while the others rest

Воскресенье. Под звуки органа к прихожанам выходит епископ, надевает головной убор и раскрывает большую книгу. Он превосходный оратор: священнослужитель зачитывает писание четко, и даже единственный в толпе прихожан, что сейчас намеренно молчит, а не поет, глядя в книгу, может признать, что слушать его - одно удовольствие. Было бы, если бы не то, что он читал. — У меня снова незваные гости? Не стесняйтесь, — по темным коридорам разносится низкий голос. Он никого не видит и не слышит, но знает: здесь кто-то есть. Граф каждое воскресенье посещал церковь. Иногда ходил чаще, но уже не столько из-за веры, сколько из-за убеждений, что это избавит его сына от дурных мыслей. Юноша намеренно молчит, держа в руках книгу, и предпочитает осматривать людей вокруг него, а не молиться. Старается не выделяться из толпы, но, тем не менее, приподнимает подбородок и надменно смотрит на прихожан. Встречается взглядами с знакомой зеленоглазой девушкой. Та похлопала глазами, будто впервые узнала о том, что тот делает вместо молитвы. Через пару секунд снова смотрит в книгу. Вивиан не приходилась по душе вера парня, как и в принципе, очень многим людям. Вероятно поэтому ему было одиноко. — Я знаю, что ты здесь, — сложил руки за спину, проходя дальше и смотря по сторонам в поисках гостя; звук его шагов громко отдается среди тишины. — Если тебе нужен ночлег, то нужно всего лишь просто сказать мне "пожалуйста". Отец видит, как его сын снова бездельничает. Блондин чувствует взгляд на себе и смотрит в ответ. Дома его ждет серьезный разговор. Очередной. И было бы хорошо, если бы он был не католиком, а, быть может, протестантом, православным, может бы принял англиканство, нет. Эти религии не сравнятся с тем, во что верил он. — Позор всего нашего рода. Слышит это уже в бог знает какой раз, но только молчит и приподнимает голову, смотря на сидящего в кресле отца снизу вверх. Спорить бесполезно, может стать только хуже. — И ты еще смеешь так смотреть на меня, Корвус? — в ответ на этот взгляд отвечает граф, сжимая руку в кулак. — Ты - избалованный, маленький глупец. Корвус продолжает молчать, он настолько привык, что уже ни один мускул не дрожит на его лице, когда его отчитывают. — Как горох о стену. Чтобы ноги твоей здесь больше не было. Еще один шаг, и раздается звук стрельбы. Серебряные пули не успевают долететь и пронзить тело вампира, как тот испаряется и появляется в другом месте из облака дыма. Летучие мыши начинают суетиться вокруг, загораживая обзор. — Ох, как подло с твоей стороны. И как глупо. Корвуса всегда раздражало это, но на жизнь он не жаловался: родиться в семье аристократов - прекрасная участь, раскрывавшая перед ним многие пути. Вспыльчивый, и в то же время бесхребетный отец не выселит его из дома, но кое-что он сделать может, например, изъять у сына еще одну книгу. Поэтому теперь блондин скрывается в здании библиотеки на другом конце города. Та тоже принадлежала графу. Оставшиеся несколько человек, увидев юношу, покинули ее, перешептываясь между собой, так что теперь он наконец-то остался один. Наедине с собой. Проходит в самые дальние части, путь в которые может знать только представитель благородного рода. Никто не знает, как много на самом деле здесь книг, и как много здесь может быть оккультной литературы. Кроме Корвуса. Снова говорит сам с собой. Усмехается, вытаскивая с полки толстую книгу в черном переплете. Не настолько тяжелая, но тем не