Идеал одержимого

      Ревность отдаёт полынью на кончике языка.       — Сними кольцо, Том, — раздражённо просит Гарри, когда с глухим ударом за ними закрывается дверь, обрубив последний выход.       Поттер следит за тем, как Реддл молча исполняет приказ. Ранее, когда они ещё обучались вместе в Хогвартсе, за такой тон Гарри мог получить холодный и свирепый взгляд, тщательно полированный под доброжелательную и острую улыбку. Сейчас же на него направлен такой красноречиво безразличный взгляд, что Поттер сжимает кулаки с силой, лишь бы не подбежать и не врезать так, чтобы летели искры, так по-маггловски, чтобы у Тома от такого оскорбления вспыхнули глаза алым. Но Гарри не двигается и наблюдает, как другой мужчина скидывает с себя пиджак и аккуратно вешает на стул, будто находится на званном ужине, а не на измене. Гарри даже не знает, кем является жена Тома, да и знать, если честно, не хочет.       Реддл словно художник, для которого искусство — глубокое, чувственное, возвышенное, лишенное любых плебейских знаков, такое, что пробуждает в душах людей потаённые и богом забытые желания. Реддл — хищник, для которого любое другое существо — трамплин для достижения цели, не более. Тогда что же такой человек делает рядом с простым Гарри, у которого за плечами лишь звание аврора, старый дом на Гриммо и полуразрушенный сгоревший дом в Годриковой впадине, в который он боится лишний раз прийти, потому что воспоминания всё ещё живы и всё ещё преследуют его изо дня в день.       Когда на пятом курсе перед Хэллоуином ему сообщают, что его родители с Сириусом сгорели в том злосчастном доме, то его чуть не рвёт прямо за ужином.       — Родители — не самое важное,  — в тот вечер скупо выдаёт Том, так внезапно появившийся на астрономической башне, и засовывает руки в карманы мантии, чтобы согреть вечно ледяные конечности. До этого момента они не так часто общались, чтобы у Гарри имелось представление что из себя представляет префект школы, но одной единственной фразы хватает, чтобы взбесить Поттера, и он, повалив Реддла на пол, начинает неистово бить.       Тогда в первый раз их глаза сталкиваются друг с другом так близко и так пронзительно, словно они были старыми любовниками, что встретились после тошнотворной разлуки. Слишком правильно, когда Том по итогу подминает под себя Гарри и выставляет палочку перед его лицом, сдерживая себя и сжимая с силой челюсть так, что заостряются скулы, лишь бы не произнести смертельное проклятье. Слишком правильно пальцы Тома, высеченные из льдов Антарктики, сжимают шею Гарри в явной угрозе задушить.       Римус забирает Гарри под своё крыло, спасая его разбитое сердце, но самое страшное, что Люпин не осознаёт, что спасать нужно совсем от другого.       Интерес Тома — роза, которую оставляют на морозе: ухватишься и получишь раны то ли от обжигающего холода, то ли от острых, словно клинки, шипов. Но этого цветка хватает, и Гарри перенаправляет свою боль, злость и агрессию на одного единственного человека, который готов поглотить любое внимание, даже если оно завёрнуто в жгучую ненависть. И даже первогодка осведомлён, что ненависть — обратная сторона любви, чем Том и пользуется со всей алчностью, на которую способен.       Том словно Люцифер из маггловской Библии. Он величественный, бездушный и чертовски привлекательный, имеющий безмерную власть над всем живым, что сотворил бог, дьявол, творец или сотворила же сама магия. Он — пьянеющая зависимость, колдовство, что исходит от древних и тёмных проклятий, заставляющих чужие тела извиваться в агонии и молить о пощаде.       