Сказка на ночь

      Это около одиннадцати часов вечера, когда Чонин ложится спать ночью. После долгого дня танцевальной практики с мемберами и совсем недавней индивидуальной тренировки с тренером по вокалу, у Чонина болят мышцы и горло. Когда он лежит в постели в большом свитере и пижаме, всё, что он хочет - пасть жертвой сна.       Но он не может. Он беспокойный. Дверь его комнаты приоткрыта, и свет льётся из гостиной снаружи. В общежитии уже тихо, потому что остальные мемберы также вернулись в свои комнаты спать, но оттуда, где лежит Чонин, он мог видеть одинокую фигуру, сидящую в общей зоне снаружи.       Чонин наблюдает, как даже этой поздней ночью, спустя несколько часов после ужина, когда единственное разумное решение - отдохнуть, Чан все еще напряженно смотрит на экран своего ноутбука, синий свет омывает его лицо. Он так сосредоточен, что, прикрыв уши большими наушниками, вероятно работает над их песнями. Это происходит не в первый раз, особенно когда они готовятся к камбэку, Чан не спал так долго, сколько мог, втискивая в свою рутину как можно больше работы, насколько это возможно, поскольку приближающийся крайний срок становится все ближе и ближе.       В действительности, дело не в Чонине. Конечно, он скучает по сну и объятиям с Чаном — по комфорту его тела рядом с телом Чонина, когда они спят, по его теплу. И Чонин, конечно, понимает, что у Чана есть обязанности. На самом деле, он понимает, что Чан любит свою работу — он не остановится, пока не будет удовлетворен тем, над чем он работает. Это то, что он больше всего ценит в Чане, что заставляет его грудь расцветать гордостью, когда он думает о старшем.       Но это не обходится без затрат.       В прошлом Чан не так хорошо умел скрывать свою усталость. Все мемберы знают, но никогда не говорят о том, как Чан использовал каждую возможность вздремнуть в раздевалке, пока они ждут своей очереди на выступление, как он отлынивает от танцевальной практики, когда ему приходится работать над продюсированием, и самое заметное из всего — кровотечение из носа. Желудок Чонина сжимается при воспоминании об этом — как Чан был настолько измучен, что чуть не упал в обморок во время рабочего дня, и насколько беспомощным был Чонин, что в то время он ничего не мог сделать, кроме как наблюдать, как Чан впадает в этот нездоровый образ жизни и только в состоянии чтобы помочь ему, когда он уже заболел.       К счастью, через некоторое время Чан выздоровел. Но теперь Чонин не может вспомнить, когда это снова началось. Если бы вы не присматривались повнимательнее, то не смогли бы сказать, что с Чаном что-то не так. Он выполняет все свои обязанности — как лидер, продюсер, исполнитель и все, что между ними, — без компромиссов и без малейшего промаха.       Но Чонин может сказать. Это та смутная аура рассеянности, которую испытывает Чан последние несколько недель — как возникает небольшая задержка в ответе, когда кто-то звонит ему, или как его фасад дрогнет на секунду, выдавая его истощение. Каким-то образом эти неуловимые признаки тревожат Чонина еще больше. Если это не очевидная физическая травма, то это могло быть постепенное ухудшение самочувствия Чана, думал Чонин, когда он особенно подвержен катастрофизации.       Не говоря уже о том, что это только начало. Их графики станут еще более безумными, когда альбом выйдет; одно выступление за другим в дополнение к различным выступлениям. В то врем как они получат много удовольствия и сделают много прекрасных воспоминаний вместе, это невозможно, если Чан не в лучшем состоянии. Вы действительно можете винить Чонина в том, что он так волновался?       