" О, мой милый, наивный Грушницкий!"

      Вы когда-нибудь были на Кавказе? Если да, то Вы и без меня прекрасно знаете, что это за потрясающее место! Горы, зелень, теплый климат, минеральные источники - в общем, все, что нужно для спокойного и размеренного отдыха! В наше время доктора очень любят ссылать сюда излишне чувствительных барышень и провинившихся офицеров.       Волею случая, а может быть, судьбы, кою так любят фаталисты, Григорий Александрович Печорин прибыл в Кисловодск именно в статусе вторых. Уже одно его прибытие взбудоражило все кисловодское высшее общество: вскружило голову не одной юной особе, заставило понервничать не одного ревнивца и схватиться за головы не одного родителя. Но больше всех появление Григория взволновало, конечно же, Грушницкого.       Грушницкий - юнкер. Невозможный романтик и человек с до ужаса большим чувством собственной исключительности. Он прибыл на Кавказ по собственной воле, ища там каких-то приключений, подобных тем, что описывают в современных романах. Он носил обычную солдатскую шинель, страдал и влюблялся - в общем, делал все, что только мог, чтобы показаться более привлекательным для дам. И, да простят меня кисловодские барышни, привлечь их внимание у него получалось. Но удавалось ему это только до тех пор, пока в Кисловодск не приехал молодой поручик Григорий Александрович Печорин. И все планы юного романтика рухнули!       Вообще, узнав о том, что Печорин в городе, Грушницкий заволновался. Странные отношения сложились у него с этим холодным и высокомерным блондином! С одной стороны, Грушницкий Печорина недолюбливал: тот был слишком проницательным и расчетливым, а еще до невозможности эгоистичным и капризным. Философы назвали бы его индивидуалистом: почти все люди вокруг были Печорину безразличны - и оказались бы правы! С другой же - Грушницкого почему-то тянуло к нему. В Печорине была какая-то тайна, загадка. Что-то демоническое не могло не пленять и не увлекать! С каждой новой встречей - Грушницкий чувствовал это - его влечение к молодому офицеру становилось все сильнее. В общем, встретив Печорина у источника, Грушницкий испытал довольно противоречивые чувства.       А потом... Потом началось их безумное и бессмысленное соревнование: каждый пытался завоевать внимание княжны Мери. Зачем? Печорину было просто скучно. В сущности, ему не было до княжны никакого дела. А Грушницкий? Поначалу он, действительно, думал, что влюбился в Лиговскую, но потом - он и сам не ожидал от себя такого - вдруг понял, что охладел к ней. И дальше борьбу с Печориным за ее руку он вел только ради того, чтобы посоперничать с ним. Проиграть в этом поединке для Грушницкого означало бы уронить себя в глазах Печорина, чего никак нельзя было допустить, и поэтому он решил действовать до своей полной победы.       Узнав, что Печорин как-то раз наведался ночью в дом Лиговских, Грушницкий подумал, что это просто потрясающий повод скомпрометировать его в глазах общественности. Возможно, это помогло бы вывести его из игры, но только вот Грушницкий и подумать не мог, что его желание показать себя стойким и сильным в глазах Печорина зайдет настолько далеко: "Я буду иметь честь прислать к вам нониче моего секунданта", - произнес тогда блондин, и по его холодному, но уверенному тону Грушницкий понял, что дуэли быть...       Как бы Грушницкого тогда ни взбесило спокойствие Печорина, он все же испугался. Дуэль ведь не игрушки. Дуэль - дело серьезное и рискованное... А учитывая то, как хорош в стрельбе Печорин, шансы остаться после его выстрела живым у Грушницкого почти не было. Тогда в его изобретательном и изворотливом уме возникла довольно коварная и подлая идея: только его пистолет будет заряжен. Конечно, да, это будет убийство, а не дуэль, но проиграть Печорину Грушницкий не мог да и не хотел, в общем-то.       