Первый их поцелуй становится ахиллесовой пятой — единственным незащищенным местом в сознании Гарри — который меняет ход истории так кардинально, что Поттеру остаётся только ухватиться за воротник Тома, чтобы не упасть. Реддл кутает его в свою мантию, пряча от проливного дождя, использует согревающие чары и горячие поцелуи. Он не останавливается на губах и переходит к шее, покусывая до зудящей кожи, просовывает ледяные пальцы под рубашку и очерчивает бока, позволив ветру заползти под одежду.       Такие люди, как Том, не дают пустых обещаний, в которых никогда не будет больно, он обещает вечные дожди и заморозки, что может быть в разы хуже, но Гарри соглашается, целуя в ответ.       В летние дни Том отвечает на письма, пропитывая их ароматом парфюма с нотками мускуса, который пьянит, а как только они прибывают в Хогвартс на шестой курс — Том зачитывает запрещённые заклинания наизусть и размышляет о тёмном магическом искусстве перед сном, словно читает сказки, чтобы Гарри заснул. Затем он мягко касается чужих волос и вдыхает аромат полуденного солнца.       Если Том — стужа, то Гарри — зной.       Они дополняют друг друга, как солнце дополняет луну, не дав ей обрушиться на землю безжалостным градом. Гарри — солнечный лев, храбрый и благородный, верный своим принципам и друзьям. Он — завершенная композиция, вобравшая в себя всё лучшее. Том — яркость путеводной звезды, пленительный и остроумный, искусный в переходе границ нравственности. Он — черта между возрождением и погибелью, любовью и ненавистью.       Также Гарри решительный и считает, что лучше держать злую гадюку у себя в аквариуме, чем дать ей волю. Но Том с этим не может согласиться, поэтому после окончания Хогвартса пропадает на несколько лет, не заботясь о чужих чувствах.       — Всё ещё сердишься? — интересуется Том, расстёгивая длинными пальцами одну пуговицу за другой на своей накрахмаленной рубашке.       Эмоциональная зависимость у Гарри, как удушающая змея, сжимается вокруг шеи.       — Всё ещё стесняешься своих чувств и бежишь от них? — в тон Реддлу интересуется Поттер, но ближе не подходит, боясь, что первым делом ударит паршивца как тогда, на пятом курсе.       В алых глазах пляшет тягучая ярость, и всего на мгновение пальцы Тома дёргаются, нарушая мерный ритм, но Гарри и этого хватает.       — Пропал на семь лет, не предупредив. До меня только доходили слухи от твоих верных псов, что ты слоняешься по миру в поисках древней магии, будто тебе и так мало величия.       — Отчасти так всё и было, — просто подтверждает Том, так же аккуратно снимая рубашку и вешая на стул. — Но стоит заметить, что это сейчас не особо важно, Гарри.       От такой наглости Поттер на секунду теряет дар речи, не веря. Он знает, что Реддл самоуверен, но чтобы настолько. Тома даже не останавливает факт, что он бросил Гарри на долгие семь лет, а потом аппарировал, как ни в чём не бывало, в дом на Гриммо, прямо в комнату Поттера, с кольцом на безымянном пальце и бесстрастным видом.       — Боюсь, что я не смогу, — так же спокойно произносит Гарри, совсем не ощущая этого спокойствия. — Нам могут помешать.       Том удивлённо приподнимает бровь.       Приглушённый свет в комнате не играет на руку Гарри, когда он всё же скользит взглядом по совершенному телу Реддла, очерчивая каждый мускул и выступ, но больше всего ему хочется развернуть Тома спиной и обвести пальцами каждый позвонок. Он всё ещё помнит каково это чувство.       — И кто же нам помешает? — с ноткой угрозы в голосе интересуется Реддл, не двигаясь с места.       Между ними наэлектризовывается пространство, искрит, и вот-вот грянет чудовищной грозой. Воздух становится тяжёлым, вынуждая дышать глубже, словно лёгкие опасаются впускать в себя столь много распалённого.       Гарри кивает на кольцо, которое спокойно лежит на дубовом столе. Том в ответ только хмурится, задумавшись, отчего между бровями пролегает глубокая морщинка. В своё время Поттер проводил по ней подушечками пальцем, разглаживал и целовал.       