками… не слишком отчётливо. Лука кивает. — Я тоже. Эмиль резко вскидывает голову, впервые, кажется, смотря ему прямо в глаза. — Тебя тоже помещали в лечебницу? — Не совсем, — Лука улыбается, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно. — Люди… думали, что я убил кое-кого, кем дорожил и кем искренне восхищался. Но он погиб не от моих рук. Его сгубило собственное детище, пропитанное электрическим током. Эмиль, кажется, всё понимает, виновато опуская взгляд на колени. — Это… наверное, больно. Лука снова кивает. — Это всё ещё разрывает мне сердце. — Я не хочу вспоминать ещё что-то из прошлого, — едва слышно шепчет Эмиль. Лука умеет различать даже самые тихие звуки, так что грустно улыбается и произносит одними губами: — Я тоже.###
Эмиль с криком падает, получая удар. Лука подключает связь к четвёртой машинке и переводит взгляд на устройство: Пациента уже несут к ракетному стулу. Коротко кивнув Хелене, Лука оставляет машинку на неё, сам же бежит спасать от смерти товарища. Когда он, улучив удачный момент, подбирается к нужному месту, Эмиль сидит на стуле недвижно; застывший взгляд его глаз не выражает ничего, кроме отрешения и смирения, помноженных на бесконечность. Луку осеняет: Эмиль, видимо, давно привык к подобным вещам. Когда он развязывает крепкие путы на чужих исхудалых руках, слои верёвок обнажают запястья — бледные, тонкие, с проступающими синеватыми венами, — и тогда Лука видит их. Шрамы. Почти такие же, как у него самого. Лука сглатывает и, не сдержавшись, слегка задирает его левый рукав. Порезы. Ссадины. Синяки. Вот его цена за слабую возможность спасения. — Что ты делаешь? — спрашивает Пациент хриплым от долгого молчания голосом. Лука отвлекается от собственных мыслей, быстро возвращаясь к хмурой реальности, в которой собирался спасти Эмиля от цепких охотничьих лап. Где-то рядом с глухим стуком падает на землю поддон. Лука окончательно берёт себя в руки и принимается действовать. Загорается ярким светом предпоследняя машина, когда Лука уводит Эмиля подальше от кресла. Бережно обработав раны и ссадины, он говорит товарищу: «Следуй за мной», убегая к почти заведённой пятой машинке. Эмиль следует за ним, молчаливый и по-прежнему отрешённый. Лука думает: наверное, он не желал, чтобы его спасали… или же хотел быть спасённым другим. Последняя машинка готова, и они бегут к ближнему выходу под жуткие звуки сирены. Лука уже почти расшифровал код дверного устройства, когда над полем проносится звонкий отчаянный крик. — Ада? — мгновенно оживает Эмиль. Лука закусывает губу в нетерпении. Ну давай же, давай… осталось совсем немного… Двери расходятся в стороны с металлическим лязгом, и Лука сигналит другим: «Ворота открыты». Вскоре от Хелены приходит такое же сообщение с предупреждением в конце: «Охотник сменил цель. Уходите скорее». Эмиль взволнованно озирается вокруг, готовый в любой миг броситься на помощь Аде. Проходит минута томительного ожидания, вторая, третья… Все выходы открыты, но девушки по-прежнему не видно нигде. На устройствах высвечивается ёмкое послание: «Психолог удерживает охотника шестьдесят секунд». На вялого Эмиля это действует сильнее любых тонизирующих. — Ада ещё там… мне нужно вернуться, — возбуждённо проговаривает он, делая несколько шагов назад, к полю. Лука резко хватает его за руку, не позволяя уйти из ворот. — Она справится. Эмиль делает попытки вырваться, но Лука сильнее его. Он без труда удерживает его даже тогда, когда Ада падает, всё же пойманная неподалёку от церкви охотником. Хелена пишет им: «Уходите оттуда!» Психолога уже привязали к шарикам, и сейчас она не просит о помощи, не шлёт язвительные «спасибо», предпочитая отмалчиваться, позволяя каждому сделать свой выбор. Лука посылает ей виноватое: «Извини», прежде чем увести с собой переставшего сопротивляться Эмиля.###
