вы пьяны, капитан

Она так близко — на расстоянии лишь вытянутой руки, — и одновременно так далеко в своей мечтательности, своём забытии. На фоне полной луны её спокойный свет почти слепит — но не даёт отвести взгляд, ведь она такая изящная, такая плавная и манящая. Длинные волосы напоминают гладь озера — так и хочется прикоснуться, чтобы потревожить стоячую воду, чтобы стать чуть ближе к этому голубоватому отблеску. Лёгким движением руки она пробуждает ото сна, заставляя взамен забыть, как дышать — оборачивается и так тоскливо, но в то же время красиво улыбается, что хочется смотреть на это вечно. В тонких пальцах она сжимает стебель любимого цветка, растущего только на горных возвышенностях — и он так ей сейчас подходит, потому что напоминает о высоте, полётах, ветре и свободе — именно том, на что похожа она сама. Её трудно назвать заслуживающей ледяную силу — в её прекрасном образе есть место чему-то более свободному, раскованному, но в то же время стойкому и упрямому. Сложно соединить все эти понятия в одно, но почему-то кажется, что лёд не передаёт всей сути — он лишь... дополняет, но не заканчивает. Эта невозможная, увидев зачарованную заинтересованность в чужих глазах, вдруг улыбается так открыто — и уже не тоскливо, а скорее насмешливо. Щурится, возвращается к образу человеческому, но не менее оттого божественному — и вдруг заговаривает: — Что же вы на меня так смотрите, капитан? — с весёлыми нотками в голосе она спрашивает, и Бэйдоу уже не может стоять на месте с раскрытым ртом — ей жизненно необходимо сделать шаг вперёд, приблизиться, пока ещё позволяют. И Бэйдоу приближается, тянется всем своим существом к эфемерному образу, желая запомнить текстуру кожи, гладкость волос, твёрдость рогов цилиня. Спотыкается на полпути, чуть не падает, но тут же ощущает крепкую хватку под локтями, и ловит знакомый запах горной свежести. Слишком близко и слишком неожиданно; Бэйдоу морщится-жмурится, стараясь голосом хриплым и немного даже дрожащим не выдать эмоций. Ведь нельзя ей, ей — капитану пиратского судна, что может пройти сквозь молнии Иназумских границ. Она не должна представать слабой перед своим божеством. — Ганью, я... — и голос всё равно такой предательски-слабый, и перед глазами будто плывёт от этих электрических разрядов, что создаёт соприкосновение кожи с кожей. — Вы пьяны, капитан, — отвечает её божество грустно, тоскливо и почти разочарованно? Бэйдоу не хочет поднимать взгляд, не хочет увидеть подтверждение своих опасений, чужое нежелание и отторжение. Оттого она всё жмурится, голову к земле склонив, и отвечает впервые за многие месяцы честно: — Да, — ей даже стыдно, ей момент кажется безнадёжно испорченным, и Ганью вдруг одну руку убирает, пугая этим ещё больше. Бэйдоу сжимает губы, нехотя смиряясь с тем, что всё провалила, но вдруг чувствует ласковое прикосновение ладони к затылку. Ганью притягивает чужую голову к груди, поглаживая почти невесомо, и тихо шепчет в волосы что-то быстро. Второй рукой всё ещё придерживает за локоть, и тянет вдруг вниз, заставляя сесть на холодный камень скалы на колени, сама садясь тоже. — Вы так очевидны в своих сомнениях, капитан. Выдохните, — чуть громче, чем раньше, шепчет Ганью, и Бэйдоу только сейчас замечает, что не дышала. — Ганью, я- — ещё раз предпринимает она попытку, чувствуя, как дрожит цилинь от ощущения чужого дыхания на своей коже. — Я знаю. — с точкой, явно прослеживаемой в голосе, вновь перебивает Ганью, зарываясь пальцами в чужие волосы и замирая так на несколько секунд. — Я знаю, просто... не говорите об этом, хорошо? Молчание. Я не хочу слышать подтверждения своим опасениям. — Конечно. — с тоской отвечает Бэйдоу, больше не заговаривая. — Я тоже, капитан, я тоже... — бормочет ей цилинь, уткнувшись носом в волосы, и в голове у себя она крутит лишь одно единственное: Только не опять.