Ссора

Алан шёл рядом с провожатым и разговаривал о чём-то. На гэльском. Дэвид заметил это сразу же — всегда, когда кто-то хотел заговорить, Алан просил изъяснять свои мысли на английском в присутствии Бэлфура, и, как Дэвид не пытался доказать ему, что это вовсе не обязательно, Стюарт всё равно продолжал заставлять всех так говорить. А сейчас он, видимо, не хочет, чтобы этот разговор услышали. В пустынных скалах раздавалось эхо от каждого слова, и, если бы это был английский, то хоть разговаривай шёпотом, всё равно слышно за милю. Диалог казался спокойным, но в какой-то момент Дэвид начал ясно понимать, что Алан начинает злиться. Состояние это было крайне ему свойственно по отношению ко всем, кроме самой персоны Бэлфура, и поэтому тот вскоре научился понимать, когда можно быть спокойным, а когда нужно сдерживать его обеими руками, чтобы Брек, не дай Бог, не сорвался с цепи. Такие частые припадки всегда вызывали какой-то непонятный испуг, даже учитывая то, что направлены они были не на него, и если когда-нибудь Дэвиду пришлось бы столкнуться с ними, то, наверное, долго бы он не протянул. Сейчас Бэлфур не испытывал ничего. Его не тянуло даже остановить Алана, чтоб тот ненароком не убил или не покалечил провожатого, что было весьма и весьма странно. Мысли уже переставали принадлежать этому миру, постепенно заставляя наплевать на происходящее вокруг. Каждый шаг отдавался лёгким звоном в голове, который медленно распространялся на всё тело, казавшееся сейчас лёгким, как пушинка. Алан отступил назад и повернулся к Дэвиду, пытаясь выдавить из своего сурового выражения лица подобие некой улыбки. — Дэвид, — голос прозвучал чуждо, как-то инородно, как пила, разрезающая лёд, — Не думаю, что нам, как друзьям, стоит вести себя так из-за мелкого происшествия. Да, я раскаиваюсь, ну и всё, а коль есть что на уме, то говори, не затягивая. На уме было что, а точнее что-то, которое всеми силами отказывалось принять более понятное положение и выглядело, как спутаный комок. Но Бэлфур знал, что он, безусловно, злится на Стюарта за всё случившееся, и хоть ситуация и не была настолько тяжёлой, чтобы злость эта держалась долго, но данное природой злопамятство не давало просто отпустить всё на ветер. — У меня? У меня ровным счётом ничего. На лице Алана смешивались разные эмоции, определить каждую из которых, пожалуй, было невозможно: грусть, смятение, нетипичная для него робость смешались в одно. — П-постой, — твёрдый до этого голос дрогнул, — но я же говорю, что виноват… — Конечно, — в этот момент Дэвид казался себе хладнокровным уродом, которому не впервой такое, и эта самая лёгкость подобного слова в его исполнении отвращала больше всего. — И я надеюсь, что вы заметили, что я вас не попрекнул, хотя, наверное, стоило бы. — Да, не попрекнул. Ты сделал хуже. Намного, — если слов могли резать, то именно это они сейчас и делали. — Ты ведь как-то помянул то, что мы можем разойтись? Так вперёд, скажешь снова? Вереска в обе стороны уйма, а напрашиваться мне всегда не особо нравилось. Алан продолжал резать. Нет, думать то можно многое, а вот поступить — совсем по-другому! — Алан Брек! — это было больше похоже на крик, чем на обычное восклицание. — Как вы могли подумать, что в такое тяжёлое время я просто покину вас? У вас нет права говорить так: само моё поведение опровергает ваши слова. Да, я уснул тогда от усталости, и нечего ставить мне это в вину… — А я и не ставил, — действительно, Стюарт ни слова не сказал о том случае. А сейчас Дэвид будто сам хочет, чтоб его обвиняли в этом, чтоб потом он мог ставить подобный поступок в вину уже Алану. Ужасно, Дэвид. — …но если не считать этот случай, то что я сделал такого, чтоб унижать меня, как собаку, говоря такие низости? Я не предавал друзей, и вы явно не тот, с кого я начну. За нами двоими стоит слишком многое, и если вы, быть может, забудете это, то я — никогда. — Я хочу сказать только одно, — он говорил тихо, вполголоса. — Я тебе обязан жизнью, а теперь ещё и деньгами, так постарайся не утяжелить эту ношу. Трогательно. До безумия