кривые зеркала

Кто-то кого-то провожает в долгую поездку через электрички, поезда и самолёты, а кто-то кого-то, напротив, ожидает после непосильной разлуки. Кто-то кому-то читает сказки, новостные статьи и всякие популярные шутки, а кто-то кому-то приносит кофе, ароматные пряности или вовсе небольшие спонтанные подарки. Кто-то с кем-то играет в компьютерные игры, смотрит вечерние телепередачи и делится всем пережитым после тяжёлого рабочего дня, а кто-то с кем-то просто смеётся, плачет или же неохотно ссорится. Кто-то кого-то любит, невзирая ни на какие невзгоды, и получает то же взамен — с полной отдачей и неподдельной искренностью. Джемин за подобных людей, конечно же, радуется. Он часто наблюдает за чужим по-разному проявляемым счастьем и понимает, что если всё это по-прежнему существует, значит, в мире, в котором так много ужасных вещей — убийств, запретов и закона «на одну семью — один ребёнок», нарушение которого карается казнью, всё ещё можно жить. Где-то нет одиночества и есть тепло — то, чего ему так сильно иногда не хватает. Через год Джемину стукнет уже двадцать три — он практически полностью окунулся во взрослую жизнь, но его до сих пор терзает острое желание свершения чуда. Ему так хочется изменить свою жизнь лишь по одному простому щелчку, чтобы бац — и он в окружении хороших друзей, любимого человека, родителей и брата, бац — и никакой боли нет. Порой Джемин, наверное, слишком наивен, однако он верит, что в любой вселенной однажды случается переломный момент, нечто, что вносит какие-то определённые перемены: нечаянное слово, необдуманный поступок или даже целый случайный человек. — Я могу? — интересуется вежливо Джемин у пока ещё незнакомого парня, одного из своих новых однокурсников, торопливо отодвигает стул от края стола и после чужого краткого кивка усаживается на единственное свободное место в кабинете. Достаёт свои вещи из сумки, вслушивается в монотонное повествование преподавателя, рассказывающего о том, что ожидает их в этом учебном году, и в какой-то момент, неосознанно увлекаясь происходящим за окном, пропускает слишком многое из всего сказанного. — Тебе надо вписать своё имя и возраст, — внезапно проговаривает тихим голосом рядом сидящий парень и возвращает Джемина в реальность. Последний сразу же нелепо начинает хлопать глазами, опускает беглый взгляд на протянутый ему листок и утыкается в «Ли Джено», написанное аккуратным почерком. После — Джемин хватается за свою шариковую чёрную ручку, бегло вписывает уже собственные имя, фамилию и возраст и передаёт данную эстафету следующему человеку — соседке по правую сторону. — На Джемин, — тихо произносит он и поворачивает голову к Джено, тут же срывающемуся на недоумевающий взгляд. — Меня зовут Джемин. Я просто подумал, что это будет нечестно, если только я буду знать твоё имя, — добавляет он с вежливо-приподнятыми уголками губ и впоследствии получает лишь нерешительное «приятно познакомиться» и ответную почти что физически тёплую улыбку. Приятно, к своему удивлению, оказывается также и для Джемина: после утренних пар он приглашает Джено вместе пообедать в столовой и, желая завести на новом месте хоть какого-нибудь хорошего знакомого, заваливает беднягу множеством любопытных и не всегда скромных вопросов. Благо, тот вежливо поддерживает беседу и даже делится различными случайными фактами: что любит кофе, не ест острое и медленно всё прожёвывает; что живёт в столице с самого рождения, снимает небольшую студию на окраине, как и сам Джемин, и учится на педагогическом, потому что ему действительно нравится работать с детьми — учить их, передавать им свои знания и— — Ставить на путь истинный, — в заключении с хриплым смешком добавляет Джено, кажется, не зная, как ещё объяснить своё стремление стать учителем средней или старшей