менее, все равно вздыхает, когда дотаскивает ее до рабочего стола и кладет туда. Был все-таки один плюс в том, что он еще не приобрел свои настоящие силы: он мог притворяться, что читал молитвы во время воскресной службы, иначе можно было бы получить очередную нравоучительную лекцию от отца. И он не молился, не молится, и никогда не будет. Он предан другому Богу. Одна из книг, открытых на его столе, в переплете из самой настоящей человеческой кожи. Держа ее в руках он не чувствует ничего тревожного, жуткого, только восхищается тем, что ему досталось что-то подобное от предков. Людям становилось тревожно в этой библиотеке, и в принципе, это неудивительно, учитывая то, что наследник проводил в ней спиритические сеансы. Сначала такая атмосфера пугала его, заставляла его дрожать, а бледную кожу покрываться мурашками, потом чувство страха притупилось – они его чувствуют. Иногда казалось, что за посетителями кто-то наблюдает, и только Корвус знал, что это происходит на самом деле. Одним взмахом руки смахивает со стены дрон, заставив его разбиться о каменный пол. — Нечестно получается, не считаешь? — достает из кобуры пистолет, стреляет перед собой и наконец-то добивается реакции от попытавшейся убить его незнакомки. Она уклоняется от пуль, кувыркнувшись в другую сторону. — Ты прав, надо было прийти днем и открыть твой гроб, заставив тебя сгореть в лучах солнца и умереть в агонии. На этот раз по-настоящему. В ответ по коридору раздается до боли знакомый голос. В тени в углу сверкнули до боли знакомые зеленые глаза. Он не видел ее черт знает сколько лет. — Вивиан? — черты лица, появившегося из темноты, были все еще узнаваемы; она, видимо, обратилось совсем немного позже его. Некогда длинные каштановые волосы были обрезаны, кончики стали белыми. Он знал, что это она, просто не мог в это поверить, ведь она была последней в списке кандидатов на встречу из старых знакомых. На только что серьезном лице вампирши можно было увидеть какую-то скорбь, грусть и одновременно недоумение. Видимо, она разглядела его только что. — Это был ты?.. — она осторожно подошла чуть ближе, сжав губы. Опустила ручной пулемет. Затем брови снова устремились к переносице. Пытаясь понять, о чем идет речь, он пару секунд посмотрел на нее, а потом покашлял в кулак. — Не знаю причину, по которой ты пытаешься меня убить, — прикрыв глаза, усмехнулся. — Но, боюсь, ты точно это сделаешь, узнав, что произошло той ночью. — Деньги есть деньги, — через какое-то время вздохнула и снова направила пулемет на того, прицелившись. — Заказ есть заказ. Пули снова прошли через облако дыма. И если с помощью дронов можно было увидеть и через него, то через кучу летучих мышей - проблематичнее. — Знаю, как они хотят увидеть в твоих руках мою отрубленную голову с набитым чесноком ртом, — резко появился в другом месте, держа в руках пистолет, но не направляя его в сторону охотницы. — Но помнишь ли ты, что все те годы своей сознательной жизни я трудился над тем, чтобы стать таким, какой я сейчас? Увидев, что она не останавливается и не отвечает, он продолжил свой монолог, склоняясь из одной тени в другую, появляясь и исчезая: — Услуги? Деньги? — вздохнул, драматично взмахнув головой, чтобы убрать с лица челку. — Я не хочу убивать тебя, но, боюсь, что твои попытки приведут нас именно к этому. — Что ты мне предложишь? — снова остановившись и положив ручной пулемет на плечо. — Заплачу в два раза больше, чем заплатят тебе они.