трогательно, и Бэлфур это понимал. Но отступать уже не получалось. Он злился на него, на себя, да на весь мир, и это ожесточение разрасталось с каждой минутой. — Вы хотели знать, что я думаю? Так слушайте. Вы, как сами сказали, оказали мне весьма дурную услугу, заставив меня унижаться — за то я вам не сказал ничего, пока вы сами не завели этот разговор. А теперь вам не по нраву, что я не радуюсь! — голос снова сорвался на крик. — А может потребуете, чтобы упал на колени и благодарил? Думайте чаще о других, Алан Брек! Если б вы так и поступали, то, быть может, меньше бы говорили о себе, и, когда ваш друг даже не просит прощения от вас, обходили бы этот вопрос, а не ополчались бы. Вы сами сказали, что вина на вас, так и не надо напрашиваться на ссору. — Довольно, — это было больше похоже на шёпот. Воцарилось молчание, режущее по ушам. Боже, Дэвид, что же ты натворил? После этого просить прощение казалось ужасным поступком. Всё не то. Всё не так. Всё ужасно. Туманный остаток дня прошел быстро, и в утренних сумерках проводник подошёл к нему и тихо спросил: — А вам не было страшно говорить это ему в лицо? Бэлфур удивлённо посмотрел на него. — Не знаю, — быть может, ответ был странным, но зато честным. Провожатый с опаской покосился на фигуру Алана, стоявшего на берегу Лох-Ранноха. Они начали обсуждать путь, и мысли снова улетали куда-то вдаль. Дэвид, наверное, не смог бы сказать, сколько длился, но в конце концов он и Алан двинулись вперёд, оставляя провожатого позади. Было холодно и сыро. Алан, как казалось, был в смятении, и пару раз сбивался с пути. Он вдруг стал воплощением самой доброты, постоянно пытаясь помочь и, кажется, надеясь на то, что Дэвид наконец успокоится, и всё будет как раньше. Надеяться-то он может сколько угодно, только вот Бэлфур не собирается осуществлять чужие надежды. Он, безусловно, виноват, но Алан виноват ничуть не меньше. Помучайся хоть немного. Научись думать о своих поступках хоть немного больше. Да, Дэвид, наверное, ты тот еще ублюдок, раз думаешь о таком без зазрения совести. — Давай я понесу? — в который раз повторялось одно и то же. Ну же, скажи уже «хорошо», и всё будет в порядке. — У самого сил хватает, — ещё один гвоздь, вбитый в гроб их отношений. Наверное, появись ещё парочка и уже не будет хватать места. Твоих же рук дело. — Я больше не буду предлагать, — его голос повысился, — я не из терпеливых. — Заметно, — безусловно, это было едко, но вот зачем ты это сказал — тот ещё вопрос. Чего ты вообще ожидаешь после всего этого? Что всё чудесным образом наладится? Не наладится. Чудес не бывает. Алан долго молчал, видимо обдумывая что-то, а потом ухмыльнулся и чуть ли не радостно пошёл вперед. В чужих глазах опять заблестел привычный огонь, да и вообще всё говорило о том, что виноватым он себя больше не считает, а следовательно, таковым и не является. Потрясающе. На этом моменте гроб со всей дури кинули в яму и начали закапывать с бешенной скоростью. На третью ночь, в которую идти нужно было по западной окраине Бэлкиддера, явно похолодало. Дэвид неожиданно вспомнил те ужасные дни на острове, и подумал, что даже там было теплее, а возможно сейчас ему самому было настолько худо, что даже эти дни казались лучше. Он стоял на грани того, чтобы лечь и не вставать больше никогда. Стюарт насмехался, в чём, конечно же, немало виноват был сам Бэлфур. Попросить же прощения теперь он не мог совсем. Смерть вдруг встала перед глазами отнюдь не худшим выходом из этой ситуации, и представлять её стало каким-то невероятно приятным удовольствием. Вот умрёт, и что тогда скажешь, Алан? Наверное, сейчас было самое время, чтобы наконец-таки отпустить всё. Он назвал его вигом. — Мне всегда казалось, что колоть человека политическими убеждениями низко, Мистер Стюарт, и коли не моя твёрдая уверенность в этом, то я бы мог уязвить не хуже, чем вы, — Алан обернулся, и при свете звёзд на его лице была видна улыбка. Он затянул песню, одну из тех, что сочинялись о Престонпансе. Дэвиду пришла в голову одна весьма нелестная по отношению к Алану