Поначалу эта идея казалась Грушницкому очень привлекательной, спасительной и единственно возможной, но уже к вечеру того дня, когда вызов был брошен, брюнет вдруг начал чувствовать себя как-то не так. Ему было стыдно и страшно одновременно. Он не хотел убийства. По крайней мере, обдумав все еще раз, он это понял: он не хочет убивать Печорина.       К ночи это чувство усилилось, и уже к двум часам Грушницкий, не выдержав угрызений совести, оделся и направился в дом, где остановился его будущий дуэлянт.        На улице было тепло. Днем воздух прогревался настолько сильно, что за ночь не успевал остыть. Небо было темным, но все в ярких-ярких звездах. Светила яркая луна и освещала Грушницкому путь. В ее свете все казалось каким-то нереальным. Таким же казались брюнету и его действия...       Подойдя к дому Печорина, Грушницкий удивился тому, что в одном из окон там еще было светло: кто-то жег свечу. Это означало, что Печорин еще тоже не ложился. И кто знает, о чем тот думает сейчас? Может быть, пишет прощальное письмо или завещание?       Грушницкий взошел на крыльцо: "Нет, я должен ему признаться! Я не убийца! А он... Он не жертва, он не должен умереть, нет! Он не должен пасть жертвой моей лжи, моего тщеславия... Он..." - но стучаться не спешил.        Все-таки где-то в глубине души его терзали сомнения, ведь не скажи Грушницкий ему сейчас о заговоре, Печорин перестал бы быть ему помехой: "Всего одна пуля, один выстрел, и все закончится..." Но действительно ли Грушницкий хотел, чтобы все кончалось?       Он хотел еще постоять и подумать об этом, но тут вдруг входная дверь отворилась, и на пороге перед ним предстал Печорин. В одной рубахе, небрежно заправленной в кюлоты, и сапогах, он удивленно приподнял брови и хмыкнул: -Грушницкий, ты? - он с насмешкой посмотрел на него,- А я-то думал, что за вшивый пес трется у порога? -Еще не спишь? - пропустив его едкий тон мимо ушей, спросил брюнет. -Как видишь,- ответил тот. -Войти позволишь? - брюнет с надеждой в глазах посмотрел на него. -Проходи,- пожал плечами блондин и запустил его в дом.       Пройдя длинный коридор, Грушницкий зашел в небольшую комнату. Кроме кровати, дивана и стола со свечой на нем там ничего не было. Его это удивило. Печорин, который слыл не таким уж бедным человеком, и в таком месте! Помещение просто поражало своей теснотой, но, кажется, Печорину не было дело до такой мелочи. -Так что же привело Вас сюда, а, милостивый государь? -насмешливо спросил блондин и сел на застеленную кровать. Развалившись и закинув ногу на ногу, он смерил своего гостя холодным взглядом,- Вы не забыли? До дуэли еще далеко, да и место мы назначили совсем другое. Аль Вы запамятовали? -Нет,- отрицательно мотнул головой брюнет,- Я здесь, потому что хотел Вас видеть.       Печорин удивился и, кажется, заинтересовался: -Вот как? - он нахмурился и сложил руки на груди,- Ах, я понял! Вероятно, Вы пришли передо мной извиниться! Что ж, похвально-похвально! Было бы куда досаднее, реши мы это недоразумение пальбой друг в друга. Кто-то мог бы умереть,- Печорин едва заметно ухмыльнулся: он прекрасно знал о задумке Грушницкого,- Это был бы такой удар для княжны Лиговской! Вы не находите? -Кстати, об этом... - брюнет потупил взгляд и прикусил губу,- Печорин, я должен Вам признаться... -Признаться? В чем же? - на лице блондина изобразилось неестественное удивление,- Помилуйте! Уж не в любви ль? - он смело и насмешливо посмотрел на своего собеседника. -Все шутите? - хмыкнул в ответ на это Грушницкий и почувствовал, будто бы в сердце что-то кольнуло. Ему было обидно, что о таких вещах Печорин говорит лишь с насмешкой.       