Гарри, как и многие люди с чувством самосохранения (хотя Рон скажет, что его у него нет), считает Тома опасным, видя, как люди, приближённые к его персоне, пресмыкаются перед ним и борются за внимание, ища любую возможность пасть ниц к его ногам и преподнести подношение, лишь бы быть ближе и греться в его морозном величии. Реддл умелый манипулятор, знающий какие нити нужно потянуть, чтобы за ним следовали. Но в этой игре возможно напороться на обратный эффект, чем Гарри и пользуется. Реддл манипулятор, спору нет, но он всё ещё не сведущ в вопросах чувств так, как Поттер, у него всё ещё нет ни единого козыря в рукаве, когда они говорят об эмоциях.       — Объясни, — приказывает Том.       Гарри не собирается упрощать ему жизнь.       — Скажи лучше, что бы ты делал, не ответь я взаимностью? Взял силой или же подлил бы Амортенцию?       — Ты мой, — незамедлительно отвечает Том, даже не дослушав вопрос до конца.       — Твой. — Со скорбным лицом подтверждает Гарри. Как бы ему не хотелось за эти долгие семь лет найти кого-то другого, он понимал, что никто не сможет заменить Реддла, потому что Том — это Том. — Но вопрос в другом.       — В чём же?       Том всё же начинает двигаться, плавно шагая в его, Гарри, сторону. Поттеру остаётся только отступать назад, пока его спина не упирается в твёрдую поверхность двери. Реддл всё ещё приближается, пугающе сузив глаза, и Гарри испытывает смесь восхищения, вожделения и всего щепотку первобытного животного страха.       — Не приближайся, — предупреждает он, выставив ладонь перед собой. Он не готов к последствиям, когда их кожа соприкоснётся друг с другом.       — Хочешь, чтобы я остановился? — мрачно интересуется Том, но шаг не сбавляет. Он прёт на Гарри, как лавина, резко сошедшая с самых острых пиков горы, он хватает его ладонь и припечатывает её над головой парня, а Поттер ощущает этот контакт, как тяжесть цепей на запястьях, что ранее ослабли, но сейчас замок захлопывается с новой силой.       Гарри тяжело дышать, когда Том стоит в считанных миллиметрах, когда его нос почти касается чужого. У Поттера возникает это чувство, которое возникало всегда только рядом с Реддлом, — чувство невозможности коснуться человека, стоящего совсем рядом, ибо ощущение, что перед ним плод его воображения, что-то нереальное в силу своей идеальности.       — Было бы неплохо, — всё же шепчет Поттер и набирается смелости на следующий вопрос: — А ты мой?       Том в ответ стремительно набрасывается к доступной и открытой шее, покусывая с такой силой, чтобы точно оставить следы. Реддл — змея, пускающая свой яд под кожу Гарри, у которого нет сил на сопротивление и избегание желанного. В ответ на провокацию Тома, Поттер сдавленно выдыхает, настолько тихо, что в тишине выдох звучит громче, чем похабный стон, звучит правдивее.       — Остановись. — Гарри пытается вернуть самообладание. Том не слышит, вгрызаясь сильнее: жестокие поцелуи оставят красные линии на коже. Гарри пытается оттолкнуть. Том прижимается сильнее. — Остановись!       Том тут же прекращает нападение и останавливается, обдувая горячим дыханием ухо Поттера, отчего тот покрывается лёгкими мурашками. Каким бы извергом и садистом ни именует себя Реддл, он всегда останавливается, стоит Гарри об этом попросить. Поттер даже успевает забыть о такой значительной вещи, когда с предельной аккуратностью кладёт свободную руку на напряжённую и обнажённую спину и начинает поглаживать, чувствуя, как мышцы под его ладонью расслабляются, а хватка на запястье больше не причиняет боль.       — Хватит, — просит Гарри и пытается оттолкнуть от себя Тома, но тот остаётся на месте. — Хватит, — повторяет он.       — Почему? — Реддл бормочет в самое ухо и с силой вбирает в себя аромат, оставшийся на волосах Гарри после душа. На мгновение у Поттера замирает сердце.       Том одержим, Гарри это знает.       