мысль. В день сражения был отнюдь не на «правой» стороне. — Вам захотелось напомнить о том, что вы биты с обеих сторон? — он резко остановился и медленно повернулся. — Мистер Бэлфур, — в чужом голосе звучал металл, — позволю вам напомнить немного о рамках приличия. Быть может, и был, но это вовсе не даёт вам право отзываться обо мне такими словами… — Да, были биты, и вигами, и Кемпбеллами, и стоило бы уважать их, раз уж на то пошло. Алан усмехнулся. Было что-то неприятное в этой усмешке. — Есть вещи, которые простить нельзя. — В таком случае я к вашим услугам. Наверное сейчас, со шпагой в руках и в стойке, он выглядел комично, но в его намерениях не было и тени шутки. Алан постоял, видимо размышляя над тем, что делать, после чего обнажил шпагу. Если это смерть, то именно её Дэвид и заслужил из-за всех его поступков. Ветер продолжал звенеть в ушах. Всего пару минут и его отправят на тот свет. Забавный расклад событий. Стюарт отбросил шпагу в сторону. — Почему? — Бэлфур поднял глаза от земли. — Почему ты единственный, кого я не могу просто взять и убить? — он улыбнулся. Просто взял и улыбнулся. Будто это всё было сном. — На этот счёт можете не беспокоиться, мне всё равно осталось недолго, — Дэвид знал, что говорит правду. И сейчас он был счастлив. Счастлив от того, что его простили. И плевать, что ради этого понадобилось сделать. Он потерял сознание раньше, чем Стюарт успел что-либо ответить. *** В сырой почве оставались глубокие следы, которые дождь быстро наполнял водой. Ноги чуть ли не проваливались в землю, и не столько она сама была этому виной, сколько усталость и ужасная тяжесть, ощущавшаяся во всём теле. Алан нёс Дэвида на руках. Будь тот сейчас в состоянии говорить, то сразу же воспротивился этому, и он бы, что самое главное, был прав: нести кого-то на руках, когда ты сам не в лучшем состоянии — идея явно не самая хорошая. Но другого выхода Алан не видел, или же его не было от слова вовсе. Он постучал. Риск выходил за рамки разумного. Если тебе сейчас и ответят, то явно не с радостью. Да и любой человек сейчас этого сделать не должен. В окне мелькнул тёплый проблеск свечи. — Кто? — человек, стоявший у двери, явно не решался её открывать, и поступал правильно — в Бэлкиддере сейчас неспокойно, как и во всей Шотландии, и впускать в дом случайного человека никто не хотел. — Я не думаю, что будет благоразумным поступком оглашать моё имя на всю округу. Дункан распахнул дверь, осветив блёклым светом стоящую в проёме фигуру и того, кого она держала на руках. — Алан, мать твою, мало того, что тут появился ты, так это ещё кто? Стюарт предпочёл не распространяться и прошёл мимо него в дом, оставляя на полу мокрые пятна. Пламя свечи колыхнулось от ветра с улицы, и Макларен поспешил закрыть её. — Алан, ты забываешься. Он повернулся в сторону Дункана. — А что ты мне сделаешь? — Алан усмехнулся. — Ну, давай, начинай, а я посмотрю, кто выйдет победителем. А вокруг-то ночь. Все спят. Никто не сможет тебе помочь, — было в нём сейчас что-то зловещее, отталкивающее, даже пугающее. Обычно именно таким типом горцы предстают в глазах жителей равнин. В таком случае Макларену становилось искренне жаль этих людей. — Алан, ещё раз повторю, — он стал говорить тише, — кто этот человек? — То, что я скажу тебе это, не изменит ничего, так зачем тогда это? — Алан… — ну уж нет, Алан. Соизволил привести с собой кого ещё, так соизволь его представить. И не трать своё и чужое время. — Он мой друг, — Стюарт недовольно вздохнул, когда Дункан взял Дэвида с его рук и положил на койку, видимо не доверяя тому. Свечу Макларен передал в его руки, и теперь он наблюдал за блестящим огоньком на конце фитиля. — Не припоминаю я за тобой друзей, — он хмыкнул. — У тебя всегда либо знакомые, либо товарищи, либо родичи, но никак не друзья. — Тогда припомни его, как исключение из правил, — Дункан чувствовал, что стоит на грани, но остановиться уже не мог, или не хотел. Он выдернул свечу из чужих рук, чудом не погасив её, и задумчиво посмотрел в окно. — Алан, ничего личного, но насколько сильно