Наконец, Чонин встает с кровати. Он, пошатываясь, идет в гостиную, скользя ногами в носках по обшитому деревянными панелями полу. Движение слышно, но Чан не отрывает взгляда от экрана своего компьютера, так как он все еще в наушниках. Старший смотрит на Чонина только тогда, когда Чонин стоит прямо рядом с ним, и он обхватывает рукой сгиб локтя Чана. Ясно, что Чонину есть что сказать — это побуждает Чана посмотреть на него, когда он снимает наушники и надевает их себе на шею. После долгого дня и такой поздней ночи, когда вокруг нет других людей, ради которых Чан мог бы поддерживать свой вид, усталость так очевидна в его мрачных глазах.       Чонин прикусывает внутреннюю сторону щеки, собираясь с духом, чтобы заговорить. Честно говоря, это не первая ночь на неделе, когда Чонин пытается это сделать. — Хён. Пошли со мной в постель, — именно тогда Чонин понимает, что он никогда не объяснял причину этой просьбы, делая вид, что это просто детская просьба об объятиях, или чтобы ему не приходилось спать одному по ночам.       Поэтому Чан отвечает ему искренне, но предсказуемо: — Я присоединюсь к тебе позже, хорошо, малыш? Не жди меня.       И, честно говоря, Чан всегда выполняет это обещание. Однако, когда он говорит "Я присоединюсь к тебе позже", он имеет в виду, что он ляжет в постель за два часа до их пробуждения. Хотя да, ему действительно удается украсть несколько объятий, он просто едва ли спит. Даже тогда он все равно просыпается раньше Чонина, что заставляет его спать менее двух часов каждую ночь.       Обычно в этот момент разговора Чонин признавал свое поражение, не настаивая на своем дальше, и отступает обратно в свою комнату. Но сегодня вечером Чонин отказывается больше быть соучастником этого. Прежде чем Чан снова надевает наушники, Чонин останавливает его, слегка надавливая на то место, где он держит Чана за руку, обращая внимание на то, что он хочет что-то сказать. Конечно же, Чан снова смотрит на него. — Ты не слушаешь меня, хён, — выпаливает Чонин. Он быстро отводит глаза, пристыженный, потому что понимает, что у него вспышка гнева. — Я.. я действительно волнуюсь за тебя, хён. Ты почти не спал на этой неделе. Одного или двух часов за ночь недостаточно. Даже если это только на сегодня, не мог бы ты, пожалуйста, выспаться как следует?       На самом деле, Чонин не хочет плакать, но эмоции неизбежно выплескиваются наружу, как это бывает, когда ты так долго держишь их в себе. Мгновение он просто стоит там, горячие слезы катятся по его щекам, пока он изо всех сил пытается контролировать свое дыхание. Чонин резко вдыхает, прежде чем закончить то, что он пытается сказать. — Ты можешь снова работать завтра утром, хен. Просто.... Пожалуйста, я волнуюсь за тебя.       Щеки Чонина горят — от смущения из-за вспышки гнева или просто из-за того, что он плачет, он не может сказать. Он вытирает глаза рукавами свитера, и когда он, наконец, снова смотрит на Чана, Чан смотрит на него глазами, полными беспокойства. Через мгновение Чан выдыхает. — Хорошо, — затем он встает лицом к лицу с Чонином, когда его рука поднимается к затылку Чонина. Он гладит его волосы так нежно, что слезы снова наворачиваются на глаза Чонина. — Хорошо, малыш. Я умоюсь, а потом присоединюсь к тебе. Как это звучит?       Чонин кивает, по-прежнему пряча большую часть лица рукавами. Вернувшись в свою комнату, Чонин, не дожидаясь, пока Чан войдет внутрь, снова ложится в постель. На этот раз он лежит на боку на одном конце кровати, спиной к двери, потому что не хочет, чтобы Чан снова видел его в таком состоянии. Он не двигается, когда слышит, как Чан входит в комнату и выключает свет. В комнате кромешная тьма, когда Чан проскальзывает в кровать, обнимает Чонина сзади, плотно прижимая руки к его животу. Его грудь прижата к спине Чонина, нос утыкается в его затылок.       С такой близости Чонин чувствует ванильный аромат лосьона для тела Чана. Странно, что он был так взволнован и напряжен из-за него, но именно Чан может утешить его и рассеять его тревоги. Инстинктивно Чонин кладет руки поверх рук Чана, которые прижаты к его животу, нежно сжимая их в своих. — Эй, — шепчет Чан ему на ухо, — Прости, что заставил тебя волноваться, Инни.       