Как знает и то, что Том Реддл — это прошлое, настоящее и будущее самого Гарри Поттера.       — Потому что ты не ответил на вопрос. — Предложение получается мягким, а ладонь на чужой спине движется всё так же успокаивающе. Иногда у Тома срывает крышу, но Гарри надеется, что тот хотя бы испытывает стыд или смущение после, что маловероятно, но Поттер не перестаёт думать об этом.       Всё же Реддл всегда останавливается.       Спустя тридцать шесть ударов сердца Тома, которые Гарри считает, всё ещё прижатый к чужому торсу, Реддл отстраняется и мягко отпускает запястье, выпуская из кандалов. Только Поттер не ощущает себя на свободе.       Том всё такой же бесстрастный и холодный, как и несколько минут ранее, рассматривает лицо напротив, что-то ища. Гарри осведомлён о странном и запутанном уме бывшего возлюбленного, но всё же не имеет ни малейшего представления, что тот может там искать, но это не мешает ему открыто смотреть в алые глаза. Он проводит рукой по чужому боку и перемещает ладонь на грудь, где спокойно и методично бьётся сердце Реддла.       — Если я отвечу, — медленно начинает формировать мысль Том. — То ты скажешь причину своего недовольства?       Гарри очень хочется рассмеяться, но он сдерживается.       — Я упрощу тебе задачу. Ты пропал на семь лет, Том. Семь лет.       — Я ушёл, чтобы исследовать магию.       — Ты ничего не сказал мне.       — Нет, не так, — возражает Том. — В нашу последнюю встречу я сказал, чтобы ты ждал меня.       Гарри поражённо открывает рот и застывает всем телом, не смея шевельнуться. Он так обескуражен, что находит следующие слова спустя очень и очень долгое количество времени:       — Ты сказал, чтобы я ждал тебя, — тупо повторяет за Томом Гарри. — Ты сказал это так, будто мы встретимся спустя несколько дней после выпуска, а не так, будто ты собираешься пропасть на семь лет!       — Недопонимание, — соглашается Том и кивает.       Гарри толкает расслабленного Реддла в грудь и выбирается из замкнутого пространства между ним и дверью. Он обвиняюще указывает пальцем на Тома, не переживая, что этот жест может выглядеть в глазах другого мужчины по-плебейски. Его сейчас, честно говоря, не волнует ничего, кроме собственного гнева, что колышет внутри.       — Ты идиот! — кричит он, чувствуя, как его тело потряхивает. — Ты идиот, Том Реддл, а не самый выдающийся волшебник этого времени. Ты оставил меня на семь грёбанных лет, не сказав и слова, не прислав и чёртового письма! Скажи мне, дорогой, это было так сложно сделать? Просто взять пергамент, чернила и написать несколько слов, к примеру: «Гарри, я отправился в путешествие, пожалуйста, не переживай, скоро вернусь. И извини меня, дурака, что не предупредил». Да хотя бы это, Том, хотя бы!       В Томе от этих слов не меняется ничего, кроме глаз. Гарри такое уже знает; он замечает эту дикую силу во взгляде, где ещё один короткий вдох, и ты будешь съеден, но Поттеру так плевать. Он тяжело вдыхает и выдыхает, стараясь контролировать свою злость и горечь, удержать её в самых глубинах обиженной души.       — Не молчи, — срывается шёпотом с его губ. — Раз ты вернулся, то скажи мне.       Гарри знает, что если разозлить Тома, то тому хватит одного взмаха руки и даже без палочки, чтобы загнать его в угол, прижать к стене и пустить первую кровь.       — Успокойся, Гарри, — миролюбиво начинает Реддл, нацепив на лицо улыбку. Гарри ему не верит. — Раз ты хочешь поговорить, то давай поговорим.       — Раз я хочу, — закипая, повторяет Поттер и опускает руку, выпрямляясь в полный рост. Если Том спокоен, то и Гарри засунет свою злость куда подальше. — А ты не хотел бы?       — Я хотел бы для начала поцеловать тебя, а потом уже разговаривать, — честно отвечает Реддл.       Каков святоша. Тому всегда становится мало, на одних поцелуях он не остановится.       — Где ты был? — Гарри нацепляет на лицо бесстрастную маску, замечая, как Реддл хмурится. Выкуси, думает Гарри.       — Путешествовал. Мы же уже говорили об этом.       — И что ты делал?       — Изучал магию, — послушно отвечает Том.       — Ясно. — Гарри указывает на дверь. — Выметайся.       Реддл — болезнь, от которой невозможно избавиться, он — это что-то подкожное, что-то, что заражает кровь и гонит по всему организму. Его прикосновение иногда сравнимы с круциатусом, что дребезжит кости.       — Нет, — сухо бросает Том и делает шаг по направлению к Гарри. Его ярость выдают только глаза, что готовы со свистом бросать кинжалы, и раздувающиеся крылья носа. — Я вернулся из-за тебя, Гарри, и не собираюсь уходить, потому что ты внезапно решил прогнать меня. Я из-за тебя воздержался от некоторых темнейших проклятий, потому что решил, что моя цельная душа будет тебе больше по вкусу, а ты смеешь говорить мне: «выметайся»? Я не писал письма, потому что бывал в таких дебрях, что не знал, где элементарно можно найти сову. И я не виноват, что ты сбегал от моих последователей, как только видел их на горизонте и не готов был слышать того, что они могли тебе рассказать.       Гарри старается разобраться в полутонах ненависти и любви, овладевших его существом, но никак не может разобраться в них, всё ещё во все глаза пялясь на Тома. Он не имеет представления о какой философии тот говорит, когда упоминает цельность души, но его, честно говоря, сейчас это не особо волнует. Маленькая колышущаяся надежда, словно почти потухший огонь на кончике спички, разгорается так, что заполняет всё нутро, так, что дым повалит отовсюду.       Том утверждает, что предупреждал о своём уходе, и это Гарри ему не прощает, но, к сожалению, понимает, как и иногда понимает мыслительные процессы в голове Реддла.       Можно ли ненавидеть и любить человека равносильно?       Том утверждает, что вернулся в Великобританию из-за него, из-за Гарри, и этого, к сожалению, хватает, чтобы поумерить пыл и злость.       — Ты всё ещё отвратителен, — проговаривает вслух Поттер, чтобы слова дошли до Реддла. Тот только кивает, принимая. Гарри прикрывает глаза, когда Том приближается достаточно, чтобы провести носом по скулам, затем очертить губами этот путь и поймать лёгкий выдох. Он кладёт пальцы на тыльную сторону шеи, отчего у Гарри выступает множество мурашек — Реддл сцеловывает их все до единой.       Возможно, Поттер пожалеет, но он всё ещё влюблён и всё ещё не видел Тома долгие семь лет.       Гарри приоткрывает рот, дыша через раз, чувствуя, что ещё мгновение, и задохнётся от переизбытка воодушевления и ярости.       — Это не значит «да», — шепчет он.       — Это и не значит «нет», — со знающим видом опровергает его Том и припадает к губам, скользя языком вдоль кромки зубов, и затем проникает в рот. В ответ Гарри подается навстречу, но его останавливает властная хватка, что сжимает поясницу и тянет на себя, вжимая бёдрами.       Том прокладывает дорожку из поцелуев от губ до ключиц, запускает пальцы под рубашку, каждым прикосновением выжигая своё имя на коже: буква за буквой. Он не торопится, методично расстёгивает пуговицы, будто наслаждается, вдыхая запах Гарри. Проводит губами ниже и ниже, спускаясь на колени, вслед за пальцами.       Самого Поттера ведёт так, что остаётся только вцепиться в обнажённые плечи и сжать посильнее, чтобы не столкнуться с полом в жёстком падении. Он стонет, роняет этот звук в тишине, где слышен только шелест одежды, как и роняет свои принципы с той астрономической башни.       Том властен. Он контролирует любой процесс в своей жизни, доводит его до оптимального решения, даже, когда дело касается секса. Он делает всё сам, завладев телом партнёра, он не даёт и намёка на то, что ослабит хватку. Гарри это знает и полностью отдаётся его рукам и губам.       