вы дружите, если он шляется с тобой, хоть и видит призрачный след от петли на твоей шее? — Алан пристально смотрел, пытаясь понять, реальность это или его больной бред. — Не твоего ума дел… — Кто тот человек, который терпит тебя? — грань была окончательно переступлена. Бросайся. Это будет на твоей совести. — Дункан, — голос звучал на удивление спокойным, — у тебя ведь есть люди, которые тебе дороги, не так ли? — Присядем? — вопрос казался издёвкой. — Отвечай, — он по-прежнему не повышал тона, хотя, скорее всего, сейчас чуть ли не рычал. Макларен всё же подвинул стул и сел. Стюарту вдруг пришла мысль о поэтичности всего происходящего: красивые тени от хилого пламени, дождь за окном, тёмная ночь. Хоть стихи пиши. — Алан, я понимаю, к чему ты клонишь, но не думаю, что… — Поверь, мне не важно, что ты там думаешь. Даже больше скажу: это последнее, что волнует меня в этом мире. Поэтому отвечай на мой вопрос, — Алан сел, окинув тревожным взглядом Дэвида. Быть может, пока они говорят, он умирает? Что, если он сейчас действительно умрёт? Да он же умрёт вслед за ним, или будет мучаться всю жизнь с того, что из-за него умер человек. Конечно, людей из-за него помирало много, но именно этот умереть не должен. Потому что этот, как он выразился ранее — исключение. Макларен постучал ногтями по столешнице. — Допустим, что есть, и что нам с того? — Неужто ты говоришь с ними также, как сейчас лаешься со мной? Дункан оторвал руку от стола. Алан мысленно кивнул. — Так вот, считай, что я отношусь к нему также, как ты к ним. — Хорошо. Но почему ты его сюда притащил? — Потому что я не знал, куда его ещё нести, Дункан, — тихое возмущение и какое-то отчаяние мешалось в необъяснимую эмоцию. Макларен откинулся на спинку стула. Всё же говорят правду. Алан Брек Стюарт — тот ещё ненормальный, и связываться с ним не стоит. Нужно было понять это сразу, а не сейчас. — Раз уж ты им действительно дорожишь, то уже давно бы отправил его на все четыре стороны, если понимаешь, насколько ему небезопасно с тобой. — Ну так я пытался! — Алан всё же повысил голос. — Так он мне сказал, что до таких низостей, как предательство, не опуститься никогда! — У меня есть сомнения на счёт того, как именно ты это сказал, — Стюарт резко встал. — Неужто это так сложно? Просто оставить меня в покое? Тебе нужно докопаться до всего? Чтобы я себя винил? Да я и без тебя вполне справляюсь! Лицо Макларена представляло собой полную невозмутимость. — Я не хочу тебя ни в чём упрекать, — Алан покосился на него, явно не доверяя словам. — Мне просто жаль этого парня. Он сел обратно. Дункан усмехнулся. У каждого человека есть точки, на которые можно надавить, и у Алана в том числе. — Знаешь, на твоём месте я бы относился к человеку, который не уходит от тебя даже зная, что его тоже может ждать виселица, чуть лучше, чем ты, а не приносил бы его полумёртвым в чужой дом, — ответом ему было молчание. — Ты вообще знал о его состоянии? Это ж не с бухты-барахты случилось? — Не то, что я не знал, — Стюарт повернул голову, — скорее мне просто было наплевать. Макларен покосился на Алана, как на душевнобольного. — Ты мне сейчас яро пытался доказать, что тебе этот парень дороже всего на свете, а через пару вопросов оказывается, что тебе было плевать? — ей-богу, он ненормальный. Таких нельзя к людям подпускать. — Ты не понял, — Стюарт немного выжидающе посмотрел на Дункана, видимо ожидая, что тот всё же поймёт, — на тот момент мы рассорились и друг на друга почти не смотрели, не то что говорили. А мне, представь себе, казалось невозможным подойти и извиниться, потому что всё это — моих рук дело. И ты действительно думаешь, что человек, который сквозь землю провалиться хочет, обратит внимание на то, что на его глазах кто-то умирает? — Алан… — Макларен замешкался. За все свои встречи с этим человеком он и представить не мог, что тот действительно может чувствовать себя виноватым. Да и вообще чувствовать. — Давай сойдёмся на том, что я — беспросветный олух, — Алан окончательно поднялся. — У вас доктор то есть? — Дункан слегка удивленно