Это не смогло ускользнуть от проницательных глаз Печорина. Привыкший анализировать всех и вся, он отчетливо заметил в выражении лица своего посетителя грусть и уязвленность. Он нашел это интересным и даже забавным. -Вся наша жизнь порой похожа на чью-то шутку! - пожал плечами блондин,- Чаще всего довольно жалкую и затянувшуюся. Но оставим это! - Печорин прищурился и посмотрел на брюнета,- Так что же, Грушницкий? Скажи, зачем пожаловал, или оставим это до дуэли?       Грушницкий вздохнул и негромко проговорил: -Печорин, я должен Вам сказать, что совершил ужасную... - он осекся и нахмурился. Ему не хотелось признавать свою неправоту, поэтому он постарался сделать тон, полный глухого безразличия, и сказал,- Завтра на дуэли заряжен будет лишь один пистолет, - он сделал паузу и уже чуть тише и с тенью сожаления, которое так старался скрыть, добавил,- Я хотел убить Вас, и этот пистолет должен был быть моим.       Услышав это, Печорин довольно улыбнулся. Он все ждал, когда же Грушницкий, наконец, признается в этом. Конечно, у него была мысль, что брюнет не сделает этого до самого начала поединка, но, насколько он мог представить себе этого человека, рано или поздно, это бы все равно случилось. -Я знаю, что совершил подлость, - добавил брюнет, нервно теребя подол своего мундира. Мгновение он молчал, а потом пустился в оправдания,- Но поймите, у меня не было выбора! Вы... Я не хочу умирать! А главное, это ни к чему! Сами подумайте! Это безрассудно! И я не хочу... - тут он осекся и испуганно посмотрел на блондина,- Не хочу... - он никак не мог закончить фразу. Слова будто бы застревали на полпути.       С лица Печорина не сходила довольная ухмылка. Все происходящее его забавляло. -Так чего же Вы еще не хотите? - он слегка прищурился и насмешливым интересом чуть наклонил голову влево. -Я не хочу, чтобы Вы умирали,- наконец, выдавил из себя брюнет.       Услышав это, Печорин громко расхохотался. А Грушницкий почувствовал себя полнейшим дураком! Наверное, этого говорить не следовало, но слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Именно поэтому он, хоть и смутился, но решил продолжить. -И Вам смешно? - оскорбленно глядя на Печорина, спросил он. -Над хорошей шуткой - грех не посмеяться! - отозвался блондин, продолжая улыбаться. - И Вы находите это забавным,- констатировал Грушницкий, чувствуя, что был задет за живое. -Признаюсь, нахожу,- кивнул Печорин, наслаждаясь разочарованным выражением лица брюнета. Грушницкий обиженно посмотрел на него - блондин устало закатил глаза и спросил,- Чего ты хочешь?       Грушницкий, когда шел к нему, даже не думал о том, чего хочет. Он просто хотел признаться в том, что сделал, и предупредить Печорина о возможной опасности. Отменить ни дуэль, ни заговор Грушницкий уже не мог: этот поступок бы навсегда изгнал его из высшего общества - но вот рассказать о них Печорину, предостеречь его - это можно было попытаться устроить. Что же делать после этого, Грушницкий не знал...       Печорин усмехнулся, одарил его высокомерным взглядом и, поднявшись на ноги, подошел к нему почти вплотную. С секунду они просто смотрели друг другу в глаза. Печорин, хоть и глядел на Грушницкого снизу вверх, все равно делал это высокомерно и презрительно. Под его взглядом брюнет ощущал себя просто никчемной букашкой, готовой на все, лишь бы гнев этого страшного и такого непонятного ей человека не обрушился на нее ни теперь, ни потом. Грушницкий почувствовал, как начинает бешено колотиться сердце и потеют руки.       