Гарри вздрагивает, когда пальцы Тома нащупывают ширинку и с силой дёргают, чтобы растегнуть и просунуть руку, нащупав нижнее бельё и напряжённую плоть. Реддл стоит на коленях и уверенно склоняется, чтобы коснуться губами члена через ткань. Даже в такой коленопреклоненной позе — Том всё ещё контролирует ситуацию, всё ещё выглядит тем самым Люцифером, что пришёл за грешной душой.       И Гарри с удовольствием отдаст свою душу ему без остатка.       Том прихватывает нижнее бельё за край и оттягивает вниз, чтобы высвободить возбуждённый член. Становится невыносимо влажно и липко.       С безрассудством Гарри на ты, как с тайным любовником, старым другом или ненавистным врагом, как с тем, с кем он засыпает в одной постели после жарких войн. Отчасти он ощущает себя грешником, встречаясь с таким человеком, как Том, который не видит разницы между добром и злом, между моралью и безнравственностью.       Реддл поднимает внимательный и въедливый взгляд, сканируя каждый дюйм открывающейся для него картины: покрасневшая шея, приоткрытый рот и такой же выжидающий взгляд. Том ухмыляется и холодными пальцами размазывает выступающие капли по разгорячённой головке, ногтем задевая отверстие уретры. Гарри шипит сквозь сжатые зубы и чувствует, что у него прогибаются ноги от такого контраста. Реддл скользит рукой вдоль ствола вверх-вниз, изучая лицо Поттера, видимо, проверяя, как тот будет скулить от тех или иных действий.       Гарри хмыкает.       — Будто ты не знаешь, как лучше, — бормочет он.       Будто Том не изучал его вдоль и поперёк.       — Знаю.       Том языком касается головки и неспешно погружает всю длину в рот, наблюдая за сузившимися глазами Гарри, за его сжатыми губами и пристальным ответным взглядом. Реддл сжимает губы вокруг ствола, Поттер ощущает себя так, будто готов умереть. Его член дёргается и пульсирует, и Том начинает движения ртом, издавая пошлые звуки, когда головка выскальзывает изо рта.       Гарри пытается ухватится за что-нибудь помимо плеч Реддла и трогает его волосы, но Том тут же реагирует и сцепляет его руки вместе за спиной из-за чего прижимается носом к паху, сильнее сдавливая губами у самого основания. Поттер, не имея никакого контроля над ситуацией, остаётся только сжимать ладони в кулак, царапая кожу.       Гарри хочется обезумевши поддаться вперёд, но он знает правила игры и позволяет доставлять себе удовольствие так, как посчитает Том. Поттер ранее уже нарушал границы благоразумия Реддла и оказывался полностью связанный за непослушание, повторять сейчас не хочется.       Влажный язык Тома широкой дорожкой проходится от основания до уздечки, собирая и смакуя вкус. Гарри запрокидывает голову и сжимает глаза, лишь бы не видеть чужого лица; ему кажется, что он готов кончить только от одного его вида.       Том вбирает каждый раз всё глубже и глубже, Гарри же чувствует, как головка упирается в глотку, как у него теряется возможность дышать, как всё нутро разгорается от желаний. Он знает, что Реддла возбуждают его еле различимые стоны, вязкий ком из-за смазки, дающий понять, как Поттеру приятно из-за него, из-за Тома.       Реддла возбуждает чувство обладания кем-то другим. Он меняет угол, и Гарри пробирает дрожь от макушки до пяток. Том упивается и наслаждается полной властью.       Между ними разрастается нестерпимая жажда, она воспламеняет нутро, превращая их в один сплошной оголённый нерв. Гарри понимает, что на грани, как только Том слегка прикусывает головку, вызвав болезненный стон. Реддл продолжает стимулировать член Поттера, и тому хватает буквально несколько размашистых движений языком, чтобы излиться в чужой рот.       У Гарри прогибаются колени, но от падения его удерживают руки Тома, который успевает встать в полный рост и требовательно просунуть язык, заставив разомкнуть сухие губы. Гарри позволяет вылизывать себя так, как тому хочется. Он склоняет голову, меняя угол, отчего Реддл стонет и, наконец, сжимает чужие бёдра.       — Извини, — на грани слышимости доносится шепот, и Поттеру кажется, что, возможно, ему всё же это мерещится.       Когда Том ведёт Гарри к кровати, тот не сопротивляется, ощущая себя всё ещё так, будто готов сдохнуть.