Чонин не знает, чего он ждёт, но он не ожидает таких извинений от Чана. Это заставляет его понять, что это первый раз, когда Чонин плакал из-за него. Все остальные разы, когда Чан видел, как Чонин плачет, или утешал его потом, это всегда было из-за чего-то внешнего — стресса, давления. Но теперь это из-за самого Чана.       Но проблема не в том, как поведение Чана влияет непосредственно на самого Чонина. Но как это влияет на него самого. И Чонин беспокоится за него из-за этого. — Проблема не в этом, Хён, — Чонин вздрагивает, горло все еще болит от плача, хотя напряжение в его теле значительно уменьшилось. — Я знаю, я знаю, — Чонин чувствует вздох Чана у себя на затылке. — Мне нужно лучше заботиться о себе. Я пытаюсь, и я буду стараться еще больше, хорошо? — Чан переходит в полусидячее положение, приподнимаясь на локте, чтобы лучше видеть Чонина. — Спасибо, что думаешь обо мне и заботишься обо мне, мой малыш, — он наклоняется и начинает осыпать поцелуями щеку Чонина.       Тепло разливается в груди Чонина от искренности слов Чана и нежности его жеста. Несмотря на то, что слезы все еще сохнут на его щеках, он не может сдержать улыбку, которая расцветает на его лице из-за действий Чана — всегда такой хихикающий и податливый под прикосновениями Чана. Чувствуя, что разум Чонина сейчас в лучшем состоянии, Чан дразнит: “Теперь ты позволишь мне увидеть тебя, детка?”       Очевидно, Чан знает, что Чонин намеренно прячется от него. Чонин хмыкает, но, видя, что Чан понял, что он пытается сказать, смягчается. Он поворачивается всем телом лицом к Чану, прижимается щекой к его широкой груди и обнимает старшего за талию. Большие ладони Чана поднимаются, чтобы обхватить щеки Чонина. — Так беспокоишься обо мне, что плачешь, — воркует Чан, вытирая большими пальцами оставшиеся слезы на лице Чонина. — Ты слишком милый, Инни.       Чонин не может видеть, потому что в комнате темно, но он точно знает, что у Чана то яркое, дерзкое выражение лица, которое он всегда делает, когда дразнит Чонина. Чан получает слишком много радости, дразня своего парня, для его же блага. Чонин характерно скулит. Он мотает головой в сторону от прикосновения Чана, чтобы спрятать лицо в изгибе его шеи. — Кто сказал что-нибудь о заботе о тебе?       Чан смеется от всего сердца. — Хорошо, хорошо. Как скажешь, — когда смех стихает, он вздыхает, больше от удовольствия, чем от чего-либо еще. Он обхватывает руками тело Чонина, чтобы крепче прижать младшего к себе. — Я и забыл, как это хорошо. Правда, детка, спасибо тебе. Просто иногда я слишком погружаюсь в работу. Ты ведь знаешь это, верно?       Чонин почти смеется над тем, насколько это очевидно. — Конечно, я знаю, хён, — отвечает он полусаркастически, приглушенным голосом, когда его губы прижимаются к шее Чана.       Чан вытягивает шею, чтобы поцеловать Чонина в лоб. Этот жест наполняет Чонина такой нежностью. Поцелуй в лоб — не поцелуй в губы или шею — в этом есть что-то такое, что означает чистую, неподдельную любовь. — Давай спать. Спокойной ночи, малыш. Я люблю тебя.       Только Чан может использовать эти слова так небрежно, и каким-то образом их значение не уменьшается, несмотря на частоту, с которой Чан их произносит. Чонину напоминают, что Чан первым делом скажет это утром, когда они проснутся — обычно после доброго утра, малыш, — как он всегда делал, когда придерживался полунормального режима сна.       Сердце Чонина переполняется мыслью о том, что, по крайней мере, завтра он не проснется в пустой постели; вместо этого его встретит вид Чана с растрепанными волосами во всей его утренней уязвимости. — Ночи. Я тоже тебя люблю, Чанни-хён.       Чонин никогда еще не был так благодарен за хороший ночной сон.