кивнул. *** Пахло мокрой травой. На небе одна за другой появлялись многочисленные августовские звёзды. Казалось, что на небе их так много, что людей по сравнению с ними почти и нет. Наверное, можно было считать людей беспомощными по отношению к тому, что ещё не было ими открыто. Люди не знают многое о самих себе, о мире, в котором живут. Забавно. А вдруг он умер? Сапоги намокали. Стюарт тряхнул головой, отгоняя мысли. Да нет, вчера, хоть Дэвид и был без сознания, он дышал, а значит, Бэлфур будет жить, а он будет теперь делать так, чтобы чужая жизнь осталась в сохранности. Ты сам взял её на свои плечи, ты сам сделал так, чтобы он пошёл за тобой, и отвечать за него придётся только тебе. Научись принимать ответственность, в конце концов. Лес заканчивался. Луна, раньше скрывавшаяся за кронами деревьев, показалась полностью и неприятно слепила. Бэлкиддер спал. Только в одном из домов блестел огонь, почти незаметный издалека. Алан не сдержал улыбки. Чего Дункан ждёт? Он ведь, кажется, думает, что Стюарт ушёл, хотя тот и дал ему ясно понять, что бросать Дэвида здесь не собирается. Ни за что. Первые дома остались позади. Всё же хорошо, что сейчас все спят. Рано или поздно об их приходе услышат: сложно не привлечь внимание, если ты разыскиваешься по всей стране. А пока можно быть спокойным, зная, что никто даже не подозревает о том, что ты здесь. Он постучал. Ночной воздух холодил горло. С неба продолжали смотреть звёзды. Быть может, ему не ответят. Но пока еще есть надежда на это, он будет ждать. Он сам не знает зачем. Просто так. — Ты ж вроде уходил? — дверь открыл Дункан. — Если и уходил, то вернулся, — он улыбнулся, но улыбка быстро пропала с его лица. — Как он? — Очнулся, — Макларен ухмыльнулся, — и мне кажется, что хотел бы поговорить с тобой. Алан, как и в первый раз, чуть ли не промчался мимо Дункана в дом. Тот закрыл дверь, и, повернувшись, медленно пошёл за ним. — Дэвид! — сейчас Стюарт хотел задать столько вопросов, да и вообще сказать столько всего, что не мог даже сформулировать свои мысли в предложения, как это часто бывает при спешке. — Алан… — чужой голос звучал сипло, — вы в порядке? — чёрт тебя дери, Дэви, это действительно то, что тебя сейчас должно волновать? Да ты сам сейчас не в силах подняться с кровати, и ещё спрашиваешь, как он? — Боже, как же я боялся за тебя — Алан взял его за плечи. — Мне казалось, что бояться тут нечего… — Кхм, — из радости Стюарта вывел Макларен, — я полагаю, что могу уйти, раз уж на то пошло? Алан оторвал руки и перевёл взгляд на Дункана. Конечно, если он сейчас уйдёт, то говорить можно будет искренне, вот только вопрос: сможет ли он вообще говорить? Дэвид кивнул. Макларен в последний раз посмотрел на них и скрылся где-то в глубине дома. Стюарт опустил взгляд в пол. Нужно бы что-то сказать. Что-то, что разрешит всё, если так вообще бывает. — Алан, простите меня, — Бэлфур начал первым. Он ведь смелее. — Я поступил тогда не по чести, и, хочу признать, очень сожалею о том, что случилось. Я… — он на секунду замолчал, — не могу подобрать других слов. Он поднял глаза на него. В чужой речи действительно чувствовалась вина. Но ведь… — Ты не в чём не виноват, Дэви, всё это лишь из-за меня, это я всё начал, я решил не молчать, я насмехался, я… — Нет, — он покачал головой, — раз уж мы оба считаем себя виноватыми, значит действительно оба виновны. Повисла тишина. Что сейчас будет? Красивая фраза о прощении? Или слова о том, что с этого момента им идти порознь? Алану казалось, что его жизнь сейчас зависит от одного только Бэлфура. — Алан, я правда не знаю, что сказать, — он взял его за руку, — и не думаю, что знаете вы, поэтому пускай просто будем помнить об этом, как о череде черных дней. — Дэвид, ты удивительный человек, — сейчас всё наконец успокоилось. Всё в порядке. Прекрасно. — Любой другой на твоём месте не за что бы меня не простил. — Я так понимаю, что будь на моём месте любой другой, то вы бы убили его не задумываясь, — Бэлфур улыбнулся. Эта улыбка была лучше, чем что-либо ещё. Эта улыбка означала прощение.