Прищурившись и расслаблено сунув руки в карманы кюлотов, Печорин вгляделся в лицо брюнета и голосом, полным презрения, произнес: - Грушницкий, ты жалок! - в полной тишине это прозвучало почти как смертный приговор. Брюнет почувствовал, как внутри все похолодело. -Пусть так, но теперь я хотя бы честен с Вами,- наконец, отводя от него глаза, тихо проговорил он.       Печорин усмехнулся и с минуту молча изучал глазами лицо своего собеседника. Он видел, что Грушницкий напряжен и стеснен. И это было интересно. Вообще, все происходящее было довольно странно и потому интересно. -И что с того? - наконец, вопросительно поднял брови блондин,- Неужели в Вас заговорила совесть? - он презрительно хмыкнул,- Ни в жизнь не поверю! -И все же... - неопределенно повел плечами брюнет.       Печорин нахмурился: - И Вы не боитесь, что я прямо сейчас возьму да и расскажу всем о Ваших планах?       Грушницкий серьезно посмотрел на него: - Я знаю, Вы не сделаете этого. - Что ж, Вы очень глубоко ошибаетесь, mon chèr,- ответил ему Печорин и довольно улыбнулся, наблюдая, как нервно дернулась у брюнета скула, - Уж не думали ли Вы, что я сохраню это в секрете? - Грушницкий молчал. Печорин присвистнул,- Какая самонадеянность! Какая наивность! -Послушайте, я не... Я просто... - Грушницкий нервно сглотнул и скользнул глазами по губам своего собеседника,- Я... - они манили его. Брюнет чувствовал, как где-то глубоко внутри него начало расти какое-то странное и почти непреодолимое желание. Сопротивляться ему было почти невозможно, поэтому в следующую секунду Грушницкий резко наклонился к Печорину и коротко поцеловал его в губы. Он чувствовал. Губы блондина были чуть сухими, обветрившимися, но от этого ни чуть не менее желанными...       Резко отстранившись, брюнет испуганно уставился на него. Только сейчас Грушницкий понял, что сделал. И он готов поклясться, это был самый глупый поступок за всю его жизнь...        Печорин же, хоть и выглядел немного удивленным, ни рассерженным, ни возмущенным не выглядел. В его глазах читался лишь азарт, и если бы разум Грушницкого в тот момент не помутился от собственной опрометчивости, он бы безусловно заметил это.       С секунду Печорин просто молча смотрел на Грушницкого, прикидывая, как далеко это все может зайти, а потом вдруг вопросительно вскинул брови: -Ну, и что же ты остановился? - он усмехнулся,- Или что, без единственно заряженного пистолета ты уже не такой смельчак?       " Нет ", - шумно выдохнул в ответ на это Грушницкий и впился Печорину в губы. Запустив руки в светлые локоны Печорина, Грушницкий постепенно углублял поцелуй. Их языки сплетались, играли друг с другом, дразнили... В тот момент Грушницкий старался не думать, а просто отдаваться процессу. Он даже не мог точно описать, что чувствует. Все красноречие его вдруг куда-то делось. Он знал лишь только, что лучше этих поцелуев, пожалуй, не получал никогда. И это одновременно и пугало, и возбуждало, и сбивало с толку...        Вскоре обоим стало не хватать воздуха. Оторвавшись от губ Печорина, Грушницкий кинул на него вопросительный взгляд. Тот смотрел на него выжидательно и одобрительно. -Я... Вы... - начал было Грушницкий. -Продолжай. - приказал Печорин, и тот продолжил.       