__________________

На следующий день он узнал о том, что на ближайшие несколько недель вместе с отцом переезжает в усадьбу, расположенную далеко от города, и узнал это не от отца, а, собственно, от слуги. Да, граф наверняка хотел бы привести в порядок немножко заброшенное поместье, но это могло быть так же и мерой, чтобы оградить сына от его оккультных увлечений. Старый добрый способ – подкуп. Пообещал слуге жалование в два раза больше, если тот привезет вместе с его вещами и его книги. Работает практически всегда. Бессонницу можно было бы оправдать непривычной атмосферой на новом месте, но в эту ночь он не может спать не только физически; просто должен кто-то прийти. Вызывать духов в одиночку может быть опасно, но Корвус делает это даже не в первый раз, готов ко всему. Садится за стол, ставит подсвечник, расставляет все необходимое. Через какое-то время слышен шорох, шторы, которые не полностью занавешивают окно, резко закрываются, оставив из источников света только несколько свечей. Только на этот раз он слышит звуки, напоминающий низкий утробный голос, но не может распознать слова. Кто-то идет, и этот кто-то явно не то что не из особняка, он не из мира живых. Что-то внутри заставляет его задержать дыхание, сжаться, нервно оглянуться по сторонам. Он не может позволить себе вести себя так, он не может позволить им почувствовать это. Вздыхает и кладет на стол мешок с чем-то, что еще шевелится. - Ты знаешь, что это твое последнее подношение? – голос принадлежал женщине, появившейся перед ним и утащившей мешок в свою сторону, стал немного более высоким. Губы на красном лице, верхняя половина которого была закрыта рогами, искривились в улыбке. Он не видел глаз, но чувствовал, как его прожигают взглядом. — Знаю, — только дрожь в теле прошла, как он начал ощущать, будто что-то еще начало касаться его, но никого и ничего кроме женщины видно не было. В мраке ее лицо казалось жутким, в орнаментах на рогах ему казались искривленные, наполненные ужасом, пронзающие его тело глаза. — Будет немного больно, - звучала издевательски ласково, оскалив зубы, а затем протянув когтистую руку. — Потерпишь? — Да, — вздохнул и, сделав все, что было в его силах, чтобы заставить собственные руки перестать дрожать, протянул одну из них в ответ и пожал. Следующие несколько дней юноша провел в кровати без сил встать, и, кажется, его желание умереть достигло своего предела. Сначала он просто стал бледнее обычного и недомогал, появился озноб. Затем температура тела перестала повышаться, не получалось вставать с кровати, аппетит пропал. Холодные компрессы, прикладывания льда, ванны с ледяной водой, банально молитвы – ничего не помогало от недуга, а последние усугубляли. Приходилось как можно сильнее сдерживать себя, чтобы не реагировать на мольбы Богу, но бред делал свое дело. Благо, никто не привел экзорциста. Самым забавным было то, что за это время его навещали слуги, кормилица, воспитавшая его много лет назад и даже подруга детства, попытавшаяся поговорить и в ответ получившая только бредни больного, но не родной отец. В последнюю ночь стало хуже всего. В углу комнаты появилась черная тень. Корвус видел ее так же отчетливо и действительно, как он видел реальных людей. Силуэт рывками передвигался по помещению, стало видно неестественно длинные конечности, голову, как будто обугленную, напоминавшую череп, но было видно зрачки, направленные прямо в душу, и широко раскрытый рот без зубов, жутко искривленный, челюсть буквально упала. Блондин закрыл глаза руками, пальцами впиваясь в кожу лица, тяжело дыша, издал то ли крик, то ли рычание. И понял, что все еще смотрит на него, не в силах пошевелиться; он не закрывал лицо руками, он не кричал, он даже не открывал рот, он не мог закрыть глаза, только беспомощно хрипел, смотря, как фигура приближается к нему и принимает странные позы. Монстр больше не двигался, только продолжал выпученными глазами смотреть на больного в ответ. Горничной сегодня было велено следить за сыном графа, из-за чего ей пришлось оставить все мысли о сне. Она отвлеклась всего ненадолго и собиралась снова вернуться к нему, по коридорам раздавались звуки ее шагов, единственной, кто сейчас не спал. Открыв дверь и зайдя в комнату, она села рядом с кроватью; слабое освещение от подсвечника рядом помог ей увидеть, что юноша закрыл глаза и спит. Осознание, что человек не на первой стадии лихорадки не может быть таким бледным, и что он больше не