Обычно таких, как он, называют чудом, чем-то невероятным и исключительным. Удивительно, как его тело после трагедии стало другим, как изменилось и стало способно накапливать в себе электричество. Он, вероятно, и правда стал бы настоящим чудом, если бы не оказался обвинён в худшем из преступлений, которые способен совершить человек. Если бы отговорил тогда наставника… Если бы в тот злополучный день никто не погиб. В первые дни, конечно, было очень больно. Ломило тело, жгло грудь, бешено прыгало сердце… однако больнее всего ощущалось чужое предательство. Если бы только мастер не обвинил его в своих же грехах… тогда бы, наверное, ничего из этого и не случилось бы. Лука задумчиво смотрит из окна столовой на небо — там, среди чёрных грозовых туч, мелькают царапины острых молний. Он раскрывает ладонь и создаёт собственную молнию — неяркую, маленькую, ничто по сравнению с теми… По жилам быстро разливается жаркий электрический ток. Лука вдруг вспоминает косые взгляды Эмиля, когда он выпускал накопившиеся заряды во время игры. Очевидно, электричество для него совсем не было поразительным. Лука слышал, что в лечебницах любят обращаться к шоковой терапии. Пациентов привязывают ремнями к кушетке или стулу, надевают на голову шлем с сотней цветных проводков, запускают устройство и… Эмиль его, наверно, боится. Лука не хотел бы казаться страшным кому-то. — Прошу, доверься мне, — просит он Эмиля в их следующем матче. Его тело буквально искрится от скопившегося внутри электричества, с ним рядом — машинка, наполовину заведённая, и наэлектризованное синее поле, отделяющее двух игроков друг от друга. Эмиль уводит взгляд, не решаясь войти в опасную зону, и тогда Лука, вздохнув, сам подходит к нему. Эмиль инстинктивно отшатывается, но всё равно оказывается пойман в кольцо тёплых рук, обнимающих осторожно за плечи. Электрические заряды не вырываются наружу, не бьют больно по рёбрам, глазам и сердцу, и Эмиль растерянно моргает, замерев статуей в непривычных объятиях. — Вот видишь… совсем ведь не больно. Я сделал так, что срабатывает лишь на охотниках. — Лука не знал, как лучше показать ему, что ток не всегда означает страдания, и потому отчаянно хочет верить, что спонтанный жест не породит к нему неприязнь ещё большую, чем, возможно, имелась до этого… Он умалчивает о том, что раньше причинял током боль и себе — тогда, когда ещё надеялся вылечить разум. Он знает: Эмиль слишком предан Аде, чтобы захотеть доверять кому-либо. Он понимает это, понимает вполне, и потому не смеет, не желает надеяться. Однако неуверенные руки, коснувшись сутулой спины, в конце концов заставляют его думать о большем.###
Лука помнит послужной список мисс Месмер: психолог, в двадцать пять увлеклась гипнотерапией, далее — много неудач в экспериментах. Лечила многих, в том числе и Эмиля, которого привела с собой к ним в Олетус. Зелёные глаза Пациента смотрят на Психолога с нескрываемой нежностью. Лука знает: боль — оборотная сторона их медали. Правая рука Эмиля — в неизменной перчатке, левая по каким-то причинам перебинтована. Ада целует его в лоб за общим столом, и Лука видит, что у Эмиля совсем не осталось сил в этот раз. Тем не менее он всё же поднимает к ней голову и улыбается вымученной, потускневшей улыбкой. Ада шепчет, что сможет вылечить его, совсем скоро, осталось провести лишь пару-тройку исследований. Скоро, говорит она Эмилю, ключ к его болезням найдётся, и у них обоих всё станет замечательно… Лука давно уже не верит людям, обещающим, что всё будет хорошо. Его сердце болезненно ёкает при виде Эмиля, безоговорочно верящего ей. На пальцах обоих блестят тусклыми звёздами кольца — неприметно-простые, из жёсткой больничной проволоки, доказательство их странной, уродливой связи. Лука не верит мисс Месмер — ни единому слову. Кольцо на её руке и кольцо у Эмиля. Гипноз, сотни экспериментов, безграничная преданность пса. Была ли тайной их свадьба? Возможно. Женат ли Эмиль по собственной воле? Вряд ли. Понимает ли Ада себя? Понимает ли, что обманывает их обоих? Лука всегда был очень внимателен, и потому он успевает подхватить Эмиля, ноги которого всё же подкосились от смертельной усталости. Чёрт побери, у