Руки Грушницкого аккуратно легли на торс Печорина, а в следующее мгновение они оба уже вновь слились в долгом поцелуе. Аккуратно изучая тело блондина руками, Грушницкий ощущал под своими пальцами сильный торс, шелковистую кожу... Каждое прикосновение к этому телу было прекраснее и сладостнее чего бы то ни было на этом свете! Каждое прикосновение - будто бы легкий удар тока. Каждое прикосновение... Мысли путались, мешались, и Грушницкий не имел абсолютно никакого понятия, как это описать словами, но... господи помилуй, как же это все было приятно...       Дразня Печорина языком, Грушницкий медленно начал спускаться руками ниже, и вскоре нащупал чуть ниже торса блондина твердый бугорок - он возбуждался.       Внутренне ликуя, Грушницкий, не прерывая поцелуя, начал стягивать с себя мундир, потом рубаху. Печорин тоже начал снимать ее себя, но вдруг запутался в ткани, оступился и невольно опустился на кровать - Грушницкий рухнул на колени перед ним, носом чуть не уткнувшись в пах блондина.       С секунду брюнет ошарашенно смотрел на твердый бугорок между ног Печорина и, затаив дыхание, судорожно соображал, что нужно делать дальше. Печорину явно хотелось продолжения, поэтому на его долгое терпение рассчитывать было нельзя. Так и вышло, уже совсем скоро блондину наскучила эта картина, и он, бесцеремонно схватив Грушницкого за волосы, притянул его лицо к своему паху: -Возьми его, ну же! - брюнет испуганно посмотрел на него. Так сильно нервничать, он еще, кажется, ни разу в жизни не нервничал, но послушно кивнул.       Грушницкий стянул с блондина штаны, и перед его взором предстал начинающий принимать вертикальное положение член. Глядя на него, брюнет уже не скрывал собственного волнения. Он чувствовал, как сильнее забилось сердце, как участилось дыхание... Он смотрел на него как завороженный, понимая, что единственное, чего он сейчас хочет, - это взять его в рот и...       Не дожидаясь, пока брюнет сам приступит к этому, Печорин вновь запустил руку в его волосы и притянул к своему паху так, что головка его члена уперлась Грушницкому в губы. -Не заставляйте меня повторять дважды, милостивый государь! - не без тени усмешки в голосе произнес блондин,- Или Вы что, хотите, чтобы я рассказал о вашем гнусном заговоре всем в этом чертовом городишке?       Грушницкий, нервно сглотнув, незамедлительно повиновался его воле: аккуратно взяв головку его члена в рот, он провел по ней языком. Почувствовав у себя во рту вкус Печорина, Грушницкий едва смог сдержать сладостный стон: господи, как же прекрасно это было!       Тем временем Печорин начал медленно насаживать его голову себе на пенис. Он чувствовал влагу и тепло языка Грушницкого, и это было почти приятно. Поскольку брюнет явно был неопытен в этом деле, Печорин взял координацию процесса в свои руки. Направляя голову Грушницкого в нужном направлении, он продолжал заставлять его заглатывать член все больше, проталкивая его все глубже и глубже брюнету в глотку.       Стенки горла Грушницкого приятно сжимали уже начинающий пульсировать от возбуждения пенис, и Печорин мог бы даже сказать, что получал удовольствие от всего происходящего, если бы только истинным удовольствием для него не было бы наблюдать за тем, как брюнет повинуется любой его воле.       Напряжение внизу живота Печорина все росло. Он чувствовал, как возбуждается все больше и больше... По телу начали пробегать мурашки, и он начинал двигаться все быстрее...       Признаться, Печорин и не думал, что Грушницкий так быстро сможет понять, чего от него хотят. Заглатывая член все глубже и глубже, играя языком с его головкой, брюнет изредка кидал вопросительные взгляды на своего партнера. Тот, казалось, был доволен. И это заставляло Грушницкого все старательнее и старательнее работать языком.       