школы. — На математический, ага, — тут же подхватывает парень, допивая содержимое своего стакана, и только сейчас, замечая чужую улыбку, понимает, насколько ему оказывается легко и уютно говорить с этим человеком. — Надеюсь, я тебя ещё не достал. — Нет, что ты. Всё хорошо. — Ты, кстати, тоже из новеньких? — немного неожиданно интересуется он по двум причинам: место рядом с Джено было единственным свободным, и обедает тот не с какими-то своими друзьями, а именно с ним; и сразу же себя одёргивает. — А, стоп, нет. Ты же местный, получается. — Да. Но в этом году немало новых людей, так что ты такой не один, — Джено его, кажется, пытается утешить. — Ты откуда к нам, кстати? — Вообще из Новой Зеландии, но в детстве мне пришлось переехать в Пусан к своей бабушке. Долгая, в общем, история. — Вот как, — Джено затихает, не находя, чем поинтересоваться у нового знакомого ещё, и потому возвращает всё своё внимание обратно к десерту. Чуть больше пары минут никто из них так и не решается нарушить образовавшееся молчание — они лишь неловко периодически сталкиваются своими взглядами и тут же срываются на последующие краткие улыбки до тех пор, пока Джемин в конце концов не расправляется с трапезой. — Куда убрать поднос? — Туда, — Джено указывает в определённую сторону, сам так же заканчивая, и поднимается с места. — Я покажу. — Спасибо, — Джемин в который раз приподнимает уголки своих губ. — Не против, кстати, показать мне немного и университет? Если тебе, конечно, не сложно. Не хочу показаться обузой, но… — Всё нормально. Для тебя моя экскурсия будет даже бесплатной. — Какая щедрость, — теперь он срывается уже на смешок. По итогу, первый учебный день благодаря Джено выходит лучше, чем изначально ожидалось: тот охотно показывает ему различные места, даёт какие-то спонтанные советы и даже делится забавной историей, как на первом курсе перепутал туалеты и нарвался на недовольство со стороны нескольких дам; после — они погружаются во всякие математические причуды, в шесть вечера покидают университетский кампус и добираются вместе до метро. Ехать им оказывается в противоположные стороны, потому на этом они на сегодня прощаются, желая друг другу хорошего вечера, и только напоследок, оборачиваясь, Джемин выкрикивает неожиданное «спасибо», на что Джено по-солнечному улыбается. Губами и чертовски очаровательно своими глазами. Возвращаясь домой, он ещё немного прокручивает в голове всё случившееся за день и хмурится, когда в его груди внезапно щемит от осознания, что ни с кем ему этим не поделиться; прошлое снова сжимает его за горло и перехватывает дыхание. За тринадцать лет после произошедшей трагедии боль по-прежнему не притупляется — чёртовы воспоминания не позволяют забыть. Он вроде бы пытается жить дальше, чему-то радуется и движется только вперёд, но всё равно будто бы тащит за собой могилу. Время, пожалуй, всё-таки ни черта не помогает и не лечит, но хотя бы быстро летит. Последующий месяц проходит практически незаметно: Джемин с лёгкостью впитывает весь учебный материал, иногда что-то даже объясняя Джено, с которым, к своему удивлению, он с лёгкостью сближается (тот просто тоже оказывается почему-то одиноким), знакомится также и с городом, вечерами прогуливаясь по шумному центру, и постепенно копит недосып. — Выглядишь не очень, — заявляет как-то Джено, встречая друга в коридоре перед первой парой. — Всё хорошо? — Ужасно хочу спать, — честно признаётся Джемин, отчаянно вздыхая, и для наглядности наваливается на старшего, ощутимо на том повисая. — Я устал так рано вставать каждый день. — Понимаю, — Джено в поддержку хлопает парня по спине. — Стоп, — тот резко от него отстраняется и хватает теперь уже за плечи. — У меня внезапно появилась идея. — Какая? — А, что, если мы вместе снимем какую-нибудь студию в