дышит, пришло чуть позже. Прошло несколько секунд ступора девушки, она закрыла руками рот, выпучила глаза и пискнула, тихо обращаясь к господину, надеясь его разбудить. Труп резко широко раскрыл глаза, направил на нее красные зрачки. Закричать от страха горничной не дала холодная рука, так же резко схватившая ее за горло. Сначала он душил её, выдавливая из нее хрипы и попытки вдохнуть воздух, а затем не сдержал приобретенные силы, и послышался хруст. Он встает с кровати, отпуская шею, и бездыханное тело падает на пол с характерным звуком. Проходит время, он смотрит на труп, потом ищет глазами зеркало и видит в нем отражение комнаты. Раньше он мог видеть себя и при свете дня, и ночью. Зрение же в темноте стало гораздо лучше, и как бы он не вглядывался – напротив него никого не было. Это означало только одно – предсмертные мучения прошли явно не зря. За дверью раздался топот торопливых шагов принадлежавших кому-то, кого, вероятно, разбудил непонятный звук. Он входит в комнату, дверь сзади него сама по себе закрывается, и осознать происходящее не дает кто-то, крепко закрывший рот рукой, и резкая боль. Корвус не знает, как правильно это делать, это как первый поцелуй, когда ты прочитал множество романтических книг, видел тысячи описаний этого действия, но все равно растерян, когда до него доходит в жизни; просто кусает шею и действительно: клыки достаточно острые, чтобы пронзить кожу. Из ран хлыщет кровь, и он больше не обладает собой, не делает ничего разумного, из головы уходят все мысли. Вампир прижимает к полу жертву в несознательном состоянии и делает все, чтобы не упустить ни одну каплю крови; алая жидкость заливает ночную рубашку, что буквально мгновения назад была белоснежной, во рту чувствуется привкус металла, больше не такой предательски мерзкий, как когда ему разбили губу или он покусал ее, нервничая, а сладостный, утоляющий жажду, заменяющий еду и воду. Как будто нашел оазис с водой посреди сухой пустыни, где есть только палящее солнце и горячие песчаные дюны. Бледное лицо парня измазано в крови, светлые волосы растрепаны и небрежно падают на глаза, он смотрит на второй труп, физиономия которого искривилась в предсмертной агонии. Мысли наконец пробиваются в его голову: надо сделать это со всеми в доме, пока не взошло солнце. Бледный оживший мертвец идет по коридору, заходит в каждую комнату, кого-то бесшумно душит подушкой, кто-то просыпается, услышав его шаги, и их ожидает уже более мучительная смерть. Кости хрустят, кровь бьет фонтаном из разорванных артерий, Корвус делает все, чтобы их криков не было слышно. Кто-то оказывал сопротивление, но могут ли беззащитные несчастные создания противостоять чему-то столь могущественному, что всю жизнь посвятило учениям и было предано своей вере? На самом деле было много способов убить вампира: кол в сердце, христианские кресты, солнечный свет; Вивиан знала об этом, будучи сама такой же. Чтобы знать все слабости своего врага, надо быть им. Но старый добрый способ сработал и с ней. Корвус описывал это так подробно, в таких деталях и красках, будто это было вчера, а не полтора века назад, охотнице оставалось только слушать и уже ближе разглядывать его лицо: бледный, скулы немного острые, нос длинный и анфас выглядит очень маленьким. Она отдаленно помнит черты его отца и только сейчас понимает, как они были похожи. Он все еще не контролирует свою силу, жажда крови утолена лишь совсем немного. Буквально зачищает этаж, какой-то голос разума говорит ему продолжать, и он слушается. Параллельно старается закрыть занавески во всем доме. На этот раз пробудившиеся ото сна идут парой, увидев сына графа всего в крови, в тревоге подбегают к нему и не успевают спросить, что произошло, как их пронзает ужасающих взгляд красных глаз; одному он сворачивает шею, другой успевает в страхе дернуться с места, но Корвус догоняет его, тот начинает молиться, но слова с его уст срываются слишком поздно; артерию протыкают острые клыки. По стечению обстоятельств он обходит все комнаты, но ни в одной из них не спит отец, возможно, это даже к лучшему. Слуга пытается сопротивляться, находит в темноте ножницы, случайно обрезается о них, но все равно берет в руки и пытается ранить вампира. У него это действительно выходит, но ситуации никак не помогает: Корвус теряет самообладание и хватает за руку с ножницами, вытаскивая их из раны и со всей силой ударяет того в шею; уже ненужный инструмент падает на пол и вампир