Глядя на брюнета, Печорин довольно ухмыльнулся: "Бедный Грушницкий! Бедный-бедный Грушницкий!" - он внимательно смотрел на него сверху вниз и изредка встречался с ним глазами. Грушницкий, стоя перед ним на коленях и не выпуская пениса изо рта, выглядел как жалкий щенок, вопрошающий, смог ли он угодить хозяину. И это зрелище не могло не забавлять Печорина,- " Какая наивность! Грушницкий, какая наивность..! А сколько преданности я вижу в этих глазах! Ах! Да что ж, ты ведь сделаешь все, что я тебе ни прикажу!" - он не смог сдержать стона,- " М-да уж! Я и представить не мог, что ты настолько мною увлечен! Ну, что ж... Я готов дать тебе то, что ты хочешь..."       Тем временем Грушницкий увеличил темп. Печорин начал стонать все чаще и чаще, все громче и громче... Брюнет старался заглатывать его пенис все глубже, глубже... его язык проходился по вздутым венам, по головке... Он ощущал упругость пениса Печорина каждой клеточкой своего языка, и все не мог поверить в то, что это происходит...       Еще чуть-чуть и... Грушницкий последний раз провел по головке члена языком, и Печорин громко застонал. Выгнувшись в спине, он кончил. И его горячая сперма мгновенно наполнила рот Грушницкого. Вытекая, она теплыми струйками потекла по его подбородку, горлу, капнула на грудь...       Печорин вынул изо рта брюнета свой пенис и, не давая тому ничего сделать другого, взял его за подбородок: -Глотай.       Грушницкий, не долго думая, проглотил эту теплую и такую приятную массу. Он все еще был под впечатлением от произошедшего, все еще был поражен, все еще будто бы чувствовал член Печорина у себя во рту, все еще ощущал его вкус... И был совершенно уверен в том, что готов сделать ради этого властного блондина все на свете! Вот, как Печорин мог вскружить голову... - Futée ! - слащаво улыбнулся Печорин и, похлопав Грушницкого по щеке, встал.       Одевшись и приведя себя в порядок, он выжидающе посмотрел на брюнета. Грушницкий молча надел обратно рубаху, мундир и воодушевленно посмотрел в ответ. -Так и что же, Григорий Александрович? - улыбнувшись, начал Грушницкий,- Вы оставите это между нами? - и под этим "это" он имел в виду не только события прошедших двадцати минут, но и новость о заговоре.       Печорин ненадолго задумался, а потом, видимо, придя к какому-то заключению, пожал плечами: -Отчего ж не оставить? - и простота, с которой он это сказал в любой другой ситуации бы напрягла Грушницкого, заставила бы насторожиться... Но бедный романтик был так счастлив, что не замечал, казалось, вообще ничего вокруг... -Parfait ! - обрадовался Грушницкий и улыбнулся еще лучезарнее,- Григорий, я... Ты прости меня. Сегодня , клянусь, я промахнусь и... -Зачем же? - вопросительно поднял бровь Печорин,- Стреляйте так, как того требуют правила... -Ну уж нет! Я не могу отменить заговор, не могу отменить дуэль, но я не могу и навредить тебе! - Грушницкий взволнованно посмотрел на него.       Печорин неопределенно повел плечами и задумчиво произнес: -Да, кстати, Грушницкий... - про себя он усмехнулся, предвкушая дальнейший диалог,- Ты так и не сказал, почему пришел,- он пристально посмотрел на брюнета. -Да разве ты не видишь? - ответил ему Грушницкий и, подойдя совсем близко, взял его лицо в свои руки,- Я чувствую это... - о словах, сказанных им далее он даже не задумывался,- Я люблю тебя.       Печорин с интересом посмотрел на него: "И еще одна крепость пала..." -Любишь, говоришь? - усмехнулся в ответ на это он и хитро прищурился. -Да! - Грушницкий смотрел на него во все глаза и не переставал улыбаться. Ему, вероятно, казалось, что он сообщает Печорину какую-то очень радостную новость,- И знаешь, завтра... Ты увидишь! Я обещаю тебе! Ты поймешь это..! - его речь стала почти совсем бессвязной и бессмысленной от волнения.       