них сейчас куча матчей, и эти их странные опыты совсем уже вышли за рамки дозволенного… — Отдохни, сейчас тебе нужен покой. Я закончу с машинкой сам. — Лука убирает с чужого лица мокрые волосы, опустившись на колени рядом. Грудь Эмиля тяжело вздымается, сам он шумно дышит и шевелит губами, пытаясь сказать ему что-то. Он выглядит до ужаса потерянным и как будто бы беззащитным без Ады, и этот факт почему-то заставляет Луку улыбнуться. Всё с той же улыбкой он склоняется к Эмилю и позволяет себе сущую наглость — целует его в лоб так же, как в обед целовала мисс Месмер. Поднявшись, он уже хочет отойти к машинке и закончить работу, когда за правый рукав слабо дёргают, заставляя повернуться обратно. — Почему мне… — Эмиль прочищает горло и начинает всё заново, — почему мне спокойно с тобой? — Что? — Почему я уверен… что ты не хочешь причинить мне боль? — Может быть, потому что так оно и есть на самом деле? — сдержанно улыбаясь, пожимает плечами Лука. — Я никогда не стремился сделать больно людям. Даже если бы это было во благо целого мира, во имя науки. Прислонившись к стене, Эмиль молча смотрит ему в лицо, затем снова дёргает за полосатый рукав. «Хочет, чтобы я сел с ним», — догадывается Лука. Он опускается слева от него, на траву, и сгибает одну ногу в колене. Эмиль устало кладёт голову ему на плечо. — Я верю тебе, — последнее, что он говорит перед тем, как отключиться. Расслабленная рука отпускает ткань и сползает на землю. Лука осторожно берёт её в свою, согревая — замёрзла. Эмиль не просыпается до конца матча, так что Луке приходится нести его к выходу на себе. Благо Потрошитель делает вид, что никого и ничего не заметил.###
Эмиль и Ада не всегда участвуют в играх вместе. Безусловно, это должно расстраивать их обоих. В одном из матчей машинку Пациенту помогает декодировать Почтальон. Виктор всегда нравился Луке — дружелюбный, хотя и молчаливый, парнишка, всегда готов выслушать любые идеи, даже самые дикие, несуразные. Его щенок Уик был невероятно похож на хозяина характером — тихий, не лаял почти, никогда бы не обидел и мухи... Именно поэтому Лука удивляется, заметив, как странно смотрит на них Эмиль всё время вечернего матча. Не доверяет? После неудачной игры, вернувшись в большую столовую, Эмиль совсем уходит в себя и перестаёт обращать хоть на что-то внимание. Лука замечает это, придвигает стул ближе и осторожно трогает чужое плечо в беспокойстве. — Что-то стряслось? — интересуется он, когда Эмиль вздрагивает и наконец отмирает. — Я не… — начинает он, но тут же замолкает в сомнении. — Ты можешь рассказать мне, — Лука сжимает плечо, — расскажи обо всём, что тревожит. Что-то произошло между тобой и Виком там, на поле? Эмиль мотает головой. — Нет, он тут ни при чём… Ни он, ни его пёс не сделали мне ничего плохого. Просто я… я помню, как был в клетке. Помню лай собак и крики — крики кучи людей вокруг. Все они безумно кричали мне что-то… Это моё самое ужасное воспоминание, и я бы не хотел возвращаться к нему снова и снова. — Думаю, я понимаю тебя, — тихо произносит Лука. Сглотнув, он через силу добавляет: — Уверен, мисс Месмер сможет помочь тебе с этим. Эмиль грустно улыбается и качает головой. — Я уже не уверен. Ада, она… она очень хорошая, но в последнее время её лечение почему-то не помогает. Совсем. После экспериментов мне становится всё хуже и хуже… Внутри Луки что-то на миг обрывается. Он вглядывается в лицо напротив усерднее и замечает сухие губы, новые ссадины и прочно засевшие под глазами мешки. — Если хочешь, могу остаться сегодня у тебя, — вырывается само собой, неожиданно дерзко. Эмиль поднимает на Луку нечитаемый взгляд и смотрит им долго, неотрывно-пристально. Затем, словно вдруг вспомнив, что должен ответить ему, размыкает губы и тихо произносит: — Ада мне этого не позволила бы. В груди у Луки вновь обрывается что-то — второй раз за этот тяжёлый вечер. Он спрашивает севшим голосом, без надежды на хороший ответ: — А ты сам… ты сам бы хотел? Эмиль молчит целых пять секунд — Лука считал их все, каждую, — отводит взгляд в сторону и нерешительно произносит: — Я думаю… да, наверное. Лука бесшумно выдыхает, выпуская с этим напряжённость волнения, и позволяет себе полуулыбку. — Тогда, я надеюсь, она не рассердится, если я приглашу тебя в гости к себе? Один раз. Эмиль задумчиво хмурится. — Один раз в гости, наверное, можно… Всё, что позволяет себе Лука в этот вечер — аккуратные касания отросших тёмных волос, погружающие Эмиля в долгожданное забытье.###