центре? — Джемин воодушевлённо стирает с лица практически всю усталость и чуть крепче сжимает чужие плечи. — Ты, ведь, тоже далеко живёшь. А тут мы оба окажемся в выигрыше. — Не думаю, что это хорошая идея. — Почему? Вдвоём будет и веселее, и дешевле. Ты только представь: спать утром до полвосьмого утра… Ах-хх, — мечтательно потягивает он. — Мы всё ещё мало друг о друге знаем, — не сдаётся, тем не менее, Джено. — Не боишься, что задушу тебя во сне? — Ну хоть отосплюсь наконец-то, и на пары больше не нужно будет ходить, — со смешком подхватывает Джемин. — Нет, серьёзно. Тебя это разве не привлекает? — Звучит, конечно, заманчиво, но я не могу. Извини. — Почему? — Не умею готовить? — неуверенно и даже как-то вопросительно оправдывается Ли. — Ты серьёзно? — Слушай, не могу я и всё. — Дело во мне? — Да нет же! Просто… я такого не планировал? Мне комфортно и так. — Но может же быть лучше, — Джемин всё ещё не может отстать. — Ну Дже-еено. — Нет. — Ну, пожа-аалуйста. — Джемин, отстань! — тот резко повышает голос и сердито хмурится. — Окей, — в ответ парень мгновенно отстраняется, резко теряя запал и на деле всё-таки понимая, что слишком далеко зашёл со своей настойчивостью. — Как скажешь. На этом самом их спор вроде бы заканчивается и не несёт за собой ничего серьёзного и страшного, однако на лице Джено читается невольное чувство вины, а Джемин, в свою очередь, весь день ведёт себя с ним немного отстранённо. Так же улыбается на чужие шутки, так же остроумно что-то комментирует, так же о чём-то рассказывает, но, тем не менее, всё равно остаётся будто сам не свой (впрочем, Джено, быть может, просто так кажется). Так или иначе, день постепенно сменяется вечером, и они вместе добираются до метро, обсуждая всю дорогу последнюю пару и, в частности, функциональный анализ — предложенный их преподавателем метод решения различных упражнений по данной тематике приходится им обоим не по вкусу. — Ученикам будет сложно понять, если всё преподносить именно так, — задумчиво подмечает Джемин. — Уже предвкушаю, что если мне такое попадётся на стажировке, то все начнут ворчать, что математика им всё равно не пригодится и бла-бла-бла. — Меня это даже немного пугает, — честно признаётся Джено. — В принципе, страшно столкнуться с какой-нибудь ситуацией, где я растеряюсь и не найду, что ответить. — Просто улыбайся им, — на полном серьёзе советует Джемин. — В смысле? — У тебя красивая улыбка, — он усмехается, замечая на чужом лице мимолётное растерянное смущение. — Им понравится. — Да ну тебя, — Джено, тем не менее, воспринимает это как шутку и несильно ударяет друга в плечо. — Я вообще-то тебе тут— — Эй, смотри. Что там? — Джемин его резко перебивает, замечая рядом со входом метро большое столпотворение, а после также и несколько машин правоохранительных органов. В грудной клетке тут же начинает биться тревога, и он мгновенно срывается с места. Добегает до толпы, ловко пробирается сквозь неё, чтобы увидеть, что происходит, и замирает, когда перед глазами возникает вся картина: двое мужчин, одетых полностью в чёрное, пытаются отцепить от женщины детей, бьют её дубинкой по спине, заставляя перекрикивать плачь двух напуганных девочек, и всё-таки добиваются своего — насильно забирают обеих дочерей, надевают на несчастную мать наручники и уводят её в одну из громоздких машин. Всё происходит настолько быстро, что Джемин и не замечает, как на его лице застывает ужас, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Мама… — практически неслышно, дрожащим голосом выдавливает он из себя и немного трезвеет, когда Джено, неожиданно оказавшийся рядом, хватает его за ладонь и крепко ту сжимает. В тот же миг Джемин переводит на него потерянный взгляд, по-прежнему не решаясь моргнуть — в его глазах накопилась невольная влага, и