пьет кровь, уже не для утоления жажды, а в надежде на то, что так рана быстрее затянется. Он не маньяк, он не получает никакого удовольствия от их криков, просьб о пощаде, от их ужасающего, наполненных страхом глаз, когда они видят, как он вспарывает их живот. Наоборот, старался перед этим вырубить их, закрыть чем-нибудь рот, делал какие-то изощренные вещи только из идиотского любопытства, несмотря на то, что теперь для изучения человеческой анатомии у него вполне предостаточно времени. Окровавленная дыра в теле болит, он тихо шипит в ответ на это, но вскоре становится легче, и вампир продолжает. Остается несколько комнат, и одну из дверей он узнает. Неторопливо подходит к ней, дрожащей рукой поворачивает ручку. Мужчина внутри сидит на кровати и читает молитву, держась за голову, чуть ли не плачет, старается не смотреть в сторону открывшегося прохода. Он скалится в ответ, обнажая острые клыки. — Что я наделал? — его голос надрывается, и он наконец переводит взгляд на своего сына. – Корвус.. Корвус подходит ближе, и слыша это, начинает неконтролируемо смеяться. Его отец впервые за долгое время видит его улыбку, видит, что хоть что-то принесло ему радость, и со скорбью и страхом смотрит в ответ. — Отпусти моего сына, — кусает губу, тяжело дыша. Он так давно не слышал его искреннего смеха, и еще сильнее ужасается, осознавая его причину. – Отпусти, почему надо было забирать именно моего ребенка?.. — Вы не узнаете меня? — приподнимает бровь, продолжая улыбаться и медленно приближаться. – Я ваш ребенок, я добился своей цели, я шел к ней всю жизнь, я сделал это сам, почему вы не гордитесь мной? — Не подходи ко мне! – с уст срывается уже крик, а не плач, потом он снова в страхе повторяет это несколько раз, отводя взгляд. Никакие духи и не вселялись в него, но он действительно изменился: будучи человеком это далось бы ему не так легко. Корвус приближается и раскрывает руки, собираясь обнять, улыбаясь одновременно заботливо и маниакально. Садится на постель и игнорирует удары, в какой-то момент даже останавливает кулаки, держа их в своих, его толкают с кровати, граф ищет глазами какие-нибудь кресты или острые предметы, но становится слишком поздно; недавно использованные ножницы пригодились вновь, блондин со всей силы втыкает их в ногу, обездвиживая жертву, потом, слушая крики и мольбы о помощи, проделывает то же самое со второй. Делает это с легкостью, без угрызения совести, ловя на себе наполненный ужасом взгляд. Он усмехнулся, но дал слабину и получил в свою сторону удар. — Вы сами захотели той же участи, что настигла остальных. Корвус поднимается и снова хватает за шею. — Наша фамилия теперь будет принадлежать кому-то, кто гораздо сильнее и могущественнее. Связки рвутся вместе со спинным мозгом, жертва пытается напрячь шею, но блондин делает вращательное движение с нечеловеческой силой, а потом садится на пол и тяжело дышит, рассматривая труп. — Отец, вы бы величались мной. Он смотрит на тело с улыбкой, с какой-то гордостью, как будто он только что завершил какую-то важную работу, картину, книгу. Потом выставляет перед собой, рассматривая покрытые кровью ладони с длинными когтями, которые выросли так же быстро, как и клыки; смотрит на луну посреди неба в окно, она не садится, но все уже закончено, и в поместье нет ни одной живой души. Кладет руки на лицо и улыбается шире, вздыхая. Лицо мертвого отца выглядит как зеркало, на этот раз уже показывающее отражение; все, что отличало Корвуса – заостренные уши, клыки, и алые, почти как кровь, глаза.

__________________

Блондин прикрывает глаза и делает глоток вина, смачивая горло после длинного рассказа, потом из-под ресниц поглядывает на девушку. — Не смотри на меня так, будто в свои первые моменты после смерти сама могла контролировать себя, — переводит взгляд на бокал, стоящий рядом с ней; на краю оставлен след от помады, но не видно, чтобы она выпила столько же, сколько он. – Надеюсь, ты не хочешь дождаться, когда я напьюсь, и убить меня в нетрезвом состоянии? — Нет, я.. – задумчиво смотрит в сторону и берет бокал в руки, обдумывая все только что услышанное. – Я действительно не горю желанием убивать тебя. В смысле... ты убедил. — тоже выпивает, потом переводит взгляд на него. — Ты работал над этим, ты не был чьей-то случайной жертвой. Блондин улыбается, прикрывает глаза, закидывая ногу на ногу, и спрашивает: — Можем ли мы оставить все разногласия в прошлой жизни и общаться, как раньше?