Лука сидит за столом, задумчиво вертя в руке хрупкий диод. Нужно собрать выпрямитель тока, допаять микросхему, воссоздать в голове хотя бы кроху изобретения… Память снова барахлит, окислившаяся со временем батарейка, отказывается вспоминать то, что необходимо ему. Память — самое ценное, что ещё с ним осталось, и потому это слишком, слишком жестоко. Вместо нужных фрагментов всплывают мысли о людях, об Эмиле, об Аде — мисс Месмер… мисс Месмер. — У тебя есть фамилия? — не поворачиваясь, интересуется он после долгих безмолвных минут. — Это так важно? — устало вздыхает сзади Эмиль. Лука вспоминает, как в первые дни знакомства Психолог просила всех звать её Адой. Адой или мисс Месмер. — Не особенно, но… если она у тебя есть, я хотел бы узнать, — улыбается осторожной улыбкой Лука. На самом деле фамилию друга не очень хочется знать. Беспокойно. Что, если он Месмер? В таком случае всё это имело бы смысл. Но почему тогда Ада — не миссис, а мисс? Женаты ли они вообще? Всё это так сложно, запутанно. Странно… Луку выдёргивает из раздумий голос Эмиля. — Извини, боюсь, я не могу тебе сказать. Мне кажется… я знаю, что фамилия у меня была — да-да, точно была, — но я её совершенно не помню… Лука откладывает в сторону диод и подносит руку к лицу, пряча глупую улыбку надежды. — Ничего. Ничего… Я уверен: со временем ты обязательно вспомнишь. Эмиль переводит свой взгляд на вазу с увядшим цветком и отзывается тускло: — Наверное. Помолчав, он проводит пальцами по хрустящим скрученным листьям и добавляет тихо: — Ещё осколок забытого прошлого… Надеюсь, хотя бы он не сможет ранить мне сердце.###
Снаружи слышится лёгкий шорох чьих-то шагов, нарастающий, подходящий всё ближе, ближе… Через несколько секунд шорох резко стихает, ещё миг — и в дверь его комнатёнки стучат. Два слабых, неуверенных раза. — Войдите, — разрешает Лука. Грубая низкая дверь с неохотой открывается. Лука отрывает взгляд от набросков и удивлённо вскидывает брови, увидев того, кто решил заглянуть к нему. — Прости, я… я тебе помешал? — с запинкой произносит Эмиль, прочистив пересохшее горло. — Что-то случилось? — Лука стремительно поднимается с кресла, взволнованно сжимая угольный карандаш. Недописанный чертёж механизма летит на пол, как-то вдруг позабытый создателем. Эмиль открывает рот, намереваясь что-то сказать, но передумывает и уводит взгляд в сторону. В повисшей тишине почти слышно, как бьётся жилка на чужой бледной шее. Лука замечает: пальцы Эмиля дрожат. Эмиль, почувствовав на себе его пристальный взгляд, хмурится и сжимает левую руку в кулак, правую пряча за спину. — Извини, мне лучше уйти, — поспешно выпаливает он. Поворот к двери, чтобы сбежать; ещё мгновение — и здесь вновь будет пусто… Лука порывисто хватает его за руку. — Пожалуйста, не уходи никуда. Прошу тебя, Эмиль… останься. Эмиль замирает на пару секунд, разворачивается к нему, но не поднимает лица. Лука замечает: его плечи мелко дрожат. Эмиль кусает губу, утопая в беззвучных рыданиях. Над письменным столом отсчитывают время часы. Минута, две минуты и три… Часы насчитали двенадцать. — Они преследовали меня, — глухо произносит Эмиль. — Они? — осторожно спрашивает Лука. — Они... Гончие. Злые люди. — И ты смог убежать? — рука без перчатки осторожно касается предплечья. Эмиль поднимает голову и неотрывно смотрит на него… вернее, сквозь, в какую-то неведомую призрачную точку. — Не смог. Меня снова заперли в клетке. Лука поджимает губы. Окидывает взглядом худую фигуру — тремор, лихорадочный блеск, синяки… Её