Печорин скривился от этого - подобное проявление чувств казалось ему отвратительным: -Полно тебе, Грушницкий! - его голос вновь был холоден и высокомерен, как тогда, когда брюнет только вошел в эту комнату. И эта холодность в момент стерла радость с лица Грушницкого. Он понял, что что-то не так, но никак не мог понять, что именно: он что-то не так сказал? Сделал? Тем временем Печорин устало вздохнул и покачал головой, - О, мой милый, наивный Грушницкий! Но не надеешься же ты, действительно, что я мог бы ответить тебе взаимностью?       Грушницкий побледнел. Он не сразу понял слова блондина, но только до него дошел смысл сказанного, на его лице появился по-детски простой испуг. Он никак не мог поверить в то, что слышал. -О, Грушницкий! - заметив это, довольно произнес блондин,- Я думал, ты только излишне романтичен, но нет! Сама судьба подсказывает мне, что ты еще и беспросветно глуп! - Печорин негромко рассмеялся, упиваясь разочарованием, постепенно проступающему на лице брюнета,- Ну, неужель ты думаешь, что это,- и под "этим" он имел в виду полученное от Грушницкого удовольствие,- могло бы что-то изменить?       Грушницкий недоуменно посмотрел на него: -Ты... Ты шутишь? -Отнюдь! - отрицательно мотнул головой блондин и рассмеялся,- Еще вчера утром ты готов был всадить мне пулю в лоб, а теперь клянешься в любви и молишь о прощении. О, милостивый государь, как низко же Вы пали! - Печорин указал ему на дверь,- Иди. И знай, что днем Нарзан продолжит пить из нас здесь лишь один.       Грушницкий нервно сглотнул и на ватных ногах развернулся лицом к двери. С секунду он так стоял в нерешительности, а потом вдруг совсем не громко, но твердо проговорил: -Ты отвратителен. -Благодарю,- отозвался Печорин. -И ты ужасен. -Ах, какая жалость! - усмехнулся в ответ на это Печорин. -И я ненавижу себя за то, что позволил себе думать, будто Вы... - Грушницкий осекся и замолчал. -Желаю, чтоб эта ненависть не застила Вам сегодня глаза, а то... - Печорин презрительно хмыкнул,- Еще промахнетесь...       Грушницкий было развернулся. Столько разных и противоречивых фраз крутилось у него на языке, но, встретившись с холодным и не терпящим возражений взглядом блондина не смог вымолвить и слова. Печорин, видя, что продолжения разговора ждать не стоит, только еще раз кивнул в сторону двери: -Светает. Вам пора. Покойной ночи, месье Грушницкий.       Брюнет, разозлившись на это, с силой сжал кулаки, но ничего не ответил и только стремительным шагом вышел вон из дома Печорина. Внутри у него все бурлило, кипело, но все, что ему оставалось, - это только почти бегом идти к своей квартире, отбивая каблуками по мостовой то и дело сбивающийся ритм.        Ему было безумно больно, страшно и противно. Противно - от самого себя, своей собственной ничтожности и наивности. Больно - от такого отношения к нему Печорина, страшно - от пугающей неизвестности на будущей дуэли.        К тому же Грушницкому было себя просто по-человечески ужасно жалко. Подумать только! Еще какую-нибудь четверть часа назад он считал себя чуть ли не самым счастливым человеком на земле, а теперь... Он чувствовал себя униженным и будто бы обманутым. "Печорин! Я вас ненавижу, а себя презираю!" - и эта фраза как никакая другая описывала то, что было у него на душе.       Между тем слова Печорина о том, что завтра из них выживет лишь один, ясно дали Грушницкому понять, что дуэль, как бы они ни старался этого избежать, пройдет по всем правилам. И кто знает, кого из них-таки настигнет пуля?