содрогается от душащих воспоминаний и чувства вины. Джено в то же время совсем не теряется. Свободной рукой он тянется к чужому лицу, подушечкой большого пальца заботливо стирает тонкую солёную дорожку и тянет за собой подальше от толпы, не задавая лишних вопросов. Джемин же послушно следует за ним. Позволяет отвести себя к ближайшей скамейке, берёт вежливо протянутую бутылку воды, по-прежнему не отпуская второй ладонью чужую, и совершает пару глотков, немного отходя от состояния шока. — Это ужасный закон, — чужой голос звучит в его голове словно шум, но тот его всё-таки успокаивает. — Бесчеловечно так поступать. — А им плевать, — хрипло произносит Джемин и ощущает теперь уже злость. — Перенаселение планеты для них первостепенная проблема. И я знаю, что в этом есть смысл, и закон — есть закон, но… Джено ощутимее сжимает его руку, замечая, как он начинает снова дрожать. — Когда-то у меня был брат, — внезапно признаётся Джемин, наблюдая, как столпотворение начинает постепенно рассасываться, а правоохранительные органы, эти конченные ублюдки, наконец уезжают. — Донхёк был старше меня на десять минут, поэтому именно его выбрали «официальным» сыном нашей семьи. Из-за этого в течение девяти лет я рос в четырёх стенах, пока у Донхёка была нормальная жизнь, — он опускает взгляд к ногам и тяжело вздыхает. — День ото дня во мне копилась обида. На него, на родителей и в целом на весь грёбанный мир. В девять лет ты ещё не думаешь о последствиях и поступаешь только так, как тебе хочется. Например, сбегаешь из дома, чтобы поиграть с другими мальчишками со двора, а их родители вызывают полицию, потому что им непонятно — кто ты такой. Джемин горько усмехается. Он набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить свой спонтанный рассказ, и только сейчас замечает, как его пальцы переплетаются с чужими — это почему-то дарит ему необходимую почву под ногами. — Дальше, в принципе, понятно, что произошло: нас забрали, родителей избили прежде, чем тоже куда-то увезти, и былая жизнь на этом закончилась. За желание погулять на улице, как нормальный ребёнок, в один миг я лишился семьи, — он мгновенно сжимает зубами губы и несколько секунд пытается перетерпеть нахлынувшую бурю внутри. После — всё же успокаивается. — Потом меня разделили и с Донхёком. Я не знаю, куда его отправили, но помню, как какая-то мерзкая тётка сказала мне, что я счастливчик: через несколько дней за мной прилетела бабушка, которую я тогда ещё впервые увидел, и забрала меня сюда, в Южную Корею. — Мне… — происходит тяжёлый вздох, — и Джемин резко отрывается от размышлений. Поворачивает голову в сторону Джено, замечает ужасную растерянность в чужих глазах и на миг немного теряется и сам. — Мне так жаль. Снова шумный вздох — и Джемин почему-то срывается уже на невольную лёгкую улыбку. — Эй, ты чего, — в конце концов он расцепляет их пальцы, тянет старшего на себя и обвивает чужое тело руками, крепко прижимая к себе. Гладит по спине, произносит тихое «со мной всё в порядке» и думает, что, наверное, Джено просто разделяет его боль на двоих. — Это… ужасно, — сдавлено проговаривает тот. — Теперь ты знаешь обо мне гораздо больше, — решает сменить тему Джемин, на самом деле несколько жалея, что сорвался и обо всём вот так вот рассказал. — Так что, может, всё-таки съедемся? — Ты дурак, — ворчит Джено ему в плечо и отстраняется. — А ты упрямый осёл, — Джемин окончательно сводит всё в шутливое и более уютное русло и поднимается со скамьи. — Хочешь где-нибудь перекусить? Я бы, например, не отказался от пиццы. — Так и быть, — с наигранным снисхождением соглашается парень и, к счастью, ни видом, ни лишними вопросами больше не затрагивает чужое прошлое. — Только, чур, не острую. — Я помню. Между последующими взаимными улыбками возникает, кажется, что-то ещё.