эксперименты, это всё уже слишком. Ещё немного, и Эмиль переступит черту. Лука точно знал: за гранью разума таится безумие. На полу продолжают лежать чертежи. Не колеблясь, Лука проходит по бумажным останкам к двери. Медная ручка щёлкает, пряча их ото всех. — Здесь они нас не достанут. Эмиля ощутимо колотит, он беспокойно шепчет, опускаясь с ним на кровать. Слова бессвязные, полные ужаса, страха. Лука успокаивает его, молча гладя по волосам. Мерные движения обычно расслабляют Эмиля… Идёт первый час ночи, и воет ветер за витражным окном, подражая лаю бездомной собаки; в комнате холодно, и Эмиль опять вздрагивает, кутаясь глубже в пропахший осенью плед. — Спасибо тебе, — благодарит он чуть слышно. Лука улыбается краешком губ и снова позволяет себе поцеловать его в лоб, перекрывая все утренние поцелуи Ады. Отчаянно вцепившись в него, Эмиль забывается крепким, почти что здоровым сном. Лука вздыхает и упирается затылком в шершавую стену, прикрывая уставшие за день глаза. Хотел бы он верить, что сны Эмиля однажды станут счастливыми.###
Их снова собрали в обеденном зале, восемь игроков и два охотника, занявших потрёпанные временем кресла за ширмой. Лука бродит взглядом от одного выжившего к другому, прислушивается к разговорам и добродушному смеху. Фиона рассказывает что-то Трейси и Вере, Уильям хохочет и аплодирует Майку, ловко цепляющему магниты Старателя. Эмиль, сидящий чуть в стороне, не смеётся. Лука видит это, как видит и то, что фигура Пациента болезненно горбится. О, боги… Лука подвигается ближе и чувствует лёгкий парфюм, исходящий от одежды Эмиля. Очевидно, она снова приходила к нему. Это значит, что на руках у него вновь остались следы — от инъекций, ремней или лезвий. Ободряющие поцелуи? Лука предпочитает об этом не думать. До начала матча остаётся тридцать секунд. Фиона Гилман завершает рассказ. Эмиль расправляет плечи и встречается с ним блёклым взглядом. Лука грустно улыбается и понимающе качает головой. Это не любовь, это простая зависимость, навязанная одним человеком другому. Эмиль загнан в новую клетку, но может ли, хочет ли выбраться? До начала их матча — пятнадцать секунд. Возможно, они не замечают, но Лука видит всё. И то, как рассеянно Эмиль трогает кольцо на безымянном пальце, и как смущённо отводит от него свои живые глаза. Лука вновь улыбается, помахав дружелюбно рукой, и Эмиль нерешительно поднимает в ответ свою руку. Где-то сзади разбивают стекло. Они снова в поле… Игра началась.###
Можно сказать, что Лука уже привык жить в неволе. Особняк поймал их в силки, поманив к себе сладкой конфетой, и они бросились к нему, в его смертельную сеть, отчаянно желая заполучить свой обещанный приз. Это всё было сейчас: игры на выживание, горящие глаза охотников, двери, запирающиеся кем-то по ночам. Их всех заточили в этом жутком неестественном мире, но его неволя началась ещё задолго до прибытия в особняк — там, в тюрьме. Может, жизнь бедняка не была особенно хороша, но, по крайней мере, тогда у него имелась свобода… Тюрьма оказалась его первой мучительной клеткой. Если бы он знал, что просто заменит одну на другую… Кошмары посещают теперь реже, чем раньше, хотя он по-прежнему просит у Эмили обезболивающее. Он старается выглядеть бодрым, не вспоминать свои раны из прошлого — ради себя, ради Эмиля. Для них двоих. Иногда лечебница — что та же тюрьма; Лука думает об этом, обнимая вечерами Эмиля. По ночам Пациенту всё ещё снится его личная клетка — с тугими кожаными ремнями, докторами вокруг и электрическим током. Вой и зубы собак из той псарни меркнут на фоне пыток Уайт-Сэнда. Один из пальцев Эмиля по-прежнему перетянут кольцом, но это становится вдруг совершенно неважно. Они обязательно найдут выход из запертой клетки. Если ключ окажется на дне океана, они сделают новый — или просто сломают замок. Лука верит: наука поможет отыскать все ответы. Наука покажет путь, начертит схему, исцелит их разум и тело… Лука бесконечно верит в науку. Эмиль тихо, но искренне верит в Луку.