***

      Гарри жмурится от слишком яркого света и засовывает голову под подушку, пытаясь спрятаться от назойливого солнца, что светит сквозь панорамные окна.       Его мысли медленно перетекают от одной к другой: нераскрытые дела и непойманные преступники, что промышляют тёмной магией, ужин с Роном и Гермионой, которые уже какой день на протяжении семи лет стараются поднять ему настроение и, возможно, познакомить с каким-нибудь молодым человеком, с которым: «можно развеяться и забыть прошлое», затем поздний ужин в Гриммо с Джинни, прилетевшей с очередного чемпионата по квиддичу; она-то не лезет в душу с любовными похождениями, а просто рассказывает забавные истории, пьёт с ним огневиски и крепко обнимает, когда видит, что Гарри рушится на части.       Поттер лениво тянется и ощупывает вторую часть кровати, которая, естественно, пустует. Мужчина каменеет всем телом и с силой сжимает простынь, чтобы не закричать, что есть мочи. Ночью он бесстыдно воровал мягкие взгляды Тома, потому что знал, что в них позже возникнет острая необходимость. Он желал набить ими все карманы, чтобы в такие дни, как этот, когда его бросали, он мог их достать и любоваться.       Чёртов Реддл.       Гарри кладёт руку на лицо и выпускает весь воздух, что задержал до этого. Он так напряжён, что сначала не замечает новой детали на своём теле, а именно вчерашнего кольца Тома, которое теперь украшает его безымянный палец. Поттер рассматривает небольшой кроваво-красный камень, вертя рукой так и сяк, замечая, как лучи играют отблесками на нём, роняя солнечных зайчиков на белоснежные простыни.       Гарри встаёт с кровати, накидывает на себя домашние штаны и спускается вниз по скрипучей деревянной лестнице. Он останавливается на середине, боясь ступить дальше, боясь, что не увидит того, кто вчера разбил его сердце и склеил вновь. Поттер сжимает перила и сглатывает ком в горле, всё же собираясь с силами, чтобы ступить вниз.       Первое, что он замечает — накрытый стол на завтрак, второе — как Том величественно восседает и уничтожает окурок, вычурно роняя пепел в пепельницу, и сжимает в руках утреннюю прессу. Его вьющаяся чёлка постоянно падает на лоб, прикрывая взор, и он раздражённо откидывает её назад. Он одет, как и вчера, безупречно: в рубашке навыпуск, классических брюках, только мантия висит аккуратно рядом на стуле.       — Ты здесь. — Нарушает тишину Гарри.       Том складывает газету пополам и кладёт на стол, направив всё внимание на сонного и взъерошенного Поттера.       — Ты проснулся. Позавтракаешь со мной?       Том смотрит как всегда — безукоризненно остро, подмечая любые детали.       — Ты здесь, — с нажимом повторяет Гарри, всё ещё не находя в себе сил, чтобы сделать шаг.       Том хмурится и последний раз затягивается сигаретой, окрашивая фильтр в кроваво-красный, как и камень в кольце, которое жжёт руку Гарри.       — Как видишь, — говорит Реддл и тушит окурок об пепельницу. — Восседаю во плоти.       Гарри знает, что Том не понимает, но всё же не может закрыть рот, поэтому следующие слова облегченно падают в пустоту между ними:       — Ты здесь.       Том рукой подзывает Поттера, который вынужденно делает несколько шагов вперёд, всё ещё пребывая в смятении от радости и обиды, спорящимися между собой где-то глубоко в нём.       — С тобой всё в порядке? — интересуется Реддл, как только Гарри подходит ближе.       — Не думаю, — честно отвечает Поттер, осторожно трогает выбившуюся прядь в волосах Тома и укладывает её обратно в идеальную причёску.       Реддл сужает глаза, сканируя мужчину напротив.       — Хорошо.       Гарри весело мотает головой. Ему почему-то хочется смеяться.       — Нет, не хорошо, Том.       — Сядь, — приказывает Реддл, указывая на соседний стул.       Гарри не слушается и вместо того, чтобы сесть, обходит Тома, чтобы встать позади него и положить руки тому на плечи, разминая их. Реддл никак не реагирует, только ждёт дальнейших действий. Гарри не заставляет себя долго ждать и зарывается пальцами в мягкие волосы и сжимает их, потянув, чтобы мужчина взглянул на него. Том подчиняется, и Гарри всматривается в глаза напротив и бесконечно тонет.       Той рукой, где находилось кольцо, Поттер очерчивает острые скулы Реддла, привлекая его внимание к вещице.       — Что это? — интересуется он.       — Кольцо, — спокойно замечает Том.       Гарри не очень смешно, но он всё равно улыбается.       — Чьё?       Том сардонически приподнимает бровь. Гарри думает, что сверху вниз смотреть на него — чертовски красиво, как и со всех ракурсов.       — Наверное, моё?       — И то правда. — Гарри кивает сам себе. Значит, не жена. — Ты слишком высокомерен, чтобы носить что-то, что покажет твою принадлежность к кому-то другому. — Он замолкает на время, обдумывая следующий вопрос. Том терпеливо ждёт. — Откуда оно у тебя?       — Долгие поиски дали результат, — туманно отвечает тот.       — Для чего оно? Почему оно у меня?       Том молчит. Гарри его не торопит, перебирая пряди и наслаждаясь его присутствием рядом. Он смотрит на камень, как и Реддл.       Спустя несколько минут безмолвной тишины Том берёт Поттера за руку и тянет на себя, чтобы усадить на колени. Гарри выполняет просьбу и закидывает руки на плечи мужчине, всё так же лениво трогая волосы и шею, отчего Реддл на секунду прикрывает глаза и слегка тянется по направлению к руке.       Гарри улыбается краешками губ.       — Ты скучал по мне? — интересуется Том, выводя узоры на оголённой спине Поттера. Тот задумывается, что сегодня они поменялись местами.       — Хочешь, чтобы я любезно погладил твоё эго? — сухо спрашивает Гарри.       — Порой бывает трудно самому его погладить, — сдержанно обращает внимание на такую деталь Том.       Из Гарри вырывается смешок.       — Не думаю, что тебе трудно это сделать.       — Да или нет? — возвращает Том тему.       — Да, — с тяжёлым выдохом произносит Гарри, не видя смысла во лжи.       Том кивает и поворачивает голову, чтобы оставить лёгкий поцелуй на покрасневшем запястье.       — Хочу, чтобы кольцо было с тобой, пока не придёт время.       — Время? — Настораживается Гарри. — Ты уйдёшь ещё раз куда-то?       Том качает головой, но заметив, что Поттер не расслабляется, добавляет:       — Нет.       Гарри ощущает, как охренительно невообразимо его сбивает облегчение, и только чужие руки держат на плаву, пока его накрывает. Совершенно всепоглощающее торжество, от которого медленно и верно сносит крышу.       — Обещаешь? — тут же спрашивает Гарри, задумчиво кусая губы. Он притягивает голову Тома к себе и кладёт подбородок тому на плечо, вдыхая морозную свежесть и мускат. Он почти осязаемо чувствует, как брови Реддла ползут вверх, но только прижимается сильнее.       — Я не люблю тебя, Гарри, если ты об этом. — Голос Тома прямо над ухом. Он немного севший, а слова оставляют лёгкое покалывание вдоль позвоночника хлеще, чем пальцы, выводящие круги. Поттер соврёт, сказав, что фраза не опускается в низ живота и не причиняет сиюминутную боль, пока следующие слова Реддла не проходятся бальзамом по всем открытым ранам: — Но в моём сердце ты занимаешь то место, которое не может занять никто другой.       И этого, вроде, достаточно, думает Гарри.       Ему достаточно, что Том будет целовать ночами его оголённые плечи и читать о вечном, о бессмертии.